Жанр: Философия
Место беспорядка. Критикатеорий социального изменения
...ьтурных особенностей.
В таком случае невозможно поддержать строгое попперовское
деление законов на причинно-следственные и законы последовательности.
Зачастую вторые базируются на первых. Допустим, мы
убеждены в правомерности причинно-следственного закона "если
А, то B" и при этом уверены, что событие А непременно должно
произойти. В таком случае закон последовательности "А, затем B"
механически вытекает из причинно-следственного закона "если
А, то B". Но тогда важно детальнее проанализировать условия правомерности
причинно-следственных законов в сфере социальных
наук. Как мы уже отмечали, Поппер утверждает, что поиск законов
данного типа в сфере социальных наук не менее обоснован,
чем в науках естественных, из чего следует, что такой поиск составляет
главную (точнее говоря, единственно возможную) цель
любой теории социального изменения. Не является ли утверждение
о том, что неизменной целью научного познания служит выд^Mendras
Н. La fin des paysans. Paris. Sedeis, 1967.
78
вижение эмпирических положений, обладающих универсальным
характером, определенным предрассудком - предрассудком номологического
толка? Данная глава и будет посвящена обсуждению
этого вопроса.
О причинно-следственных законах в целом
В случае, если два элемента, А и B, связаны причинно-следственным
законом типа "если А, то B", речь идет о том, что элемент
А побуждает участвующих в процессе субъектов к совершению
таких поведенческих актов, которые в агрегированном виде
производят феномен B. В рамках терминологии предыдущей главы
можно сказать, что закон причинно-следственного типа наблюдается
при B = MmS(M`', А). Ситуация, в которой находятся акторы
(или какая-то их часть), зависит как от макросоциологических
переменных М`', так и от А в том смысле, что А задает микроскопические
индивидуальные поведенческие акты m. Что касается B,
то оно является следствием агрегирования микроскопических
поведенческих актов m. Итак, структура ситуации S зависит от А,
B также зависит от А. В целом все это укладывается в схему "если
А, то B".
Тем не менее важно сразу же отметить, что А в большинстве
случаев не представляет собой ни необходимого, ни достаточного
условия появления B. В предыдущем абзаце я намеренно использовал
определенную форму выражения, чтобы подчеркнуть: B сменяет
А лишь при условии проявления всей цепи их взаимосвязей.
Однако все же легко представить себе такие ситуации, в которых
положение актора не определялась бы действием элемента А. Можно
представить и ситуации, в которых имеет место воздействие со
стороны А на положение актора, но по каким-либо причинам это
воздействие не влечет за собой изменений в его поведении. В обоих
случаях при наличии А возникновения B мы не наблюдаем. Таким
образом, А не является достаточным условием. С другой стороны,
нет никаких свидетельств против той идеи, что B может быть порождено
воздействием не А, а какого-либо иного феномена. А, следовательно,
не является необходимым условием появления B.
Проверить сделанные выводы позволит нам простой пример.
Представим себе, что нашей целью является определение следующего
причинно-следственного закона: при росте цен на продукт P
(А) спрос переориентируется в сторону более дешевого продукта
(B). Несложно вообразить себе идеальные случаи, в которых эта
взаимосвязь может быть проверена. Допустим, что продукт P
удовлетворяет наши насущные потребности, что в среднем в единицу
времени каждый индивид потребляет определенное количество
P и что, кроме того, на рынке имеется продукт Q, представляющий
примерно ту же потребительную ценность, что и P. Кроме
того, допустим, что Q не менее известен, нежели P, т.е. каждый
из нас информирован не только о его существовании, но и о
его свойствах так же, как и о существовании и свойствах продукта
P. Кроме того, допустим, что отсутствует различие в "образе" обоих
продуктов, что различаются они лишь какими-то вторичными
характеристиками, не имеющими отношения к их потребительной
ценности, хотя и способными оказывать влияние на поведение
покупателя (например, P является продуктом отечественного
производства, а Q - импортным). При соблюдении этой суммы
условий (обозначим ее К) мы сможем проверить отношение "если
А, то B": повышение цены на продукт P повлечет за собой
сокращение спроса. Можно даже утверждать, что если К будет соблюдено,
то у нас имеется почти полная уверенность в существовании
этого отношения. Такая мнимая уверенность может оказаться
настолько сильной, что мы можем даже не дать себе труда проверить
истинность постулируемого отношения.
