Жанр: Стихи
Стихотворения
...а,
И не помню, носила ли френч она
И шинель с мужского плеча,
Разъяренная мощная женщина,
Из пулеметов строча.
Она была горяча,
Но она была и мечтательна,
Песнопевцам своим под стать:
Не она ли внушила Татлину
Тяжеловесно взлетать
Над кожухами дублеными,
И не вместе ли с нею шагал
Воспарившими в небо влюбленными
Любующийся Шагал!
156
И среди ее многих поклонников
И Коненков был, и Шадр,
И ее самокатчиков, конников,
И матросов ее эскадр
Запечатлел кинокадр
Исторической кинохроники
На авророподобной заре
Зарождавшейся электроники...
Вот какой, придя в Октябре,
Остается по нынешний день она,
Воплощений все новых ища,
С неизменным приветом от Ленина,
От Владимира Ильича.
РАЗУМ ПТИЦ
Разум птиц
Отвергается наотрез...
Птичья стая сгустилась, как темная ночь,
Но сама, темноты этой ночи боясь
И стремясь на лету ее превозмочь,
Светом собственных глаз беспокойно зажглась,
Вся блистая, как звезды во мраке небес,
Птичья стая —
Большой и пугливый
Хитрец.
196S
О, до чего по-разному одеты
Бывают люди раннего весной!
Иные, ей нисколько не задеты,
Идут-бредут, как чащею лесной,
Где белыми снегами замело все,
Идет на зверя хмурый зверолов;
Иные, даже и без шапок вовсе,
Спешат, как будто вовсе без голов;
Иные дышат, как цветы живые
Поблизости недвижных ледников;
Иные все еще ласкают выи
Каракулем своих воротников.
И не поймешь, пожалуй, сразу: где ты
И что тут в силе — стужа или зной?
Вот до чего по-разному одеты
Бывают люди раннею весной!
* *
Весна,
Как незримая птица, из тех,
Которые ветрено мчатся с морей,
Когтями вцепилась во вздыбленный мех
Ушанки моей.
— Зачем же ты шапку мне рвешь с головы?
Еще холода!
— А разве не чувствуешь запах травы
От снега и льда?
— Я чувствую! Боже меня сохрани
Терять этот нюх.
Закат, озаряющий вешние дни,
Еще не потух!
Еще я и нынче умею весну
За крылья хватать.
И ночью сегодня, лишь только засну,
Я буду летать.
ДИОДОР СИЦИЛИЙСКИЙ
Меня
Привыкли
Спрашивать о многом.
Вопросы всяческие: кто был богом
Поэзии? И правда ли, что вьются
Над Англией
летающие блюдца
?
А вот звонят:
— Арбитром будьте в споре
О Диодоре. Что о Диодоре
Известно? Это бабочка ночная
Или царица?
— Право, я не знаю!
Но выясню. —
И роюсь в лексиконах.
Шипят страницы:
— Нескольких ученых
Так звали древле.
Недоумеваем,
Какою страстью ты обуреваем,
Коль хочешь все познать о Диодорах,
И сам не зная точно о которых!
Но коль прослыть ты хочешь эрудитом,
Скажи сперва о самом знаменитом —
О Диодоре Сицилийском, жившем
При Цезаре и мир наш одарившем
6 П. Мартынов, т. 2
Повествованьем в сорок книг, из коих
Известна часть, но много не дошло их
До нас, а как пропали по дороге,—
То знают только цезарп да боги!
Для кого
Старался снегопад?
О, конечно, не для голых крыш
И тяжелых дворницких лопат,
А для двух твоих упругих лыж!
Но не возгордись, что ледяной
Умопомрачительный кристалл
Будто только для тебя одной
На твоей реснице заблистал!
II не бредь, что только ты вольна
Голубое небо оттенить,
Хоть скрипит мороз, что ты одна
Так его сумела оценить!
р*
письмо
Не то чтобы мой карандаш онемел,
Но он не затем заточился,—
Я писем писать никогда не умел,
А нынче совсем разучился.
И если я даже со вздохом начну —
Увы, ничего не выходит.
Рисую себя, и рисую жену,
И все, что кругом происходит.
Рисую растения, звезды, дома,
Прибой, корабли с парусами,
А что получается вместо письма,
Смотрите — вы видите сами!
ОДУВАНЧИКИ
Это вы!
