Жанр: Философия
Эрос и цивилизация.
...ичной и конкретной из всех исторических
возможностей и, в то же время, наиболее
рационально и эффективно подавляемой - наиболее
абстрактной и отдаленной возможностью. Ни философия,
ни теория не в состоянии устранить эту демократическую
интроекцию правителей в своих подданных.
Когда в обществах с той или иной степенью
изобилия производительность достигает уровня, при
котором массы получают свою долю благ, а оппозиция
эффективно "сдерживается" демократическими средствами,
так же эффективно сдерживается и конфликт
между господином и рабом или, точнее, этот конфликт
меняет свое социальное местонахождение. Его продолжением
становится восстание отсталых стран против
невыносимого наследия капитализма и его продолжения
в неоколониализме. Марксова концепция постулировала,
что путь в свободное общество открыт только для
тех, кто свободен от благ капитализма: историческими
агентами освобождения могли стать только те, чье существование
само по себе являлось отрицанием капиталистической
собственности. На внутренней арене Марксова
концепция полностью обретает свою значимость.
298
Политическое предисловие 1966 года
В той степени, в которой общества, построенные на
эксплуатации, превратились в мировые державы, в той
степени, в которой новые независимые нации стали
полем битвы за их интересы, "внешние" силы сопротивления
перестали быть чуждыми: они становятся
врагом системы внутри ее самой. Это, однако, не делает
бунтарей выразителями воли человечества. Сами по
себе они (так же мало, как и Марксов пролетариат)
вовсе не являются представителями свободы. Здесь
также приложима Марксова концепция, согласно которой
международный пролетариат получит свое интеллектуальное
оружие извне: "молния мысли" ударит в
"naiven Volksboden"*. Грандиозные идеи объединения
теории и практики несправедливы по отношению к
слабым зародышам такого союза. Однако восстание в
отсталых странах нашло отклик в развитых странах,
где молодежь протестует против подавления изобилием
и против войны за рубежом.
Бунт против лживых отцов, учителей и героев и
солидарность с обездоленными всего мира: нет ли здесь
какой-либо "органической" связи между двумя гранями
протеста? Эта солидарность кажется прежде всего инстинктивной.
Бунт внутри страны, обращенный вовнутрь,
кажется в значительной степени импульсивным.
Его цели трудно определить: тошнота, вызванная "образом
жизни", бунт как дело физической и духовной
гигиены. Тело против "машины" - не против механизма,
конструируемого с целью сделать жизнь мягче
и безопаснее, ослабить жестокость природы, но против
* Наивную народную почву (нем.).
Приложение
машины, овладевшей механизмом: политической машины,
машины корпораций, культурной и образовательной
машины, которая скомкала благословение и
проклятие в одно рациональное целое. Это целое стало
слишком большим, его структура слишком прочной,
его функционирование слишком эффективным - неужели
же вся мощь отрицания сосредоточена в еще не
полностью завоеванных, примитивных, разрозненных
силах? Тело против машины: против самой безжалостной
машины разрушения всех времен сражаются
мужчины, женщины и дети, вооруженные самыми примитивными
орудиями,- неужели же партизанская война
определяет суть революции нашего времени?
Культурная отсталость может дать исторический
шанс повернуть колесо прогресса в другом направлении.
Развитие сверхмощного технического и научного потенциала
опровергает само себя, когда против беднейших
на этой земле, против их лачуг, больниц и рисовых
полей общества изобилия бросают оснащенные радарами
бомбардировщики, химические вещества и "специальные
силы". Эти якобы "случайные" явления обнаруживают
существо современного общества: они срывают
технологический покров, за которым скрывается
реальное могущество. Способность уничтожить и сжечь
несколько раз все существующее и соответствующий
этому способ мышления - побочные продукты развития
производительных сил в системе эксплуатации
и репрессии; и чем больше удобств предоставляет система
своим привилегированным подданным, тем выше становится
производительность. Общество изобилия уже
достаточно ясно продемонстрировало, что оно является
Политическое предисловие 1966 года
обществом войны; и если его граждане еще не заметили
этого, то этого нельзя сказать о его жертвах.