На чем же будет основываться наша уверенность? На том факте,
что данная сумма условий (К) создала ситуацию не обязательно
фиктивную, но в любом случае идеальную', в ней предполагается,
что каждый отдельно взятый актор вынужден будет выбирать
между двумя продуктами P и Q, имеющими абсолютно одинаковую
потребительную ценность, одинаковый образ и не различающимися
по внешнему виду. Единственно возможное различие между
ними, которое возникнет в момент повышения цены на P, это то,
что просто в промежуток времени между t и t + 1 количество продукта
P, приобретаемого за определенную сумму денег, уменьшится,
но за ту же сумму можно будет приобрести большее количество
Q. Таким образом, актор окажется в идеальной ситуации,
когда он сможет выбирать между уменьшением своей покупательной
способности и сохранением ее на прежнем уровне. В ситуации
подобного рода ответ m(A) не представляет собой загадки: актор,
по всей видимости, выберет путь, позволяющий ему не сокращать
свою покупательную способность, если только он будет иметь такую
возможность. Со своей стороны, эффект агрегирования примет
форму простого эффекта суммирования', каждый актор, находясь
в аналогичной ситуации, будет действовать таким же образом.
Следствием явится повышение спроса на Q за счет снижения спроса,
ориентированного ранее на P. В конечном счете, макроскопический
закон является мнимоочевидным, поскольку он основыва80
ется на микроскопической очевидности. Своим появлением эта
микроскопическая очевидность обязана той идеальной ситуации,
которую создает сумма условий К, т.е. ситуации, в которой условия
выбора альтернативы, в том виде, в каком они предстают перед
актором, очерчены с предельной ясностью и в которой относительная
ценность имеющихся у актора альтернатив такова (не
считая возможных исключений), что полностью устраняет какиелибо
сомнения.
Однако лишь при наличии четко ограничивающих ситуацию
условий К можно иметь мнимую уверенность в том, что наблюдаемое
отношение принадлежит к типу "если А, то B". Действительно,
предположим, что одно или несколько условий К не удовлетворяют
идеальным условиям. Цена продукта P поднимается, цена
продукта Q остается стабильной. P и Q действительно обладают
одинаковой потребительной ценностью, но продукт Q относится
к числу новинок. Вследствие этого он мало известен. Некоторым
вообще неизвестно о его существовании, другие же если и слышали
о нем, то либо не имели возможности попробовать его сами,
либо им не доводилось слышать в кругу их общения разговоров об
этом продукте. В такой ситуации рост цены продукта P может не
оказать никакого влияния на спрос, даже если Q по каким-либо
объективным параметрам и является более предпочтительным. Через
некоторое время, когда потребитель получит более полную информацию,
произойдет переключение спроса на продукт Q. Но
a priori трудно определить длительность этого промежутка времени,
несомненно, весьма изменчивого в зависимости от типа продукта,
характеристик группы, ориентированной на его потребление,
и множества других моментов. В этом случае мы совершенно
не в состоянии предсказать тот результат, который в дальнейшем
сможем наблюдать эмпирически. В зависимости от времени наблюдения,
а также от множества других моментов повышение цены P
может оказать влияние на спрос, а может и не повлиять. Если этот
период будет достаточно долог, то может случиться так, что производитель
продукта Q будет вынужден, под действием каких-либо
внешних факторов, повысить цену на свой продукт, вследствие
чего факт повышения цены продукта P вообще никак не повлияет
на спрос.
Или допустим, что производитель P является монополистом
(таково новое условие суммы К, которая теперь теряет смысл, ибо
Q в этом случае просто не существует). Что произойдет в такой
ситуации? Очевидно, что на этот вопрос невозможно ответить
a priori. Если продукт P служит удовлетворению насущной физиологической
или социальной потребности, то спрос на него не будет
подорван повышением цены. Потребителю будет влетать в копеечку
сохранение прежнего объема p покупок продукта P, но он предпочтет
сократить потребление других продуктов. Если же продукт P не
служит удовлетворению насущной физиологической или социальной
потребности, то повышение цены на него может повлечь за
собой изменение структуры потребления в пользу R, S и т.д.