Я вижу, это вы,
О, цветочки, праздные из праздных,
В шапочках своих шарообразных,—
Одуванчики среди травы.
Это вы!
Кто с вами не знаком?
Угощались малые ребята
Вашим соком, будто молоком,
А потом плевались: горьковато!
Это вы!
Еще не облетели
Белым пухом в гнездышки пичуг,
Но из вас же, кажется, хотели
Добывать когда-то каучук.
Вас
Хотели выгнуть колесом,
Но качаешься ты, как болванчик,
Будто бы почти что невесом,
Шаровидный одуванчик.
Будто мнишь:
И ты полезен все ж,
И в тебе таящееся зелье
Применимо с медицинской целью.
Ведь не всё — пшепица или рожь!
А кругом
Аэродромов дрожь,
Ярость шин и чушь сорочьих лапок,
И гуляющая молодежь —
Будто одуванчики без шапок!
ИСТРА
Нынче
Не летал
Ни на какие
Я симпозиумы и конгрессы,—
Захотелось голоса людские
Мне с полей услышать и из леса,
Там, над Истрой, где за речкой быстрой
Пастушата щелкают бичами.
* Но бывает —
Душными ночами
Скачут вдруг над берегами Истры
На антеннах деревенских искры,
И звучат известья издалека
Обо всем, что делается в мире.
В общем,
Там жилось не одиноко,
Потому что в небе возле Истры
Все послы, министры и туристы
У меня над головою плыли.
Ну, а вы где нынче летом были?
ОСЕННИЙ ВЕТЕР
Мне
Ветер,
Чуть слышен
Сквозь мление вишен,
Сказал, что ослаблен он тяжестью яблонь,
Их ветками связан, но все же обязан
Поведать колосьям, что осень есть осень
И мгле с тучевыми
Сырыми боками
Опять кучевыми
Не стать облаками...
Но
Ветер есть ветер,
Хоть осень есть осень,—
Он сам не заметил, как яблоко сбросил,
И, небо расчистив с его облаками,
Он множество листьев стоптал каблуками,
И, вишни срывая,
Он ветви их в плети
Свивал, не скрывая,
Что ветер
Есть ветер!
Fe сочтешь
Сегодня за день,
Сколько миллиардов градин
От асфальта поотскакивало;
Так все небо заволакивало,
Что сквозь толщу туч-громадин
Солнце с чем-то вроде факела
Высунулось и искало:
На кого весна атаки вела,
На кого собак спускала
И кого сама оплакивала,
Миллиардом слез сверкала,
СРЕДИ РЕДЕЮЩЕГО ЛЕСА
Среди
Трескучих
Черных сучьев,
Бормочущих:
Чего он хочет?
—
Блуждаю я, себя измучив,
А дождик мочит, мочит, мочит.
II эти сучья,
Когти крюча,
В глаза мне ими чуть не тыча,
Рисуют не свое величье,
А все-таки мое обличье.
Развеяна
Листвы завеса,
Но прочь не улетел я с нею,—
Среди редеющего леса
Яснее виден и яснее!
ЧЕРТ БАГРЯНЫЧ
За ночь
Черт Багряныч
Обагрил листву:
Наступила осень въявь, по существу.
Жухни,
Черт Багряныч,
И одно пророчь:
Будет луночь, саночь! Все иное прочь!
И Буран Бураныч мчится с Вайгача,
И охрипнут за ночь рации, пища,
Что Бурун Буруныч хочет в эту ночь
Взбить льдяную луночь с призраками коч.
Мол,
Примчусь к вам в полночь,
Вьюгой окручу
Галич и Котельнич, станцию Свечу,
Свислочь, Птичь и Маныч, плавни на Дону.
Поднял
Черт Багряныч
Свист на всю страну!
Ясны
В этп ночи
В снежной мгле небес
Разве только очи строгих стюардесс.
Это,
Черт Багряньте,
Все наделал ты,
Отряхая за ночь пестрые кусты!
196S
ПЕРЕМЕНЫ
Можно ль надеяться,
Что снова встречу
Я нынче на даче, там, где растет березка,
Того же самого мальчика,
Наполовину русского, наполовину индейца,
Сына преподавательницы португальского языка,
Или же этот ребенок из мальчика
Превратился в подростка?
А на соседней даче,
Над которой раскинулись клены,
Встречу ли в это лето
Донского старого казака —
Бывшего профессора Сорбонны?
