Жанр: Философия
Эрос и цивилизация.
...в важнейшем месте -
там, где гегелевский анализ проявлений духа приходит
к ступени "самосознающего духа",- его бытию-в-себеи-для-себя.
Здесь в бытии духа, как nous'a. "негативное
отношение к другому" в конце концов трансформируется
в продуктивность, которая есть рецептивность,
в деятельность, которая есть действительность. Изложение
своей системы в "Энциклопедии" Гегель заканчивает
словом "наслаждается". Философия западной
цивилизации достигает своей кульминации в идее
истины как отрицания принципа, управляющего цивилизацией,-
"отрицания" в двух смыслах: во-первых,
свобода становится действительной только в идее, и,
во-вторых, непрерывно проектирующая и трансцендирующая
продуктивность бытия находит свое осуществление
в вечном мире самосознающей рецептивности.
От начала и до конца в "Феноменологии духа"
сохраняется напряжение между онтологическим и историческим
содержанием: проявления духа суть основные
этапы развития западной цивилизации, но эти исторические
проявления несут на себе отпечаток негативности,
дух приходит к себе только в абсолютном знании
и как абсолютное знание. Это - истинная форма мысли
и истинная форма бытия одновременно. Бытие в
самой своей сущности разумно. Но высшая форма разума
для Гегеля, пожалуй, противоположна господствующей
форме: это достигнутое и сохраняющееся
1 Там же, с. 36С.
10* 117
1. Под властью принципа реальности
осуществление, неразличимое единство субъекта и объекта,
всеобщего и индивидуального - единство скорее
динамическое, чем статическое, в котором всякое становление
является свободным само-овнешнением (Епtausserung),
освобождением и "наслаждением" возможностей.
Труд истории достигает покоя в самой истории:
отчуждение уничтожается, а с ним трансцендирование
и течение времени. Дух "снимает свою временную форму;
уничтожает время". Но "конец" истории подводит
итог ее содержанию: сила, которая завоевывает время,-
это воспоминание. Абсолютное знание, в котором дух
достигает своей истины,- есть дух, как "уход внутрь
себя, в котором он оставляет свое наличное бытие и
передает свое формообразование воспоминанию"'. Бытие
теперь - не томительное трансцендирование, направленное
в будущее, а мирное восполнение прошлого.
Воспоминание, которое сохранило все существовавшее,
есть "внутреннее и фактически более высокая форма
субстанции"^
Тот факт, что воспоминание здесь становится важнейшей
экзистенциальной категорией для высшей формы
бытия, указывает на внутреннюю тенденцию гегелевской
философии. Гегель заменяет идею прогресса
идеей циклического самодостаточного развития путем
воспроизводства и завершения того, что есть. Это развитие
предполагает полную историю человека (его субъективный
и объективный мир) и понимание им своей
I "...sein Insichgehen, in welchen er sein Dasein verlasst und seine
Gestalt der Errinnerung ubergibt". Там же, с. 433. Перевод не может
передать коннотаций немецкого термина, который трактует Er-innerung
как "обращение в себя ", воз-вращение из внешнего существования.
2 Там же, с. 433.
118
5. Философская интерлюдия
истории как целого - воспоминание своего прошлого.
Прошлое остается настоящим, это и есть сама жизнь
духа: то, что было, воздействует на то, что есть. Свобода
подразумевает примирение - искупление прошлого, забвение
которого ведет к нескончаемому разрушительному
грехопадению. Однако его можно остановить. Гегель
считал, что "раны духа залечиваются, не оставляя
рубцов". Он полагал, что на достигнутом уровне развития
цивилизации и триумфа разума свобода стала реальностью.
Однако ни государство, ни общество не стали
воплощением окончательной формы свободы. Независимо
от степени рациональности их организации, они
все еще поражены несвободой. Истинная свобода остается
только в идее. Таким образом, освобождение является
духовным свершением. Гегелевская диалектика
остается в рамках, заданных установившимся принципом
реальности.
