Жанр: Стихи
Стихотворения
...—
И обжегся
Огнем
Мотылек.
Неокрепшего крылышка
Лучше не тронь
Старины синеватый холодный огонь.
Не хочу
С умиленьем
Смотреть
На свечу!
1976
СМЫСЛ СЛОВ
Мы
Дружно
Общими усильями
Докапываемся до смысла слов:
Эскадры,
Обрастая крыльями,
Становятся эскадрильями...
Докапываемся до смысла слов!
Докапываемся до смысла слов,
И книги шелестят нам листьями
О том, как стрелы стали выстрелами,
Надсмотрщики — епископами,
Земля — небесным телом...
Вновь
И вновь все глубже, все неистовей
Через Стоглав и Часослов
Докапываемся до смысла слов.
Докапываемся до смысла снов,
Докапываемся до основ,
Докапываемся до истины!
ПРЕОБРАЖЕНЬЯ
На хруст песка
Не свысока гляжу я,
Как на судьбу мне вовсе не чужую.
Известняка мне повествуют глыбы,
Что в рыбака я превращен из рыбы,
И в моряка я превращен из моря...
Издалека пришли мы, я не спорю,
На облака и тучи, очи хмуря,
Из ветерка
Преображаясь
В бурю!
поэмы
БУСЫ
ПОВЕСТЬ, ИЗЛАГАЮЩАЯ ИСТИННЫЙ СЛУЧАЙ,
ПРОИСШЕДШИЙ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
Меч дикарский зазубрен и ржав. Рисковать головой
безрассудно.
Европеец, плечами пожав, приказал возвращаться
на судно.
Вождь вдогонку:
— Бледнеешь, мой гость? Так бледнеют воры и трусы!
Ты в обмен на слоновую кость дал мне бусы, стеклянные
бусы.
Ты хвалил их, щелкал языком, говорил, что они
драгоценны,
Но ири встрече с французским купцом я узнал настоящие
цены.
За слоновую кость мне француз дал железо и пестрые
ткани,
А в придачу для девушек — бус. Люди честные есть
в океане!
— Эти ветры стали очень прытки — скоро нас
оставят в дураках!
Облачась в цилиндры и визитки, кекуок танцуют
в кабаках.
Но не лезть же в самом деде в ящик из-за этих
распроклятых бус!
Много бус еще у нас, приказчик? —
И приказчик молвит:
— Полный груз! —
Что ж, купцу не привыкать скитаться! Целый век он
ходит по морям.
Почему бы нам не попытаться сбыть товар сибирским
дикарям?
Стекляшками набили вы? Нет, водку, да порох, да железо
покажи!
Меха тепло дают, и водка тоже. А что стекло?
Оно — подобье льдин.
Нет, на стекло меха менять негоже. Узнай о том,
заморский господин.
Бушуй, норд-ост, реви, труби!
Вот лижет лед губа Оби.
Раздуй, норд-вест, небес пожар!
Кружи над морем пух гагар!
Меха одежд сибирских дев
Прельстили бы и королев.
Сибирь! К концу твоей земли
Купцы корабль свой привели.
И не было злобы. Была усталость.
Избороздив моря,
Вдруг понял купец: на земле не осталось ни одного
дикаря.
Топливо вышло. Котлы остыли. Весь мир стал подобен
Полярной звезде.
И только льдины плыли, плыли при полном безветрии
по черной воде.
И кончилось все так тихо и просто: купец приналег
на ром,
Когда ледяная короста сомкнулась над кораблем.
Со времени пожара Мангазеи в ту бухту не входили
. корабли,
И северяне, на корабль глазея, понять, в чем дело, долго
не могли.
— Но этим людям водки пара бочек, и все они друзья
с тех пор навек,—
Так разъяснил сибирский переводчик, из Пустозерска
взятый человек.
— Мужи-медведи! Девушки-гагары. Приблизьтесь
к морю!
На конец земли
Прекрасные заморские товары купцы к вам из-за моря
привезли.
Как счастлив тот, кто купит и наденет на грудь кольцо
блестящих бубенцов! —
Спросил дикарь:
— Почем купец их ценит?
— Все ожерелье стоит двух песцов.
— Так неужели всю большую лодку,— захохотали
дикие мужи,—
Ночью над местом аварии тусклый5'мерцающий свет.
Это не радиолярии — в море полярном их нет.