Будет ли
Старый художник
Показывать мне старого храма
Далекий, чуть видимый крест,
Или изменилась вся панорама
Этих мест?
Будет ли
Мой знакомый писатель,
Как и в прошлом году, стрекотать на машинке,
Приехав в тот же самый колхоз,
Или все переменится
И останутся только лишь те же вершинки
Лиственниц, сосен, кленов, берез?
А может быть,
И некоторые из них полягут
Для воздвижения всяческих новых полов,
Потолков и стен,
Но я полагаю, что в изменениях за год
Все-таки к худшему не будет перемен.
В ДЕРЕВНЕ
ЗАИГРАЛИ НА БАЯНЕ
В деревне
Заиграли на баяне,
Но бросили и радио включили,
А мы заговорили о влиянье
Старинных скальдов на боянов, или —
Наоборот, и так же толковали
Мы и о том, какой глагол ковали
Волхвы, когда на север прорывался
Через Троянов вал призыв рапсодов...
Вот так
Болван искусства создавался
Усилиями множества народов.
Но между тем
Летели пепла хлопья,
Чтоб люди слепли...
И жилось Европе,
Похищенной Юпитером царевне,
Не лучше баб в глухой лесной деревне.
— Не лучше, думаете?
— Нет, не лучше!
Средневековья густы были тучи,
И сколько раз почти что умирала
Мать баб и дам, Европа до Урала,
Да и теперь плывет она, Европа,
Не столь в сопровождении дельфина,
Сколь субмарины с оком перископа.
...И мы заговорили про Афины.
НАТУРА ЖИВОПИСЦА
Мне
Крикнула натура живописцаг
— Томятся жилка каждая и мышца!
В косых лучах признания людского порозовела я
боровиково,
Любуясь на невянущий репейник, коровники, поленницы,
малявы.
Но почему же никакой затейник вновь не затеет никакой
забавы?
Высоковыразительного Спаса и передвижниц в сурикопых
шалях
Кто затуманивает? Нет, не Палех, но лаки
на шкатулочных эмалях.
И ты пойми, что, сверстница Пикассо, я не стремлюсь
блуждать в сальватордалях,
Но опостылел и гробокопалех и всякие легенды
на медалях.
И, гордая наследница Рублева, я, ученица Феофана
Грека,
Очаровательница человека, его мечта, насущная потреба,
Стараясь быть как можно чище, проще,
Хочу и нынче не отстать от века, и, досыта вкусив
земного хлеба,
Отведать галактического млека,
И, леонардоввинчиваясь в небо,
Достичь сверхмикеланджеловой мощи!
БИБЛИОТЕКА ГРОЗНОГО
— Неужели думаете серьезно вы,—
Спрашивают у меня друзья,—
Обнаружить библиотеку Грозного?
— Да! — отвечаю я. —
Я не определил еще,
Где затаилось в земле
Это книгохранилище,
Но, возможно, и не в Кремле,
А скорее всего, уворовано
В годы смут, и по нынешний день
В Подмосковье оно замуровано
Под одною из деревень,
И как следует не дочитано,
Не разобрано до конца,
Под развалинами лежит оно,
Я не знаю, какого сельца.
Ведь бывали такие поместьица:
Если не по углам,—
На чердак иль в подполье, под лестницу
Сваливали книжный хлам.
И давно уж исчезло именьице
И бурьяном покрылся пустырь,
А в земле — никуда не денется —
Все лежит: и старинный псалтырь,
- И писанья премудрости греческой,
И с латинского перевод
О жестокости нечеловеческой,
А быть может, и наоборот —
О терпеливости ангельской,
И какое-нибудь письмецо,
Например, королеве английской, —
Все лежит тут как тут, налицо!
Но что бы там ни было обнаружено
Не изменится ничего,
Ибо люди дали заслуженно
Государю прозванье его,
И пускай это книгохранилище
Вдруг найдется хоть в шахте метро, -
Никакая не сможет силища
Превратить злодеяний в добро.
И всургучься печать Иоаннова
В телевизор, в повторный фильм,—
Ничего не изменится заново!
Факту этому для простофиль
Отыскать подтверждение некое
Окончательно я хочу,
И поэтому библиотеку я
Все настойчивее ищу!
196S
ВОЗРОЖДЕНЬЕ
О, мои высокие желанья,—
Я подумал ночью,— вы померкли,
Как языческие изваянья
В яром свете христианской церкви!
