Жанр: Стихи
Стихотворения
...анья мои увенчались.
Людская мечта
Не вполне,
Но сбылась,
1970
Обыкновенное ненастье,
Но мы тревожимся,
И нам
Повсюду грезятся несчастья
И ужасы по временам.
И все как будто не на месте,
И небосвод столь мглисто сед,
Как будто нам
По сто, по двести,
А многим
И по триста
Лет.
ВОСПОМИНАНЬЕ
СТАРЫЙ ХУДОЖНИК
Юнец,
Недели две
Я в Ленинграде жил.
Купаючись в Неве,
Ее я переплыл.
Был верить я готов:
Бросают мне цветы
Девицы с высоты
Прославленных мостов.
Пусть всаднпк на коне
Увидит, кто плывет!
Был это я. А мне
Шел двадцать первый год.
Шатался я везде,
Музеи посетил,
И Тихонов в
Звезде
Стихи мои пустил.
Их встретили тепло,
Не зная, может быть,
Что в голову пришло
Неву мне переплыть.
Но сколько ни живу,
А помню я о том,
Как переплыл Неву
Году в двадцать шестом.
л
Жив и ныне
Художник, когда-то создавший обложку
К имажинистской
Коннице бурь
.
Нет, вы отмахиваться погодите немножко:
Мол, об умолкнувших не трубадурь!
И не отшатывайтесь с испугом,
А посмотрите, каким увлеченьем горя,
Пряничные подковы, подобные радужным дугам,
Выпекают на новых полотнах сегодня его пекаря!
Ну, конечно, и это уж прошлое,
Но настолько ярко окрашенное
Воспоминаний светом во мгле,
Что даже и сторожевая ушастая башня,
Будто живая,
Склонившись, прислушивается к земле.
Прислушивается к земле, точно к небу!
И как ты бровей своих, Время, ни хмурь,—
Вот вам посевы насущного хлеба
В поле, где мчалась
Конница бурь!
3.970
2С8
2С9
Столетье можно погодить,
Пусть правда выяснится позже!
И он потрогал шрам на коже,
Шрам этот тонок был, как нить.
НИТЬ
А почему
По вечерам,
Как все седые ветераны,
Рассказывая столь пространно
Про все, что было тут и там,
Ты, о участник старых драм,
Не говоришь про этот шрам?
Не хочешь трогать старой раны?
Слов подходящих не найдешь?..
— Бедняк пырнул меня со страха.
Ему сказали:
Уничтожь,
Не то тебе — топор и плаха!
Иди!
— и дали в руку нож.
Ну вот, он и пырнул с размаху,
Но шкуру этим не спасешь,—
Сам стал он вскоре кучкой праха.
Цена ему, конечно, грош,
Но ведь жива его вдова,
Да выросли теперь и дети.
Что ж им вредить? К чему слова?
Зачем воспоминанья эти!
Пусть думают, что их отец
Достоин рая, а не ада.
Невинных разбивать сердец
Без надобности не надо.
Да эти раны бередить,
Бывает, и себе дороже.
tike
БЫК ВОСПОМИНАНИЙ
ВДОХНОВЕНЬЕ
Где-то
Крикнул петел,
Дятел застучал,
Что-то им ответил, сонно замычал
В утреннем тумане, высунув язык,
Бык воспоминаний, крутолобый бык.
Это бык видений.
Подойду к нему
И без рассуждений за рога возьму:
Мол, хвостом помашем, ухом шевеля,
Да и перепашем памяти поля.
Луг воспоминаний
Глухо шелестит,
Плуг воспоминаний на лугу блестит.
Утренние пташки подымают крик,
Но ходить в упряжке не желает бык.
Пусть уж
Трактористы,
Сидя у руля,
Перепашут чисто памяти поля,
Чтоб с лицом эпохи слить природы лик.
А в чертополохе
Водит оком бык...
Бык воспоминаний, выйдя на луга,
Ворошит в тумане памяти стога.
f
Смерть
Хотела взять его за горло,
Опрокинуть наземь, придушить.
Он не мог ей это разрешить.
Он сказал:
— Не вовремя приперла!
Кое-что хочу еще свершить!
Тут-то он и принялся за дело —
Сразу вдохновенье овладело,
Потому что смерть его задела,
Понял он, что надобно спешить,
Все решать, что надобно решить!
Безмолвным когтем острого пера,
В них все слова я ставлю на места.