Перешагивание через стадию общества изобилия может
стать историческим преимуществом опоздавших,
технически отставших обществ. Бедность и слабость
отсталых народов, возможно, заставит их воздержаться
от агрессивного и расточительного использования науки
и техники и удерживать под контролем a la mesure
de l'homme*, аппарат производства, используя его для
удовлетворения и развития жизненно важных индивидуальных
и коллективных потребностей.
Для сверхразвитых стран этим шансом могло бы
быть упразднение условий, при которых человеческий
труд увековечивает как самодвижущаяся сила свою
подчиненность аппарату производства, а следовательно,
и отжившим формам борьбы за существование. Упразднение
этих форм является, как и всегда прежде, задачей
политического действия, но у настоящей ситуации есть
важнейшее отличие. В то время как предыдущие революции
приводили к более значительному и целенаправленному
развитию производительных сил, сегодня
революция в сверхразвитых обществах означала бы
отмену этой тенденции: сокращение сверхразвития и
его репрессивной рациональности. Отказ от воспроизводства
состояния изобилия, далеко не гарантируя
еще чистоты, простоты и "естественности", мог бы
указать путь к более высокой ступени человеческого
развития, основанной на достижениях технологического
общества. Прекращение расточительного производства
вещей, нацеленных на разрушение (что означало бы
* Соразмерно с человеком (фр).
Приложение
конец капитализма во всех его формах), могло бы
покончить с телесными и духовными увечьями, наносимыми
человеку производством. Иными словами,
сформировать окружающую среду и преобразовать природу
способны не подавленные, а освобожденные Инстинкты
Жизни, которые только и могли бы подчинить
агрессивность своим требованиям.
Для остальных стран исторический шанс заключается
в отсутствии условий, ведущих к эксплуататорской технологии
и индустриализации и развитию агрессивной
производительности. Уже тот факт, что господство изобилия,
живущее войной, направляет свою уничтожающую
мощь на отсталые страны, дает понятие о размере
угрозы. В восстании отсталых народов богатые общества
встречают в стихийной и грубой форме не только
социальный протест в традиционном смысле, но также
инстинктивный бунт, биологическую ненависть. Распространение
партизанской войны в разгар века техники
- событие символическое: энергия человеческого
тела бунтует против невыносимой репрессии и бросается
на машины репрессии. Возможно, бунтари ничего
не знают о путях организации общества, о построении
социалистического общества; возможно, они запуганы
своими лидерами, которые кое-что знают об этом, но
их полное страха существование - одна сплошная по.
требность освобождения, которому противостоят сверхразвитые
общества.
Западная цивилизация всегда прославляла героя, жертвенность
во имя города, государства, нации. Но вопрос
о том, стоит ли город, государство, нация этой жертвы,
Политическое предисловие 1966 года
ставился редко. Табу на несомненную прерогативу целого
всегда поддерживалось и упрочивалось, и с тем
большей жесткостью, чем большая индивидуальная свобода
предполагалась внутри целого. Вопрос, который
возникает извне и подхватывается теми, кто отказывается
участвовать в игре с изобилием, звучит так: не
является ли упразднение этого целого предпосылкой
появления подлинно человеческого города, государства,
нации.
Наибольшие шансы здесь на стороне тех держав,
которые еще не возникли. Романтична в данном случае
не позитивная оценка освободительных движений в
отсталых странах, но положительная оценка их перспективы.
Не видно причины, по которой наука, техника
и деньги прекратили бы свою деструктивную работу,
сопровождающуюся перестраиванием своего собственного
образа. "Цена прогресса ужасающе высока, но мы
победим". Так говорят не только обманутые жертвы,
но и глава их государства. И, однако, существуют фотографии-документы
войны во Вьетнаме, показывающие
ряд полураздетых трупов, лежащих перед победившими.
Они во всех подробностях напоминают трупы обессиленных,
умерших от голода в Освенциме и Бухенвальде.