Умерли герои, героини,
Эмпедоклы, пожранные Этной,
И замолк подземный хор эриний...
Но надолго ль?
И во мгле рассветной
Увидал на следующий день я:
Все мои желанья и тревоги
Живы, как языческие боги
В славную эпоху Возрожденья.
МЕТЕОРИТ
Каждому
Хочется знать:
Кто такой он?
Этим желаньем обеспокоен,
Стонет он возле горы Фаррингтона
И вопрошает меня монотонно:
— Что я такое? Что я такое?
Вот он, вопрос, не дающий покоя!
*— Был я кометой? Либо ракетой —
Тесной небесной межзвездной каретор?
Слышал ли ты о судьбе Фаэтона?
Может быть, новым я был Фаэтоном?
Брось! Не ответит на это никто нам.
Этот вопрос остается открытым.
Может быть, что ты ни говори там,
Был лишь ты попросту метеоритом,
И не стыдись вероятности этой,
И на догадку такую
Не сетуй!
Незаменимых нет?
Нет! Заменимых нет!
Мечта о механической замене
Не боле чем недоразуменье!
И каждый человек неповторим,
Тот больше знача, этот меньше знача.
И как ни бейся, а не повторим
Чужой удачи. Есть своя удача,
Свой час! И никогда не повторить
Чужой ошибки. Только свой есть промах,
И за него нас будут и корить.
Ветшают люди. Можно сдать на слом их,
Но не заменишь одного другим,
Да так, чтоб все по-прежнему осталось.
То легкою возможностью считалось,
Но было лишь намереньем благим.
ЛЕСНАЯ ЖИВОПИСЬ
Лесная живопись,
Чтоб лес на диво рос,
Ты за палитру взялась нехитро.
Лесная живопись,
Ты мгле противилась
В сырых и мшистых трущобах пнистых.
Длись и не вырубись,
Лесная живопись!
Я в поле вышел и видел, слышал'
Лесная живопись,
Из леса выбравшись,
Стезей цветною брела за мною.
Лесная живопись,
Плетней ты крпвопись,
С водой колода п ковшик меда.
Лесная живопись
Еще не вывелась
Из обихода пешехода.
ч
IMS
ВЕРБА
Напрасно
Связался я с вербою этою...
В двенадцать барашковых шапок одетая,
Мне свистнула верба, коричневый хлыстпк:
— Церковной толпой песнопений воспетая,
Тебе ни к чему я, ведь ты же не мистик.
Оставь меня, вот что тебе посоветую!
- Нет!
В склянку поставлю, там пустишь ты листик,
Но в склянке
Проделала дикую вещь она:
Она корешок свой, подводный отросток
Пустила, и он, неожиданно хлесток,
Ударил по донцу, и выросла трещина,
И рухнула, хрустнувши гулко, посудина...
А вербу,
Которая бешено билась,
Стегалась, хлесталась и дико злобилась,
Я высадил в почву.
Рассказ безрассуден,
Но вас уверяю,
Что так и случилось!
Дельфины
По-английски говорят,
Кричат на всех наречьях попугаи,
А у людей обязанность другая:
Бесчисленную свору слов-зверят
Так выдрессировать, чтоб они
Не лаяли, не выли, не кусались
И на своих хозяев не бросались
И на соседей,
Боже сохрани!
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ НОЧЬ
ВСТРЕЧА С ТАНОМ
Чудом
Выбравшиеся на сушу
Обитатели морского дна,
Чувствуем, как глуше все и глуше
Где-то сзади в берег бьет волна.
Вот луна. И видим мы воочью
Тени. И ликуем мы вдвоем:
Этой ночью, этой самой ночью
Все ж мы настояли на своем —
Этим звездным воздухом мы дышим,
Утром будет солнце. И пойми,
Что, покончив с состояньем низшим,
Из амфибий станем мы людьми!
Расскажу
О Тане-Богоразе я.
Мне было двадцать лет,
И однажды пришла фантазия
Поступить на географический факультет.
Я написал стихотворение
И, напечатав его в
Звезде
,
Приобрел себе новые брюки и клетчатую ковбойку,
Решив, что, прилично одет,
Буду легче принят в университет,
И поехал на дом к профессору Тану-Богоразу.
Я сказал ему прямо и сразу:
— Примите меня, пожалуйста, на географический
факультет,
Но только без испытаний по математике! —
Он посмотрел и сказал:
— А кто вы такой?