Все выразить пришла моя пора,
И совесть
Вдруг
Становится
Чиста!
СЛОВА
Слова!
Сова
И та способна вымолвить:
- Угу!
В рычанье льва
Услышать можно голос еетества.
У каждого
Свои права
В своем кругу —
И у кузнечика и у кита.
И только я
Ни слова не могу
Сказать порой, замкнув себе уста,
Совсем как лютому врагу,
Как будто только молча я не лгу.
Но
Неспроста
Хитрей
Зверей
И птиц,
Не то чтобы следами на снегу
Я испещряю белизну листа,
И от молчанья в письмена бегу
И, ощущая рыхлый дерн страниц
СТРОПТИВОСТЬ
ПОЗДНИЙ ВЕТЕР
А если
Нос мы вздернем
И ухмыльнемся черство,
Предупреждаю: с корнем я вырву непокорство!
И без раздумий, сразу строптивость тоже вырву
И в каменную вазу пересажу их мирно,
Как будто кактус вместе с колючей розой скверной.
Не будет лучшей мести! Поверь мне, способ верный.
Они расти не станут в добрососедстве. Тесно!
Засохнут и увянут. И ладно! И чудесно!
А коль в тебе оставить, так разрастутся очень.
Ну, не волнуйся!
Я ведь
Шучу. Мой гнев непрочен.
Еще
Глаза слипаются,
Вздремнуть еще не грех...
А ветер просыпается,
Пожалуй, позже всех.
Но днем он в зное прячется,
Скрывается, пока
Точней не обозначатся
Под вечер облака.
И лишь тогда бросается
На них во всю он мощь,
И сумрак потрясается
От молний через дождь.
На птице пух вздымается,
И на лисице мех...
Тот ветер унимается,
Пожалуй, позже всех!
ХРАНИТЕЛЬ ПОКОЯ
ДВЕ ТЕНИ
Гляжу я
На твои ресницы.
Сладок
Твой сон, как будто наведен порядок
Во всей Вселенной, будто нет загадок
В пожаре радуг, в жаре лихорадок.
Ты бед не чуешь и побед не чаешь.
А может быть, ты только обольщаешь
Себя такой мечтой, а мне вручаешь
Всю власть над всем, что вкруг тебя
Но, может быть, когда-нибудь приснится
И мне во сне, что я твоя ресница,
Которую сама не замечаешь!
теснится.
Две тени
За тобой летели,
Как бы охвачены борьбой.
— Смотри! — я закричал в смятенье.
Как две соперницы две тени,
Две тени мчатся за тобой! —
И как ты на меня ни сетуй,
И как ни топай ты ногой
И убедиться ни советуй,
Что тень одна от лампы этой,
А тень другая — от другой,
Но что бы там ты ни хотела
И что за пляску ни пляши,—
Две тени за тобой летело:
Одна казалась тенью тела,
Была другая —
Тень души.
Я ЗНАЮ, КАКОВА ЛЮБОВЬ
Отбрасывает кукол прочь
И гонит властною рукою
Твоих врагинь, твоих врагов.
Ты понял, что она такое?
Я знаю,
Какова Любовь!
Я знаю,
Какова Любовь.
Когда любовники возлягут
В альков среди ее цветов
Вкусить плодов ее и ягод,—
То это не всегда Любовь!
И что ты там ни обусловь,
Каких ты под любовный купол
Ни подымай колоколов,
Каких ни пой любовных слов,—
И это не всегда Любовь!
И если даже ты нащупал
Средь самых шелковых голов
Парчово-бархатистых кукол
Соболью бровь, как зверолов,—
То это тоже не Любовь!
И если ты не бархат гладил,
Но и с Железной Девой сладил
Хозяйкой внутренних шипов,—
То эю тоже не Любовь!
Ее ты имя не порочь!
Она,
Вся белая от гнева,
Железную ломает Деву,
Г ^"f
Букет
Валялся посреди стола.
Я видел: по цветку вечерняя пчела,
Как будто ничего и не подозревая,
Медлительно ползла, последний сок пила,
Заботливо верша текущие дела,
Как будто бы цвела
Действительность живая.
НУТРО ВЕЩЕЙ
В мире этом,
Я знаю, нет счета сокровищам,
Но весьма поучительно для очей
Заглянуть повнимательнее в нутро вещам,
Прямо в нутро вещей!
