Место беспорядка. Критикатеорий социального изменения

Будон Р.
Место беспорядка. Критикатеорий социального изменения.
пер. с фр.
М., 1998.
284 с.Теории социального изменения.
Индивидуальное действие,
эффекты агрегирования
и социальное изменение.
Законы изменения: Номологический предрассудок.
Структуры и изменение: структуралистский предрассудок.
Поиск Primum mobile*: онтологический предрассудок.
Весьма умеренный детерминизм.
Место беспорядка.

Эпилог Ловушка реализма.

Страсть во что бы то ни стало доискиваться
до "законов" социальной жизни -
это не более, чем возврат к философскому
кредо древних метафизиков, согласно которому
знание должно быть абсолютно всеохватывающим
и необходимым
Георг Зим мель
Предисловие
За период с 1950 по 1980 г. общественные науки - социология,
экономика, политология - произвели на свет значительное
число "теорий социального изменения". Эти теории не представляют
собой единого целого, и для начала необходимо определить
и уточнить их задачи, а также установить основные типы, по которым
возможна их классификация.
Состояние краха - вот наиболее распространенное, разделяемое
сегодня очень многими мнение по поводу этих теорий.
Большинство строившихся на их основе прогнозов были опровергнуты
самой жизнью. Эти теории ввели в оборот представления,
не просто упрощающие (что, в принципе, было бы допустимо),
но и примитивизирующие понятие социальных систем. И большинство
общих закономерностей, рассматривавшихся этими теориями
как универсальные и вневременные, оказались ограниченно
значимыми.
Понятно, что в конце концов эти теории столкнулись со скептической
реакцией. Но этот скептический настрой, как бы он ни
был распространен, овладел далеко не всеми, и отдельные исследователи
продолжают упорно разрабатывать теории Изменения,
Развития, Модернизации, Зависимости с теми же претензиями
на их универсальную значимость. Таков, например, давний закон
"порочного круга бедности", на время забытый, но затем в обновленном
виде воскресший под пером Гэлбрейта'. В него многие продолжают
верить, некритически воспринимая идею, высказанную
Токвилем и Т.Х. Маршаллом относительно того, что следствием
' Galbraith К. Theorie de la pauvrete de masse. Paris. Gallimard, 1980. "Всякий
резкии рост прибыли порождает силы. которые сводят на нет и устанавливают
наименее допустимый уровень бедности".
эволюции общества является рост участия граждан в политической
жизни; но они не замечают того обстоятельства, что это расширение
политического участия может сопровождаться ростом
деспотизма. В то же время другие исследователи пытаются показать,
что суть социальных конфликтов в постиндустриальных обществах
заключается в том, что в борьбе за контроль над историческими
перспективами они сталкивают четко определенные, конкурирующие
между собой классы акторов. В качестве последнего
примера приведем такой факт: весьма заметное число историков,
социологов и экономистов сегодня убеждены в истинности иллюзии,
будто зависимость стран третьего мира является причиной их
слабого экономического развития.
Именно поэтому настал момент, когда необходимо критически
взглянуть на теории социального изменения. Следует уточнить
сущность решаемых ими вопросов и выявить, при каких условиях
на них можно получить доступные практической проверке ответы.

В работе "Нищета историцизма"^ К. Поппер представил программу,
очень близкую к идеям данной книги. "Нищета историцизма"
является критическим произведением в истинно кантовском
понимании этого термина. Поппер пытается показать, что одни
положения и теории, затрагивающие вопросы социальных изменений,
могут быть отнесены к научным, другие же имеют метафизический
характер. Некоторые вопросы, на его взгляд, ставятся
таким образом, что не могут иметь удовлетворительного решения,
в то время как на другие можно получить ответы, валидность которых
поддается точной проверке. Кантовский дух настолько очевиден
в данном тексте, что проявляется даже в самой манере изложения:
подобно Канту, Поппер развертывает свою аргументацию,
практически не прибегая к конкретным примерам.
Вновь обратиться к вопросам, поставленным Поппером, сегодня
заставляют две причины. Первая заключается в том, что за
последнее время появилось немало теорий социального изменения
из числа тех, которые Поппер, не называя, впрочем, имен их
авторов, подверг резкой критике за то, что они ставят вопросы, на
которые нельзя получить доступные проверке ответы. Вторая состоит
в том, что критический анализ этих теорий позволит углубить и
уточнить выводы Поппера. В частности, в уточнении нуждается его
известное противопоставление метафизических и научных теорий.
Вероятно, некоторых удивит тот факт, что "профессиональный
социолог" избирает тему, относящуюся к области философии
" Popper К.. Misere de l'historicisme. Paris, Plon, 1956.

6

социальных наук. Но я полагаю, что критический анализ - это
основной путь научного прогресса. Ощущение краха, внушаемое
публике теориями социального изменения, есть факт, анализ которого
представляет собой не только сугубо умозрительный интерес.
Поэтому нельзя ограничиваться лишь скептическим восприятием
этих теорий, необходимо более четко представить себе причины
их краха, т.е. уяснить суть явления, с которым столкнулось
научное познание. Как исследование причин аварии позволяет лучше
понять правила дорожного движения, так и анализ неудач в
области науки способствует прогрессу познания. Подобный анализ
с равным успехом можно отнести и к сфере философии науки, и
к области методологии. Хочу добавить, что поднимаемые в этой
книге философские вопросы представляются мне значимыми не
только в философском и научном плане, но и с политической точки
зрения. Многие теории социального изменения (как, например,
теория развития или теория зависимости) оказали большое
воздействие на социальную практику. Это стало возможным благодаря
тому научному авторитету, которым они располагали тогда и
имеют до сих пор. Однако очень часто теории, не будучи ложными
в собственном смысле этого слова, претендуют на тот уровень достоверности,
каковым вдействительности"не располагают, порождая
тем самым бесплодные ожидания и необоснованные выводы.
Такова еще одна причина, определяющая необходимость критического
анализа.
Наконец, одно замечание более общего порядка. Специалистам
по философии науки свойственно то общее, что они редко
проявляют интерес к работам обществоведов. Однако последние
могут не хуже физиков или биологов выявлять пути научного познания.
То обстоятельство, что в сфере социальных наук более
ожесточенны споры, более хрупок консенсус ученых, а также тот
факт, что поставленные ими вопросы имеют более "публичный"
характер, делают эту сферу еще более перспективной с точки зрения
философии познания.
Как вы, очевидно, поняли, моей задачей является попытка
раскрыть некоторые моменты методологии и философии научного
познания, но никак не систематизация или формулировка окончательных
выводов по поводу теорий социального изменения.
Выдвигаемые в этой книге положения были предварительно представлены
на конференциях в Манхейме (1979), Женеве (1979),
Лондоне (Хобхаусовские чтения, 1982, Лондонская школа экономики),
Нью-Йорке (Лазарсфельдовские чтения, 1983, Колумбийский
университет).

Теории социального
изменения
Несколько лет назад возобновилась давняя научная дискуссия.
Роберт Нисбет, историк в области социальных наук, опубликовал
книгу "Социальные изменения и история" ("Social Change and
History")'. В этом заголовке соединительный союз "и" по смыслу
являлся противительным. Более точно название книги могло бы
звучать так: "История против социального изменения" или "История
- да, социальное изменение - нет". Вкратце и, соответственно,
несколько упрощенно основную идею книги Нисбета
можно представить как утверждение о том, что относительно социальных
изменений не существует теории, научной схемы или
исследования, которые принципиально отличались бы от того рода
интеллектуальной деятельности, которую мы обычно называем
"историей".
Этот тезис Нисбета произвел впечатление дороги, ведущей в
никуда. С тех пор как существуют социальные науки (в институциализированном,
разумеется, виде, ибо как интеллектуальное течение
они существуют много дольше, если не сказать всегда), они
рассматривают социальные изменения как одну из своих основных
тем. Разумеется, в разные эпохи тема раскрывалась с помощью
различных терминов. Сегодня, подобно тому, как нельзя представить
себе учебник по дескриптивной статистике без описания
классических распределений, так ни один фундаментальный труд,
ни один учебник в области социальных наук не мыслим без главы,
посвященной социальным изменениям. Понятие социального изменения
стало обозначать если не раздел социальных наук, то,
как минимум, особое направление теоретической и практической
деятельности фундаментального характера. Эта деятельность, признанная
в научном мире не только законной, но и сущностно необ'
Nishet R. Social Change and History'. N.Y., Oxford University Press. 1969.

8

ходимой, уже принесла свои плоды: появилось множество разработок,
которые можно обозначить общим понятием "теории социального
изменения".
Однако Нисбет объявляет данное направление вне закона и
яростно атакует наиболее заметных его представителей, в частности
Парсонса. Основной целью атаки служат не сами оппоненты, а
общая ориентация научных поисков. Теории социальных изменений,
предлагаемые социологами, политологами, равно как экономистами
и демографами (нельзя сказать, что аргументация Нисбета
затрагивает какое-то одно из этих направлений больше, чем
другие), разделяются, по мнению автора, на две группы. Первая
включает теории ложные или, как минимум, неприемлемые. Вторую
составляют работы, которые можно, при большом желании,
обозначить как "теории социального изменения", но которые ничем
не отличаются от трудов историков. Теории социального изменения,
понятие социального изменения уже самим своим существованием
утверждают наличие особого научного направления вне
рамок исторической науки. Эту претензию Нисбет объявляет необоснованной.
Историческая наука существует как общепризнанная
дисциплина, чего нельзя, по его мнению, сказать о теориях
социального изменения.
Я не буду подробно обсуждать здесь доводы, приводимые
Нисбетом в поддержку его тезиса. Читатель будет иметь возможность
оценить их, поскольку они будут представлены (явно или
неявно) далее. Разумеется, занятая Нисбетом позиция не замедлила
вызвать критическую реакцию: Ленски^ опубликовал в самом
престижном американском социологическом журнале статью, название
которой есть перевернутое название книги Нисбета: "История
и социальное изменение" ("History and Social Change"). Он
напомнил несколько аксиом, в частности то, что за бурей и натиском
исторического процесса, за комплексным характером единичного
изменения не так уж сложно разглядеть закономерности
изменений, имеющих постоянную направленность. Можно ли всерьез
сомневаться в реальности процессов накопления знаний человечеством,
технического прогресса, демографического роста, урбанизации?
Если резюмировать позицию Ленски, то можно сказать,
что он не только настаивает на правомерности понятия
социального изменения, но и пытается восстановить прежний авторитет
концепции эволюции, значимость которой была сильно подорвана
временем. От Конта до Дюркгейма, от Спенсера до Хоб^
Leilski G. History and Social Change/Arnerican Journal of Sociology. LXXXII. 3.

1976. P. 548-564.
хауса^ эта концепция занимала видное место в социальных науках,
но впоследствии была серьезно дискредитирована. В начале
60-х годов антропологи Салинс и Сервис" вдохнули в нее новую
жизнь, предложив различать две концепции эволюции: линейную,
однонаправленную и многолинейную, разнонаправленную. По их
мнению, на забвение обречена только первая концепция: представление,
согласно которому история человечества целенаправленно
стремится к некой финальной точке, не имея возможности
повернуть вспять, очевидно неприемлемо. Столь же неприемлема
и мысль о том, что каждое отдельное общество должно подстраиваться,
приспосабливаться к общему историческому процессу.
Неприемлема также идея о том, что различные составляющие эволюции
должны развиваться синхронно: техническая культура может
развиваться опережающими темпами по сравнению с научным прогрессом;
процесс индустриализации не требует с необходимостью
развития демократической организации политической власти. Исходя
из этих соображений, Салинс и Сервис рассматривают концепцию
линейной эволюции (концепцию, практически неотличимую
от того, что в менее научном, но более популярном толковом словаре
XIX в. именовалось Прогрессом), как не подтвердившуюся.
По мнению данных авторов, понятие эволюции "работает" при
условии уточнения, что эволюция относится к типу многолинейного
процесса: пути развития различны, цель плохо поддается определению,
но общий курс развития вполне различим, даже если
его протяженность и не может быть определена временными рамками.
Основываясь на теории многолинейной эволюции, опираясь
на бесспорный факт существования отдельных изменений в рамках
общей ориентации, Ленски, в противовес Нисбету, настаивает
на легитимности существования теорий социального изменения,
отличных от исторической науки. Таким образом, номологические
или номотетические притязания (используя знаменитый
термин Пиаже^), выдвигаемые теоретиками социального изменения,
что бы не думал по этому поводу Нисбет, обоснованы.
Имена Нисбета и Ленски не относятся к числу часто упоминаемых
в ходе разворачивающихся время от времени масштабных
' Spenser Н. Essais sur ie progres. Paris, Alcan, 1885//Essais de morale, de science et
d'esthetique. P. 1. Hobhouse L.T. Social Evolution and Political Theory-. N.Y., Columbia
University Press, 1911: Washington, Kennikat Press. 1968.
* Sahlins M.. Service E. (ed.). Evolution and Culture. Ann Arbor, University of Michigan
Press, 1960.
^ Piaget J. La situation des sciences de I'liomme et lc systeme des sciences, in Unesco.
Tendances principales dc la recherche dans les sciences sociales et humaines. Paris,
La Haye, Mouton, 1970-1978. Vol. 3. vol. 1: Sciences sociales. P. 1-65.