— Я поэт.
— Так прочтите стихотворение.
Я прочел. Он, прослушав, сказал:
— Нет!
Я не приму вас ни на географический факультет,
Ни вообще в университет,
Ибо не имею на то основания.
Вы — поэт, и поэзия ваше призвание
А то что вам мог бы дать географический факультет
Приобретайте путем самообразования!
* *
Год
Двадцатый был.
На Остоженке
Крест над церковью
Стынул, согнут.
Шли мы к Центру.
Был моей кожанки
Воротник широко расстегнут.
Я сказал:
— Береги свои пимики
Потому, что они в заплатках.
На углу продавали алхимики
Сахарин в нечистых облатках.
Чай морковный был, кофе — желуди.
Ты печальна была, я — весел.
В красных красках на белом холоде
Я тобой
Еще только
Грезил.
волчок
ВО ДНИ ПЕРЕВОРОТА
А кто
Он такой —
Шар земной?
Не просто ль небесный волчок,
Крутящийся вместе с луной?
Но слышу в ответ я:
— Молчок!
Вниманье!
Подземный толчок.
С гармонией бездны вразрез
Он крутится, этот волчок,
Не только по воле небес.
И щурится чертов зрачок:
— Вздор! Камушки падают с гор.
Но все это так, пустячок,
О взрывах пустой разговор.
Но кровь отливает ог щек
У господа, белых как мел:
— О, дьяволы!
Этот волчок
И свой механизм заимел.
19GS
Вообразите
Оторопь всесильных
Вчера еще сановников надменных.
Вообразите возвращенье ссыльных,
Освобождение военнопленных.
Вообразите
Концессионеров,
Цепляющихся бешено за недра,
Их прибылью дарившие столь щедро.
Вообразите коммивояжеров
В стране, забывшей вдруг о дамских тряпках.
Вообразите всяких прокуроров,
Полусмиривших свой суровый норов
И как бы пляшущих на задних лапках
Уж не в своих, но в адвокатских шапках.
Представьте на волках овечью шкуру.
Вообразите дикий вихрь газетный
И запрещенную литературу,
Считаться переставшую запретной
Еще впервые!
И представьте город,
Как будто бы расколот и распорот
В часы, когда звенели, звезденели
Расшибленные стекла на панели,
И прыгали с трибун полишинели,
Как будто их сметала и сдувала
Ко всем чертям, ликуя небывало,
Душа народа, вырвавшись на волю
Из самого глубокого подполья
Для вольного и дальнего полета
Во дни Октябрьского переворота.
СМЫСЛ СОБЫТИЙ
Географические открытья
Не обрисовывались столь постепенно,
Как исторические событья.
О, эти мифы, рифы, брызги, пена!
Америка
Как таковая
Была осознана гораздо позже,
Чем, этот берег слепо открывая,
Мечтал Колумб:
На Индию похоже!
Стал ясен
Лик Великой буржуазной
Французской революции не ране
Десятилетий пылкой и бессвязной
Полемики мечей на поле брани.
И только мы
Все ясно видим ныне,
И белых мы не допускаем пятен
На карте исторических событий,
Чей пестрый смысл нам ясен и понятен.
7 Л Мартынов, т. 2
ДЕНЬ МИРА
ЛЕНИН И ВСЕЛЕННАЯ
В это утро
На выставку шли монреальцы,
А ракеты к Венере неслись.
В этот полдень в Нью-Йорке,
В прославленном зальце,
Мудрецы на совет собрались.
В этот день по Синайской пустыне скптальцы
Грязь и слизь допивали из луж
И огромную бомбу взорвали китайцы,
Потрясая синьцзянскую глушь.
В этот вечер синантропы, неандертальцы
Поднялись из глубоких могил,
И, транзистором муча бесшерстные пальцы,
Homo sapiens вести ловил.
Многое
Связано
С именем Ленина —
Подвиги славные,
Улицы главные...
Может быть,
Будущие поколения
Сделают образ великого Ленина
Явственным и за земными пределами,
И превратятся в понятья межзвездные
Мысли и чувства Владимира Ленина,
Те или эти его размышления,
И для соседей по космосу ценные.
К прописям: Ленин и Человечество,
Четко прибавится:
Он и Вселенная.
ГИПЕРБОЛЫ
Что говорить! Конечно, жизнь сложна.
Такая колоссальная страна,
Пейзаж такого сложного рисунка,
Что даже балалаечная струнка
Звучит, как громогласная струна.