В бакалее и гастрономии
Это выражается в бестарной продаже
Бутылочного и ящичного нутра,
И это, конечно, всего знакомее —
Так сказать, экономия, вещь не хитра!
Но в салонах готового платья, шевелючись,
Возникает пушистая внутренность шуб
И пантеро-овечьих, и кроличъе-беличьих...
Вид ондатры и нутрии разве не люб?
И само собой ясно, внушает доверие
Древо-каменный мир сувениров, премудр,
И прельстительный внутренний мир парфюмерии,
Всевозможных лосьонов, и кремов, и пудр.
Но в салонах мебели
Пружинно-ватная,
Будто бы выпирающая из тела душа,
Внутренность кресельная и кроватная
Хорохорится: чем я не хороша?
И в каких-то лавчонках, где все перепуталось
И развалится, только пошевели,
Уцененных вещей престарелая внутренность
Внешний блеск свой стыдливо скрывает в пыли.
Но спроси:
Для чего это все обнаружилось?
Я охотно отвечу тебе:
Разбери,
Что за вещи величественны снаружи лишь,
А какие снаружи и изнутри!
ШАГОМЕР
Я в подарок получил шагомер,
Но воспользоваться им не сумел.
Не такой уж я в себя маловер:
Полагаюсь я на свой глазомер.
Но не ставлю я себя вам в пример,
Покупайте не скорбя шагомер,
Если нужно каждый шаг рассчитать
И характер только так воспитать.
ДЕТИ ПРИРОДЫ
Природа
Нам родная мать,
И мы ее, как дети, сердим,
И ухитряемся ломать
Мы все кругом со всем усердьем.
И, рассердив ее до слез,
Мы глаз своих не подымаем,
Но молнии за розги гроз
Мы шаловливо принимаем.
А вдруг иссякнет даже гнев
И вдруг на иждивенье к детям
Она захочет, одряхлев?
Что мы на это ей ответим?!
$
ПРИЗНАКИ НАРОДНОСТИ
Деревня,
Словно красна девица,
Зачем ты прячешь за деревьнда
Свои цветы, грибы, кореныща —
Все то, что никуда не денется!
Моя упрямая смиренница,
При исчислении доходности
Не разучилась ли ты скупости,
С которой следует овцу пасти
На шубу по твоей дородности,
При домовитости без жадности?
И не стесняйся в обиход ввести
Все то, что не теряет годности!
Не в праздничности, не в парадности,
Ни даже в склонности к обрядности,
А в истинной незаурядности
Твоей естественной нарядности
Я вижу признаки народности!
ЛИСЕНОК
Не то ребенок, а не то бесенок,
Из леса выйдя, преградил мне путь,
И это был малюсенький лисенок,
Меня не испугавшийся ничуть.
Он понимал, что я его не трону
Хотя бы потому, что так он мал,
Что это исключает оборону,—
Он все это прекрасно понимал!
Вот и глядел он на меня подобно
Тому, как дети на большого пса,
Присев на корточки, глядят беззлобно.
Но тут его окликнула лиса.
Он скрылся. В чаще что-то затрещало.
Должно быть, мать в норе, в лесном жилье,
Его учила, мучила, стращала
Рассказами о модных ателье.
ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА
Изобразительные средства,
Неисчислимо их богатство —
Внезапное добрососедство,
Свобода, равенство и братство.
И в необыденность земную
Неправды вовсе не внесу я,
Коль белым мелом тьму ночную
Я вам умело нарисую.
И сажей черною печною,
А если нужно — даже углем
Изображу вам полный зноя
День, озаренный солнцем круглым,
10 Л. Мартынов, т. 2
лики жизни
КАПЛЯ КРОВИ
Я шел
Своей дорогой,
Погружен
Во всяческие тягостные мысли.
Над миром тучи копоти нависли,
Как будто впрямь не раз он был сожжен.
Жестокость жизни,— думал я,— осмысли:
Любой ее источник заражен...
Но вижу вдруг:
Тропой мужичьих жен
Навстречу мне на грубом коромысле,
Изваянном посредством топора,
Живой воды два полные ведра
Она несет.
Два глаза, два бедра
Есть у нее, а также есть два лика,
Причем один из них, глядящий дико,
Она скрывает,
Дьявольски добра!
Инфузорно
Мы пылаем
И выпениваем в споре
Восклицанья, несть числа им,
Будто это капли в море.