Стражник безмолвия белого, видит со льдины тюлень:
Судна оледенелого в бездне колышется тень.
Бледная россыпь стекляруса искрится тускло на дне.
В море ни дыма, ни паруса. Путь кораблей в стороне.
18 Л. Мартынов, т. 2
— Ты прав! Ведом был белый слон. Скажи — дошел
докуда он?
— Не доходя и до Тобольска, сдох элефант
на Иртыше:
Слону студено было, скользко идти по первой пороше.
— Ты прав! Здесь нет слонам дорог.
Садись. За твой ответ пятерка.
А кто не выучил урок, тому сегодня будет порка! —
Истории учитель строг.
ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ ОБ УВЕНЬКАЕ,
ВОСПИТАННИКЕ АЗИАТСКОЙ ШКОЛЫ ГОЛМАЧЕЙ
В ГОРОДЕ ОМСКЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Поручик отставной Петров с учениками был суров,
Не уставал напоминать:
— Политику извольте знать! —
Вот и сейчас, вошел он: в класс:
— Испытывать я буду вас... Я говорил вам много
раз —
Владыки сопредельных стран давно покорствуют России.
Так вспомним же: кокандский хан нам отправлял дары
какие
В тысяча восемьсот тридцать первом году?
Ну-ну! Скорей ответа жду!
Ты отвечай, Hyp Мухамед!
Молчишь? Не можешь дать ответ.
Не помнишь? Спросим Увенькая.
Ответствуй.
Увенькай встает и тотчас же ответ дает:
— Даров тех опись есть такая:
Бухарской сто локтей парчи, джюнгарской свиток чесучи,
Джелалабадские шелка, песку златого два мешка,
Монголы, взятые в полон, и элефантус, сиречь — слон.
Полковник Шварц, угрюм с лица, имел отзывчивое
сердце.
Для мальчугана-иноверца полковник заменил отца.
За стол садилися один простой обед делить по-братски —
Раб молодой и господин. Текла их жизнь по-холостяцки.
Снросил полковник:
— Ну, дружок, какой Сегодня был урок?
Чему учили нынче вас? —
И начал Увенькай рассказ. .
Воскликнул Шварц:
— Петров дурак! Он учит вовсе вас не так,—
Таит он, что кокандский хан в вышеозначенном году
Затеял дерзостный обман, себе, конечно, на беду.
Глаза, мол, русским отведу, слона, мол, русским
приведу!
России в подданство просясь, сказав
покорствовать
желаем
,
Переговоры вел с Китаем о том же самом хищный князь.
Вот и послал послов-пройдох... Но их назад мы завернули.
Не от мороза, а от пули индийский слон в степи подох!
Теперь ты понял, милый друг?
Учиться кончишь ты когда,—
Пошлем тебя туда, на юг, во туркестански города.
Разведывать ты будешь там, ходить за ханом по пятам.
Его повадки изучи. Тебя готовим в толмачи.
Н
, если в дебрях той страны годок побудешь ты не зря,
Тебе и большие чины мы исхлопочем у царя! —
Шварц, речь закончивши, зевнул, лег на кушетку
и заснул.
18*
Раб потихоньку встал, идет из горницы на огород. '
В траву он ляжет на обрыв и будет отдыхать, дыша
Прохладным ветром Иртыша. И книжку вынет,
и, раскрыв,
Займется чтеньем не спеша.
Та книга очень хороша!
Прекрасна книжка!
Как-то раз в воскресный день, после обедни,
Шел Увенькай в полдневный час из крепости в аул
соседний,
Где жил приятель Садвокас.
Щел и мечтал, что Садвокаска нацедит четверть кумыса.
Вдруг видит: некая коляска стоит в степи без колеса.
Пошел обратно с кумысом толмач дорогою прибрежной
И видит, что ямщик небрежный все возится над колесом.
Вот два солдата трубки курят. Сверкают острия штыков.
Седок поодаль брови хмурит и книжкой гонит мотыльков.
— Скажи, джалдас, он кто таков? Из ссыльных,
что ли, поляков? —
Спросил толмач у ямщика.
И был ответ его таков:
— Сей барин не из поляков, из русских он
бунтовщиков.
Его, должно быть, года три не выпускали из оков.
В Ялуторовск из Бухтармы на поселенье из тюрьмы
Его везем в коляске мы. С ним осторожней говори!