10

теоретических дискуссий в сфере социальных наук, хотя как первый,
так и второй - авторы серьезных научных работ. ".Социологическая
традиция" ("The Sociological Tradition")' Нисбета, несмотря
на спорность отдельных ее сторон, - одна из лучших среди доступных
сегодня книг по истории общественных наук. "Власть и
привилегии" ("Power and Privilege") Ленски^ относится к числу классических
работ в области теории и истории социальной стратификации.
Намеренное замалчивание первым эволюционизма во всех
его проявлениях особенно заметно в "Социологической традиции".
В этой работе социология рассматривается вовсе не в контовском
ее понимании, т.е. не как последняя и самая комплексная наука,
чье появление возможно лишь при наступлении завершающей фазы
эволюционного развития. Напротив, согласно Нисбету, она является
следствием интеллектуального течения, порожденного историческими
потрясениями. Нисбет считает, что социология появляется
на почве традиционалистской и романтической реакции на
Великую французскую революцию - реакции, тесно связанной
с философией эпохи Просвещения, Тот же отказ от эволюционизма
мы встречаем не только в "Социальном изменении и истории",
но и в "Истории идеи прогресса" ("History of the Idea of Progress")":
прогресс рассматривается как идея, которая эпизодически, в зависимости
от эпохи и конкретных обстоятельств, то исчезает, то
возникает вновь.

Ленски в книге "Власть и привилегии", напротив, выступает
как последовательный эволюционист: он проводит мысль о направленном
характере исторического процесса стратификации
общества. Учитывая это, не стоит удивляться, что он решительно
выступил против книги, которая поставила под сомнение не только
концепцию социальной эволюции, но даже само понятие социального
изменения.
Вполне очевидно, что в основе взглядов как Нисбета, так и
Ленски можно обнаружить наличие философской установки, некой
постоянной мировоззренческой позиции, хотя их выводы за
или против понятия социального изменения, концепции эволюции
основываются на точной аргументации. Но значит ли это, что
мы не можем решить спор в пользу кого-либо из них?
Если я и позволил себе предварить рассмотрение предмета,
которому посвящена данная книга, ссылкой на дискуссию Ленски
'' Nisbet R. The Sociological Tradition. N.Y., Basic Books. 1966.
" Lenski G. Power and Privilege. A Theory of Social Stratification. N.Y.. [VIeGraw,
Hill. 1966.
* Nisbet R. History of the Idea of Progress. N.Y., Basic Books, 1980.
и Нисбета, то лишь потому, что она, насколько мне известно,
служит последним по счету проявлением давнего спора. А точнее,
это было сделано потому, что дискуссия поднимает, говоря
современным языком социальных наук, кардинальный эпистемологический
вопрос: существуют ли закономерности в социальном
изменении? Тот же самый вопрос регулярно поднимался и
предшественниками Нисбета и Ленски. Назовем, например, Шумпетера,
который в работе "История экономического анализа" обсуждает
роль того, что он называет исторической социологией". Шумпетер
недвусмысленно заявляет, что рассматривает это название
как синоним концепции, появившейся намного ранее, - концепции
философии истории. Он поясняет, что хотя понятие исторической
социологии и более привычно для уха современника,
оно поднимает те же эпистемологические проблемы, что и философия
истории. Шумпетер не углубляется в суть этих проблем, но
его жесткая критика Кондорсе и восхищение, высказываемое в адрес
Монтескье и Вико, достаточно ясно обозначают его предпочтения.
Главная его заслуга состоит в привлечении внимания к тому
факту, что одни и те же проблемы можно формулировать по-разному.
Следуя указаниям Шумпетера, можно задаться вопросом: не
ставит ли понятие социального изменения в новой формулировке те
же проблемы, что и существовавшие в предшествовавшие периоды
понятия исторической социологии и философии истории. Одно
наблюдение склоняет меня к тому, чтобы дать положительный ответ
на этот вопрос. Когда в начале века Георг Зиммель в работе "Проблемы
философии истории" ("Probleme der Geschichtsphilosophie")'"
обсуждал эпистемологические проблемы, относящиеся, по его
мнению, к сфере "философии истории", он развернул систему
аргументов, отдельные из которых, правда изложенные иначе, мы
встречаем у Нисбета. Однако, хотя Зиммель яростно ополчается
против реализма Ранке, Нисбет, наоборот, ссылается на него и
пытается привлечь к нему внимание представителей общественных
наук. К вопросу о реализме мы вернемся в главе 7.
Таким образом, вполне возможно, что понятие социального
изменения является современным "перевоплощением" Истории с
большой буквы. По-видимому, все теории социального изменения
есть не что иное, как подобное "перевоплощение" философии ис"
Schumpeler J. History' of Economic Analysis. Londres. Oxford University Press,
1954, 1972. P. 135 sq.
'° Simmel G. Die Probleme der Geschiclitspliilosopliie. Munich. Uuncker and Hliniblot,
3-е ed. 1907, 5-е ed. 1923^rrnd. Les problernes de philosophic do l'Histoire. Paris, Puf, a
paraTtre. Aron R. La philosophic critique de l'histoire. Paris. Vrin. 1964, 1969.
^Й
тории. Разве не утверждал Парето, что для воскрешения из мертвых
старой идеи нужно только преподнести ее обществу в столь
новом обличье, чтобы о ее родословной нельзя было и догадаться?

Далее в тексте я не буду обращаться к вопросу о возможной
преемственности (хотя нахожу таковую вполне вероятной) между
философией истории (если использовать терминологию Зиммеля),
исторической социологией (Шумпетер) и теориями социального
изменения (Нисбет). Я хочу ограничить рассмотрение вопроса теориями
социального изменения, или, если угодно, анализом социального
изменения в современных социальных науках, в частности
в современной социологии. Но я хотел бы подчеркнуть, что
философские, а точнее, эпистемологические вопросы, возникающие
при анализе понятия социального изменения и теорий социального
изменения и по-разному рассматривавшиеся Нисбетом и
Ленски, не могут быть получить удовлетворительного решения без
обращения к тем вопросам, которые в начале века были поставлены,
например, Г. Зиммелем относительно "философии истории".
Программа: теории социального изменения
Специалист в области философии науки Имре Лакатос термином
"программа" обозначает общие ориентации, которыми руководствуются
научные сообщества в своей работе". Пример программы
- картезианская метафизика, механистическая теория,
согласно которой Вселенную можно представить как подобие огромных
настенных часов. Классическая политэкономия, выделяющая
классы экономических субъектов в соответствии с их функциями,
видящая в труде основу стоимости и считающая основной
своей задачей анализ явлений роста производства, - вот другой
пример программы. Ей противостоит неоклассическая программа,
склонная к недифференцированному рассмотрению экономических
акторов, видящая основу стоимости в факте полезности вещи
и интересующаяся в первую очередь проблемами экономического
равновесия. Точно так же теории социального изменения составляют,
или, скорее, предполагают существование программы -
той самой, которую обосновывает Ленски и опровергает Нисбет.
Рассмотренная на самом высоком уровне обобщения, эта программа
базируется на постулате возможности выдвижения отно"
Lakalos 1. Falsification and the Methodology of Scientific Research Program.-
In: Lakatos 1., Musgrave A. (cd.). Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge,
Cambridge University Press. 1970. P. 91-196.

13

:^
1к" -
^1
сительно социальных изменений таких утверждений, которые были
бы одновременно и интересны, и доказуемы, и номотетичны, т.е.
валидность (правомерность) которых не ограничивалась бы определенным
пространственно-временным контекстом, а имела бы
более общий характер.
Такое определение, очевидно, чересчур абстрактно, чтобы быть
полезным. Выразить в нескольких словах программу теорий социального
изменения так же сложно, как и передать программу картезианской
метафизики или классической политэкономии. Более
уместным и полезным для решения проблемы дефиниции такого
сложного интеллектуального феномена, как программа, был бы
метод, заключающийся в рассмотрении нескольких теорий социального
изменения. Исследуя элементы этой, так сказать, выборки,
можно определить, какие принципы проводят и какие цели
выдвигают данные теории.
Такой анализ, я полагаю, позволил бы выделить четыре или
пять основных типов теорий социального изменения. Четыре или
пять, ибо один из типов имеет, как будет показано далее, два
варианта. В любом случае задачей программы служит выявление
закономерностей или поиск доказательств, подтверждающих их
существование. Но форма и природа закономерностей в каждом из
выделяемых типов различны. Краткое, подтвержденное примерами,
описание этих четырех или пяти типов теорий позволит нам
установить основные сущностные черты программы, общей для
всех теорий социального изменения.

Некоторые из этих теорий (тип первый) стремятся выявить и
доказать существование более или менее значимых и необратимых
тенденций (трендов): процесс разделения труда должен бесконечно
усложняться; бюрократизация современного общества является
нарастающим процессом; взаимоотношения между индивидами
обречены становиться все более и более обезличенными и т.д.
Нетрудно привести в качестве примеров множество утверждений
такого типа. Сегодня эти утверждения обычно передают понятием
тенденция от английского слова trend. Ранее, когда Зиммель писал
свои "Проблемы философии истории", и даже позднее, когда
Поппер публиковал свою "Нищету историцизма"^, мы скорее говорили
бы о законе истории. Благодаря постоянно возрастающему
влиянию статистики на социальные науки, тренд сегодня представляет
собой тот лежащий в основании описания хронологических
рядов прием, который служит приданию нового облика старо^
Popper К. Ор. cit.

14

му понятию. С точки зрения статистики если из временного интервала
удалить циклы различной длительности, то в остатке мы получим
тенденцию, или тренд. Когда из временных рядов, описывающих,
например, объемы импорта, исключаются многолетние,
годовые и сезонные колебания, тогда в них обнаруживается
тенденция либо увеличения, либо снижения, либо стабильности
размеров импортируемой продукции.
Но одно дело - эмпирически констатировать тенденцию к увеличению
или падению импорта, и совсем другое - установить,
что, например, основная тенденция существования современных
обществ заключается во все более отчетливо просматривающемся
замещении отношений безличностного типа, или, по терминологии
Парсонса, в переходе от универсалистского типа отношений
к партикуляристскому. Тенденции в сфере объемов импорта выявляются
путем использования простых и относительно надежных
процедур. Второе предположение, напротив, основывается на
интерпретации интуитивных и плохо поддающихся проверке впечатлений,
базирующихся, в свою очередь, на достаточно неопределенных
данных. Между этими двумя крайностями могут быть
расположены все промежуточные варианты. Основной вывод из
данного отступления следующий: необходимо отличать техническую
точность понятия тренд от надежности данных, по отношению
к которым он применяется.
Без сомнения, к первому из выделенных нами типов необходимо
отнести утверждение о существовании этапов, или, используя
выражение Конта, стадий, которые должны реализоваться в
определенной последовательности. Контовский закон трех стадий -
вот действительно первое, что приходит на ум как самый явный
пример. Хотя сегодня признаком хорошего тона является отрицание
гипотез подобного рода, можно вспомнить, что несколько
ранее Ростоу пытался показать, что экономическое развитие должно
пройти через определенное число стадий роста (stages of growth)".
Совсем недавно теория демографического перехода"* выдвинула
предположение, что демографическая ситуация в современных
обществах характеризуется тремя последовательно сменяющими
друг друга стадиями: падение смертности без одновременного снижения
рождаемости; стабилизация смертности и падение рождаемости,
обусловливающие режим умеренного прироста населения;
стабилизация демографического роста. В книге, появившейся в
" Rostov/ W.W. Les etapes de la croissance economique. Paris, Le Seuil, 1970.
'* Loschky Cf. Par ex. D., Wilcox W. Demographic Transition: a Forcing Model//
Demography, № XI. 1974. P. 215-225.
начале 60-х годов и посвященной классам и классовым конфликтам^,
Р. Дарендорф утверждал, что по своему характеру социальные
конфликты в индустриальных обществах все менее соответствуют
классовым конфликтам. Благодаря росту социальной мобильности
и другим сопутствующим "факторам", согласно Дарендорфу, классовый
конфликт должен утратить свою прежнюю значимость и
уступить место другим типам конфликтов, в основе которых лежит
раздел власти и влияния. Однако некоторое время спустя
Ч. Райт Миллс выдвинул утверждение'" о том, что на определенном
витке экономического роста и возрастания социальной мобильности
общество войдет в фазу стабилизации социальной мобильности,
что повлечет за собой воскрешение классовых конфликтов
и политической конфронтации на почве классовой борьбы.

Общая картина, складывающаяся на основе высказываний Дарендорфа
и Миллса (если полностью принять их выводы), представляет
собой некое подобие закона трех стадий, предусматривающего
возвращение к начальной точке развития на третьей стадии. Другие
теории, "археологическое" исследование (в том смысле, какой
придавал этому термину Фуко) которых вернуло бы нас к идеям
графа Сен-Симона, рассматривают роль групп, последовательно
сменяющих друг друга в развитии общества. Рабочих сменяют техники,
держателей капитала - хранители знаний. Соответственно
некоторые полагают, что, подобно тому как конфликты в индустриальном
обществе сталкивали рабочих с "функционерами капитала",
в постиндустриальном обществе происходит столкновение
служителей Информации (говоря словами Дэниела Белла, "служащих
четвертичного периода") с доминирующими классами, вышедшими
из недр индустриального общества. Таким столкновением
было, по мнению Алена Турэна, движение 1968 г.: как "первый
звонок" предстоящих конфликтов постиндустриального общества
оно отражало глобальное "противоречие" между значимостью Информации,
Знания в постиндустриальную эпоху и слабостью власти,
которой располагали "служащие четвертичного сектора". Как видим,
было бы достаточно легко увеличить число законов стадиального
развития. Закон трех стадий мало кого убеждает сегодня. Однако
это вовсе не мешает тому, что поиск этапов происходящих изменений
продолжает оставаться весьма распространенным явлением.
Ко второму типу теорий относятся те, которые обычно обозначают
как "причинно-следственные законы", а именно - утверж'"
DvhrenclorfR. Classes et conflits de classe dans la societc indlistricllc. Paris/La Haye,
Moliton. 1972.
^ Lisper S.M. The Limits of Social Scien(-e//Piiblic Opinion. Oct-nov. 1981. P. 2-9.

