Сказанного, очевидно, достаточно, чтобы пойти в противоположном
направлении и сравнить типологию Парето с веберовской
типологией действия. Тогда мы сможем отметить, что некоторые
типы действий, относимые Парето к числу "нелогичных", трактуются
Вебером как "рациональные": в одних случаях как "рациональные
по отношению к ценности", в других - как "рациональные
по отношению к цели".

Зачастую относительно понятия рациональности выдвигают
возражение, суть которого заключается в том, что поведение человека
определяют более или менее надежно обоснованные представления.
Инженер, строящий мост, использует некие научно
обоснованные "представления" о действии силы тяжести. Политик,
выступающий за определенную политическую линию, также
располагает некими "представлениями", однако в большинстве
случаев они будут намного менее обоснованными, нежели представления
инженера. Очевидно, "представления" политика обладают
характером "мифа". Но можно ли из этого заключить, что
поведение социальных акторов, за некоторыми исключениями,
следует признать "иррациональным"? Здесь необходимо договориться
о понятиях. Если использованием этого термина хотят сказать,
что социальный актор вечно пребывает в состоянии бредовой
галлюцинации, то такое предположение бессмысленно и неверно.
Если же этим хотят сказать, что в некоторых ситуациях, в
частности в тех, которые характеризуются высоким уровнем неопределенности,
актор прибегает к более или менее обоснованным

'" Для Парето "нелогичным" является любое действие, не укладывающееся в
схему "средство-цель" (например, "акт-рефлекс") или характеризующееся неадекватностью
средств и целей.

61

представлениям, то, без сомнения, его поведение можно назвать
иррациональным. Однако его можно определить и как рациональное,
но лишь при условии вводимого уточнения о том, что рациональность
ограничена здесь неопределенностью ситуации, и при наличии
оговорки о том, что мы отходим при этом от классического
определения понятия рациональности.

Например, речь идет о моем голосовании в ходе президентских
выборов. Я выслушал обещания всех кандидатов. Лично я не
знаком ни с кем из них. Я не знаю, будут ли реализованы их обещания,
и не представляю, в какой мере они вообще реализуемы.
Даже если предположить, что они будут выполнены, я не уверен,
что их реализация не повлечет за собой нежелательные последствия.
Что делать? Воздержаться от голосования? Почему бы и нет?
Ведь мой голос практически ничего не значит'". Голосовать за того,
кто покажется более искренним? Или за того, чьи принципы наиболее
близки к моим? За того, кто, кажется, намерен защищать
интересы той социальной группы, к которой я принадлежу? Почему
бы и нет? Все эти стили поведения рациональны в равной
степени^. Точнее говоря, трудно проранжировать эти поведенческие
акты по шкале рациональности; не менее сложно представить
себе не включенное в данный перечень решение, которое было бы
неоспоримо более рационально, нежели остальные, составляющие
данный перечень. Учитывая структуру ситуации, все эти стили
поведения можно признать рациональными при условии, что это
понятие мы употребляем в широком смысле.

Столкнувшись с проблемой выбора, актор пытается обосновать
свой выбор определенными доводами, каковые представляются
ему обоснованными, хотя и не имеют (да и не могут иметь)
строгости и веса законов. В соответствии с ситуацией действие может
основываться на более или менее окончательных или определяемых
ситуацией доводах. Но в некоторых ситуациях невозможно
представить саму возможность нахождения решающего довода. Актор,
чьи действия в таком случае основываются на доводах неясного
порядка, не заслуживает по этой причине эпитета "иррациональный".
Напротив, такого определения заслуживает тот, кто,
оказавшись в подобной ситуации, не видит, что в этих условиях
нахождение окончательных доводов в пользу того или иного выбора
невозможно. Эта мысль обладает определенной практической
значимостью. Так, когда корреляция между социальными характе'"
См., напр.: Barrel Y., Silberherg Е. Is the Act of Voting Rational'?/Public Choice.
XVI.Automne. 1973. P. 51-58.

'" Downs А. Ал Economic Theory of Democracy. N.Y., Harper, 1957.

62

ристиками и поведением оказывается слабой, это нередко зависит

от того, что данное поведение является реакцией на ситуацию, в
которой выбор не может основываться на окончательных доводах.
Слабость корреляции служит сигналом. Не явление энтропии, а
информация определяет структуру ситуации.