Несмотря на банальность, эти замечания позволяют сделать
ряд важных эпистемологических выводов. Сразу же отметим, что
некоторые сочетания условий К порождают ситуации, структура
которых имеет одновременно и непротиворечивый, и решающий
характер: принятие решения актором, поставленным в такую ситуацию,
не вызывает сомнений. Априорный анализ позволяет нам с
мнимой уверенностью выдвигать утверждение: "при наличии суммы
условий К если А, то B". Но существуют и другие сочетания
условий К, при которых невозможно вывести никакого априорного
заключения подобного рода. Так, если на рынке продукты P и Q
конкурируют между собой, но при этом продукт Q является малоизвестной
новинкой, то повышение цены на продукт P поставит
актора в ситуацию неопределенности выбора. В результате в данных
условиях эффект влияния роста цены на спрос не будет относиться
к разряду теоретических вопросов, ответить на которые можно
с помощью априорного анализа; в этом случае речь идет о вопросе
эмпирического плана и ответ на него может дать лишь наблюдение,
проведенное a posteriori.
Исходя из присущей нашему рассудку естественной склонности,
в первую очередь мы будем отдавать предпочтение таким сочетаниям
условий, которые создают недвусмысленные и благоприятствующие
принятию решения ситуации, т.е. те ситуации, в которых
поведение актора с высокой долей вероятности может быть
определено apriori. Но теоретический интерес к данному типу ситуаций
вовсе не означает, что эмпирически они будут наблюдаться
чаще; теоретический интерес и эмпирическая частота вовсе не
обязательно должны быть взаимосвязаны^.
Таким образом, ситуация, в которой находится социолог, экономист,
демограф, весьма существенно отличается от ситуации
физика. Первые выдвигают законы, которые имеют локальный характер.
Более того, граница, очерчивающая зону правомерности
действенности закона в сфере социальных наук, практически всегда
неопределенна. Ведь в самом деле, совершенно невозможно
исчерпывающим образом описать все сочетания условий К. Лишь
^Это отметил Вебер (см.: Weber М. Essai siir quelques categories de la sociologie
comprehensnc//tVeberAf. Essaisslir la theoriede la science. Paris, Plon. 1965. P. 325-398).
некоторые (только некоторые) сочетания могут быть определены
должным образом. Им присуще то общее, что они задают идеальную
ситуацию S, не имеющую двусмысленного контекста и позволяющую
актору принять конкретное решение. В ней m(S), микроскопическое
поведение, может быть выявлено без особых усилий.
Как только иная сумма условий К`' перестает соответствовать
этому типу, так m(S) сразу приобретает неотчетливый характер.
Причем в одних случаях можно наблюдать совпадение А и B, в
других B, после установления А, может и не наступить.
Локальный характер законов, размытость границ зоны их действия,
сложность определения суммы условий, реально представленных
в конкретной ситуации, - эти три момента побуждают
нас придать понятию конституирующего закона в социальных науках
совершенно иной эпистемологический статус, нежели в науках
естественных. Ведь если более тяжелые, чем воздух, предметы
не всегда падают, как, например, самолеты, ракеты или листья,
подгоняемые ветром, то физик способен детально описать как те
условия, в которых закон падения действует, так и те, в которых
он не действует. Социолог же, напротив, лишь в исключительных
случаях может столкнуться с ситуациями, в которых границы действия
закона могут быть определены с подобной точностью.
Закономерности типа "если А, то B" не могут быть ни чем иным,
как результатом агрегирования микроскопических действий. Соответственно,
в качестве таковых они не могут иметь какого-то иного
характера, кроме локального, поскольку зависят от условий К. Попытка
придать им универсальный характер означает, что мы исходим
из предположения о наличии у них трансцендентальной основы,
независимо от того, называется эта их основа Обществом
(Дюркгейм), Человечеством (Конт), Историей (Маркс), Разумом
(Гегель), Модернизацией, Структурами, Эволюцией или Развитием.