Я хочу,
Чтоб крылось в слове
Столько пламенного жара,
Будто блещет капля крови,
Тяжелей земного шара.
10
Что в пламени отчаянных голов,
Весь опыт прошлого переработав,
Она рождалась, уйма крепких слов
И всяких необычных оборотов.
197Р
ЧИСТОТА
Да, Ленин был, конечно, трижды прав,
Борясь за чистоту свободной речи,
Чтоб каждый управдел, домоуправ
Не изголялся бы, ее калеча.
И надобно язык оберегать
Or всяких шкрабов, защищая школы,
Чтоб существительные не спрягать
И малодушно не склонять глаголы.
Все — истина, что Ленин говорил
О языке вельмож и бюрократов,
Но*, Революции язык, он был
Похож на голос громовых раскатов.
И не забыть, как говорил смутьян —
Рабочий, обращавшийся к крестьянам
В деревне, где рыдающий баян
Соперничал с классическим Бонном.
И в возбужденном клекоте котлов,
Чья ржавчина кровавой пахла баней,
Рождалась бездна необычных слов
И тех или иных иносказаний.
В жаргон великолепной матросни
Прибой морей бунтующих был впенен,
И не были пуристами они.
И не об этом сокрушался Ленин,
ВОЛЬНАЯ ПТИЦА
Что ты за птица?
Ты с ветки на ветку,
С розы на розу, с розги на розгу
Скачешь, как будто хочешь укрыться
В самую дальнюю клеточку мозга.
Клеточки,
Клетки и темные клети!
Всякие Римы, вторые и третьи,
Эти, которыми бредили предки.
Или же целые тысячелетья —
Это не больше, чем тысячелетни?
Но и огромные
Тысячелетни
В десятилетки должны превратиться,
Чтобы исчезли решетки и клетки,
Тьма теремов, громоздимых громоздко,-
Все, что тебя заставляло забиться
В самую дальнюю клеточку мозга,
Воображения вольная птица.
Еще шалят,
По-летнему одеты,
Без сандалет меж многолетних трав,
Несовершеннолетние поэты,
Пятидесятилетних осмеяв.
И, блеском поседения согреты,
Еще бредут тропой меж тучных нив
Семидесятилетние поэты,
Шестидесятилетних оценив.
Но ни в кого не брошу я ни камня,
Осенним солнцем до того согрет,
Что кажется, бывает иногда мне
Не только сто, а много тысяч лет!
ОБЛИК
Свой
Теремок он
Ремонтировал
И перестраивал, строитель,
И ненароком он вмонтировал
Свой облик в тихую обитель.
Обитель эта отжила давно,
Но облика не потеряла...
Конечно, строить так и надобно
Хоть из какого Матерьяла!
2S6
Решение
Уйти в монахи,
Забиться во святую щель
От хохота кнута и плахи-г
Вот смысл, вот истинная цель
Ухода в тихую обитель.
Но лишь переведешь ты дух,
Как снова, рясы теребитель, _
Жужжит,- ведь ты не слеп не гл"х.
Мир про свои мирские страхи,
Про колдовство и ведьмовство...
Решение уйти в монахи
Не упасет ни от чего!
ПРОРИЦАТЕЛЬ
О том, что будет, знаю я заране,
И все сбывается, что возглашу,
И столько брани за свое старанье
Переносил я и переношу.
И часто, малодушный, я грешу,
В уныние повергнут этой бранью,
И у богини Лживости прошу:
•— О, дай мне добрый дар перевиранья!
А то клянет меня народ честной,
Они кричат, что я всему виной,
Предсказывая горести, являюсь!
Но повернулась Ложь ко мне спиной,
И сам в ногах я у себя валяюсь,
Чтоб не сбылось предсказанное мной!
ЗАВЕТ ВЕРЛЕНА
Мне
На заре
Верлен приснился
И, чтобы сон мой объяснился,
Сказал мне русским языком:
— Поэзия — не что иное,
Как похождение шальное,
Когда ты крадешься, объятый
Передрассветным ветерком,
Чтоб мяты аромат и тмина —
Ничто не пролетело мимо.
Все остальное — писанина!
Скажи им русским языком!
Но не провозгласил еще
Некрасов, что за силища
Творения могучего,
Хотя и с ним несхожего,
Еще для мира божьего
Неявленного
Тютчева!