Его пугалися цари, страшилися государи!
Чтоб свергнули государя.
Сей барин подстрекал солдат
Четырнадцатого декабря
Двенадцать лет тому назад.
Вот он каков. Иди-ка, брат! Сюда приблизился ты зря.
Пошел толмач. Вдруг слышит крик. То
— Эй, друг киргиз, остановись! Продай,
Подходит Увенькай, дает бутылку путнику.
М8
И барин
Из горлыщка прежадно пьет. Он говорит:
— Спасибо, парень! То не кумыс, а чистый мед! —
А книжку сунул он под мышку, не закрывая.
В эту книжку
Глядит толмач. Там есть портрет.
Изображает он парнишку пятнадцати, не больше, лет.
Он, щеку подперев рукой, сидит, парнишка толстогубый,
Курчавый парень, белозубый... Узнать бы, кто это такой?
— Напился! Больше не хочу! — промолвил путник
толмачу.—
От жажды гибнул я. Ты спас. Возьми двугривенный,
джалдас! —
Толмач ответил:
— Полдень жарок, песок в степи кругом горяч.
Пусть будет, что тебе в подарок я дал кумыс!
— Я не богач! —
Воскликнул путник.—
Но с лихвою
Я твой подарок отдарю! —
И трубку с львиной головою он пр01янул.
— Я не курю!
— Так что же дать знакомства ради? Ну, вот —
серебряная брошь.—
Но Увенькай, на книжку глядя, молчал и думал:
Сам поймешь!
Так получил он эту книжку в обмец на чашку кумыса,
И все узнал он про парнишку, чьи так курчавы волоса.
Воскликнул пылко бунтовщик:
— Мой друг, хочу тебя обнять
За то, что ты любитель книг! —
Смеялись конвоиры.
Гнать
Им мальчугана было лень,—
Был зноен, душен этот день,
Смерчи клубились на дорогах...
В ауле, на своих порогах,
• Черкесы праздные сидят.
Сыны Кавказа говорят
О бранных, гибельных тревогах...
Но что это? Шуршат шелка. И чья-то нежная рука,
Легка, душиста, горяча, вдруг промелькнула у плеча.
Кто обнимает толмача?
Кто говорит:
— Боижур, мой друг! Ах, как забавен твой испуг!
Как ты краснеешь, ай-ай-ай! Что ты читаешь,
Увенькай? —•
MWFMT толмач. А к книге тянется девическая рука,
Алеет вежная щека за кружевом воротника...
Арзшерейская племянница, как ты стройна и высока!
Деюща спрашивает ласково:
— О, Увенькай! Давно ль ты глух?
Я вижу —
Пленника кавказского
Читаешь ты. Прочти же вслух!
Я знаю:
...на своих порогах, черкесы праздные сидят
.
О чем черкесы говорят?
Ну-ну! Читай мне все подряд, о чем черкесы говорят.
Но обожди... Последний лист в сей книжице почти что
чист,
Здесь окончание стишка...—
Метнулась девичья рука, и нет последнего листка.
У цтн-бала, собачья дочь, листок ты рвешь
из книги прочь!
Зачем листы ты рвешь из книг?
—
Хотел толмач промолвить вслух,
Но стал горяч, шершав и сух неповоротливый язык,
От злобы захватило дух.
А дева прячет за корсаж посеребренный карандаш.
— Вот письмецо! Не мни, не мажь.
Полковнику его отдашь!
Чертополох прильнул к полыни, лопух обнялся с беленой.
Бушует зелень на вершине стены старинной крепостной.
Бушует зелень. Ветер жарок. Он южный, он жужжит
и жжет.
Врывается под своды арок старинных крепостных ворот.
Его гуденье, шелестенье заполнило ночную мглу.
Шумя, колышутся растенья на старом креиостном валу,
Такие ночи лишь в июле случаются в краю стачном.
Казак стоит на карауле на бастионе крепостном,
И вдруг он слышит: кто-то дышит, вот вздох и снова
тихий вздох.
— Эй, кто там ходит, кто там бродит, гнет на валу
чертополох? —"
Казак вскричал:
— Ау, ребята! То не сержантова ль коза? Лови ее!
Пошла куда-то!
Молчи, казак! Претрв глаза!
Не выйдешь ты из-под аресту, а то и выдерут лазай,—
Как смел полковничью невесту назвать сержантовой
козой!