Ничто и никогда не сможет победить эти факты, даже
чувство вины, которое находит выход в дальнейшей
агрессии. Но агрессия может обернуться против самого
агрессора. Странный миф, гласящий, что незаживающую
рану можно залечить только оружием, которое ее
нанесло, пока еще ни разу в истории себя не оправдал:
насилие, прерывающее цепь насилия, может стать началом
новой цепи. И как внутри, так и извне этого
Приложение
континуума борьба будет продолжаться. И это не схватка
Эроса с Танатосом, ибо существующее общество
также обладает своим Эросом, который защищает, увековечивает
и расширяет жизнь. И эта жизнь вовсе не
плоха для тех, кто с ней мирится и даже участвует в
репрессии. Но, подводя итог, следует признать, что
агрессивность защищающейся жизни менее пагубна для
Инстинктов Жизни, чем агрессивность агрессии.
"В защиту жизни" - эта фраза обладает взрывоопасной
силой в обществе изобилия. Она подразумевает
не только протест против неоколониальной войны и
бойни, сжигание карточек призывниками, рискующими
расплатиться за это тюрьмой, борьбу за гражданские
права, но также отказ использовать мертвый язык изобилия,
носить чистую одежду, наслаждаться приспособлениями,
рождаемыми изобилием, получать образование,
с ним связанное. Новая богема, битники, хипстеры
- все эти "декаденты" стали теперь тем, чем
всегда было декадентство: убогим прибежищем опороченной
гуманности.
Можно ли говорить о соединении эротического и
политического измерений?
Не только радикальный протест против безотказно
эффективного общества изобилия, но даже попытка его
сформулировать, высказать выглядят нелепыми, по-детски
нереальными. Так, нелепо, но и, вероятно, "логично"
то, что движение за свободную речь в Беркли скандально
завершило свое существование из-за появления знака
из четырех букв. Возможно, равным образом и смешно, и
верно видеть более глубокое значение в надписях на пуговицах,
носимых некоторыми демонстрантами (среди
Политическое предисловие 1966 года
них и дети) и выражающих протест против бойни во
Вьетнаме: ЛЮБИТЬ, А НЕ ВОЕВАТЬ. С другой стороны,
противниками новой молодежи, живущей отказом
и бунтом, выступают представители старого порядка,
которые, защищая его существование, одновременно
защищают разрушение, безумное потребление, загрязнение
и, значит, приносят в жертву сам порядок. Сюда
относятся представители организованного труда, но, конечно,
лишь в той степени, в какой причастность к
капиталистическому преуспеванию зависит от непрерывной
защиты установившейся социальной системы.
Может ли вызывать сомнение исход ближайшего
будущего? Большинство людей в обществе изобилия
на стороне того, что есть, но не того, что может или
должно быть. И установившийся порядок достаточно
прочен и эффективен, чтобы оправдать эту приверженность
и гарантировать стабильность этого общества.
Однако сама сила и действенность этого порядка могут
стать факторами дезинтеграции. Увековечение устаревшей
необходимости труда, остающегося основным занятием
(даже в урезанной форме), потребует увеличивающегося
расхода ресурсов, создания новых ненужных
рабочих мест и сфер услуг, роста военного сектора
разрушения. Эскалация войн, постоянное приготовление
к войне и тотальная власть недостаточны для того,
чтобы держать людей под контролем. Другим средством
является изменение нравственности, от которой
зависит само общество, ибо технический прогресс, необходимый
для поддержания установившегося общества,
благоприятствует развитию потребностей и способностей,
антагонистичных социальной организации
Приложение
труда, на котором построена система. В ходе автоматизации
стоимость социального продукта все меньше
определяется рабочим временем, требующимся для его
производства. Следовательно, реальная социальная потребность
в производительном труде падает, и этот
вакуум должен заполняться непроизводительной деятельностью.
Все увеличивающийся объем (реально выполненной)
работы становится излишним и бессмысленным.
И хотя тотальный контроль продолжает утверждать
и даже умножать эти виды деятельности, такой
прирост должен иметь верхний предел, который будет
достигнут тогда, когда прибавочной стоимости, создаваемой
производительным трудом, будет недостаточно
для того, чтобы оплатить непроизводительный труд.
Неизбежным поэтому кажется прогрессирующее сокращение
труда, и в свете этой возможности система должна
обеспечить занятость без реальной работы. Необходимо
развивать потребности, которые бы порывали
с рыночной экономикой, а возможно, были бы даже
несовместимы с ней.