ЯВЛЕНЬЕ ТЮТЧЕВА
Когда
Твердят заученно
Чего-нибудь из Тютчева,
Я чую: мне поручено
Проникнуть в чувства Тютчева.,
Кому нужны стихи твои?
Не лаврами,
Не миртами,
А серой и селитрою —
Остывшим пахнет выстрелом
В лесу бумажно лиственном,
Где с Пушкиным покончено.
С тех пор,
Как с ним покончено,
Кому нужны стихи твои,
Звучащие утонченно!
Затучило, затучило...
Кто выступит за Тютчева?
Еще не грянул час его,
И острый глаз Некрасова
Средь сумрака зыбучего
Хотя и видит Тютчева,
СОО
новый костюм
БАЛЛАДА О ФЕДОРЕ ДОСТОЕВСКОМ
Красный жилет
Теофиля Готье,
Как и Петефи пастушечья шуба —•
Все это шито в одном ателье.
И хомяковский армяк щегольской,
И Маяковского желтая кофта —
Все это шито в одной мастерской.
И никому не пришло бы на ум,
Хмуро взглянув на толстовку Толстого,
Переодеть его
В новый костюм.
Невский
Остается просто Невским,
Отвергая переименованья.
Достоевский
Остается Достоевским,
Отвергая перетолкованья.
Быть бессмертным
Тяжкая повинность!
Бытие мыслителя один из
Самых фантастических романов!
•— Расскажите, милый Валиханов,—
Попросил Чокана Достоевский,—
Что теперь творится в Петербурге?
И сказал Чокан, на запад глянув:
— Друг мой,
Невский остается Невским,
Как и Достоевский Достоевским,
Даже если загнан к черту в турки!
Впрочем, был ли сей ответ столь резким?
Мне проконсультироваться не с кем,
Так ли точно средь степных курганов
Выразился славный Валиханов.
Но ведь Невский
Остается Невским,
Как и Достоевский Достоевским,
Точно так же, как и Валиханов,
Хоть и много разных великанов
И живых и всяких истуканов
За сто лет
Исчезло,
В Лету
Канув!
ДАР ВООБРАЖЕНЬЯ
Вы знаете,
Что значит быть поэтом,
Но молодым еще и с этой целью
Печататься по маленьким газетам
Без подписи, петитом, нонпарелью,
Быть репортером — и на том спасибо:
Ведь для стихов в газетах мало места!
Описывать открытие Турксиба,
Строительство совхозов Зернотреста,
Не спать ночей, торчать на телеграфе,
Затем засесть без всякого зазнайства
За оформленье автобиографий
Орденоносцев сельского хозяйства,
Не только правя знаки препинанья,
Но и цитируя постановленья...
И дерзко написать воспоминанья
Упорного борца за становленье
Советской власти, будто бы при этом
Ты сам участник каждого сраженья, —
Все потому,
Что, будучи поэтом,
Имеешь чудный
Дар воображенья!
Разве это незаметно?
Не кивайте, знаю сам:
Разве мыслимо от ветра
Не раздуться парусам,
И волнам над побережьем
В это время не плясать,
И ветвям под ветром свежим
Всей листвой не потрясать?
Это глупо, безрассудно!
И конечно, столь же трудно,
Как под ветром парусине
Неподвижно повисать,
Так всего невыносимей
Кисть не взять, не набросать:
Трепет листьев на осине,
Белый лайнер в небе синем,
Шелест птиц над головами --
Словом, все,
Чего словами
Не берешься
Описать.
то
МЫ С ТОБОЙ
Мы были
Точно свет с небес,
Но от себя не утаим:
Ослабевает интерес
К моим блистаньям и твоим.
А почему?
А потому,
Что, излучающие свет,
Мы оба озаряли тьму,
Которой нынче больше нет,
А почему?
А потому,
Что нашей милостью она
Рассеяна, озарена,
Хоть мы с тобой и не рассвет!
Разнообразными звонами полнятся небесные сферы,
Может быть, даже, в конце концов,
Ты услышишь с небес позывной колокольчик
Венеры,
Если ты записался в коллекционеры
Колокольчиков и бубенцов.
КОЛОКОЛЬЧИКИ И БУБЕНЦЫ
Лопнул
Царь-колокол,
А с ним и детская вера
В бога праотцев наших отцов,
Но появляются коллекционеры
И колокольчиков и бубенцов.