Порой из мухи делают слона,
И словно кратер здесь любая лунка,
И рытвинка любая как стена,
Через которую не перелезть.
И чудится, что трудностей не счесть,
И кажется — нет силы, что могла бы
Все одолеть...
Но эта сила есть,
И уж творятся, так творятся здесь
Событья грандиозного масштаба!
КРАСОТА
Мир завистников и злыдней
Все ехидней, все опасней...
Красота все безобидней,
Миловидней и прекрасней.
Чтоб они не смели трогать
И сживать тебя со света,
Покажи им острый коготь —•
Будь уверена, что это
И тебя не опорочит,
И мерзавцев озадачит!
А она в ответ хохочет
Так печально, будто плачет,
ЗЕМНЫЕ БЛАГА
Земные блага!..
Где б мы ни летали,
Каких ни достигали бы высот,
Каких бы эликсиров ни глотали,
А по душе нам натуральный мед.
И на проверку нам всего дороже,
Какую бы синтетику нп славь,—
Овечья шерсть, мех зверя, бычья кожа —
Обыкновенная земная явь.
И, как бы ни межзвездны наши судьбы,
Важней всего нам благ земных достичь,
Чтоб все богатства древние вернуть бы:
Лес вырубленный, выбитую дичь
И баснословное обилье рыбы
В исчерпанных гяубияах мощных рек.
И чтоб вернуть действительно могли бы
То, чем дышать обязан человек,
А именно — привольный чистый воздух,
Не тонущий ни в газе, ни в пыли.
Чтоб не был бы ни в язвах, ни в коростах,
Ни в синяках великий лик земли,
Чтоб нам, лица смущенного не пряча,
Припасть устами к чистому ключу...
Такая величайшая задача
Едва ль и Саваофу по плечу!
106S
С ПУТИ НА ПУТЬ
Ночь. Станция. Откуда-то подходит
Локомотив, о чем-то засвистав.
Толчок. Другой... Как видно, переводят,
Ведь вот в чем суть, с пути на путь состав.
Так и поэт на прозу переходит,
От сумасшедшей ритмики устав,
И не поймешь, к чему это приводит:
Придет ли, опозданье наверстав,
Он к новой славе иль в тупик забвенья
Упрется, избегая столкновенья
С каким-то встречным? Даже небесам
Не угадать, чем кончится, что будет...
А за крушенье стрелочника судят,
Как будто бы не стрелочник ты сам!
* *
НАДО БЫ СЪЕЗДИТЬ В ДЕРЕВНЮ
На одном
Конце Москвы
Дождик, слякоть, прелый лист.
На другом
Конце Москвы
Белый снег и вьюжный свист.
И хоть что ты ни надень,
Но похоже, что сейчас
Здесь в один и тот же день
И в один и тот же час
Будто целые века
Совмещаются едва.
Вот
Насколько велика
Современная Москва!
Надо бы в январе мне,
Хоть и мороз на дворе,
Все-таки съездить в деревню.
Что там у них в январе?
Куплен ли к Новому году
Там телевизор цветной?
Много ль прочло там народа
Книжку, дареную мной?
Не старики, так ребята,
Может быть, все же прочли,
Хоть о себе маловато
Упоминаний нашли.
Видно, в другом где-то месте
Их я упоминал,
Если не отдал в
Известья
—"
Значит, в какой-то журнал.
Что бы ни находили
Где про родные края —
В
Правде
ли, в
Крокодиле
,-
Думают: все это я.
Коль уж в таком я почете,
Все опишу — я не враль!
Может быть, к лету прочтете
И про январь и февраль.
ДИСПУТ О ЖИЗНИ
Были у тебя свои причины
Бросить колко и в обиде мелкой:
— Мы стареем раньше, чем мужчины!
Да! Но только, даже этой меркой
Измеряя наши величины,
Забывать тебе не стоит тоже,
Что, старея раньше, чем мужчины,
Умираете вы позже.
ВЧЕРАШНИЙ ДОЖДЬ
Внезапно
Солнце перестало
Сиять, и дождь пошел вчера,
А на деревьях трепетала
Позавчерашняя жара.
И утром
Небо было в тучах,
И тяжело туман осел,
И на древесных черных сучьях
Вчерашний дождь еще висел.
И пахло
Прелью прошлогодней,
Осуществлявшей заодно
Позавчера, вчера, сегодня,
И завтра, и давным-давно.