По-своему общество изобилия готовится к этой возможности,
пытаясь создать условия для "воспитания
стремления к красоте и жажды общности", обновления
"контакта с природой", обогащения сознания и почитания
"творчества ради творчества". Однако то, что
внутри установившейся системы эти стремления превращаются
в администрируемую культурную деятельность,
субсидируемую правительством и крупными корпорациями,
как продолжение их исполнительной власти
внутри душ массы, указывает на лживость подобных
заявлений. Совершенно невозможно узнать в таком
Политическое предисловие 1966 года
описании человеческих стремлений Эрос и совершаемое
им автономное преобразование окружающей среды и
репрессивного существования. И если эти цели должны
быть достигнуты без непримиримого конфликта с требованиями
рыночной экономики, это означает, что они
должны быть удовлетворены в рамках отношений, основанных
на коммерции и прибыли. Но удовлетворение
такого рода равносильно отказу, потому что эротическая
энергия Инстинктов Жизни не может освободиться в
условиях дегуманизированного изобилия, основанного
на прибыли. Разумеется, конфликт между необходимым
развитием неэкономических потребностей, которые бы
утверждали идею упразднения труда (жизнь как самоцель),
с одной стороны, и необходимостью сохранения
потребности зарабатывать на жизнь, с другой, вполне
поддается контролю и регулированию (в особенности
до тех пор, пока враг внутри и извне может служить
движущей силой для защиты status quo). Однако конфликт
может стать взрывоопасным, если он сопровождается
и усугубляется перспективой изменений в самой
основе развитого индустриального общества, а
именно, постепенным разрушением капиталистического
предприятия в ходе автоматизации.
Тем временем необходимо что-то делать. Слабейшее
место системы там, где она выказывает наибольшие
жестокость и силу: в эскалации военного потенциала
(который нуждается в периодической реализации со
все меньшими мирными передышками для подготовки).
По-видимому, необходимо очень сильное давление, чтобы
изменить эту тенденцию, так как это обнажило бы
опасные места в социальной структуре: ее превращение
22 5-85 307
Приложение
в "нормальную" капиталистическую систему едва ли
представимо без серьезного кризиса и радикальных
экономических и политических перемен. Сегодня оппозиция
войне и военной интервенции имеет прочные
корни: она восстает против тех, чье экономическое и
политическое доминирование зависит от продолжающегося
(и увеличивающегося) воспроизводства военного
истеблишмента, его "множителей" и политики, которая
неизбежно влечет за собой такое воспроизводство.
Эти интересы достаточно очевидны, и для войны с
ними требуются не ракеты, бомбы и напалм, а нечто,
что произвести гораздо труднее,- распространение неподцензурного
и неподдающегося манипуляциям знания,
сознания и, прежде всего, организованного отказа
продолжать работу материальными и интеллектуальными
инструментами, которые теперь используются
против человека - для защиты свободы и процветания
тех, кто обладает властью.
В той степени, в какой организованный труд действует
для защиты status quo, в той степени, в какой
доля труда в материальном процессе производства снижается,-
интеллектуальные умения и способности становятся
социальными и политическими факторами. Сегодня
отказ ученых, математиков, техников, индустриальных
психологов и исследователей общественного
мнения от сотрудничества с системой может совершить
то, что уже не в состоянии совершить даже широкомасштабная
забастовка, которая, однако, положила начало
перемене и подготовила почву для политических
действий. То, что такая идея кажется совершенно нереалистичной,
не умаляет политической ответственности
Политическое предисловие 1966 года
тех, кто принимает интеллектуальное участие в функционировании
индустриального общества. Интеллектуальный
отказ может найти поддержку другого катализатора
- инстинктивного отказа протестующей молодежи.
Ибо ставкой являются именно их жизни или,
по крайней мере, их духовное здоровье и способность
действовать как неискалеченные люди. Их протест не
задушить, ибо он является биологической необходимостью.
"По природе" молодежь - на переднем крае
борьбы за Эрос против Смерти и против цивилизации,
которая стремится укоротить "окольный путь к смерти"
путем контроля над средствами поддержания жизни.