Именно поэтому всегда можно обнаружить корреляцию между
натуралистическим видением социального изменения и отбрасыванием
методологического индивидуализма. Дюркгейм, впитавший
в полной мере контовский позитивизм и вдохновляемый натурализмом
"социальной физики", с предельной настойчивостью пытался
доказать, что социология не только может обойтись без рассмотрения
мотиваций социальных акторов, но просто обязана не
принимать в расчет индивида и его субъективность, если она желает
достичь поставленной цели научным способом. Случай Маркса
в этом отношении более сложен. Изучая в течение длительного
времени английскую политическую экономию, Маркс мог оценить
значимость методологического индивидуализма. В то же время
он ввел такие несовместимые с этой методологией понятия, как
"ложное сознание", "отчуждение". Его отход от понятия отчуждения
после работы над "Рукописями 1844 года" несомненно указывает
на то, что он осознал несовместимость этого понятия и примененного
им в "Капитале" методологического индивидуализма.
К данным проблемам из области истории социальных наук мы
еще вернемся в соответствующем месте. Здесь же ограничимся замечанием
относительно того, что методологический индивидуализм
несет в своей основе следующий вывод: из признания того, что причинно-следственные
законы типа "если А, то B" являются результатом
процесса агрегирования, вытекает невозможность установления
обладающих всеобщей значимостью законов данного типа,
Само собой разумеется, наблюдать действие локальных закономерностей
проще простого. Так, в изученный Дюркгеймом период
число самоубийств во всех странах, статистикой которых он
располагал, шло по нарастающей. Но, даже не учитывая предположение
относительно того, что рост числа самоубийств мог быть
"артефактом" статистики (причиной которого, например, могли
послужить определенные процессы типа урбанизации, облегчившие
статистическую фиксацию самоубийств), все-таки необходимо отметить,
как это сделал Хальбвакс (Halbwachs) в своем исследовании
причин самоубийств (1930), что установленные Дюркгеймом
закономерности были полностью опровергнуты в последующий период.
Однако номологические интерпретации Дюркгейма имплицитно
"отринули" возможность самих подобных "опровержений".
Модели и законы
Относительно рассмотренного вопроса было бы полезно затронуть
еще одну тему, к более детальному анализу которой мы
вернемся позже, в главе 7. Эта тема, как и изложенный нами материал,
относится к сфере эпистемологии и истории социальных
наук. Мы уже имели возможность убедиться в том, что отдельные
наборы условий (такие, как набор К в нашем примере) обладают
той особенностью, что создают ситуации, позволяющие сделать
априорные умозаключения по поводу как m(S), так и M[m(S)]. На
современном языке это означает, что в данном случае нами была
построена модель. Сумма предлагаемых социологами и экономистами
моделей составляет то, что традиционно принято называть
социологической теорией и экономической теорией'. Однако совер^О
понятии теории в социальных науках см.: Bolidon R. La crisc dc la sociologie.
Paris/Geneve, Droz 1971. Разумеется, математические модели являются не чем иным.
как отдельным видом того рода явлении, которые обозначаются понятием "модели".
шенно очевидно, что модель, в той мере, в какой она основывается
на идеальных условиях, применима лишь к ограниченному числу
реальных ситуаций и что, более того, рассматривать ее мы можем
лишь как приблизительную. Последнюю мысль понять не трудно,
ведь любой закон, даже в области естественных наук, приблизителен.
Первая же, напротив, позволяет нам оценить ту внушительную
дистанцию, котораД разделяет с эпистемологической точки
зрения закон и модель. Закон обладает универсальной применимостью.
Модель применима лишь к идеальным, т.е. особым, ситуациям.
Так, условия К из предыдущего примера лишь в определенных
случаях могут рассматриваться как приблизительно соответствующие
реальности.