Западная философия заканчивается идеей, с которой
начиналась. И в начале и в конце - у Аристотеля и
у Гегеля - высшая форма бытия, окончательная форма
разума и свободы предстает как nous, дух, Geist. И в
конце и в начале эмпирический мир остается в негативности
- материалом и орудием духа или его представителей
на земле. В действительности ни воспоминание,
ни абсолютное знание не искупают того, что
было, и того, что есть. Тем не менее, философия свидетельствует
не только о принципе реальности, управляющим
эмпирическим миром, но также и о попытках
его отрицания. Не восходящая кривая, а замыкающийся
круг завершает бытие: воз-вращение (re-turn) из отчуждения.
Философия может представить это только как
/. Под властью принципа реальности
состояние чистой мысли. А между началом и концом
происходит развитие разума как логики господства -
прогресс через отчуждение. Подавленное освобождение
находит поддержку в идее и в идеале.
После Гегеля основное направление западной философии
истощилось. Логос господства создал свою систему,
и дальнейшее движение выглядит эпилогом: философия
продолжает жить как специальная (и не слишком
существенная) дисциплина в академических учреждениях.
За их пределами развиваются новые, качественно
иные, принципы мышления, подчиняющиеся другим
формам разума и другому принципу реальности. Если
прибегнуть к метафизическим понятиям, поворот состоит
в том, что сущность, бытия понимается теперь
не как Логос. Эта перемена я основополагающем опыте
бытия ставит также под сомнение логику господства.
Когда Шопенгауэр определяет сущность бытия как
волю, оно предстает как ненасытное желание и агрессия,
которая должна найти освобождение любой ценой. По
Шопенгауэру это возможно только в абсолютном отрицании,
воля сама должна достичь покоя - и конца.
Но идеал нирваны содержит в то же время утверждение:
конец есть осуществление, удовлетворение. Нирвана -
это образ принципа удовольствия. В этом качестве он
появляется (пусть в репрессивной форме) в музыкальной
драме Рихарда Вагнера: репрессивной, потому что
(как и в любой развитой теологии и морали) осуществление
невозможно без принесения в жертву земного
счастья. Сам prindpium individuationis объявляется бессильным
- ибо осуществление возможно только за
пределами его царства. И даже наиболее оргиастическая
5. Философская интерлюдия
"Liebestod"* прославляет наиболее оргиастическое отречение.
Только Ницше удается наконец преодолеть онтологическую
традицию, однако его осуждение Логоса
как подавления и искажения воли-к-власти настолько
двусмысленно, что это часто становилось препятствием
для понимания его философии. Двусмысленно прежде
всего само осуждение. В историческом смысле Логос
господства скорее освободил, чем подавил волю-к-власти.
Он задал направление этой воле, которая сама
стала репрессивной,- направление к отречению ради
производительности, сделавшей из человека раба собственного
труда и врага собственного удовлетворения.
Более того, воля-к-власти не была последним словом
Ницше: "Воля - так называется освободитель и вестник
радости; так учил я вас, друзья мои! А теперь
научитесь еще: сама воля еще пленница"'. Воля еще
пленница, ибо она не имеет власти над временем: прошлое
остается неосвобожденным и перечеркивает освобождение
в целом. И пока не будет сломлена власть
времени над жизнью, свобода невозможна: тот факт,
что время не "возвращается", мешает заживлению раны
несчастного сознания. Последнее жаждет мести и наказания,
а это в свою очередь ведет к увековечению
прошлого и "болезни к смерти".
С триумфом христианской морали произошло искажение
и обуздание жизненных инстинктов; образовалась
связь между несчастным сознанием и "виной перед
1 Ницше Ф., Так говорил Заратустра, Часть. II, ("0б Избавлении"),
/Д1ицше Ф., Сочинения в 2-х тт., т. 2, с 101.
* Любовь к смерти (нем.).