На бруствере сух хруст песка, тропиночка узка.
И слышится издалека, как плещется река.
Раздался голос:
— Не споткнитесь. Поберегите глаз. Здесь карагач.
— Не беспокойтесь. Была я Здесь не раз.
— Любовь моя, вы не боитесь гулять здесь в поздний
час?
— Я не боюсь, мой храбрый витязь. Надеюсь я на вас!
— Любовь моя, вы знаете — в степях опять мятеж!
— Ах, вечно у кочевников мечты одни и те ж!
— Верны нам ханы. Но на ханов чернь ополчается
везде.
Бунтовщик Исатай Тайманов восстал в Букеевской орде,
А также Утемисов некий творит преподлые дела.
Молва об этом человеке по всем аулам проплыла.
— Они ж далеко!
— За Уралом. Но и у нас найдешь таких.
Из Каратау мне доносят о подлых шайках воровских.
Там есть в горах один мятежник. Воззвал:
Страшитесь,
я приду!
Веду я бедных на богатых, я счеты с крепостью сведу
.
Мятежник сей наказан будет, в большую попадет беду —
В тысяча восемьсот тридцать шестом году
Не может быть нападенья на Омскую крепость!
— Ведь это ж наглость и нелепость! — в ответ невеста
говорит.—
Коль сунется мятежник в крепость, ему жестоко нагорит!
Где ж он теперь, кайсак мятежный?
— Близ укрепленья Каралы!
Но вы не бойтесь, друг мой нежный, ему куются кандалы.
Для супротивного кайсака уже куются кандалы.
Я сам их кузнецам заказывал, они крепки и тяжелы!
Тут южный ветер из пустынь дохнул, пахуч, горяч.
Шарахнулись ковыль, полынь, и дрогнул карагач.
И девушки раздался вздох,— вдруг вспомнила она,
Что цепок здесь чертополох, дурманит белена.
— Сколь сладко пахнет здесь травой! Лопух — и тот
расцвел! —
На бастионе часовой глаза во тьму отвел.
Блуди, коза, блуди, коза, смущай народ честной,
Близка военная гроза над крепостной стеной!
Близка гроза иль далека — тоска у казака.
На бруствере уже замолк тяжелый хруст песка.
Замолк песка тяжелый хруст, и бруствер как бы пуст,
И лишь чертополоха куст дрожит в горячей мгле.
Папахи мех курчав и густ. Уста коснулись уст.
Скрипит трава, трещат стебли, прижатые к земле...
Устроил бал полковник нынче. Гостей ведет в парадный
, зал.
Мечи, изогнутые клынчи, кольчуги, шлемы показал.
— Коллекция моя прекрасна, живу я в Омске
не напрасно —
Люблю я Азию ужасно, ее мне будущее ясно!
Эй, Увенькай, подай бокал!
Созвездия сияют свеч в высоких медных канделябрах.
Полковник произносит речь:
— Друзья, подымем тост за храбрых,
Что супротив бунтовщиков в немирные уходят степи.
Бунтарь закован будет в цепи! Здесь не Коканд, здесь
не Кашгар!
Пошлем две сотни казаков,— тяжелый нанесем удар.
Эй, Увенькай, сними со свеч нагар! —
Исполнил приказанье раб и возвращается на место.
Глядит — наряднее всех баб сидит хозяйская невеста.
Звать на казахском языке таких красавиц
Айналаия
,—•Браслет
сверкает на руке, румянец пышет на щеке.
552 ~~
А сколько ласки в голоске!
Красива. Молодец хозяин!
— Эй, Увенькай, подай вина для госпожи! —
И пьет она,
И молвит важно, как хозяйка:
— Спасибо, милый Увенькайка!
Ты жив, кавказский пленник наш? Ты будешь мне
любимый паж!
Лолковник, раб ваш — милый парень, вид расторопный
у него.
Но не пойму я одного — он куплен или кем подарен?
— О, это дело было так, — сказал полковник. — ,
_ Есть у Тары
v Екатерининский маяк. Там торг.
Ц. Киргизы и татары,
Калмыки и джюнгарцы даже порой съезжаются туда.
Ц Там производится всегда рабов свободная продажа.
S Мальца купил я у монгола за три с полтиной серебром,
Крестил мальчишку, отдал в школу — пусть вспомнит он
меля добром.