16

^Я
т
дения типа "если А. то В" или (если речь идет о суждениях вероятностного
характера) типа "если А, то (скорее всего) В". В первых
же фразах предисловия к работе "Старый режим и Революция"
Токвиль^ пишет, что в его намерения входило не создание истории
Французской революции, а, скорее, исследование ее. "Публикуемая
мною книга вовсе не является историей Революции... это
исследование Революции". За внешней скромностью* термина
"исследование" проглядывают и претензия, и основное намерение
выдвинуть на основе изучения конкретного в пространственном
и временном отношениях явления (Французской революции)
утверждение более значимое и правомерное. Говоря современным
языком, стремлением Токвиля было не желание предложить еще
одну интерпретацию Французской революции, а попытка внести
вклад в теорию социального изменения. Стремление Токвиля реализовано
в сложной и разносторонней манере, но я не ставил
перед собой задачу дать анализ этого вопроса во всей его полноте.
Следует отметить, что свои усилия Токвиль в известной мере направил
на установление законов причинно-следственного характера.
Один из его наиболее известных законов - тот, который без
преувеличения можно было бы назвать его именем, токвильевым
законом политической мобилизации. "Чаще всего бывает так, что
народ, безропотно перенесший... тяжесть самых жестоких законов,
яростно сбрасывает их бремя, как только оно несколько ослабевает"^.
Перед нами действительно "если А, то (скорее всего) В".
Не стоит и говорить, насколько интересен этот закон, привлекательность
которого заключается в его парадоксальном характере.
Здравый смысл заставил бы нас предположить, что объективное
улучшение условий, в которых существует индивид, делает его
более удовлетворенным и побуждает признавать легитимными
существующие законы, институты и властные структуры. Токвиль,
напротив, утверждает, что либерализация политической жизни
общества, отвечающая в большинстве случаев интересам населения
или, по крайней мере, значительных его слоев, может иметь
своим следствием выражение недовольства и общественное противостояние.
Формулирование причинно-следственных законов, несомненно,
представляет собой важную часть той программы, которой,

" TocquevHle De A. L'Ancien Regime et la Revolution. Paris. Gallimard, 1952. Т. 2.
Vol. 1. P. 69.
* Непереводимая игра слов: термин etude означает как "исследование", так и
"этюд", дитсратурно-художествеиный жанр малого объема. - Прим. персе.
" rocque\-ille DeA. ibid. P. 222-223.

17

как подразумевается, подчинены теории социального изменения.
В этом отношении теория политической мобилизации дает множество
примеров - их перечисление, описание и обсуждение можно
встретить в часто цитируемой статье Джеймса Дэвиса'". Некоторые
полагают, что политическая мобилизация, точнее, коллективное
насилие, с особой легкостью разворачивается тогда, когда
период длительного улучшения экономических условий резко переходит
в период застоя или упадка. Подразумеваемая или формулируемая
в явном виде гипотеза заключается в том, что постоянный
экономический рост создает в обществе ожидания, которые
жесточайшим образом рушатся с наступлением периода упадка.
Другие авторы выдвигают предположение, что коллективное насилие
может проявляться в том случае, если относительно резко
меняются в лучшую сторону условия существования каждого члена
общества. Такое улучшение действительно может смягчить проявление
общественного недовольства - таков случай, отмеченный
Токвилем. Улучшение также может сформировать ожидания,
превосходящие реальные возможности для их осуществления, предоставляемые
системой, - такова гипотеза, выдвинутая Дюркгеймом^.
Третьи авторы полагают, что коллективное насилие есть
производная от ухудшения условий существования: индивиды приспосабливают
свои ожидания к реальности, но становятся чрезвычайно
восприимчивыми и готовыми реагировать на любую смену
ситуации. Ряд авторов подчеркивает: ухудшение условий жизни
может с намного большей вероятностью повлечь за собой деморализацию
и апатию, нежели политическую мобилизацию^. Вопрос,
таким образом, заключается в том, в какой мере эти закономерности
являются совместимыми, дополняющими друг друга, или,
употребляя выражение Фейерабенда, "соизмеримыми"". Оставим
пока этот вопрос в стороне - у нас еще будет возможность вернуться
к нему.
Естественно, поиск законов причинно-следственного характера
не ограничивается областью политической мобилизации.
Напротив, он представляет основное направление программы
"теорий социального изменения". Известный "закон", сформу'"
DaviesJ. Vers line theorie de la revolution//Birnbaum P., Chawl F. (reds.). Sociologie
politique. Paris. A. Colin. 1971. 2 vol. Vol. II. P. 254-284.
"° Durkheim E. Le suicide. Paris, Presses Universitaires de France, nouvelle edition.
1960. P. 277.
" Jahoda Л/., Lcuarsfeld P.. Zeisel H. Marienthal: the Sociographyofan Unemployed
Community. Chicago. Aldine. 1971.
^ Feyerabend P. Centre la methode. Esquisse d'line theorie anarchiste de la connaissance.
Paris, Le Seuil, 1979.

18

лированный Парсонсом", утверждает, к примеру, что следствием
индустриализации является превращение "нуклеарной" семьи
(состоящей только из родителей и детей) в "нормальный", модальный
тип. Эта эволюция, по мнению Парсонса, является следствием
производимых индустриализацией изменений в системе
разделения труда и процессах обретения социального статуса. Тогда
как в "традиционных" обществах статус, как правило, наследуется,
в "современных" обществах он скорее приобретается (достигается).
Так, в большинстве "традиционных" обществ сын крестьянина
наследует отцовский участок и обрабатывает; его обучение осуществляется
в рамках семьи. Сын инженера, напротив, должен завоевать
свой статус сначала путем получения одного из предлагаемых
системой образования дипломов, а затем - поиском места
работы, скорее всего вдали от родных мест. Совместное действие
этих частичных механизмов обусловливает, согласно Парсонсу,
единый процесс разрушения семьи расширенного типа и развитие
семейной модели нуклеарного типа. Соответственно, анализ
приводит к выявлению причинно-следственной закономерности
(следствием развертывания процесса индустриализации общества
является нуклеаризация семьи), обоснованность которой предположительно
не ограничивается конкретными рамками единичного
случая. Хотя Парсонс и сформулировал свой знаменитый закон
на основе анализа совершенно определенного (а именно - американского)
общества, все же логическая структура его анализа правомерно
выходит за те единичные рамки, в которых был выработан
закон. Также и закон Токвиля о политической мобилизации,
который хотя и был разработан автором на основе конкретных в
пространственно-временном отношении событий, тем не менее
содержит, по самой логической основе своих посылок, претензии
на всеобщность, т.е. то, что можно назвать "пространством действия
(правомерности)" данного закона, превосходит рамки породившего
его конкретного в пространственно-временном отношении
процесса.

Подпрограмма "поиска причинно-следственных закономерностей"
содержит важный элемент, на котором необходимо остановиться
особо. В противовес причинно-следственным необходимо
выделять скорее "структурные" закономерности, если в утверждениях
типа "если A, то B" или "если A, то (скорее всего) B" элемент
A представляет собой систему переменных, а не отдельное
условие или единичную переменную (хотя и последняя может быть,
" Parsons Т. Some Considerations on the Theory of Social Change//Eixnstad S.N. (cd.).
Readings in Social Evolution and Development. Oxford. Pergamon, 1970. P. 95-139.

19

как в случае с понятием "индустриализация", явлением комплексного
порядка, т.е. представлять собой комбинацию более простых
переменных). Граница между закономерностями причинноследственного
и системного порядка не может быть проведена
с предельной точностью, между ними явно существует целый
набор переходных вариантов. Несмотря на это, такое разделение
необходимо.
Рассмотрим пример. Предметом изучения в неомарксистских
теориях социального изменения традиционно являются стабильность
или нестабильность какой-либо системы производственных
отношений. Так, они обычно утверждают, что полуфеодальная
система производства обладает тенденцией к стабильности. В системе
этого типа арендатор участка, хотя формально и свободный в
праве продажи своей рабочей силы, находится в постоянной зависимости
- он постоянный должник собственника земли, который
часто относится со скрытой настороженностью к внедрению инноваций,
способных увеличить производительность земли или труда^.
Действительно, повышение производительности привело бы
к возрастанию доходов арендатора и, как следствие - к возможному
снижению его задолженности. Таким образом, собственник
может опасаться, что рост его прибыли вследствие повышения
продуктивности земель не будет компенсировать снижения доходов,
которые ранее он извлекал из эксплуатации арендатора. Из
этого следует, что в полуфеодальной системе производственных
отношений шансы на внедрение технической инновации невелики
- более вероятно, что она может быть отвергнута. Основной
вывод: система производительных сил и производственных отношений
в обществе полуфеодального типа более или менее гарантирована
от привнесения изменений, если только она не подвергнется
воздействию каких-либо внешних событий, т.е. факторов
экзогенного характера.
Оставим в стороне вопрос о степени достоверности этой теории
(в дальнейшем у нас будет возможность вернуться к ней вновь),
отметим лишь, что ее выводы отвечают типу утверждений "если
A, то B". Отличие от ранее рассмотренных случаев заключается
лишь в том, что здесь A является не переменной, а системой переменных
или характеристик, системой, суть которой выражает понятие
"производственные отношения полуфеодального типа".
Как мы уже отмечали, программа "поиска причинно-следственных
(и структурных) законов" не ограничивается частными пробле^См.
гл. 4.

20

мами и направлениями, напротив, она имеет более общий характер.
Мы проиллюстрировали это на примере закона политической
мобилизации. Последний пример по своим ориентациям относится
к марксистской традиции, а по предмету изучения - к социологии
экономического развития. Можно сказать, что подавляющая
часть авторов этого направления занята изучением роли структуры
производительных сил и производственных отношений в
процессе изменения социальных систем. Но было бы не совсем
правильно полагать, что в "исторической социологии" (по терминологии
Шумпетера) марксистского толка это направление является
единственным. С какой бы интеллектуальной традицией, марксистской
или какой-либо другой, не соотносились теории экономического
развития (и, соответственно, теории "политического
развития"), все они имеют своим содержанием изучение динамических
воздействий "структур". Теории развития очень часто ставят
задачу получить ответ на вопрос типа: если известно, что в момент
t социальная система характеризуется состоянием S\t, то каким
будет ее состояние в момент t + 1? Рассмотренная сейчас нами
вкратце теория действительно представляет собой ответ на вопрос
данного типа. Диагноз, который она ставит, таков: если в момент
t мы имеем структуру полуфеодального типа, то инновация (возможная)
будет (скорее всего) отброшена в момент t + 1. Прежняя
структура восстановится, производительные силы и производственные
отношения на момент t +1 будут идентичны тем, которые
имелись в момент t. Аналогично и в теории "порочного круга бедности"
(Нурксе), которая была столь популярной в 60-х годах,
утверждается, что страна, относящаяся в момент t к числу бедных
стран, имеет тенденцию оставаться таковой и в момент t + 1, если
только не будет иметь место мощное внешнее воздействие. Причина
этого заключается в том, что бедность страны предполагает у
населения стремление к накоплению средств и отсутствие желания
инвестировать капитал, вследствие чего возникает якобы невозможность
обеспечения роста производительности. А коль скоро
производительность труда не меняется, то сохраняется и прежний
уровень бедности. Как и в предыдущем случае, мы не будем обсуждать
степень достоверности или правомерности этой теории. Необходимо
отметить лишь, что каковы бы ни были ориентации и интеллектуальные
традиции, породившие ту или иную конкретную
теорию экономического развития (это относится и к теориям политического
развития), чаще всего они приобретают форму поиска
структурных законов.

Отметим попутно, что оба типа теорий не являются абсолютно
независимыми друг от друга. Говоря точнее, утверждения, описы21
вающие какую-либо тенденцию, часто основываются на более или
менее явно выраженных причинно-следственных законах. Так, тенденция
необратимого роста бюрократизации общества обосновывается
чаще всего с помощью веры в законы причинно-следственного
типа ("если A, то B"), анализирующие последствия процесса
индустриализации (переменная А).
Особенностью теорий двух первых типов является то, что производимые
ими выводы и заключения можно определить как
эмпирические (оставим пока в стороне вопрос о степени надежности
их эмпирической базы) в том плане, что они возвещают о
появлении определенных состояний общества: в полуфеодальной
системе инновация имеет все шансы быть отвергнутой; по мере
развития процесса индустриализации семья расширенного типа
замешается семьей нуклеарной; прекращение роста социальной
мобильности ведет к тому, что социальные конфликты начинают
приобретать форму классовых, и т.д.
В противовес этому теории третьего типа не затрагивают вопрос
о содержании происходящих изменений, а исследуют их форму.
В данной главе я ограничусь некоторыми краткими примерами.
Философ и историк науки Т. Кун", разрабатывая понятие структуры
научных революций, выдвигает положение, что научное развитие
в целом представляет собой процесс, разделяющийся на три
последовательные фазы. На протяжении первой фазы, которую он
назвал фазой "нормальной науки", научная парадигма как сумма
более или менее связанных между собой теоретических ориентаций
служит тем каркасом, который объединяет поиски исследователей,
работающих в рамках одной науки или научного направления.
Но через некоторое время начинают проявляться сложности,
или, употребляя термин Куна, "аномалии". Научное сообщество
начинает замечать, что данные получаемых наблюдений с трудом
поддаются интерпретации в рамках доминирующей парадигмы.
Точнее говоря, они противоречат одной или нескольким теориям,
сформулированным в рамках данной парадигмы. Однако в течение
первой фазы эти теории, равно как и парадигма, на которой
они основываются, не подлежат немедленному пересмотру.
Ведь необходимо время, чтобы создать, разработать и внедрить
новую парадигму. Кроме того, вполне вероятно, что отдельные
исследователи, которые, несмотря ни на что, заинтересованы в
сохранении прежней парадигмы, будут пытаться приспособить
существующие теории к новым данным таким образом, чтобы они
смогли поглотить возникающие "аномалии". Но со временем "ано^Kuhn
Т. La structure des revolutions scientifiques. Paris, Flanimarion. 1970.