7. Под властью принципа реальности
Богом". "Вражда, восстание, бунт против "Господа",
"Отца", предка и первоначала мира"' были внедрены
непосредственно в структуру человеческих инстинктов,
создав тем самым почву для оправдания и утверждения
подавления и бесправия. Последние превратились в
повелительные и агрессивные силы, определяющие человеческое
существование, а их возрастающая социальная
утилизация необходимо привела к тому, что прогресс
превратился в прогрессирующее подавление. На
этом пути нет альтернативы, и никакая духовная и
трансцендентальная свобода не может компенсировать
репрессивные основания культуры. "Раны духа", если
только они вообще залечиваются, все-таки оставляют
рубцы. Прошлое господствует над настоящим, а жизнь
платит дань смерти:
И вот туча над тучей собралися над духом - пока наконец
безумие не стало проповедовать: "Все преходит, и потому все
достойно того, чтобы прейти!" И самой справедливостью является
тот закон времени, чтобы оно пожирало своих детей, так
проповедовало безумие.^
Ницше разоблачает величайшее заблуждение, на котором
были построены западная философия и мораль,-
а именно, преобразование фактов в сущности, а исторических
условий в метафизические. Слабость и отчаяние
человека, неравенство в распределении власти и богатства,
несправедливость и страдания были приписаны
некоему трансцендентальному преступлению; восстание
было истолковано как первородный грех, неповиновение
Богу, а стремление к удовлетворению было названо
1 Там же, т. 2, К генеалогии морали. Рассмотрение второе, 22.
2 Так говорил Заратустра, с. 101, 102.
5. Фл^ософская интерлюдия
похотью. Более того, так как все в этом эмпирическом
мире преходяще, человек по самой своей сути является
конечным существом, а смерть неотъемлема от сущности
жизни, вся эта череда заблуждений была увенчана
обожествлением времени. Только высшие ценности вечны
и обладают истинным существованием: внутренний
человек, вера и любовь, которая не просит и не желает.
Попытка Ницше вскрыть исторические корни этих преобразований
обнаружила их двоякую функцию: умиротворять,
вознаграждать и оправдывать обездоленных
мира сего и защищать тех, кто как раз и лишил их
доли. Господа и рабы, властители и подданные были
скучены и перемешаны в потоке репрессивного производству
поведшего западную цивилизацию по пути
возрастающей производительности, которое, однако, в
свою очередь вело ко все большей дегенерации жизненных
инстинктов - упадку человека в человеке.
От всей академической психологии критику Ницше
отличает прежде всего ее исходная позиция: Ницше
говорит от имени принципа реальности антагонистичного
по своей сути принципу реальности западной цивилизации.
Традиционная форма разума отвергается на основе
опыта бытия-как-самоцели - как радости (Lust) и
наслаждения. С этой позиции ведется также борьба
против времени: тирания становления над бытием должна
быть сломлена для того, чтобы человек обрея
себя в мире, который ему принадлежит. Но до тех пор,
пока поток времени не познан и не покорен, пока
потери остаются бессмысленными и возможно полное
страдания "было", которое никогда не будет вновь,-
само бытие содержит семя разрушения, превращающее
1. Под властью принципа реальности
добро в зло и наоборот. Только с завоеванием трансценденции
- с воплощением вечности в настоящем
может обрести себя человек. Концепция Ницше заключается
видением замкнутого круга - не прогресса, а
"вечного возвращения":
Все идет, все возвращается; вечно вращается колесо бытия.
Все умирает, все вновь расцветает, вечно бежит год бытия. Все
погибает, все вновь устрояется; вечно строится тот же дом
бытия. Все разлучается, все снова друг друга приветствует;
вечно остается верным себе кольцо бытия. В каждый миг начинается
бытие; вокруг каждого "здесь" катится "там". Центр всюду.
Кривая - путь вечности.^
Замкнутый круг уже появлялся раньше - у Аристотеля
и у Гегеля - в качестве символа бытия-как-самоцели.
Но в то время как Аристотель оставил его за nous
theos, а Гегель отождествил его с абсолютной идеей, Ницше
останавливает взор на вечном возвращении конечной
реальности как таковой - в ее полной конкретности
и конечности. Это означает абсолютное утверждение
жизненных инстинктов, отвергающее всякий уход от
реальности и отрицание. Вечное возвращение есть воля
и видение эротического отношения к бытию, для которого
необходимость и осуществление суть одно.
Щит необходимости!
Высокое созвездье Бытия!
Не достигнутое ни единым желаньем,
Не запятнанное ни единым отказом,
вечное согласие Бытия,
вечное согласие Бытия - это я,
ибо я люблю тебя, Вечность! ^
1 Так говорил Заратустра, часть III ("Выздоравливающий"), с. 158.
2 Слава и вечность//Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза,
С.-П., 1993, с. 81.