И, знаете, к нему не строг. В жестбкости не вижу прока.
Случается, что дам щелчок, когда не выучит урока,
Но обижать — помилуй бог!
Нет! Он оплачен серебром, ему забот нет ни о чем,
Пусть вспомнит он меня добром, он будет бойким толмачом.
Он уже и теперь не только по-русски,'
Но и по-арабски и по-китайски хорошо читает и пишет...
Всю Увенькай беседу слышит. Стоит потупившись,
не дышит...
Все знает Увенькай, все помнит: родной аул, войну,
разгром.
Монгольский плен и путь на рынок, маяк, стоящий
за бугром,
Приезд полковника... Полковник платил казенным
серебром.
Раб знает, для чего он куплен и отдан в школу толмачей:
Чтоб, с виду будучи не русским, знать тайну всех чужих
речей.
Он знает: выучат законам, да и пошлют потом шпионом
Разведывать в кокандском царстве, где не смолкает звон
мечей,
Где не смолкает свист камчей, где камень гор еще ничей.
Там убивают толмачей .. А ведь в Коканд пошлют, ей-ей!
Затем и обучают смеяться, хитрить, кланяться.
— Он сколько лет у вас останется?
— Покуда в школе толмачей.—
Заулыбалась, вся румянится архиерейская племянница.
К полковнику прижалась. Тянется шлейф ее платья.
И они уходят в глубину зала, где тускло млеют созвездия
свечей,
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
По воле юной новобрачной преобразился дом невзрачный:
Фарфор в столовой, бархат в спальной,
Блестит в гостиной пол зеркальный.
Преображенная квартира для Увенькая не мила,
Она до свадебного пира куда уютнее была.
Былой уют, о, где ты, где ты?
Табак, бутылки, пистолеты
Валялись в куче под столом...
Так, размышляя о былом,
Толмач сидит один на кухне.
Он грустен. Холода пришли.
Вся крепость в ледяной пыли, снега дорогу замели.
Эх, гасни, печь, свеча, потухни,
Казенный дом, рассыпься, рухни,
Исчезни, Омск, с лица земли!
—
Так он колдует про себя.
Вдруг сзади подошла хозяйка:
— Давно хочу спросить тебя,
О чем грустишь ты, Увенькайка? —
Он вздрогнул.
Юной госпоже без размышленья дал ответ он,
Как будто он давно уже хотел ей рассказать об этом:
— Ой, Айналаин! Тяжко мне. Грущу я по родной
стране.
554,
Когда на степь в окно взгляну, в родную хочется страну.
О, в ту страну, что я по праву
Считаю родиной. На славу Сары Ишик Отрау,
Страна
Тулуп-носить-кончай
.
Прекрасный, дальний, теплый край!
Когда-то я вернусь туда?! —
Сказала Айналаин:
- Да?
Ах, бедненький! Ты — омский пленник?
Поди и принеси сюда
Березовый мне тотчас веник.
Ну, живо, знатный иностранец! Кому хозяйка говорит! —•
Разгневалась она. Румянец багровый на щеках горит.
Схватила веник. И, спеша, за листиком сдирает листик.
— Вот розга будет хороша! Вот это будет добрый
хлыстик!
Ты захотел в родимый край? Тебе, наш пленник, с нами
скучно? —
И был наказан Увенькай полковницей собственноручно.
Из Петербурга к Омску возок казенный
Летит в сопровожденье охраны конной.
Трубит над степью ветер неумолчный,
Метет он снег по степи, сухой и колкий.
В оврагах завывают степные волки.
И съежился в кибитке чиновник желчный,
Весь тонет в шубе волчьей, до треуголки.
А позади кибитки драгунов трое.
Они перекликаются между собою:
— А ну, успеть бы, братцы,
До крепости добраться!
К двадцатому бы марта.
— Уж надо постараться.
— Поспеть бы хоть к апрелю!
— Успеем раньше, братцы,
До крепости домчаться!
Ведь мчимся, аж взопрели! —
Беседуют драгуны:
— Везем предмет чугунный,
Тяжелый очень.
?55
Он в ящик заколочен.
— Вот бы узнать, что это такое! —
Им не дает покоя знать, что это такое,—
Пули, бомбы, таможенные пломбы?
Черт его знает, что это такое!
И вот на остановке, распив бутыль перцовки, драгуны
стали прытки.