КРЕСТ ДИДЛО
Вот он
Сбросил свой сюртук
И, в трико,
Так подскакивает вдруг высоко,
Будто прямо к небесам вознесло!..
— Неужели это сам
Шарль Дидло?
— Да, в Стокгольме родился, крестник муз,
Сын танцмейстера отца, я француз.
Малым мальчиком еще шведский двор
Восхитил я горячо как танцор.
— Вот ведь как тебе, малыш, повезло!
— И умчался я в Париж, где росло
Все прекрасное: Новерр, Доберваль.
Ряд скандальнейших премьер.
Очень жаль,
Что не видел ты из них ни одной,
А дышал там каждый штрих новизной,
Ибо гибель стерегла старый строй,
Философия была нам сестрой,
Волновалось все вокруг.
Вот и нам
Дерзость ног сходила с рук, плясунам.
И низверг переворот короля,
И плясали мы, народ веселя.
— Да, немало ты видал перемен!
— Головы мне не отъял Гильотен,
То есть, собственно, Сансон не отсек,
И влетел я, окрылен, в новый век,
— В новый век?
Тебя, Дидло, в новый век
Далеконько занесло в русский снег.
— Да! О том и разговор. Занесло!
Залетел на русский двор я, Дидло:
Дайте баб мне, мужиков и девиц,
Дайте коз, овец, волков, вевериц.
Я в лесу и поле был.
Дайте мне
Воплотить, что полюбил в сей стране.
С Бонапартом совладал ваш народ,—
Горячо я убеждал,— ну и вот,
Пусть все пляшет, все поет, славя вас,
Пусть похожим на полет будет пляс!
Нет! — читают мне мораль.— Не остра ль
Эта тема? Дай сераль, пастораль,
Чтоб зипун не омрачил блеск торжеств!
— И покорно ты влачил этот крест!
— Нет! Влачил я этот крест и страдал
Так, что даже под арест угадал.
А ведь Пушкиным воспет я бывал,
Я, который сей балет создавал.
Очень жалко, что кино ваших дней
Было изобретено лишь поздней,
А не то бы: на, смотри наяву
На меня, на фонари, на Неву,
Где взрывался белый снег, серебрист,
Будто что ни человек — декабрист!
Где-то,
Может быть, во Мстере,
А быть может, в Хохломе
Толковали подмастерья —
Вот что было на уме:
Можно умереть сегодня,
Можно завтра умереть,
Можно умереть вчера —
Это все в руке гослодней,-
Но когда придет пора
Возвратиться с того света,
То выдерживают это
Лишь большие мастера!
Вижу:
Подымающийся выше все,
В словари толковые ты вносишься,
Чтобы все узнали, как ты пишешься,
Да и как при этом произносишься
Ты на разных языках по-разному,
Предан рассмотрению заглазному —
Подтверждаешься или оспариваешься
И с какими именами спариваешься.
Вот в каком котле ты, друг, вывариваешься!
На уста клеветнику ты грязному
Попадаешь и гуляке праздному,
И в душе твоей все руки шарящиеся
Ощущать уж невтерпеж становится,
Прежде чем бесспорно установится,
Как ты пишешься
И выговариваешься.
РАСТИТЕЛЬНИЦЫ КОС
ГРЯДУЩИЙ МАЙ
На поездах
С гремящими колесами
Не спекулянтки едут.
Честный труд
Дает им прибыль. Чем торгуют? Косами.
Выращивают их и продают.
О, эти данницы труда тяжелого!
Репейный корень осенью собрав,
Они его отваром моют головы,
И волосы растут быстрее трав.
Вот так.
Без всяких заклинаний знахарских,
А просто ремесло как ремесло.
И вслед за тем в столичных парикмахерских
В блестящую витрину под стекло
Коса-краса вмещается обиженно,
Тоскуя по родимой голове.
А труженица, коротко подстрижена,
Спешит взрастить еще одну иль две
Косы, чтоб чье-нибудь редковолосие
Прикрыли их узлы и вензеля.
И вновь репейный корень зреет к осени.
О, сказочная русская земля!
Все
Предметы
В эту ночь не те —
Все приметы, все цвета и звуки:
У берез белесых в темноте
Выросли космические руки.
Так и тянутся они в зенит,
Будто бы желая отмахнуться
Он
...Закладка в соц.сетях