5. Философская интерлюдия
Изгнание в трансцендентальный мир вечности, издавна
представляемой как утешение, ожидающее в конце
после отчужденного существования, превратило ее в
инструмент подавления - нереальное воздаяние за реальные
страдания. Здесь же вечность призвана вновь
на просветленную землю - как вечное возвращение ее
детей, лилии и розы, солнца, гор и озер, любящих и
любимых, страха за жизнь, боли и счастья. Смерть
существует, ее может победить только следующее за
ней действительное повторное рождение всего, что было
прежде нее на земле,- и не как простое повторение,
но как желанное и водимое воссоздание. Вечное возвращение,
таким образом, включает в себя возвращение
страдания, но страдания как средства для увеличения
удовлетворения и радости '. Ужас перед болью проистекает
из "инстинкта слабости", из того факта, что боль
побеждает и становится последней судьбой. Страдание
может быть утверждено, если человеческая "власть достаточно
сильна^ для того, чтобы превратить боль в
стимул для утверждения - в звено в цепи радости.
Учение о вечном возвращении получает все свое значение
от центрального утверждения о том, что "радость
желает вечности" - желает, чтобы она сама и все вещи
были всегда.
В философии Ницше содержится немало элементов
ужасного прошлого: его прославление боли и власти
увековечивает черты той самой морали, которую он
стремился опровергнуть. Однако образ нового принципа
реальности пробивает брешь в репрессивном контексте
1 Werke (Leipzig: Alfred Kroner, 1919), XIX, 301.
2 lhd., p. 295.
1. Под властью принципа реальности
и предвосхищает освобождение от архаического наследия.
"Земля слишком уж долго была домом для
умалишенных^! Для Ницше освобождение связано с
избавлением от чувства вины; человечество должно
прийти к пониманию обусловленности несчастного сознания
не утверждением, а отрицанием жизненных инстинктов,
усвоением репрессивных идеалов, а не восстанием
против них 2.
Мы указали на некоторые узловые моменты западной
философии, в которых отчетливо видна историческая
ограниченность системы разума и попытки ее преодоления.
Борьба проходит в русле антагонизма между
становлением и бытием, восходящей кривой и замкнутым
кругом, прогрессом и вечным возвращением, трансцендированием
и покоем в осуществлении з. Это борьба
между логикой господства и волей к удовлетворению,
которые во взаимном споре притязают на определение
нового принципа реальности. Вопреки традиционной
онтологии здесь концепции бытия в терминах Логоса
противопоставлена концепция бытия в алогических терминах
воли и радости. Это противотечение стремится
сформулировать собственный Логос - логос удовлетворения.
Своими наиболее развитыми положениями теория
Фрейда включается в эту философскую динамику. Его
1 К генеалогии морали. Рассмотрение второе, с. 22.
2 Там же, с. 24.
3 Две описанные здесь антагонистические концепции времени рассматриваются
Мирча Элиаде в его книге The Myth of the Eternal Return
(London: Routledge and Kegan Paul, 1955). Он противопоставляет "циклическое"
и "линейное" понятия времени. Первое характерно для
"традиционных" (в особенности примитивных) цивилизаций, а последнее
для "современного человека".
5. Философская интерлюдия
метапсихология, пытаясь определить сущность бытия,
определяет его как Эрос - в противоположность традиционному
определению (Логос). Эросу (как принципу
бытия) противостоит инстинкт смерти, который
утверждает принцип небытия (отрицание бытия). Это
проникающее концепцию Фрейда слияние двух принципов
перекликается с традиционной метафизической
нераздельностью бытия и небытия. Разумеется, фрейдовская
концепция Эроса относится только к органической
жизни. Однако неорганическая материя (как "завершение"
инстинкта смерти) настолько существенно
связана с органической, что нам кажется допустимым
придать его концепции (как предложено выше) общее
онтологическое значение. Бытие в своей сущности есть
стремление к удовольствию. В человеческом существовании
это стремление приобретает форму "цели": эротическое
побуждение к соединению живой субстанции
во все большие и прочные единства является инстинктивным
источником цивилизации. Сексуальные инстинкты
суть инстинкты жизни: побуждение к сохранению
и обогащению жизни путем овладения природой в
соответствии с развивающимися жизенными потребностями
первоначально возникает из эротического побуждения.