22

малии" накапливаются. Как отработавший свое мотор, прежняя
парадигма неожиданно рушится к выгоде спешащих воспользоваться
этим обстоятельством представителей одного или
нескольких конкурирующих направлений. Линейному конвенциональному
образу научного развития Кун противопоставляет схему
"нормальная наука :" революция :" (новая) нормальная наука" -
схему, при взгляде на которую невозможно не вспомнить одновременно
как знаменитую гегелевскую триаду, так и гегелевско-марксистскую
концепцию, рассматривающую противоречие в качестве
основы развития.
Является ли представленная Куном трехфазная картина развития
науки более или менее предпочтительной по сравнению с традиционной
картиной линейного развития? На этот счет могут возникнуть
сомнения. Но нас в данный момент интересует совсем
другой вопрос. С нашей точки зрения, важно отметить, что выводы
Куна касаются формы протекания процесса. Он не указывает,
что именно должно измениться, а описывает, как, в какой форме
и каким образом осуществляется изменение. Соотнесенность с гегелевской
и марксистской диалектикой подчеркивает, что поиск
форм изменения - довольно давняя традиция. Со своей стороны,
схема Куна показывает, что, несмотря на дискредитацию "диалектики"
в глазах обществоведов (это, вероятно, временное явление),
задача, которую она стремилась разрешить, не потеряла своей
актуальности.

Попутно отметим: успех Куна объясняется тем, что он противопоставил
прежнему, "традиционному" видению поступательного
развития науки подход, основанный на конфликте и дискретности
процесса развития. Причина успеха Гегеля также в значительной
мере кроется в проводившемся им противопоставлении
дискретного подхода иному подходу, который основывается на
понятии линейного характера изменений, выдвинутом некоторыми
философами эпохи Просвещения, особенно Кондорсе.
Пример Куна не единичен. Совсем в другой сфере и совсем по
другому поводу Крозье^, например, защищал идею, согласно которой
во Франции процесс социального изменения принимает
форму длительных периодов застоя с последующим вступлением в
фазу кризиса. Ход анализа, на котором основывается это утверждение,
весьма похож на куновский, хотя и опирается на гипотезы
социокультурного порядка, отсутствующие у Куна. Согласно Крозье,
чисто французские культурные традиции задают определенный
стиль поведения: в случае возникновения "проблем" в функ^Crozier
М. La societe bloquee. Paris. Le Seuil, 1970.

23

ционировании какой-либо организации каждый стремится по-своему
приспособиться к ситуации, не пытаясь прибегнуть к совместным
действиям. По правде говоря, в данном случае "проблема"
далеко не сразу воспринимается в качестве таковой. Подобно тому
как куновские "аномалии" в полной мере обретают статус аномалий
лишь после того, как научное сообщество убеждается в бесплодности
всех попыток их преодоления, так и проблемы, возникающие
в ходе функционирования какой-либо организации,
не получают статуса "проблем" до тех пор, пока их накопление не
создаст "взрывоопасной" ситуации, пока не выяснится бесплодность
всех индивидуальных попыток выправить ситуацию или не
будут всерьез затронуты интересы "окружения" организации. Но
самым главным для нас является то обстоятельство, что, подобно
Куну, Крозье выдвигает в данном случае теорию, рассматривающую
форму протекания отдельных процессов.
Имеет ли социальное изменение (в какой бы области оно ни
происходило) последовательный, дискретный, линейный или
циклический характер? Этот вопрос, по всей видимости, столь же
стар, сколь и рефлексия по поводу самого понятия "социальное
изменение". В своих эмпирических и модернистских метаниях социальные
науки чаще всего склонны отвергать те формулировки,
которые предложила этому вопросу философия истории. Какой
специалист в области социологии организаций, историк науки или
политолог сможет без пренебрежения отозваться, к примеру, о
гегелевской диалектике? Однако, как бы ни оспаривалась форма
постановки вопроса, социальные науки не могут отбросить сами
вопросы, выдвинутые философией истории. Вот почему важно отметить
близкую родственную связь понятий "противоречие" и "аномалия",
диалектической триады и процесса трехфазного развития Куна.
В теориях четвертого типа рассматриваются причины или факторы
социального изменения. Поскольку в мире существуют процессы
циркулярной (круговой) причинности, постольку в анализе
социального изменения само понятие причины часто становится
двусмысленным. Всегда есть возможность привести достаточно
простые примеры типа: правительство предпринимает действие A;
действие A имеет следствием реакцию B, которая заставляет правительство
модифицировать действие A или заменить его действием
А`'. В этом достаточно банальном случае циркулярной причинности
не является предосудительным поиск причин появления
ситуации А`'. Необходимо лишь заметить, что в этом поиске нельзя
ограничиваться выбором единичного фактора, поскольку и само
государство, и вызванная им реакция В одновременно представляют
собой причину появления А`'. В других случаях поиск конкрет24
ной причины решительно невозможен. Например, правительство
убеждено, что политическая проблема может быть решена методами
технического порядка; но по мере их реализации все методы
подобного рода терпят крах. Постепенно начинает вырисовываться
идея о том, что решение имеет не технический, а социальный
характер. Что же будет служить причиной появления новой политики?

Идея, которую можно передать утверждением "решение имеет
социальный характер"? Крушение предшествовавшей парадигмы?
Общий набор обстоятельств, обусловивший ее крах? Ставить вопросы
в такой форме по меньшей мере абсурдно. Новая политика
является результатом процесса, представляющего собой переплетение
действий, реакций, но никак не следствием одной причины
или даже серии причин. Новая политика выступает как результат
целостного процесса, и бесполезно приписывать причину ее появления
одному или нескольким элементам этого процесса.
Данное замечание позволяет выявить сложные эпистемологические
вопросы, к рассмотрению которых нам еще предстоит вернуться.
Утверждение типа "А является причиной В" в определенных
случаях может быть правомерным, лишенным двусмысленности.
Я могу без большого риска выдвинуть умозаключение относительно
того, что "непогода явилась причиной плохого урожая, который,
в свою очередь, обусловил рост цен". Но во всех других случаях
утверждения типа предстают как двусмысленные
и ненадежные. И риск двусмысленности выдвигает на
первый план проблему демаркации, которую можно сформулировать
следующим образом: при каких условиях утверждение теряет двусмысленность и неопределенность?
Пока отмечу лишь, что, несмотря на существование проблемы
демаркации, поиск причин и факторов социального изменения
всегда был и продолжает оставаться одним из направлений программы
"теорий социального изменения". Произведение М. Вебера
"Протестантская этика и дух капитализма"^ несомненно является
весьма значимым, хотя, вероятно, и не самым законченным и
бесспорным. Последнее обстоятельство отнюдь не помешало тому,
что это произведение стало и самым известным, и даже самым
популярным из всех его работ. Причина успеха "Протестантской
этики" кроется ни в ее глубине, ни в истинности теории (сегодня
уже ясно, что она должна быть серьезно пересмотрена и дополнена).
Без сомнения, в первую очередь причина заключается в антиматериалистическом
характере ее основного вывода. Если теория
" Weber М. L'Ethique protestaiite et l'esprit du capitalisnic. Paris, Plon, 1964.
(CM.: i-.i. 5.)
Бебера верна, то она свидетельствует о том, что человеческие ценности
могут служить причиной изменений в производственных отношениях,
а это полностью противоречит системе отношений,
установленной К. Марксом междуданными понятиями.
Современный социолог-профессионал" наверняка сочтет
необходимым уклониться от подобной дискуссии, если таковая
возникнет в его присутствии. Он сочтет, что подобные вопросы
относятся к разряду философских проблем. В действительности же
большая часть социальных наук занимается именно этими вопросами.
В 60-х годах и позже значительное число исследователей в
области теории экономического развития занималось изучением
влияния ценностей на развитие экономики. В 60-х и 70-х годах анализ
функционирования социальных систем основывался на идее
основополагающей роли социализации, которая якобы не только
должна обеспечить передачу ценностей от одного поколения к
другому, она также ответственна за "воспроизводство" и становление
социальных "структур", т.е. классовых отношений. В те же
годы теоретики в области политического развития общества проявляли
интерес к роли ценностей и механизмов социализации в
поддержании существования и трансформации политических режимов
и социальных систем. Одна из наиболее известных работ
этого плана - книга Мак-Клелланда^. Ее основная мысль заключается
в том, что, когда общество вступает в период индустриального
развития, его граждане склонны придавать особое значение
и высоко ценить идею достижения. Реализация целей, воспринимаемых
всем обществом как легитимные, равно как и самореализация,
становятся в подобном обществе доминирующими ценностями.
Однако идеи книги Мак-Клелланда сегодня выглядят устаревшими,
а понятие "достижения" может ассоциироваться лишь с
образом молодого, динамичного и успешного руководителя эпохи
50-х годов. Но используемая им схема объяснения, если абстрагироваться
от ее содержания, ничем не отличается от принятой в
большинстве современных социальных наук. Она строится на следующем
постулате: любой социальный процесс в конечном счете
является результатом поведенческих актов, основанных на тех понятиях
и ценностях, которые были интериоризованы индивидами
в процессе их социализации.

Другие социологи, приверженцы иной традиции, полагают,
что процесс изменения (или отсутствие такового) определяется
состоянием структур общества. В этом случае, очевидно, необхо"
McClelland D. The Achieving Society. Princeton, D. van Nostrand Co., 1961:
N.Y., The Free Press. 1967.

26

димо еще выяснить, что именно понимается под "структурами".
На этот счет имеется богатый выбор подходов. Совсем недавно в
своей глубокой аналитической работе Г. Коэн^ доказывал, что производительные
силы необходимо рассматривать как prirnuin mobile*
в марксовом понимании исторического процесса. Таковой же в свое
время явилась гипотеза Линн Уайт^, согласно которой техническую
инновацию следует рассматривать как принцип социальных
изменений. Впрочем, Уайт признает, что внедрение инновации
происходит только при наличии благоприятных условий. Так, плуг
с металлическим лемехом, позволяющий производить глубокую
запашку, но требующий большой тягловой силы, не может вытеснить
соху в зонах неконцентрированного аграрного населения, где
каждый крестьянин располагает в лучшем случае лишь одним хилым
быком. Одни исследователи в качестве primum mobile склонны
рассматривать производительные силы. Для других таковыми
выступают производственные отношения, для третьих - технический
прогресс. Естественно, этот перечень далеко не полон.
Все эти дискуссии, относительно которых я должен ограничиться
лишь общим упоминанием, представляют собой ответы на
вопрос, ставший уже классическим. Если сформулировать его кратко,
то он звучит так: как определить ту сферу реальности, в рамках
которой возможен поиск факторов, вызывающих социальные изменения?
Структуры или институты?" Структуры или идеи? Идеи
или мифы? Эти структурные переменные или другие? Производительные
силы или производственные отношения? В крайне редких
случаях вопрос ставится в столь явно выраженной форме. Но в
скрытом виде его можно встретить в большинстве научных дебатов,
дискуссий. Точнее говоря, многие теории социального изменения
имплицитно содержат идею о том, что в сумме переменных,
выделяемых в ходе теоретического анализа социального изменения,
некоторые составляющие играют в целом большую роль,
нежели остальные. Имеет ли смысл подобная постановка вопроса?
Это еще один из тех моментов, к которым нам придется вернуться
в дальнейшем.
Для удобства читателя в табл. 1 сведены четыре типа проектов,
которым соответствует общая программа "теории социального изменения".
Вполне естественно ( у меня не было возможности рас"
Co/ie/i G. A. K.arl Marx's Theory of Society. A Defense. Oxford, Clarendon. 1978.
* Перводвнгатель. первопричина (лат.). - Прим. перев.
"" White L. Technologie medievale et transformations sociales. Paris. Moliton. 1969.
The Science of Culture. N.Y., Grove. 1949.
-" CM. дискуссию по вопросу "автономии" государства в кн.: Badie В., Bimhaum P.
Sociologie de l'Etat. Paris. Grasset, 1979.

27

крыть эту сторону вопроса, но она представляется вполне очевидной),
все четыре типа нельзя рассматривать как совершенно независимые.
Произведения Маркса содержат не только высказывания
относительно причин, вызывающих социальные изменения, и форм
их протекания; в них также есть утверждения, сформулированные
в форме структурных или причинно-следственных законов. Произведения
других авторов представляют более сжатую программу.
Некоторые из них удовлетворяются поиском причинно-следственных
или структурных законов. Но и в этом случае законы нередко
имеют в своей основе подходы четвертого типа.
Таблица 1
Анатомия программы: четыре типа теорий социального изменения
Дефиниции Примеры
Первый тип Поиск тенденций (трендов) Парсонс: тенденция к универсализации К.ОНТ: три стадии (закон трех стадий) Ростоу: стадии роста
Второй тип а) причинно- Парсонс: индустриализация -"
следственные законы нуклеарная семья Дарендорф: индустриализация -' исчезновение классовых конф-
ликтов
б) структурные законы Нурксе: порочный круг бедности Бадюри: производственные отно-
шения и их самовоспроизводство в обществе полуфеодального типа
Третий тип Формы изменения Гегелевская триада Кун: научные революции
Четвертый тип Причины изменения Вебер: протестантская этика Мак-Клелланд: достижительское
общество
Таблица 1 будет полезна, я надеюсь, и для тех, кто пожелает
уяснить историю возникновения теорий социального изменения.