Но можем ли мы определить как иррациональные те действия,
которые обязаны своим появлением приверженности актора традициям
(см. "традиционалистские действия" Бебера^)? Не затронем
ли мы тем самым вопрос (употребляя выражение, ставшее
одним из самых одиозных в силу содержащихся в нем предрассудков
и ассоциаций с авторитаризмом) о "сопротивлении (иррациональном)
изменениям"?

Однако зачастую, когда наблюдатель бывает удивлен фактом
приверженности и подчиненности актора традициям, анализа заслуживает,
скорее, именно это чувство удивления. Прибыв из страны,
где малочисленная семья является нормой и правилом, западный
наблюдатель нередко удивляется, видя сколь многочисленное
потомство продолжают производить на свет крестьянские семьи в
странах "третьего мира". Вне всякого сомнения, демографический
взрыв в этих странах влечет за собой неблагоприятные для общества
последствия и погружает самих крестьян в пучину нищеты.
Совершенно очевидно, что в развитых странах Европы и Америки
сокращение размера семьи предоставляет индивиду определенные
выгоды и обеспечивает, при прочих равных условиях, более высокий
уровень жизни. Но из этих двух предположений вовсе не следует,
будто уровень рождаемости всегда объясняется принудительным
действием традиций.

Эту мысль можно проиллюстрировать несколькими простыми
примерами. В некоторых районах Индии ирригация позволила крестьянам
перейти на возделывание сахарного тростника - культуры
более рентабельной, нежели традиционные культуры". Для того
чтобы избежать перепроизводства, государственные организации,
которым крестьяне продавали продукцию, оговорили в контрактах
ее максимальное количество, обязательное для приобретения
ими у каждого производителя. В такой ситуации крестьянину оказалось
выгодно как можно скорее пристроить одного (или, еще
лучше, двух) из своих сыновей на самостоятельный участок. Коль
скоро доходы с земли во всем штате достаточно скромны, то се^
Weber М. Economic et Societe. 1-ге partie. Chap. I: Les concepts fondamentaux de
lasociologie. Paris, Plon, 1971.

" Epstein S. Economic Development and Social Change in South India. Manchester.
Manchester University Press. 1962.

63

S^
,.^ '

мья получит более ощутимый доход, если из прочих детей еще
один сын (а лучше - двое) найдет себе работу в соседнем городе.
Его зарплата тоже окажется, скорее всего, довольно скромной, но
все-таки она пополнит доход семьи. В свою очередь, нашедшие
работу в городе сыновья могут получать от оставшихся на земле
членов семьи поддержку сельхозпродукцией и рассчитывать на
какие-либо услуги, что компенсирует им малый размер их заработной
платы. Семья, имеющая четырех сыновей (при средней
численности восемь детей в семье), приспособилась к ситуации,
с точки зрения собственной выгоды, значительно лучше, чем семья
с двумя сыновьями. И не удивительно, что в ситуациях подобного
типа агитация за снижение рождаемости оказывается неэффективной".
Структура ситуации "укрепляет" традиционную модель
многодетной семьи. Несомненно, из этого будут проистекать сперва
на коллективном, а затем и на индивидуальном уровне - социально
негативные последствия. Но совершенно очевидно, что в
подобных ситуациях индивид не будет заинтересован в адаптации
к малодетной модели семьи^. Наблюдатель, ставящий диагноз "сопротивление
изменениям" или объясняющий это поведение "иррациональной"
подчиненностью актора традициям, тем самым
обнаруживает свое невежество.

Точно так же работающие в сфере образования социологи,
чье положение в обществе определено наличием у них дипломов,
зачастую воображают, будто дети из низших классов проявляют
в школе недостаточное честолюбие в силу их приверженности
("иррациональной") некоей "субкультуре" или "классовому
этосу"^. Но иррациональным это поведение является только в соотнесенности
с ситуацией наблюдателя. Итак, совершенно очевидно,
что степень "рациональности" может оцениваться, лишь
исходя из ситуации, в которой находится сам актор, за исключением,
быть может, тех случаев, когда ситуации актора и наблюдателя
неразличимы, что совершенно не относится к рассматриваемому
случаю (если разве что признать социальные классы несуществующими)
" Berger P. Les mystificateurs du progres. Vers de nolivellcs pyramides du sacrifice.
Paris, Presses Universitaires de France, 1978.