Идут к кибитке:
— Что это такое мы везем в подводе
В Омск из Петербурга, ваЩе благородье? —
Слышно из кибитки:
— Всего тут есть в избытке —
Кнуты, колодки, орудия для пытки, свинец лить в глотки.
Бунтовщикам проклятым, киргизцам злобным
Да болтунам-солдатам, тебе подобным!
— Тебя сегодня в школу не отпускаю,— полковница
сказала Увенькаю.—
Мне на базар сходить сегодня нущно, боюсь, что завтра
будет и $овсе вьюжно.
Пойдешь и ты со мной нести покупку.
Возьми корзинку и, подай мне щубку.
Трубит восточный ветер, метель пророча.
Он мучит, жжет и колет, летя навстречу.
Из труб нисходят дымы обратно в нечи.
Еще жесточе
Вьюга будет к ночи.
Она исщиплет веки, залепит очи.
Так злы зимы восточной последние потуги.
Ну, что же! В час урочный взвивайтесь, вьюги!
Метет буран, но торг идет горячий на площади.
Шумит базар казачий.
В рядах мясном, молочном, рыбном, птичном
Идет хозяйка с видом безразличным.
И в лавочках свечных, мучных и хлебных
Не слушает она речей хвалебных,
Что произносят на степных наречьях
Торговцы в шубах козьих и овечьих
И в малахаях песьих, лисьих, волчьих.
Полковница везде проходит молча.
Какое ей дело до всякой базарной сволочи!
Тут Увенькай увидел Садвокаса.
Привез дружок продать сыры и мясо.
Сказал он тихо:
— Увенькай, здорово!
Сырым-Батыр в степи явился снова.
В орде Букея позади Урала
На хан Джангира вольница восстала! —
...Но говорить им удалось немного,—
Полковница на них взглянула строго.
Во взоре том угроза и острастка.
Сказал толмач:
— Прощай, о Садвокаска! —
А Садвокас:
— Прощай, о Увенькайка!
Как вижу я — строга твоя хозяйка! —
И скрылся Садвокас среди кайсаков.
Он затерялся, с ними одинаков.
Домой идут.
Сеть кружев вьюжных
Опутала редут.
Со стен наружных
Свисают на форштадт гирлянды снеговые,
Но что это кричат на вышках часовые?
— Гей! Троййи степью мчат!
— Наверно, из России!
Полковник, отобедав молча,
Встает.
— Я снова должен в полк!
Откинул кучер полость волчью.
Бич свистнул. Скрип полозьев смолк
В проулочке...
— О, боже, боже! —
Полковница вздыхает.— Ах!
Так каждый день одно и то же...'—
В окно взглянула. Ну, и что же?
'S&7
Да то же самое!
В снегах
Вся крепость тонет.
Ветер гонит
На бастионы снежный прах.
Полковник скрылся в зданье штаба.
Домой вернется он не скоро.
По карте крупного масштаба
Он реки, горы и озера
Страны киргизской изучает.
Он в штабе. А жена скучает!
Ничто его домой не манит.
Полковник занят, очень занят!
О, неужели выстрел грянет на бастионе крепостном?
Когда ж, когда ж покой настанет
В стране киргизской, в краю степном?
Когда? Об этом мы не знаем. Все лживы. Никому не верь.
И вот беседу с Увенькаем ведет хозяйка через дверь:
— Эй, Увенькай!
— Я слышу вас.
— О чем беседовал в тот раз
Ты на базаре целый час с киргизом? Кто он?
— Садвокас.
— Мне наплевать, что Садвокас. О чем беседа шла
у вас?
Ты бормотал:
Сырым-Батыр
.
— Нет, я спросил:
Что стоит сыр?
Сыры он продавал
овечьи.
— Не головы ли человечьи?
— Нет, госпожа. Овечий сыр!
Я говорил:
Твой сыр хорош!
— Ложь!
Я не верю! Все ты врешь. Беседа не о том была! —
О, подлый раб! Он полон зла.
Он, верно, рад, что Карала на крепость Омскую восстала!
В степях, где мрак, в степях, где мгла,
Свистит аркан, гудит стрела —
Его сородичей дела!
У, подлый раб! Его б драла весь день, раздевши догола!
Всю ночь бы провела без сна, его драла бы докрасна.
Всего бы плетью исхлестала!