Зиммель, очевидно (отметим мимоходом это обстоятельство,
подробнее оно будет рассматриваться далее, в главе 7), - один из
тех авторов, которые наиболее четко поняли это различие. Когда
он отстаивал важность формальной социологии^ (это понятие допускает
многозначное толкование), то тем самым он хотел сказать,
что теоретические усилия социолога, равно как и экономиста,
в первую очередь должны направляться на выработку идеальных
моделей (но не законов). Рассуждая о формальной социологии
и заняв явно выраженную номиналистическую позицию, Зиммель
стремился противостоять реализму тех, кто претендовал на установление
законов, которым были бы вынуждены подчиняться
социальные системы.
Все сказанное о причинно-следственных законах можно отнести
также к законам математическим и статистическим. В главе 2
мы видели, что некоторые процессы развиваются по законам логики:
сначала число сторонников новинки растет очень медленно,
затем все быстрее вплоть до того момента, когда примерно половина
от возможного числа сторонников не воспримет нововведение.
С этого момента процесс вербовки сторонников новшества
замедляется, и его скорость стремится к нулевому значению, что
и наступает в тот момент, когда практически все становятся сторонниками
новинки. Линия, описывающая этот процесс, представляет
собой сигмоид. Речь идет о модели в том смысле, что процессы
диффузии редко, даже в приблизительных оценках, имеют
такую специфическую форму. Логистическая модель действительно
предполагает наличие весьма четко ограничивающих ситуацию
условий: например, необходимо, чтобы все индивиды, могущие
стать сторонниками новинки, имели одинаковые шансы на встре"
CM.: Simmel G. Sociologie et episternologie. Paris. Puf, 1981.
чу с коллегами и получение от них консультации. Однако данное
условие даже в отдаленной мере не может быть соблюдено, если
группа ориентирующихся на, скажем, техническую инновацию
представляет собой группу сельского населения. В этом случае мы
никак не можем допустить, даже в приблизительных оценках, что
каждый индивид имеет равные шансы на встречу и получение консультации
от любого другого индивида. Препятствия географического
характера могут обусловить наличие практически изолированных
ареалов, интенсивность общения которых будет намного
ниже той, что устанавливается внутри каждого из них. Вместе с
тем трудно предположить, что заинтересованность в восприятии
инновации будет одинакова у всех индивидов. Одни из них - арендаторы,
другие - собственники земли. Некоторые, будучи в преклонном
возрасте и не имея детей, которым можно передать хозяйство,
не захотят влезать в долги с целью инвестирования новшества
- ведь его плодов они могут и не увидеть. Таким образом,
логистическая модель приложима лишь к некоторым процессам
диффузии, но далеко не ко всем. Она не применима, например, к
тем процессам диффузии, для которых не характерны механизмы
межличностного взаимовлияния. И даже среди процессов, которым
свойственно наличие таких механизмов, она приложима лишь
к тем, что подчиняются сумме условий, относительно четко ограничивающих
ситуацию. Именно поэтому речь может идти только о
модели, но не о законе. Модель обладает локальной, а не всеобщей
значимостью. Она типична для отдельных процессов диффузии,
процессов, содержащих в своей основе действие механизмов взаимовлияния.
Но достоверно отразить она может лишь самые простые
из реальных процессов данного типа. Безусловно, можно устранить
отдельные ограничительные условия, лежащие в основании
модели. Так, в качестве одного из вариантов рассмотренной
выше модели можно выдвинуть идею о том, что вероятность контакта
индивидов есть функция разделяющего их расстояния, и ввести
в модель гипотезы или условия, основанные на распределении
этих расстояний. В таком случае мы получим более универсальную
модель, по отношению к которой классическая логистическая модель
может выступать как частный случай. Но универсализация
быстро исчерпает себя. Ведь даже наиболее универсальная (из всех
возможных) модель сможет охватить лишь ограниченную часть подкласса
реальных процессов диффузии, характеризующихся наличием
механизмов межличностного влияния.
Подменяя понятие закона понятием модели, мы тем самым
избегаем зияющей эпистемологической пропасти. Тард полагал,
что существуют законы имитации и что эти законы способны дать
нам представление о всеобщем характере социальных процессов".