" Этот парадокс был описал в статье Дж. Хардина: The Tragedy of Commons//
Hardin G.. Baden J. (eds.). Managing the Commons. San Francisco, W.H. Freeman, 1977.
^ DegenneA. LJne niethodologie douce en sociologie//L'Annee Sociologiqlie. 1981.
№ 31. P. 97-124. Автор показывает, что зачастую можно выгодно подменить интерпретацию,
опирающуюся на анализ стратегии ресурсов, каковыми располагает
актор, на интерпретацию школьных мотиваций, выраженных в терминах классового
этоса.

64

В этих примерах обвинения в иррационализме, выдвигаемые
наблюдателем, содержат в себе эгоцентричный, или социоцентричный,
подход. Я, наблюдатель, лучше, чем сам актор, понимаю,
что он должен был бы сделать в своих собственных интересах.
Актор же не делает этого. Следовательно, он "иррационален". Но
как вообще могло случиться такое, что актор оказался слеп в отношении
собственных интересов?^ Как получается, что кто-то
сторонний может видеть их лучше, нежели он сам? Будь это случайностью,
в нее вполне можно было бы поверить. Но как может
случиться, что собственного интереса не видело множество индийских
крестьян или представители целого класса? Разумеется,
на данный вопрос можно изобрести ответ в духе софистики и начать
перечислять последствия груза традиций, отчуждения, сопротивления
изменениям, ложного сознания. Но чем нагромождать подобные
эпициклы и прибегать к таким туманным понятиям (в этом
смысле они все немногого стоят), не проще ли было бы признать,

что любой наблюдатель, пусть даже дипломированный, может быть
подвержен влиянию предрассудков; что он не всегда в должной
мере информирован относительно ситуации, в которой находится
актор, и что, проще говоря, он тоже может ошибаться? Что же
касается традиций, то когда актор принимает их, это свидетельствует
о том, что они обладают для него неким смыслом, т.е. предоставляют
адаптивные возможности. Это значит, что они рациональны
в самом широком смысле слова или что они понимаемы в
веберовском значении данного термина.

Микросоциологический момент m(S) социологического анализа
заключается, следовательно, в выявлении адаптивного характера
поведения (или типа поведения) в конкретной ситуации.
Такой анализ требует со стороны наблюдателя усилий, направленных
на дистанцирование от проблемы и смещение ракурса видения.
То есть он должен стремиться к получению информации об
элементах, составляющих ситуацию S, и рассматривать ее как сторонний
объект. Тогда, и только тогда, он сможет "понять" поведение
актора.

Как видим, если процесс "понимания" в веберовском смысле
слова (который, надеюсь, я здесь достаточно хорошо изложил) и
требует от наблюдателя умения поставить себя на место актора,
то это ни в коей мере не предполагает, чтобы субъективность актора
была непосредственно прозрачной для наблюдателя. То, что
один человек может поставить себя на место другого, свидетель^
Или в отношении своих предпочтений. Ведь в целом предположение типа
"Я предпочитаю X. а не Y" не может быть отклонено наблюдателем.

65

ствует о существовании определенного отношения (эмпатии), которое
может возникать между двумя определенными индивидами,
несмотря на разделяющие их время и пространство. Это отношение,
которое не может возникнуть (во всяком случае, не может
возникнуть в той же степени выраженности) между человеком и
попугаем, способно придать смысл понятию человеческой природы.

Но оно является продуктом (потенциально возможным) методически
предпринимаемого усилия дистанцирования, а вовсе не
следствием неведомого нам синтеза актов сознания.

В действительности веберовская категория "понимание" представляет
собой явление, весьма напоминающее то, что в учебниках
логики именуется "полицейской индукцией", которая заключается
в реконструкции мотиваций, недоступных непосредственному
наблюдению, методом перекрестной проверки фактов.