Ананке переживается как барьер на пути удовлетворения
инстинктов жизни, которые ищут удовольствия,
а не безопасности. И "борьба за существование" -
первоначально не что иное как борьба за удовольствие:
именно с коллективного выполнения этой задачи и
начинается культура. Однако позднее борьба за существование
организуется в соответствии с интересами
/. Под властью принципа реальности
господства, в результате чего трансформируется эротическая
основа культуры. И когда философия определяет
сущность бытия как Логос, это уже Логос господства
- повелевающий, захватывающий, направляющий
разум, которому должны подчиниться человек
и природы
Фрейдовская интерпретация бытия в терминах Эроса
возвращает нас к ранней философии Платона, которая
понимала культуру не как репрессивную сублимацию,
но как свободное саморазвитие Эроса. Уже у Платона
эта концепция выглядит как архаико-мифический остаток.
Эрос поглощается Логосом, а Логос становится
разумом, подчиняющим инстинкты. История онтологии
отражает процесс завоевания мира принципом реальности,
чья власть становится все более исключительной.
Содержавшиеся в метафизическом понятии Эроса прозрения
были загнаны под землю, однако продолжали
жить в эсхатологических извращениях, в многочисленных
еретических движениях, в гедонистической философии.
Их история еще ждет своего написания - как
и история преобразования Эроса в Агапэ '. Но и теория
самого Фрейда следует общей тенденции: рациональность
господствующего принципа реальности в его творчестве
торжествует над метафизическими спекуляциями
об Эросе.
Теперь мы попытаемся представить полное содержание
этих умозрений.
I CM. Andei-s Nygren, Agape and Eros (Philadelphia: Westminster Press,
1953).
ЗА ПРЕДЕЛАМИ
ПРИНЦИПА РЕАЛЬНОСТИ.
"Сколько времени из того, что отпущено человеческой
судьбе, бцпо потеряно на то, чтобы решить,
каким должен быть грядущий человеческий
мир! Чем больше усилий прилагал человек для
его познания, тем меньше он знал о том действительном
мире, в котором жил. Тот единственный
и прекрасный мир, который он воспринимал,
в котором жил, который дал ему все, что он имел,
по словам проповедника и прелата, должен был
занять последнее место в его душе. Со дня рождения
ему советовали, приказывали забыть о нем.
Не довольно ли нам поносить эту прекрасную
землю?! Вовсе нет в том печали, что она должна
быть нашим домом. И если она в состоянии дать
нам простой кров, простую одежду, простую пищу,
да прибавить к этому лилию и розу, яблоко и
грушу, лучшего дома не нужно человеку,- смертному
или бессмертному".
Шон 0'Кейси. Закат и вечерняя звезда.
6. Историческая ограниченность
утвердившегося принципа реальности.
Предшествующим анализом мы пытались установить
некоторые основополагающие черты структуры инстинктов
цивилизации и, в частности, определить специфический
принцип реальности, направлявший прогресс
западной цивилизации. Обозначив его как принцип
производительности, мы попытались показать, что потребности,
навязываемые инстинктам принципом реальности,
во многом были определены господством и отчуждением,
коренящимися в преобладающей социальной
организации труда. Был поставлен вопрос, следует
ли принять как неизбежность продолжающееся господство
принципа производительности как определенного
принципа реальности (и, как следствие, рассматривать
направление развития цивилизации в свете этого же
принципа), или, возможно, принцип производительности
создал предпосылки для качественно иного, нерепрессивного
принципа реальности. Этот вопрос напрашивается
при сопоставлении психоаналитической теории
человека с некоторыми основополагающими историческими
тенденциями:
(1) Сам прогресс цивилизации, направляемый принципом
производительности, достиг уровня производительности,
при котором социальная потребность в расходовании
энергии влечений на отчужденный труд
II 5-85 131
II. За пределами принципа реальности
могла бы значительно сократиться. Следовательно, продление
репрессивной организации инстинктов вынуждается,
по-видимому, не столько "борьбой за существование"
человека, сколько заинтересованностью в самой
борьбе - интересами господства.