Меня лично данная сторона вопроса не интересует. Проблемы,
которые я пытаюсь осветить в настоящей книге, относятся (как бы
ни были связаны эти две стороны вопроса) к разряду не исторических,
а эпистемологических.
Иллюзия?
Начиная разговор о программе теорий социального изменения
в рамках данного выше определения, самое малое, что о ней можно
сказать, - это заметить, что она, говоря словами Куна, перегружена
аномалиями. Факты опровергли многие из, казалось бы,
достоверно установленных тенденций. Продолжая же научные поиски,
пришлось отказаться и от большого числа ранее выдвигавшихся
причинно-следственных законов. Изучение одного случая
приводило к утверждению типа "если A, то B". Другое исследование
выдвигало утверждение "если A, то - не B". То же самое можно
сказать и относительно структурных законов. Что же касается
вопроса о причинах и факторах изменения (или, по другой версии,
об отсутствии таковых), то он остается открытым.
Как нам объяснил Парсонс, для процесса индустриализации
наиболее подходит семья нуклеарного типа - супружеская пара с
детьми младшего и подросткового возраста. Без сомнения, часть
истины это утверждение содержит. Вполне очевидно, что в обществе
аграрного типа орудия труда и социальное положение часто
передаются от отца к сыну; статус же учителя или врача не подлежит
наследованию и должен быть приобретен. Следствием этого
является эффект автономизации индивида по отношению к родной
семье. Но зафиксировать эти различия - одно дело, и совсем
другое - выводить из них причинно-следственные закономерности
типа "если A (индустриализация), то B (нуклеарная семья)-". Довод
поп sequitui* основывается на том факте, что в определенных обществах,
как, например, в Японии, индустриализация развивалась,
не только не противореча традиции многопоколенной семьи, но
скорее укрепляя ее.
Нам было разъяснено, что нищая страна обречена пребывать в
таком состоянии". Развитие невозможно без роста производительности,
рост производительности невозможен без инвестиций. Базой
инвестирования является процесс накопления, но он невозможен
в ситуации всеобщей нищеты; следовательно, без внешней поддержки
развитие невозможно. Опять-таки каждое из этих утверждений,
несомненно, содержит часть истины. Рост производительности,
естественно, является источником роста благосостояния.
Инвестиционный процесс действительно предполагает, что у части
экономических агентов есть возможность немедленно вложить
* Не вытекает (лат.). - Прим. перев.
" Nurkse R. Les problernes de la forrnartion dii capital dans les pays solis-developpes.
Paris, Institut pour ie Devcloppeincnt Economique. 1963.

29

все наличные ресурсы. Таким образом, эта теория состоит из ряда
предположений, из которых ни одно, взятое в отдельности, не вызывает
возражений, но которые, будучи сведенными вместе, приводят
к ложным результатам. Ведь если бы эта теория была верна, то
Япония не имела бы шансов на индустриальное развитие, во всяком
случае, в том виде, в каком этот процесс исторически сложился.
Нам было заявлено, что в перспективе активное население будет
постепенно включаться в различного рода организации, которые
будут все более укрупняться и бюрократизироваться. Однако характер
распределения по количественным параметрам французских
и итальянских предприятий, по всей видимости, не претерпел
изменений с начала века". Следовательно, теория неизбежности
бюрократической экспансии также основывается на предположениях,
каждое из которых в отдельности не вызывает возражений.
Однако, будучи сведенными в единое целое, они приводят к сомнительным
выводам.
Некоторые ученые уже объяснили нам, что модернизация неразрывно
связана с секуляризацией общества, но после этого другие
стали объяснять нам, что XXI в. будет эпохой религиозного
ренессанса. К тому же и Макс Бебер отметил, что ошеломляющие
успехи индустриализации в Соединенных Штатах Америки в XIX в.

не привели к упадку протестантизма, а придали ему новые силы.
Нам уже разъясняли, что, по одной версии, возникновение
революционной ситуации наиболее вероятно при смене периода
роста периодом резкого упадка, по другой - в период стагнации,
следующий за периодом роста. Была выдвинута и версия о том,
что развитие революционной ситуации никак не связано с экономическими
показателями.
Было выдвинуто предположение, что завоевание и расширение
юридических прав личности потребовало, в определенной
последовательности, расширения сперва политических, а затем и
социальных прав'". Однако, к сожалению, сегодня приходится признать,
что социальные права могут расширяться за счет урезания
политических - это, пожалуй, предвидел еще Токвиль.
Теория демографического перехода дала нам прогноз относительно
того, что после снижения уровня смертности наступит общее
снижение уровня рождаемости, следствием чего будет стабилизация
демографического роста.
" Piore М., Berger S. Dualism and Discontinuity in Industrial Societies. Cambridge.
Cambridge University Press, 1980.
-" Marshall Т.Н. Citizenship and Social Class and Other Essays. Cambridge, the
University Press, 1950.

30

Было заявлено, что социальные конфликты, политический
выбор масс более или менее приспособились к существующему
классовому расслоению. Однако существует теория, предсказывающая
возвращение на историческую сцену классовых конфликтов.
Кажется, ни первое, ни второе предположение не получило окончательного
подтверждения.
Короче говоря, правомерность многих и, может быть, даже
большинства тенденций или причинно-следственных законов,
предложенных социальными науками, сомнительна. Многие из них
были явно опровергнуты фактами. Другие обладают намного менее
универсальной значимостью, чем та, что ранее ожидалась.
Разумеется, перечисленные мною примеры ни в коей мере не
являются результатом какой-либо сознательной выборки. Речь идет
о наиболее известных примерах, которые, каждый в свое время,
привлекали всеобщее внимание, а порою даже вызывали восхищение
и энтузиазм.
Было бы очень легко продолжить этот печальный список. Но я
прерву его и остановлюсь на истории одного исследования, выводы
которого позволяют, на мой взгляд, поставить ряд интересных вопросов.
В 1929 г. Роберт и Элен Линд опубликовали результаты известного
исследования "Мидлтаун: исследование американской культуры"
("Middletown: a Study in American Culture")^. Эта работа признается
классической, поскольку в свое время она представила
нечто совершенно новое в плане методологии.
Мидлтаун - средний городок. Он был одновременно и конкретным
поселением, и, кроме того, городом, который по сумме
критериев показался Роберту и Элен Линд типичным для всей
Америки. По их мнению, на примере этого отдельного городка
имелась возможность описать все американское общество в целом.
Поэтому они решили отследить здесь все поддающиеся наблюдению
процессы и принялись за дело, разрабатывая новые анкеты,
прибегая к различным методам сбора информации. Несколько лет
спустя они вновь вернулись к этому объекту исследования и повторили
свои наблюдения. Результаты их нового исследования были
опубликованы в 1937 г. под названием "Мидлтаун в переходный
период: исследование культурных конфликтов" ("Middletown in
Transition: a Study of Cultural Conflicts")^. Через полвека после первого
исследования четы Линд Теодор Каплоу и его сотрудники
" Lynd Н. el R. Middletown; a Study in American Culture. N.Y., Harcoun Brace,
1930, 1956.

^ Lynd Н. el R. Middletown in Transition. N.Y., Harcolirt Brace and World. 1937.

31

приехали в Мидлтаун и повторили, с незначительными изменениями,
те наблюдения, которые проводились в предыдущих исследованиях.
Целью Каплоу была "проверка" на конкретном, но
типичном объекте тех гипотез, которые выдвинули теоретики социального
изменения. Однако он обнаружил, что если за истекшие
полвека в Мидлтауне и произошли изменения, то их суть
вовсе не соответствует предсказаниям теоретиков. Значение полученного
вывода таково, что текст Каплоу заслуживает, на мой
взгляд, развернутого цитирования.
"В противовес тем ожиданиям, которые сформировали у нас
различные теории социального изменения, нам не удалось зафиксировать
сближения тенденций секуляризации, бюрократизации,
возрастания социальной мобильности и деперсонализации личности.
Вместо всеобщей тенденции к уравнительности при сравнении 1921
и 1937 гг. наши данные зафиксировали заметное сглаживание различий
в образовательном уровне, заметный рост неравенства в
доходах, малоразличимое сглаживание различий в социально-профессиональном
статусе. Что касается тенденции к секуляризации,
то мы отметили явный рост числа посещений церкви, участия в
религиозных мероприятиях, увеличение количества церквей, возрастание
- как в абсолютном, так и в душевом измерении - доли
доходов семей, чья деятельность связана с деятельностью религиозных
институтов, а также заметное возрастание роли и престижа
церкви. Вместе с тем исследование выявило падение интереса к
чтению Библии, особенно углубляющееся сомнение в религиозных
догматах, сокращение длительности церковных служб, падение
интереса к религиозному образованию. Тенденция к заключению
браков с единоверцами ослабла, но число церковных бракосочетаний
возросло; рост религиозной терпимости сочетается с
всплеском политической активности религиозных организаций.
Вместо однозначной тенденции к бюрократизации было отмечено,
что местная рабочая сила рассеяна по совершенно незначительным
производственным единицам. С другой стороны, организации,
находящиеся в ведении федерального правительства, - явление,
в 1924 г. просто не существовавшее, - в 1977 г. можно было встретить
на каждом шагу. Вместо повышения социальной мобильности
данные исследования зафиксировали явное снижение мобильности,
связанной со сменой жилья, в семьях промышленных рабочих
и незначительные изменения в прочих типах семей. Отмечено снижение
уровня миграции, а также профессиональной мобильности
в рамках индивидуальной карьеры при увеличении межпоколенной
профессиональной мобильности. Что касается тенденции деперсонализации
личности, то было установлено, что, по сравне32
р^^
нию с 1924 г., в 1977 г. семейные связи стали более тесными. Роль
политических клубов и объединений в межличностном общении
снизилась, чего нельзя сказать о гражданских ассоциациях. Знаменитости
вызывают гораздо меньший интерес. Единственная когерентная
тенденция полученных результатов - некогерентность
отдельных тенденций...""
Тенденция некогерентности - вот единственный когерентный
элемент полученных результатов...
Три ответа
Можно по-разному относиться к рассуждениям и общему
выводу Каплоу, но первая реакция - это желание отрицать значимость
такого вывода. Вполне вероятно, что теория Парсонса о связи
индустриализации и структуры семьи является ложной. Может
быть, ложен и закон Токвиля о причинах возникновения революционной
ситуации. Но никакой законченный перечень ложных
законов не является доказательством того, что невозможно
обоснование истинных законов.
По поводу выводов Каплоу можно было бы возразить также,
что Мидлтаун нельзя признать подходящим объектом исследования.
Безусловно, в нем невозможно было зафиксировать в чистом
виде выраженную тенденцию "бюрократизации", так как в середине
70-х годов его активное население было рассеяно по поселкам,
намного более многочисленным (и в среднем значительно
меньших размеров), нежели в начале 20-х годов. Но разве это не
могло явиться следствием набора случайностей? Структура социально-экономической
активности в отдельном городе подвергается
определенным изменениям; но эта же структура, наблюдаемая
на другом уровне, скажем, на общенациональном, может изменяться
совершенно иначе. Это действительно так, и Мидлтаун не
может рассматриваться как автономная система. Но зафиксированные
Каплоу в Мидлтауне расхождения между данными наблюдений
и предложениями авторов теорий социального изменения
прослеживаются и на других уровнях, в других контекстах.

Для того чтобы устранить сложности, описанные Каплоу и
подтвержденные примерами предыдущего раздела главы, необходимо
иметь возможность представить не только список ложных
утверждений, - в конце концов, составить его не так уж и трудно.
" Caplow Th. La repetition des enquetes: line methode de recherche sociologique//
L'Annee Sociologique. 1982. № 32. P. 9-22.