Полковница с кровати встала
И медленно выходит в зал.
Там, на стене, среди забрал,
Кольчуг, шеломов и щитов
Висит коллекция кнутов, камчей, бичей, плетей, хлыстов.
Есть у полковника хлысты — одни толсты, другие гибки.
О, подлый раб, узнаешь ты, как строить за дверьми
улыбки!
Вот что-то ощупью взяла и медленно к дверям пошла.
Был смутен, беспокоен взор.
Но до порога не дошла —
В окошке всколыхнулась мгла
И дрогнул ледяной узор на изморози стекла.
То грянули колокола. К вечерней службе звал собор.
Гудят, гудят колокола!
Пустынна улица была.
Спала. Но вот из-за углов вдруг появляются солдаты.
Хруст снега. Гром колоколов, как орудийные раскаты.
Идут саперы, и стрелки,
И пушкари, и казаки.
Идут толпой, идут не в ногу, спешат, бегут через дорогу,
И тени их, мелькнув в окне, скользнув по каменной стене,
Напоминают о войне.
Тогда, почувствовав тревогу,
Кричит хозяйка:
— Увенькай!
Скорее шубу мне подай:
Пойду и я молиться богу!
Она готова в путь. Но вдруг во все окошки слышен стук,
— Хозяйка дома, казачок? —.
Влетают девы на порог
1&, не снимая шубок даже, лишь распахнув их на груди,
Бегут к полковнице:
Куда же идти ты хочешь? Погоди!
Из Петербурга весть пришла!.. —
...Вотще звонят колокола.
Великопостные напевы вотще в соборе тянет хор.
Теперь уж не поспеть в собор...
Взволнованно щебечут девы:
— Он был курчавый, как араб!
— Он был ревнив. Поэты пылки!
— Его убить давно пора б!
— Он яд развел в своей чернилке!
— На грех вернулся ой из ссылки!
— Он неискусный был стрелок!
— Ну, вот! Палил он даже сидя!
— Ах, как ужасно!
— Некролог прочтете в
Русском инвалиде
.
И долго девы лепетали про Николя, про Натали.
Но наконец они ушли. И стало пусто в темном зале.
И снова вьюжный вечер длится. Одна полковница томится.
Столица! Шумная столица!
В кавалергарда на балу
Эрот пустил свою стрелу.
Ну что ж! Дуэль! Извольте биться,
Коль захотелось вам влюбиться.
А здесь? От мужа не добиться,
Чтоб приласкал. Здесь счастье снится.
Что делать? Плакаться, молиться,
Рычать, как лютая волчица?
В опочивальне на полу на волчью шкуру опуститься
И в мех коленьями зарыться и лбом о волчий череп биться
Перед иконами в углу?
Какая жалкая судьба!
Зовет полковница раба:
— Эй, Увенькайка! На дуэли, ты слышал, Пушкин
твой убит?
Предерзок этот был пиит. Его остроты надоели! —
Раб Увенькай в дверях стоит.
— Ты слышал — Пушкин твой убит?
Да. Он убит. А ты, калбит, сегодня мною будешь бит.
Рассказывай, о чем ты шептался на казачьем базаре
со своим Садвокаской?!
Он, окровавлен, бос и наг, был выброшен на солончак.
Соль проникала в поры, жглась. Все тело облепила грязь.
А ноги связывал аркан.
Так присудил кокандский хан —
Чтоб был мучительно казнен с поличным пойманный
шпион.
Кончалась служба толмача.
Он задыхался. Саранча вокруг носилась, стрекоча
и крылышками щекоча
Ему лицо. Томился он.
И вдруг он понял — это сон,
Бред, вздор, предутренний кошмар.
Здесь не Коканд, здесь не Кашгар —
Он в Омске.
Свешиваясь с печи,
Томит иссеченные плечи овечья шуба горяча.
И тараканы, шеборча, бегут от первого луча,
Проникшего через оконце.
Неяркое, но все же солнце
В окошко светит, трепеща.
В халате и без шаровар из спальни вышел злой хозяин.
Он в ссоре, видно, с Айналаин.
— Эй, Увенькай, ставь самовар! —
Раб выскочил из-под овчин. Раб быстро наколол, лучин.
Проворен раб. Всему учен.
Вот самоварчик вскипячен.
— Извольте
...Закладка в соц.сетях