Сегодня мы знаем, что процессы диффузии представляют лишь
часть социальных процессов и что не все процессы диффузии содержат
в себе механизм "имитации" (влияния), что, более того,
процессы диффузии, характеризующиеся наличием механизмов
межличностного влияния, не могут быть переданы каким-либо
строго определенным законом. Обобщающему и внушающему доверие
мнению Тарда, согласно которому социальное становление
будет так же регулироваться действием законов имитации, как
импульсы Вселенной регулируются законами небесной механики,
мы вынуждены противопоставить куда менее приятное видение:
среди безбрежного океана разнообразных социальных процессов
из пучины выступает довольно незначительный по своим размерам
"архипелаг" процессов с упрощенной идеальной структурой,
подчиняющихся ограничительным условиям моделей.
Сегодня Тард совершенно вышел из моды. Но если он и обречен
пребывать в чистилище забвения (если только это действительно
чистилище, а не ад), то вовсе не из-за его уверенности в
возможность выдвижения законов социального становления. Ведь
поиск таких законов, независимо от того, принимают они форму
законов наследования, причинно-следственных, структурных, математических
или статистических законов, всегда был одной из
насущных и общепризнанных целей социальных наук. Дюркгейм,
собрат и оппонент Тарда, не пережил подобного забвения. Однако,
как бы он не расходился с Тардом в других вопросах, по интересующему
нас вопросу их позиции совершенно не различаются.
И тот, и другой считали делом чести поиск законов, которые, по их
представлениям, не должны иметь принципиально иную основу по
сравнению с законами природы. Два исследовательских направления,
а именно направление политической мобилизации и направление
социально-экономического развития, рассмотренные в качестве
примеров, позволят нам проиллюстрировать притязания социальных
наук на поиск законов и оценить хрупкость этих притязаний.
Законы мобилизации
В социальных науках нет, пожалуй, такой области исследований,
в которой не проявлялось бы желание установить причинно-следственные
законы. Не является ли, например, "совершенно
очевидной" идея о том, что коллективное насилие должно про-'
Tarde G. Les lois dc l'imilation. Paris//Genevc, Slatkine Reprints. 1979.
являться чаще в те моменты, когда наиболее высок уровень коллективного
недовольства?
Для того чтобы проверить эту "очевидность", Снайдер и Тилли
предприняли иccлeдoвaниe'', охватившее сто тридцать лет французской
истории (1830-1960). Они начали с того, что установили
определенный показатель (точнее говоря, два показателя) годового
уровня коллективного насилия. Первый основывался на подсчете
числа социальных возмущений, имевших место в течение рассматриваемого
периода, второй - на подсчете числа их участников.
Под "возмущениями" авторы понимали "продолжительные взаимодействия,
в которые вовлечено от пятидесяти и более человек и
в ходе которых имевшие место посягательства или нанесение ущерба
частным лицам или объектам встречали сопротивление". Оценка
общего числа "возмущений" и численности их участников производилась
путем анализа газетных обзоров, содержавшихся в двух
общенациональных ежедневных газетах. Выяснилось, что оба показателя
очень взаимосвязаны: по мере роста числа "возмущений"
росло и число участвовавших в них людей. И такой вывод вряд ли
кого удивит. А вот уровень коллективного насилия очень сильно
варьировал по годам. Перепады двух кривых, отражающих этот
процесс, похожи на зубья пилы.
Является ли коллективное насилие функцией общественного
недовольства? Поскольку само недовольство очень трудно измерить,
Снайдер и Тилли прибегли к "объективным" переменным.
Они предположили (и пожалуй, их предположение было достаточно
обоснованным), что эти переменные должны измерять степень
тяжести условий существования и, соответственно, должны
быть связаны с интенсивностью коллективного недовольства. Был
составлен индекс цен на продукты питания, на промышленные
товары, индекс промышленного производства. После этого проблема
заключалась в том, чтобы провести такой анализ доступных
исследователям данных, который позволил бы выявить возможное
влияние каждой из трех переменных на уровень коллективного
насилия, измеренный тем или иным методом из изложенных выше.
Была выдвинута гипотеза (далее эту гипотезу мы будем обозначать
HI), заключавшаяся в том, что увеличение из года в год цен на продукты
питания, повышение из г
...Закладка в соц.сетях