33

Необходимо привести также перечень (каким бы кратким он ни
был) тех утверждений, которые можно считать бесспорными. Это
будет явно нелегкой задачей.
Разумеется, всегда были, есть и будут авторы, доказывающие,
что видимость обманчива или что нужно уметь отличать существенное
от несущественного. Очевидные факты подсказывают нам, что
демократия не является неизбежной формой политической организации
развитых обществ. Этого, вероятно, придется ждать еще
долго. Они подсказывают нам также, что социализм не обеспечивает
с неизбежностью расширения прав личности. Но истинный
социализм, может быть, еще и не построен. Совершенно очевидные
вещи подсказывают нам, что общество изменяется "некогерентным"
(Каплоу) образом; однако более внимательный взгляд
за видимыми изменениями различит постоянство структур. Япония
развивалась, несмотря на практически полное отсутствие контактов
с внешним миром. Но путь ее развития можно признать
нетипичным, а в качестве типичного привести пример Англии. Нет
ничего удивительного и примечательного в том, что все ресурсы
риторики пускаются в ход ради "опровержения" самой возможности
существования теорий социального изменения, из которых
сложно вывести хотя бы несколько правдоподобных утверждений.
А вот что действительно примечательно, так это всеобщность и
постоянство веры в возможность построения теорий социального
изменения, хотя эта всеобщность и не является доказательством
истинности первого подхода.
Второй подход можно определить как скептический. Он характерен
для книги Роберта Нисбета, упомянутой мною в начале
этой главы. Понятие социального изменения обозначает некий
проект, заключающийся в поиске закономерностей процесса изменений,
определении законов эволюции социальных систем,
вычленении типичных процессов. Но, по мнению Нисбета, теоретики
социального изменения имеют привычку, что называется,
грезить наяву. Они желают, чтобы социальное изменение было
и эндогенным, и неизбежным; чтобы "структура" системы в момент
t позволяла прогнозировать ее состояние в момент t + 1. Нисбет
отмечает, что модель эндогенного изменения присуща не только
Марксу, разделявшему законы развития феодальных и капиталистических
систем, но и Парсонсу. В более общих чертах ее существование
можно обнаружить у всех, кто работает с понятием социального
изменения. Нисбет утверждает, что само по себе это
понятие привносит в практику представляющееся ему ложным
эндогенистское видение. Ему не составляет большого труда доказать,
что социальное изменение не обязательно является эндо34
генным. Крушение империи инков было обусловлено в первую
очередь испанским вторжением, нежели общим упадком, который
переживала страна. Но, может быть, лучше усилить научные
поиски, чем одним росчерком пера перечеркивать целый пласт
человеческой мысли? Как мы упоминали, Токвиль уточнял, что в
его намерения входило не создание истории Французской революции,
а исследование, посвященное ей. Как бы мы уточнили
сегодня - социологическое исследование, посвященное социальным
изменениям. Может быть, не стоит обращать внимание на
приведенное Токвилем уточнение? Или его работу "Старый режим
и Революция" следует отнести к числу незначимых для науки
произведений? Марксов "Капитал" не является историческим исследованием,
но следует ли из этого, что он весь соткан из ошибок?
(То, что в "Капитале" имеются в той или иной мере спорные
утверждения - это другой вопрос.)
Еще один вариант скептического подхода заключается в том,
что многие исследователи ищут утешения в утверждении: просчеты
познания в сфере социального изменения (как, впрочем, и в
других) объясняются комплексным характером действительности.

Мысль настолько же обоснованная, насколько и бессодержательная,
несмотря на то, что в 70-х годах отдельные ученые, и прежде
всего в США, предпринимали попытки определить содержание
понятия "комплексность" и построить "теорию комплексности"
(Theory of complexity)^. Но, кажется, иллюзорна попытка списать
трудности, с которыми сталкивается процесс познания в своих
поисках, на какое-либо понятие-, пусть даже понятие комплексности.
В нем, как таковом, сложности не больше, чем круглого -
в понятии окружности.
Третий подход я обозначу как релятивистский, или критический,
следуя в употреблении этих терминов классической кантовской
традиции. Суть его заключается в постановке вопроса об условиях,
при наличии которых возникает возможность реализации
программы, резюмируемой понятием "теория социального изменения".
Вполне очевидно, что многие из выдвинутых этой программой
положений опровергнуты жизнью. Но следует ли из этого,
что сама по себе программа лишена смысла, что теории социального
изменения ничего не могут сообщить нам о своем объекте
- социальном изменении? Значит ли это, что их претензии на
всеобщность (или, говоря словами Ж. Пиаже, номотетические
^ Simon Н. The Architecture of Complexity/General Systems. 1. 1965. P. 63-76:
Todd La Porte R. (ed.). Organized Social Complexity. Princeton. Princeton University
Press, 1975: Morin E. La methode. T. 1: La nature de la nature. Paris, Le Scuil. 1977.

35

притязания) полностью лишены оснований? Иначе говоря, должно
ли приемлемое, законное или правомерное утверждение по
поводу социального изменения с необходимостью быть конкретным
в пространственно-временном отношении? Что остается от
теорий социального изменения после того, как многие из их эмпирических
положений либо опровергаются фактами, либо оказываются
несостоятельными в ходе дальнейших исследований?
В чем причина несостоятельности многих положений, относящихся
к сфере социального изменения?
В последующем изложении материала я не намерен прибегать к
анализу a priori". На мой взгляд, ответ на только что перечисленные
вопросы можно получить лишь с помощью анализа конкретных
теорий. Среди огромного моря интеллектуальной продукции,
которую можно отнести к сфере социального изменения, одни
разработки явно слабы (мы уже видели несколько примеров), но
другие успешно выдерживают, говоря словами Поппера, самую
жесткую рациональную критику. По самой своей природе критическое
исследование предполагает попытку определить или хотя
бы установить и уточнить причины слабости либо устойчивости
той или иной теории, а также попытку построить - на основе
исследования - выводы общего порядка.
Если попытаться в общих чертах сформулировать идею, которую
я отстаиваю в этой книге, то она заключается в следующем.
Если мы склонны принимать всерьез принципы той интеллектуальной
традиции, которой обычно навешивают ярлык "социологии
действия", если мы придаем этим принципам то значение,
которое они заслуживают (хотя зачастую они вызывают непонимание
и сопротивление), то тогда мы имеем несколько примечательных
выводов. А именно:
1) относительно социального изменения рискована сама попытка
устанавливать причинно-следственные связи, например
пытаться определить условия, при которых коллективное насилие
может, как правило, проявляться с наибольшей вероятностью или
при каком стечении обстоятельств социально-экономический прогресс
имеет наибольшие шансы на развитие;
2) в большинстве случаев столь же рискованы и попытки обнаружить
динамические следствия "структурных" данных. Так, возвращаясь
к часто поднимаемому в рамках марксистской традиции
вопросу, мы видим, что такая характеристика системы, как "струк'"
Boudon R. Theories, theorie et Theorie//La crise de la sociologie. Geiicve. Droz.
1971.

36

"."ЭД

тура условий производства"^, обычно мало что говорит о ее дальнейшем
развитии;
3) с точки зрения логики и социологии в большинстве случаев
не обоснован поиск причин социального изменения. Так, предположения
типа "причиной данного изменения, в конечном счете,
является техническая инновация (или культурный "сдвиг")" чаще
всего лишены смысла;
4) несмотря на эти оговорки, социальное изменение может
быть объектом научного анализа, подчиняющегося принципам
рациональной критики в том виде, в каком эти принципы используются
в науках, именуемых "точными". Данное замечание
относится в равной мере и к социальным изменениям на макросоциальном
уровне, т.е. на уровне общества (что в основном мы и
будем рассматривать далее), и к феноменам, находящимся на более
низком уровне, например к организациям;
5) несмотря на то что относительно социального изменения
трудно пытаться выдвинуть эмпирические утверждения, обладающие
универсальной значимостью, под понятием "теория социального
изменения" имеется в виду интеллектуальное действие, которое
не только не лишено смысла, но, наоборот, является фундаментальным.
При условии, что в данном контексте будет правильно
воспринят смысл самого понятия "теория".
"° Используем этот термин, чтобы сохранить традицию употребления понятия
Prodlictionsverhaitnisse как менее условного и более точного, нежели понятие
"производственные отношения".
^
Индивидуальное действие,
эффекты агрегирования
и социальное изменение.
Фундаментальный принцип социологии действия заключается
в том, что социальное изменение есть результат совокупности индивидуальных
действий. Различные школы социологии действия
вбирают в себя важнейшие положения немецкой классической
традиции (Бебер, Зиммель), классической итальянской традиции
(Парето, Моска), наиболее известных представителей американской
социологии (Парсонс, Мертон). Из этих положений складывается
общий ствол дерева, одной из ветвей которого является
социология действия, другой - экономика. И классический, и неоклассический
варианты экономики исходят из положения о том,
что любой экономический феномен может анализироваться исключительно
путем сведения его к сумме составляющих его элементарных
действий. Основа обоих лежит в шотландской философии
XVIII в. и философии эпохи Просвещения. Их можно рассматривать
как частные парадигмы, каждая из которых по-своему, в
соответствии с собственными целями и согласно присущим ей
принципам, реализует более общую парадигму действия. Эта парадигма
имеет огромное значение для социальных наук, и коренной
эпистемологический вопрос таков: в какой мере данная парадигма
совместима с программой, лежащей в основе теорий социальных
изменений.
Макс Вебер первым заметил, что парадигма действия никак
не может быть ограничена рамками экономической науки (в которой
со времен Адама Смита она широчайшим образом используется)
и что, напротив, она применима во всех социальных науках,
о какой бы из них не зашла речь. Парадигма действия - без
сомнения, одно из важнейших открытий, совершенных современными
науками, пусть даже значимость этого открытия признается
далеко не всеми. Универсальный характер данной парадигмы Вебер
продемонстрировал одновременно и в теоретическом плане

38

(особенно в работе "Хозяйство и общество"), и в практическом -
во многих конкретных аналитических работах.
Парадигму действия можно кратко изложить следующим образом.
Допустим, необходимо объяснить какой-либо социальный или
экономический феномен, обозначим его М. М должен быть интерпретирован
как функция М(m\i) суммы индивидуальных действий
m\i. Что же касается индивидуальных действий m\i, то каждое из них
само по себе является (условия и специфику этого еще предстоит
уточнять) функцией m\i(S\i) структуры S\i ситуации, в которой находятся
социальные агенты, или акторы. Функция (в математическом
смысле слова) m\i(S\i) должна интерпретироваться как наличие
у актора i функции адаптации к ситуации S\i. Вебер сказал бы,
что действие m\i должно быть понимаемым. Структура S\i является,
со своей стороны, функцией S\i(М`') суммы М`' данных, определенных
на макросоциальном уровне, или, как минимум, на уровне
системы, в рамках которой происходит развитие феномена М.

Короче говоря, объяснить М\i - это, в соответствии с общей
парадигмой, означало бы решить уравнение М=М {m[S(M`')]}.
Проще его можно записать как M=MmSM`'. Словесно данную
формулу можно выразить следующим образом: феномен М является
функцией суммы действий m, зависящих от ситуации S, в
которой находятся акторы. Та же ситуация, в свою очередь, определяется
макросоциальными характеристиками М`'. Это сущностное
эпистемологическое утверждение является истинным, какова
бы ни была логическая природа М. В частности, оно будет истинным
и тогда, когда М обозначает изменение, и тогда, когда оно
подразумевает его отсутствие, т.е. когда оно несет в себе какую-либо
информацию или сумму сообщений относительно эволюции
определенной системы: М\t, М\t+1ш, ..., М\t+kш.
Формула, которой мы попытались обозначить парадигму, общую
для представителей социологии действия, может показаться
банальной. Заметим лишь, что такое мнение разделяют далеко не
все и что эта формула часто оспаривается. В качестве альтернативных
можно привести примеры других парадигм.
В частности, существует обширное поле парадигм позитивистской,
или натуралистической, ориентации. Согласно этим парадигмам,
социальные науки должны взять за образец исключительно
естественные науки, точнее, тот образ естественных наук, который
сложился у представителей наук социальных. Вследствие этого
понятие действия, не имеющего эквивалента в природном мире,
не может, согласно мнению приверженцев данных парадигм, быть
составной частью анализа, претендующего на статус научного.
Парадигмы позитивистского, или натуралистического типа игра39
ют большую роль в истории социальных наук, как, впрочем, и в
современной практике. Так, многие теории изменений - социальных,
политических, экономических - принимают форму анализа
взаимосвязи агрегированных переменных. Некоторые из них,
напротив, задаются вопросом о том, действительно ли перспективы
социально-экономического развития (агрегированная переменная
величина, определяемая не на уровне индивида, а на уровне
социального целого) зависят от других агрегированных переменных,
например от повышения уровня образования. По мере того как
корреляция устанавливается на более или менее значимом уровне и
если она остается стабильной при введении контрольных переменных,
то делается вывод о более или менее значимом воздействии
второй переменной на первую. При осуществлении анализа подобного
рода ни в коей мере не встает вопрос об индивидах, их действиях
или взаимосвязях между их действиями и ситуациями.
Другие парадигмы отметают сам принцип, в соответствии с
которым действия m\i(S\i) якобы обладают функцией адаптации.
Соответственно они отбрасывают веберовскую категорию "понимание".
Для Бебера возможность понять индивидуальное действие
означала возможность овладеть информационными ресурсами,
позволяющими анализировать мотивации, которые вызвали к жизни
данное действие. Наблюдатель понимает действия наблюдаемого
субъекта тогда, когда имеет возможность сделать следующее
умозаключение: в такой же ситуации я, очевидно, поступал бы
таким же образом. Беберовское "понимание" не является, следовательно,
непосредственной данностью. Оно ни в коей мере не требует
"прозрачности" другого индивида. Напротив, наблюдатель,
если он действительно желает понять мотивацию наблюдаемого,
должен, как правило, приложить усилия к тому, чтобы получить
информацию о ситуации, в которой находится наблюдаемый
субъект. Но для многих неприемлема сама мысль о том, что мотивации
могут служить объектом анализа. Мотивации трудно фиксируемы;
они могут не отражаться в сознании субъекта или же субъект
может иметь искаженное понимание собственных мотиваций (ср.:
марксистское понятие "ложное сознание"). Но если мы допускаем
такую возможность, то не стоит ли вообще исключить из процедуры
анализа само понятие мотивации? Многие готовы пойти на это.
Марксисты, дюркгеймианцы, а также некоторые представители
бихевиоризма (все они основывались на разных аргументах, но
каждый исходил исключительно из интересов Науки) считали,
что освободились от этого неудобного понятия.