О понятии "индивидуализм"

Это понятие также представляет собой скопище неясностей,
Бебер недвусмысленно высказался по этому поводу. "Социология
также должна принять на вооружение чисто "индивидуалистические"
методы"". Мы видим, что всякий феномен М является результатом
агрегирования поведенческих актов и не может быть
объяснен вне процесса "понимания" этих актов; при этом наблюдатель
должен уметь поставить себя на место актора. Но последнее
утверждение имеет смысл лишь в том случае, если мы говорим об
индивидуальных акторах. Действительно, приписывать наличие мыслительных
актов можно только индивидам, а распространение таких
концептов, как "воля", "сознание", "психология", на коллективных
"субъектов" - не более чем метафора. Понятие "классовое
сознание" можно считать полностью приемлемым, если придавать
ему индивидуалистический смысл, т.е. интерпретировать его как
меняющуюся шкалу мнений индивида по поводу его принадлежности
к определенному классу. Понятие коллективного сознания еще
более неопределенно. Что же касается такого выражения, как психология
толпы, то оно является не более чем метафизическим

" Письмо Макса Вебера Р. Лифману (1920 г.).Союз "также" подразумевает
экономику, поскольку письмо было адресовано весьма известному в свое время
экономисту маржиналистского направления. Важно отметить, что методологический
индивидуализм начался не с Хайека: к концу XIX в. он был весьма характерен
аля социальных наук Австрии и Германии. Очевидно, именно война, нс особенно
считаясь со взглядами К.уна, отодвинула эту парадигму на второй план.

66

нагромождением, основанным на сомнительной риторике. Находясь
в толпе, индивид растворяется в ней; ergo*, субъектом коллективного
действия может быть лишь коллектив сам по себе.

Трудно усомниться в том, что, будучи частью толпы, индивид
находится под непосредственным контролем других людей и на
это время его автономия ограничена. "Находиться в толпе" и "находиться
на приеме" - вот две совершенно различные ситуации,
в которых один и тот же индивид будет демонстрировать различное
поведение. Можно ли из этого заключить, что в первом случае
он теряет не только свою автономию, но и присущие ему
индивидуальность, субъективность, в результате чего его единичная
индивидуальность переходит в более высокую инстанцию -
Толпу? Как и другие понятия (типа "сопротивление изменениям",
"груз традиций" и т.д.), понятие психологии толпы является, в конечном
счете, следствием переживаний, иллюзий, душевных состояний
наблюдателя. Оно скорее обозначает его субъективность,
нежели объект, на объяснение которого он претендует. Колонны
маршируют, "как один человек", - люди передали группе свою
способность принимать решения, свою автономию и, как следствие
этого, свою индивидуальность. Они пребывают в состоянии
гипноза, т.е. в том состоянии, которое странным образом моментально
исчезает, как только им будет отдан приказ рассеяться в
разные стороны^.

Разумеется, речь вовсе не идет о том, чтобы отрицать наличие
таких феноменов, как влияние, авторитет и харизма. Но эти феномены
не следует воспринимать как подтверждение пассивности
социального актора, наличия у него такой сущностной черты, как
манипулируемость. Наоборот, такой феномен, как влияние, может
быть познан только в том случае, если мы признаем актора
субъектом, способным к целеполаганию. Врач из приведенного нами
примера, столкнувшись с ситуацией принятия решения, согласен
стать объектом воздействия своего коллеги, поскольку тот является
носителем ценной для него информации. За исключением четко
ограниченных случаев, влияние и авторитет относятся к числу феноменов,
не имеющих особого отношения ни к внушению, ни к
гипнозу. Интерпретация этих феноменов как "гипнотических"
объясняется лишь предвзятостью наблюдателя. Аналогично наблюда*
Следовательно (лат.). - Прим. ред.

'" Такова интерпретация книги Д. Лебона "La psychologie dcs foulcs". предпринятая
С. Московиси в его работе "L'age des foules". Paris: Fayard, 1981. (В русском
переводе см.: Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995.: Московиси С. Век
толп. М., 1996. - Прим. перев.)

67

тель, нетерпеливо ожидающий, что индийские крестьяне начнут
стремиться к уменьшению размеров семьи, и надеющийся, что
дети из низших классов примутся развивать в себе ученические
амбиции, склонен решить, что их сознание отягощено грузом традиций
и классовым этосом. Но достаточно даже незначительно углубиться
в эти коллективные представления (Kollektivbegriffe^),
о которых говорит Вебер, чтобы с легкостью обнаружить: их основанием
является не что иное, как социоцентрические иллюзии
наблюдателя.

Одно важное дополнение заслуживает того, чтобы мы предварительно
сказали о нем. Своим происхождением чувство непонимания,
с которы...

Список страниц

• #
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• ...
• 24
• 25
• 26

Закладка в соц.сетях