Но в администрируемом обществе биологическая необходимость
не обязательно переходит в действие: организация
требует контрорганизации. Сегодня борьба за
жизнь, борьба за Эрос - это политическая борьба.
Библиографическое примечание
В данном тексте работы Фрейда цитируются по следующим
изданиям:
- Введение в психоанализ/'/3. Фрейд, Введение в
психоанализ. Лекции, М., 1991
- Продолжение лекций по введению в псих лналмз//Там
же
- Будущее одной иллюзии//3. Фрейд, Психоанализ.
Религия. Культура, М., 1992
- Недовольство кулыпурой//Та.м же
- Человек Моисей и монотеистическая религия
//Там же
- Почему война?//Там же
- "Я" и "0но"//3. Фрейд, "Я" и "Оно". Труды
разных лет, Тб" 1991, кн. 1
- Об унижении любовной жизни//Та.м же, кн. 2
- По ту сторону принципа удовольствия/'/3. Фрейд,
По ту сторону принципа удовольствия, М., 1992
- Массовая психология и анализ человеческого "Я"
//Там же
Предисловие к первому изданию.
Психологические категории, которые я использую в
этом эссе, уже стали политическими. Традиционное
разграничение психологии с политической и социальной
философией устарело, так как в современную эпоху
изменились сами условия человеческого существования:
прежде автономные и осознаваемые психические процессы
поглощаются функцией, выполняемой индивидом
в государстве, его публичным существованием. Таким
образом, психологические проблемы оборачиваются политическими:
частное расстройство более непосредственно,
чем прежде, отражает расстройство целого, л
лечение индивидуального расстройства более непосредственно,
чем прежде, зависит от лечения общего расстройства.
Современная эпоха склонна к тоталитарности
даже там, где она не произвела на свет тоталитарных
государств. Психологию можно было разрабатывать и
практиковать как частную дисциплину до тех пор, пока
душа могла оградить себя от публичной власти, пока
существовала потребность и возможность самостоятельно
строить частную жизнь. Но если у индивида нет ни
умения, ни возможности жить для себя, термины психологии
становятся терминами общественных сил, определяющих
душевную жизнь. В этих условиях применение
психологии для анализа социальных и политических
Предисловие к первому изданию
событий означает выбор подхода, этими же событиями
скомпрометированного. Задача состоит скорее в обратном:
в разработке политического и социологического
содержания психологических понятий.
Я попытался по-новому сформулировать некоторые
основополагающие вопросы и двинуться с их помощью
в еще не исследованном полностью направлении. Я сознаю
пробный характер этого исследования и надеюсь
в недалеком будущем более детально заняться некоторыми
проблемами, в частности, касающимися эстетической
теории.
Идеи, развитые в этой книге, были впервые представлены
в серии лекций в Вашингтонской школе психиатрии
в 1950-51 гг. Я бы хотел поблагодарить
г. Джозефа Боркина (Вашингтон), побудившего меня
к написанию этой книги. Я также глубоко признателен
профессору Клайду Клугхону и профессору Баррингтону
Муру-младшему из Гарвардского университета и
докторам Генри и Еле Левенфельд из Нью-Йорка, прочитавшим
рукопись, за их ценные замечания и критику.
Ответственность за содержание книги всецело лежит
на мне. Что же касается моей теоретической позиции,
здесь я многим обязан моему другу профессору Максу
Хоркхаймеру и его сотрудникам Института социальных
исследований, который теперь находится во Франкфурте.
Г.М.
Введение.
Утверждение Зигмунда Фрейда о том, что в основе
цивилизации лежит постоянное обуздание инстинктов,
было воспринято в свое время как нечто само собой
разумеющееся. Но его вопрос, стоят ли выгоды, предоставляемые
культурой, тех страданий, которые она
приносит индивиду, не был воспринят всерьез, тем
более, что сам Фрейд считал этот процесс неизбежным
и необратимым. Свободное удовлетворение инстинктивных
потребностей человека несовместимо с цивилизованным
обществом, в основе прогресса которого лежат
отказ и задержка их удовлетворения. "Счастье,- по
словам Фрейда,- не является культурной ценностью".