По всей видимости, вопрос заключается в том, чтобы разобраться,
как можно объяснить индивидуальные действия, если их

40

нельзя интерпретировать исходя из понятия мотивации по той
причине, что мотивация является "ложной" или трудно наблюдаемой.
Вопреки позитивистскому предрассудку, нет никакой
уверенности в том, что освобождение от субъективизма акторов
может облегчить задачу объяснения как их поведения, так и социальных
фактов, являющихся следствием агрегирования их поведенческих
актов.
Другие парадигмы исходят из того, что можно назвать аргументом
масштаба. Согласно этому аргументу, мы можем дать себе
ясный отчет об индивидуальных действиях только в том случае,
если анализируем процессы на низовом уровне. Если же мы поднимемся
на более высокий уровень, то учет индивидуальных
действий станет практически невозможным. Мы не можем анализировать
процедуру развода, не принимая в расчет действия участвующих
в нем индивидов. Напротив, невозможно дать анализ
процессов, например, экономического роста или политического
развития общества, пытаясь анализировать действия и мотивации
индивидов, включенных в этот процесс. Далее, в следующих главах,
у нас будет возможность на основе многочисленных примеров
доказать слабость этого аргумента и показать, что не только
возможно, но даже желательно анализировать макроскопические
изменения при помощи "индивидуалистических" методов.
Другие авторы выдвигают против использования парадигмы
действия то возражение, что индивид, собственно говоря, существует
лишь в индивидуалистических обществах и методологический
индивидуализм этой парадигмы может быть приложим, следовательно,
только к обществам определенного типа. В дальнейшем
у нас будет возможность увидеть, что данная методология с
одинаковым успехом применима как к "традиционным", так и к
"современным" обществам.
Как видим, немало аргументов выдвигается против той приведенной
выше формулы, которую далее я буду обозначать как "веберовская
парадигма действия". Некоторые из этих аргументов
имеют чисто технический характер (например, аргумент сложности
определения мотиваций актора), другие - эпистемологический
(как, скажем, утверждение о том, что понятия действия или
мотивации не могут быть встроены в научный дискурс). Сомнения,
порожденные этими парадигмами, служат основой для выдвижения
новых парадигм. Некоторые из них уже вкратце упоминались
ранее. Эти сомнения были достаточно постоянны и породили демаркационные
линии, разделившие давно установившиеся традиции.
Не внимание, а враждебность - такова была реакция Дюркгейма
на произведения Вебера и Зиммеля, и отчасти это объясня41
лось тем, что понятия мотивации и действия являлись для него
поп dignae intrare*. Вполне вероятно, Вебер, со своей стороны, не
уделил Марксу того внимания, какого тот заслуживал, лишь потому,
что у него были все основания воспринимать некоторые
марксовы понятия, например "ложное сознание", как противоречащие
его собственной категории "понимание".
Веберовская парадигма
На основании множества примеров можно конкретно проиллюстрировать
принципы веберовской парадигмы действия. Мы
выберем примеры из сферы анализа процессов социальной диффузии,
исходя не столько из того интереса, который они представляют
сами по себе, сколько из их дидактических достоинств.
Несмотря на частный характер этих примеров, они дают удобную
точку опоры для ведения дискуссии по поводу принципов и состоятельности
веберовской парадигмы. Данная дискуссия будет
продолжена в четырех последующих параграфах настоящей главы.
Изложение же в этом параграфе мы начнем с классического
исследования процесса проникновения фармакологических новинок
в медицинские круги, и нам придется детально проследить
этот процесс. Впоследствии у нас будет возможность убедиться в
том, что наши принципы анализа могут быть распространены на
весьма различные сферы, такие, например, как процесс диффузии
идеологий, и вообще могут быть использованы при любом
анализе, нацеленном на объяснение процессов социального изменения.

Исследование процесса диффузии фармакологических новинок,
проведенное Колеманом и его сотрудниками', выявило одно
интересное обстоятельство. Если рассматривать группу врачей, работающих
в больницах, то можно обнаружить, что процесс диффузии
принимает специфический характер. Вначале он весьма неспешен
- число медиков, воспринявших новацию, растет медленно.
С течением времени процесс ускоряется - число "обращенных"
возрастает все более и более высокими темпами. Скорость
процесса достигает максимума в тот момент, когда уже примерно
половина медиков стала сторонниками новинки. Начиная с этого
момента темп процесса последовательно замедляется с тем, чтобы
* Не заслуживающий упоминания {лат.). - Прим. перев.
' Coleman J.. Kufz Е.. Mendel H. Medical Innovation. A Diffusion Study. N.Y.. BobbsMerrill,
1966.

42

полностью сойти на нет к тому времени, когда почти все сообщество
превратится в сторонников новшества. Если представить этот
процесс в декартовой системе координат, в которой временные
интервалы откладываются на оси абсцисс, а накопленная численность
сторонников новации в каждый интервал времени - на оси
ординат, то процесс примет форму сигмоида - линии, именуемой
S-образной кривой. Почему на агрегированном или коллективном
уровне, т.е. на уровне взятой в своей целостности группы, мы наблюдаем
процесс, структура которого характеризуется сигмоидом?
Если воспользоваться приводившейся ранее терминологией, то
следует сказать, что эта специфическая структура представляет собой
подлежащий объяснению агрегированный феномен М. Объяснение
М в том виде, как оно было выполнено Колеманом, заключается,
как нам предстоит убедиться, в уточнении терминов, входящих
в формулу М = M{m[S(M`')]}, или, короче, М = MmSM`'.
Конечно, как каждый может убедиться сам, это объяснение не
лежит на поверхности. Почему возникает структура, характеризующаяся
формой сигмоида? Загадка становится еще более непонятной,
если отметить, что эта структура, характерная для врачей,
работающих в больницах, неприменима к их коллегам, занятым
частной практикой на дому. В последнем случае число принимающих
новацию специалистов резко возрастает в самом начале.
Затем скорость, с которой новация находит новых сторонников,
начинает монотонно снижаться. Скорость все более и более падает
по мере того, как новые врачи становятся сторонниками новинки,
и, наконец, падает до нуля, когда почти все станут таковыми.
Если представить этот процесс в декартовой системе координат,
также отмечая временные интервалы на оси абсцисс, а численность
сторонников новинки в каждый последующий момент времени
- на оси ординат, то получим фигуру, напоминающую уже
не S-образную линию, а вытянутую в форме дуги^ В обоих случаях
обнаруживается наличие специфической структуры, но для каждого
из двух типов врачей характерна своя структура процесса.
Объяснение их различия заключалось бы, согласно веберовской
парадигме, в раскрытии того. каким образом действия т. (принимать
или не принимать инновацию) порождаются характерными
для двух групп различиями в структуре ситуации S\i.
Для того чтобы определить переменные m(S) (зависимость принимаемого
решения от структуры ситуации), необходимо предпринять,
так сказать, феноменологический анализ реакции меди^
Решение задачи имеет экспоненциальную форму, поэтому пол.1сжащая объяснению
переменная является отрицательном величиноц.

43

ка, столкнувшегося с фактом появления нового лекарства. Рассмотрим
сначала ситуацию с врачом, работающим в больнице. Будет
он назначать больным новинку или нет? Взять на себя ответственность
заставлять ближних вводить в организм снадобье, которого
ранее никому не назначал и эффект которого сомнителен, - это,
естественно, серьезное решение. Если собственный опыт применения
лекарства отсутствует, то на какую информацию сможет
опереться наш медик? На публикации и сообщения, распространяемые
фармакологическими фирмами, а также, вероятно, на
оценки независимых от производителя лекарства организаций,
например лабораторий, осуществляющих анализ по заказу государственных
структур. Информация из этих источников, несомненно,
полезна, но в силу особой значимости решения, с необходимостью
принятия которого сталкивается врач, она может показаться
ему недостаточной. Кроме того, возможны две ситуации. Или
наш медик в рассматриваемый момент далек от ситуации, в которой
остро стоит проблема замены при первом удобном случае прежних
лекарств на появившуюся новинку. Или же, напротив, именно
в этой ситуации он и находится.

В первом случае у него есть возможность положиться на свои
профессиональные "привычки". Проблема перед ним и не стоит:
возможные выгоды применения лекарства, учитывая характер лечения,
не заслуживают и рассмотрения, в то время как опасности
от его применения хотя и не прогнозируемы, но вполне вероятны.
Однако если будет иметь место случай, в котором новое средство
проявило себя как заслуживающее внимания (была доказана его
потенциальная эффективность), то наш врач будет вынужден снизить
свое недоверие и, как следствие этого, он займется поисками
дополнительной информации. Он обратится к такому источнику
информации, который в его глазах облечен гораздо большим доверием,
нежели анонимные документы, распространяемые правительственными
организациями или фармакологическими фирмами,
- к своим коллегам. Он ежедневно трудится с ними рука об
руку. Он знает, что г-ну Дюпону он может доверять больше, нежели
г-ну Дюрану. Ему известно, что он может проконсультироваться
у коллег, не роняя при этом своего авторитета^ Перед тем, как
сделать окончательный выбор, он несомненно поинтересуется
мнением коллеги Дюпона. Вопрос, соответственно, заключается
лишь в том, имеет ли на данный момент сам Дюпон опыт при"
В отношении более сложного случая, когда поиск информации чреват социальными
потерями, см. ставшую классической работу: Homans G.C. Social Behavior
as Exchange//American Journal of Sociology. LXIII. 6. 1958. P. 597-606.

44

менения нового лекарства. Если он такой опыт имеет и если к тому
же составил о новинке благоприятное мнение, то у него есть все
шансы обратить нашего персонажа в число сторонников новинки.
Это "феноменологическое" описание позволяет охарактеризовать
ситуацию S\i, в которой находится медик. Высока вероятность
того, что в определенный момент он окажется в той профессиональной
ситуации, в которой [1] новое медикаментозное средство
представляет определенный интерес, однако [2] его применение
чревато риском, характер которого мало изучен; [3] непосредственно
доступная информация, исходящая из анонимных источников,
недостаточно надежна. В то же время [4] его коллеги представляют
собой легкодоступный, хотя и не самый надежный источник информации.
Наш врач считает, что [5] он в состоянии оценить надежность
этого источника, и весь вопрос заключается лишь в том,
[6] обладает ли г-н Дюпон проверенной информацией на тот момент,
когда к нему обратятся за консультацией.
Подобное описание ни в коей мере не претендует на оригинальность
- оно лишь способ анализа, но не его результат. Действительно,
при наличии такой аналитической задачи, как объяснение
М[m(S)], а именно S-образного характера диффузии информации,
описание позволяет уточнить отношение действия/ситуации
m(S). Для этого необходимо "агрегировать" поведенческие акты
отдельных субъектов действия.
Чаще всего операция агрегирования бывает достаточно простой.
В данном же случае она требует некоторых размышлений. Наш герой
получил консультацию у Дюпона. Если тот уже опробовал новое
лекарство и считает его эффективным, то следствием консультации
будет появление еще одного сторонника новинки. В начале
этого процесса, когда лекарство еще только появилось на рынке,
Дюпон не имеет представления о нем. Если сам Дюпон консультировался
в середине процесса, когда примерно половина медиков
опробовала лекарство и признала его терапевтические свойства
эффективными, то с вероятностью 50:50 он также присоединится
к числу сторонников новинки. С той же степенью вероятности
(50:50) и наш медик может быть обращен Дюпоном в число сторонников.
Эта пропорция будет характерна не только для нашего
персонажа - назовем его i, но и для любого другого - j, k, l и т.д.
Так что в определенный момент времени процесс обращения врачей
в число сторонников новинки станет настолько быстрым, насколько
[1] среди медиков будет высока численность тех, кто, подобно
i, j, k, l, ориентирован на мнение коллег, и насколько [2]
высока доля тех, кто, подобно Дюпону, уже будут в этот момент
сторонниками новинки.

45

Вначале большинство врачей будут запрашивать мнение своих
коллег, но весьма немногие будут в состоянии дать ответ - прогрессия
вовлечения новых сторонников будет медленной. Затем она
будет нарастать, вплоть до достижения критической точки. Действительно,
по мере увеличения числа сторонников новинки число
информационных запросов врачей по поводу нее будет снижаться.

Максимальная скорость процесса диффузии достигается
тогда, когда численность врачей, способных дать консультацию,
так же велика, как и численность тех, кто обращается к ним за
консультацией. С этого момента скорость процесса вновь начинает
снижаться. Когда все или почти все становятся сторонниками новинки,
тогда число консультаций по ее поводу падает и факты
приобщения к новинке очередных сторонников становятся все более
и более редкими".
В конечном счете, замедленное вначале увеличение числа сторонников
новинки становится все более ускоренным, и так продолжается
вплоть до того момента, когда число врачей, обращающихся
к коллегам за консультацией, будет примерно равно числу
тех, кто может дать ответ. С этого момента численность новых сторонников
начинает прирастать все более замедляющимися темпами.
Когда почти все убеждаются в превосходстве нового лекарства,
привлечение новых сторонников из числа "запоздавших" становится
все более медленным. "Агрегируя" индивидуальные поведенческие
акты m(S), получаем S-образную агрегированную структуру
М[m(S)]. В данном случае она будет представлять собой сигмоидной
формы кривую, отражающую накопленное число сторонников
новинки в зависимости от времени. Соответственно структура
ситуации S объясняет эмпирически зафиксированный S-образный
характер кривой.
В основной формуле, описывающей веберовскую парадигму,
структура ситуации S представлена как производная от макросоциологических
данных или, как минимум, от данных, определенных
на уровне той социальной системы, которая подлежит анализу:
S=S(M`'). Таковым является рассмотренный нами случай.
Больничная структура действительно предоставляет медику возможность
доступа к практически бесплатной информации (к мнению
его коллег), вызывающей к тому же более высокое доверие,
нежели анонимные источники. Кроме того, следствием и спецификой
больничной структуры, предоставляемых ею каналов меж^По
мере того как число сторонников приближается к общей численности
группы, скорость процесса в единицу времени стремится к нулю.