(2) Философия, характерная для западной цивилизации,
развила понятие разума, содержащее важнейшие
черты принципа производительности. Однако эта же
философия завершается узрением более высокой формы
разума, которая сама является отрицанием этих черт,
а именно: рецептивности, созерцательности, чувственной
радости. За определением субъекта в терминах все
шире разрастающейся производительной деятельности
"Я" лежит образ спасения "Я": всякое трансцендирование
приходит к покою, достигая формы бытия,
вобравшей в себя всякое становление и примирившейся
с собой и всякой другостью.
Проблема исторического характера и ограниченности
принципа производительности имеет решающее значение
для теории Фрейда. Мы видели, что он практически
отождествляет утвердившийся принцип реальности
(т.е. принцип производительности) с принципом
реальности как таковым. Поэтому его диалектика цивилизации
утратила бы свою законченность, если бы обнаружилось,
что принцип производительности -лишь специфическая
историческая форма принципа реальности.
Более того, поскольку Фрейд также отождествляет исторический
характер инстинктов с их "природой", относительность
принципа производительности оказала
бы влияние даже на его основополагающую концепцию
инстинктивной динамики между Эросом и Танатосом:
6. Историческая ограниченность принципа реальности
ее развитие могло бы пойти в ином направлении, указанном
иным принципом реальности. Однако теория
влечений Фрейда выработала один из сильнейших аргументов
против относительного (исторического) характера
принципа реальности. Если сексуальность по
самой своей сущности антисоциальна и асоциальна и
если деструктивность является проявлением первичного
инстинкта, то идея нерепрессивного принципа реальности
- не что иное, как только праздная спекуляция.
Теория инстинктов Фрейда указывает направление,
в котором следует изучать эту проблему. Принцип
производительности определяет целостную репрессивную
организацию сексуальности и инстинкта разрушения.
Поэтому, если бы исторический процесс вел к
устареванию институтов принципа производительности,
он также приводил бы к отмиранию организации инстинктов,
т.е. освобождал бы инстинкты от ограничений
и уклонений, вынуждаемых этим принципом. Это бы
предполагало реальную возможность упразднения прибавочной
репрессии, и тем самым разрастающаяся деструктивность
поглощалась или нейтрализовалась бы
усиливающимся либидо. Очевидно, что теория Фрейда
препятствует конструированию всякой психоаналитической
утопии. Если мы примем эту теорию, продолжая
при этом настаивать, что идея нерепрессивной цивилизации
не лишена исторического смысла, то необходимо
вывести ее из самой теории инстинктов Фрейда. Необходимо
исследовать его концепции с тем, чтобы обнаружить,
не содержатся ли в них элементы, допускающие
иную интерпретацию. Такое рассмотрение двигалось
бы параллельно предшествующему социологическому
II* 133
II. За пределами принципа реальности
обсуждению. Там мы сделали попытку "считать" (read
off) окостеневший принцип производительности с исторических
условий, им созданных; теперь мы хотим
"считать" с исторических превращений инстинктов возможность
их нерепрессивного развития. Такой подход
подразумевает критику утвердившегося принципа реальности
во имя принципа удовольствия - переоценку
антагонистического отношения, преобладавшего между
этими двумя измерениями человеческого существования.
Фрейд утверждает, что сущность обоих принципов
делает неизбежным конфликт между ними; однако, как
нам кажется, развитие этой теории оставляет возможность
поставить эту неизбежность под сомнение. Утверждается,
что в той форме, которую он принял в цивилизации,
этот конфликт вызван и увековечен Ананке,
Lebensnot, борьбой за существование. (Поздний этап
развития теории инстинктов с его концепцией Эроса
и инстинкта смерти не отменяет этот тезис: Lebensnot
теперь представлена как нужда и недостаток, присущие
органической жизни как таковой.) Борьба за существование
приводит к репрессивной модификации инстинктов
главным образом из-за недостаточности средств
и ресурсов для целостного, безболезненного и не требующего
тяжелого труда удовлетворения инстинктивных
потребностей. Если это верно, то влечения обязаны
своей репрессивной организацией в борьбе за существование
экзогенным факторам - экзогенным в том смысле,
что они не присущи самой "природе" инстинктов,
но возникают в специфических исторических условиях,
при которых они развиваются. По Фрейду такое раз134
6. Историческая ограниченность принципа реальности
личение бессмысленно, поскольку сами влечения "историчн
...Закладка в соц.сетях