Оно должно быть подчинено дисциплине труда как
основного занятия, дисциплине моногамного воспроизводства,
а также - существующей системе законодательства
и порядка. Культура - это методическое
принесение либидо в жертву, его принудительное переключение
на социально полезные формы деятельности
и самовыражения.
Эта жертва принесла недурные плоды: в технически
развитых странах цивилизованного мира практически
завершился процесс завоевания природы, в результате
чего стало реальным удовлетворение умножающихся
потребностей для большего, чем когда-либо прежде,
Введение
количества людей. И ни механизация и стандартизация
жизни, ни духовное оскудение, ни возрастающая деструктивность
прогресса пока не заставили поставить
под сомнение сам "принцип", направлявший прогресс
Западной цивилизации. И в свете непрерывного увеличения
производительности все более реалистичным выглядит
обещание лучшей жизни для всех.
Однако ускорение прогресса, похоже, лишь усугубляет
несвободу. Повсюду в мире индустриальной цивилизации
господство человека над человеком возрастает
в объеме и в степени воздействия. И эта тенденция
отнюдь не кажется случайным шагом назад, свойственным
переходному моменту на пути прогресса. Концентрационные
лагеря, массовое исстребление людей,
мировые войны и атомные бомбы вовсе не "рецидив
варварства", а безудержная реализация достижений современной
науки, технологии и власти. И с наибольшей
эффективностью подчинение и уничтожение человека
человеком происходит именно на высоком уровне развития
цивилизации, когда материальные и интеллектуальные
достижения человечества, казалось бы, позволяют,
наконец-то, создать подлинно свободный мир.
По нашему мнению, негативные стороны современной
культуры указывают на устаревание существующих
общественных институтов и возникновение новых форм
цивилизации: репрессивность, по-видимому, поддерживается
тем с большей энергией, чем меньше потребность
в ней. И если бы это неизбежно принадлежало к сущности
цивилизации как таковой, вопрос Фрейда о
цене цивилизации был бы бессмысленным ввиду отсутствия
альтернативы.
Введение
Но сама теория Фрейда дает основания воздержаться
от отождествления цивилизации с репрессией и открыть
дискуссию заново. Действительно ли принцип цивилизации
заключается в отношении между свободой и
репрессией, производительностью и деструкцией, господством
и прогрессом? Или это отношение проистекает
из специфически исторической организации человеческого
существования? Используя фрейдовскую терминологию,
является ли конфликт между принципом удовольствия
и принципом реальности до такой степени
непримиримым, что неизбежной становится репрессивная
трансформация структуры человеческих инстинктов?
Или возможна концепция нерепрессивной цивилизации,
основанная на принципиально иных отношениях
между человеком и природой, а также принципиально
ином опыте человеческого бытия?
Понятие нерепрессивной цивилизации - не абстрактная
и утопическая спекуляция. Мы хотим указать на
два конкретных и реалистических основания этой дискуссии:
во-первых, сама теоретическая концепция Фрейда,
как нам кажется, опровергает упорное отрицание
им исторической возможности нерепрессивной цивилизации,
а во-вторых, предпосылки для постепенного
упразднения репрессии создаются достижениями самой
же репрессивной цивилизации. Чтобы прояснить эти
основания, мы намерены по-новому интерпретировать
теоретическую концепцию Фрейда в границах ее собственного
социально-исторического содержания, а значит,
и стать в оппозицию ревизионистским школам
неофрейдизма.
Введение
В противоположность ревизионистам я полагаю, что
нет необходимости в культурной или социологической
ориентации теории Фрейда, ибо в ее подлинном существе
она уже является "социологической"', а "биологизм"
Фрейда в своем глубинном измерении - социальной
теорией, которая постоянно выхолащивалась
неофрейдистскими школами. Перемещая акцент с бессознательного
на сознательное, с биологических факторов
на культурные, они отрывают общество от его
инстинктивных корней и, уходя от вопроса о его происхождении
и легитимности, рассматривают общество
на том уровне, где оно противостоит человеку как
готовая "среда". Неофрейдистский анализ этой окружающей
среды тонет в мистификации общественных
отношений, а критика их не выходит за пределы санкционированной
и надежно защи
...Закладка в соц.сетях