46

личностной коммуникации является и то, что медик может считать
себя вправе оценивать уровень компетентности мнения коллег.
Ситуация частнопрактикующего врача полностью противоположна
по своей структуре. Когда новое лекарство появляется на
рынке, он также может не сразу начать использовать его в своей
практике. Как и его больничный коллега, он отдает себе отчет в
возможном риске. Без сомнения, он изучает, хотя и с определенной
осторожностью, анонимные сообщения. Он, как и его коллега
из больницы, может столкнуться со случаем, в котором новое лекарство,
с теоретической точки зрения, могло бы быть использовано
для соответствующего лечения. Разумеется, он должен быть
убежден, что риск возможных осложнений не перекрывает вероятность
успеха, - условие, которое трудно оценить заранее. До
этого момента нет особой разницы в ситуациях, в которых находятся
оба врача. Различия начинаются лишь тогда, когда частнопрактикующий
врач решает получить дополнительную информацию. В реальности,
в отличие от своего больничного коллеги, который может
прибегнуть к легкодоступному источнику информации, он,
будучи изолированным от своей профессиональной среды, окажется
в затруднительном положении. Разумеется, он может
обратиться к коллегам. Но круг его общения с высокой долей
вероятности окажется значительно уже, нежели круг общения больничного
врача. Более того, из-за отсутствия опыта постоянной совместной
работы ему будет намного труднее оценить характер работы
коллег. Ему будет сложно приписать их оценкам какой-либо
коэффициент доверия, основывающийся на его собственных наблюдениях.
И последнее по порядку, но не по значимости обстоятельство:
он находится в ситуации конкурентной борьбы со своими
коллегами. Короче говоря, информация для него гораздо менее
доступна; более того, ему намного сложнее оценить ее качество.
Наконец, она не будет для него бесплатной. Высока вероятность
того, что частнопрактикующему врачу шире, нежели его больничному
коллеге, придется опираться на анонимные источники
информации. Структура ситуации (S), в которой он находится,
отлична от структуры ситуации первого врача. Соответственно, его
поведение m(S) тоже наверняка будет отличаться от поведения
его больничного коллеги.

^О решающеи роли воздействия межлнчпостнои коммуникации в оценке степени
достоверности, приписываемой актором анонимным сообщениям, см. ставшей
классической работу: Kat;. Е., La^arsfeld P. Personal Influence. The Part Played by
People in the Flow of Mass Communications. N.Y., The Free Press/Londres, Collier
Macrnillan. 1955, 1965.

47

Что же из этого следует на агрегированном уровне? Вначале
специалист будет колебаться - принимать или не принимать ему
малоизвестную новинку. С течением времени объем анонимной
информации будет возрастать. Начнут появляться публикации,
рассматривающие качество новинки, последствия ее применения
и противопоказания. Станет формироваться коллективное мнение
о ней. Предположим, что новое лекарство обладает явно выраженным
положительным терапевтическим эффектом. В каждый
ъмомент времени число частнопрактикующих врачей, ставших его
сторонниками, будет возрастать в той мере, насколько велика численность
тех, кто с ней еще не ознакомился. Напротив, в случае с
больничным врачом, вследствие феномена межличностной коммуникации,
характерного для больничных структур, этот рост в
каждый момент времени будет пропорционален как числу медиков,
не являющихся сторонниками новшества, так и числу тех,
кто это новшество воспринял. В случае с частнопрактикующими
врачами феномен влияния межличностных контактов будет выражен
намного слабее. Численность тех, кто способен дать собственное
заключение по поводу новинки, поскольку уже располагает
опытом ее применения, может не приниматься в расчет, поскольку
к их мнению будут обращаться довольно редко. Поэтому в данном
случае численность новообращенных в каждый момент времени
будет зависеть только от численности группы не ознакомившихся
с новинкой.
Произведя этот анализ, мы можем определить структуру М.
Поскольку скорость роста в определенный момент времени зависит
от числа сагитированных в данном интервале (и это число
может только уменьшаться), постольку сама по себе скорость
падает по мере того, как все новые и новые врачи становятся
сторонниками новинки. Кривая, которая описывает процесс в декартовой
системе координат, представляющей численность сторонников
новинки в зависимости от времени, примет форму дуги.
В отличие от характерной для первого случая кривой, вначале
идущей на подъем, а затем снижающейся после критической точки,
кривая, соответствующая второму процессу, является равномерно
убывающей.
Два типа ситуаций, характерных для двух типов врачей, имеют
как общие черты (неуверенность, ответственность за принимаемое
решение), так и отличия (с одной стороны - доступность
информации, ее бесплатность, высокий уровень доверия к ней; с
другой - сложность доступа к информации, затраты на ее получение,
ее неопределенность). Вследствие этого влияние межличностных
контактов играет важную роль в первом случае и незначи48
тельную - во втором. На уровне агрегирования из этого следует,
что изменение с течением времени числа сторонников новинки
соответствует двум кривым, различающимся по своей структуре.
Что же касается структуры объяснения процесса, то она принимает
ранее описанную форму. S(M`'), структура ситуации, зависит
от агрегированных переменных М`': и больничная среда в первом
случае, и окружение частнопрактикующего врача в другом определяют
возможность доступа к информации этих двух категорий
врачей. В силу их различий мы наблюдаем и существенную разницу
m(S): опора на мобилизуемый информационный ресурс, с одной
стороны, и необходимость прибегать к информации, исходящей
из анонимных источников, - с другой. Относительная разница в
индивидуальных действиях m порождает различия на уровне структуры
m(M), которую мы определяем как функцию, описывающую
численность сторонников новшества в зависимости от времени.
Взятый в своей целостности, наш анализ действительно соответствует
формуле М = MmSM`'.

Данный пример позволяет сделать некоторые интересные эпистемологические
выводы. Анализ содержит некий "феноменологический"
момент в виде упрощенного описания реакций врача,
столкнувшегося с появлением новинки: его субъективность реконструирована,
исходя из данных ситуации. Это предполагает, что
наблюдатель или аналитик, несмотря на пребывание их в иной,
нежели врач, ситуации, тем не менее способны воспроизвести его
мыслительные акты, начиная с того момента, как ему становится
известна минимальная информация по определению "роли" врача
и об условиях реализации этой роли. Впрочем, ничто не мешает
проверить эмпирическим путем осуществленную операцию реконструирования
m(S). Относительно легкий с точки зрения организации
опрос (он был успешно проведен авторами исследования)
может подтвердить, что гипотезы m(S) не умозрительны, более
того, их разделяют сами акторы. Но также важно отметить, что в
определенном смысле анализ может быть проведен и apriori. Это
означает, что при наличии достаточной информации о ситуации,
в которой находится наблюдаемый, наблюдатель может в определенных
пределах предвидеть его реакции или же, при наблюдении
данных реакций, способен понимать их именно в том смысле, какой
этому термину придавал Вебер. Выработка m(S) является в
таком случае следствием как наличия информации об особенностях
S, так и приложения к S априорного психологического анализа.
Вероятно, m(S) может быть подвергнуто рассмотрению самими акторами.
Но в любом случае конструкция m(S) предполагает, что между
наблюдателем и наблюдаемым установлено взаимопонимание.

49

Второй момент, который необходимо подчеркнуть, заключается
в том, что m(S), "феноменологическое" описание процесса,
является необходимым моментом в объяснении структуры М, каковая,
как в рассмотренном нами случае, может быть выражена в
математической форме. Феноменология и "количественный" анализ
могут, таким образом, не только не расходиться, но и органически
дополнять друг друга. Мы не можем объяснить сигмоидную
структуру первой кривой, если не в состоянии понять, что происходит
в голове медика, столкнувшегося с инновацией. Резюмируем:
объяснение (структуры) и понимание (актов, совершаемых наблюдаемыми
субъектами) суть два неразрывно связанных аспекта
анализа. Впрочем, эти составляющие обладают универсальным характером:
какова бы ни была форма М - математическая, статистическая
или фактологическая, - объяснение М с необходимостью
содержит феноменологический момент М(m).
Рассмотренный нами пример позволяет подчеркнуть и третье
обстоятельство: верификация анализа не только может, но преимущественно
и должна строиться на двух уровнях. На уровне m, уровне
понимания, при наличии возможностей выясняется, соответствуют
ли реальности психологические механизмы, предложенные
наблюдателем на основе информации о важнейших характеристиках
ситуации S. На уровне M осуществляется проверка: соотносятся
ли на агрегированном уровне следствия микросоциологических
гипотез, выдвинутых в отношении m, с эмпирически наблюдаемыми
агрегированными данными?^
Несложно доказать, что веберовская модель М = MmSM`' универсализируема,
точнее, что она описывает структуру объяснения
любого феномена М, какова бы ни была его логическая структура.
В осуществленном ранее анализе подлежащий объяснению агрегированный
феномен М является в статистическом смысле слова
"законом", т.е. математической функцией известной формы, выражаемой
графически при помощи четко определенной кривой.
Но М может обладать определенной логической природой. В данном
тексте я ограничусь упоминанием нескольких примеров, которые
приводились мною ранее в других публикациях^. В своей ставшей
классической работе Зомбарт на рубеже веков задавался вопросом^
о причинах отсутствия социалистического движения на тер^То,
что К. Поппер обозначает как "операция опровержения" ("фальсификация").
^Boudon R. La logique du social. Paris. Hachettc, [979.
^Sombart W. Why is There no Socialism in the United States? Londres, Macrnillan.
1976.

50

ритории США. Здесь вопрос М касается некой особенности. Почему
среди всех индустриально развитых стран, обладающих в политическом
плане парламентской системой, США - единственная
страна, не знавшая сколько-нибудь значительных проявлений социалистического
движения? Ответ Зомбарта основывается на том
обстоятельстве, что США представляют собой "страну пограничного
типа" (М`'). Следствием (М`') служит то, что индивид, недовольный
своим положением, может отправиться в другие места в
поисках счастья или считает, что может сделать это. Ему доступна
стратегия exit (Хиршман) - уклонения. Это структурное условие
S(M`') является основополагающим: из S следует, что индивид будет
прохладно воспринимать идею включения в различные движения
протеста, которые, по большей части, ставят целью достижение
не индивидуальных, а социальных целей. Действительно, подобная
коллективная стратегия ненадежна, эффект от нее возможен
лишь в отдаленной перспективе. Следовательно, индивид скорее
предпочтет стратегию исхода, нежели стратегию коллективного
протеста: m(S). Будучи агрегированными, поведенческие акты m(S)
приводят к следствию: поскольку индивиды более ориентированы
на стратегию индивидуального самоустранения, нежели на стратегию
коллективного протеста, постольку потенциальная база движений
коллективного протеста будет незначительна. Итак, по мнению
Зомбарта, социализм по сути дела является идеологией, позволяющей
предложить псевдообъективные основания движениям
подобного рода. Он может воздействовать только на тех, кто заинтересован
во вхождении в это движение. Вследствие узости данного
круга влияние социализма будет очень слабым: M(m). Оставим в
стороне вопрос о достоверности теории Зомбарта. Все, что нам
необходимо, это подчеркнуть: структура предлагаемого ею объяснения
соответствует форме М = MmSM`'.
Теория Зомбарта нацелена на выяснение причин появления
некоего своеобразия. Иначе говоря, М представляет собой единичную
особенность, в данном случае - слабое влияние социализма
в США конца XIX в. В так называемом компаративистском (сравнительном)
анализе вопросы, составляющие сущность М, нацелены
на выявление различий. Так, в "Старом Режиме..."" Токвиль
задается вопросом о причинах существования целого комплекса
вскрытых им различий между Францией и Англией в конце XVIII
и первой половине XIX в. Почему в конце XVIII в. французское
сельское хозяйство было столь слабо развито по сравнению с ангocqueville
DeA. Op.cit. Ch. IX. P. 149-151: Ch. XII. P. 179-180.
лийским (М)? Поскольку французская административная централизация
(М`') предопределяла специфическую сумму последствий,
постольку условия (S), в которых были вынуждены действовать
отдельные категории акторов во Франции, отличались от ситуации
в Англии. Так, французский земельный собственник, обосновываясь
в городе из-за тех привилегий, которыми обеспечила себя
в борьбе с засильем центральной власти городская буржуазия, мог
тем самым обезопасить себя от налоговых тягот: m(S). Кроме того,
следствием централизации власти были многочисленность королевских
налогов и престижность государственной службы - во
всяком случае, во Франции она была престижна намного больше,
чем в Англии: S(M`'). По этой причине наш земельный собственник
гораздо сильнее, чем его британский собрат, стремился занять
одну из таких должностей: m(S). Что же из этого следует на
агрегированном уровне? Французские землевладельцы намного
чаще бросали свои участки, нежели английские. Они сдавали свои
земли арендаторам. Арендаторы же проявляли мало интереса к техническим
новшествам, позволявшим увеличить продуктивность
земель, - ведь земля им не принадлежала. У них не было ни желания,
ни возможности производить инвестиции. Что же касается
собственников, то их головы были заняты совсем другим. Несмотря
на авторитет физиократов и вопреки тому восхищению, которое
физиократы снискали в салонах, практика ведения сельского
хозяйства остается традиционалистской. В итоге имеем: процессу
модернизации сельского хозяйства в Англии противостояла стагнация
французского сельского хозяйства: М(m). Вследствие подобной
структуры ситуации у акторов редко встречалось сочетание и
мотивации, и возможностей к модернизации сельскохозяйственных
технологий. Физиократы соблазняли своими идеями министров,
интендантов, интеллектуалов. Государство соблазняло земельных
собственников, тем самым отвращая их от земли.