Вот они
За колокольчиком колокольчик
С дуг разукрашенных так и бренчат
Старую песенку бешеных троечек
Про ямщиков, ямщичих, ямщичат,
И откликаются с рытвин и кочек
Через ковыль, солончак,
И каракумчик, и каракольчик,
Да и каракульчак.
И забайкальчшш,
Шапочно шубны,
Через шаманство зимы,
Перекрывая шаманские бубны,
Мчатся, волнуя умы,
Неумолкаемо и дружелюбно
С Колы до Колымы.
СЕРДЦА
МУЧИТЕЛЬ ПТИЦ
Следует отрицать ли,
Что это не листики свешиваются с деревца,
А сами деревьица не скрывают от созерцателя
Свои хлорофилловые сердца.
Так и человеческое сердце всегда кому-нибудь отдано,
А если таится лишь для себя самого внутри,
То на что оно годно,
Черт побери!
Но, может быть, и у деревьев сердца
Не зеленые клейкие листики,
А что-то иное, таящееся внутри ствола, в глубине корней?
Не потому ли
Кустики-хлыстики
Хлещутся
Крон исполинских
Больней!
Не отпирайся! Это видел я,
Как, крадучись по кручам и лощинам
И всяким косогорам бытия,
К чему, зачем и по каким причинам
Ты изловил живого соловья,
И, ножиком оттяпав перочинным
И очинив — понятна мысль твоя! —•
Его перо ты сделал все чин чином.
Ты думал, что певучее перо,
К тому же и очинено остро,
Придаст твоим руладам благозвучье.
Ты так считал. Чернил извел ведро!
Что говорить, придумал ты хитро,
Но просчитался, песнопевца муча!
СЧЕТ СОЛНЦ
Сегодня
Светило дневное,
Садясь за Горелую Сечь,
Катило сиянье двойное —
Разъял его облачный меч.
Казалось, два солнца садилось,
Таким полыхало огнем,
Что даже и небо гордилось:
Два солнца садятся на нем!
И значит — одна не короче
Другой и не дольше ее,
Но сразу настанут две ночи,
Чтоб каждому снилось свое:
Тебе — что, за тучей скрываясь,
Садилось светило одно,
А мне — что не только их два есть,
А столько, что счесть не дано.
Лечу во времени,
Скрестивши на груди
Живые руки, жадно наблюдая
Лёт встречных тел,
И звездные дожди,
И все, что остается позади,
И все, что создается впереди.
Вот так лечу во времени,
Среди
Лучей и туч.
Затея не худая,
И не шепчу себе я:
— Погоди!
ПОСЛЕДНИЙ ВЗДОХ
За веком век за вехой ставит веху.
И вот одна из многих этих вех:
В Эпоху Вздохов осудили смех,
Сочли его звучанье за помеху
Во всех делах, за тяжкий смертный грех,
Но и на казнь он шел, как на потеху,
И, спрыгнув с плахи, обуял нас всех,
И все права мы возвратили смеху.
И вот в Эпоху Хохота, за гранью
Всех предыдущих злых былых эпох,
Безудержному предан осмеянью,
Дух испустив, последний замер вздох,
Но замер он подобно изваянью
Столь скорбному, что хохот вдруг заглох!
ПТИЦА НА ДЕРЕВЕ
На сосне,
Которая должна быть свалена и распилена,
Потому что стара,
Кто-то вырубил
Изображение филина
С помощью топора.
А быть может, это и не филин, а птица Сирин.
Она
С помощью топора
Щепокрылья свои растопырила:
Мол, ни пуха вам, ни пера!
А быть может,
Нет ни птицы Сирин, ни филина
И не с помощью топора
Получились естественные извилины,
Где морщинистой стала кора,
И мерцаньем костра это сходство усилено...
Воображенья игра.
И на это мы мастера!
ПРОШЛОЕ
БЕССИЛЬЕ СТАРИКОВ
О, Прошлое,
Снегами запорошенное!
Зачем и вновь ты грезишься, ответь?
И Прошлое,
Об этом ясно спрошенное,
Вдруг на дыбы восстало, как медведь.
Я выстрелил,
И пало, как подкошенное,
Оно, чтоб дикой кровью багроветь.
О, Прошлое,
Пожарами окрашенное, колючими стожарами украшенное,
Медвежья шуба, сброшенная с плеч,
Не ты ль висишь,
На вешалку повешенное, о, прошлое и грешное и бешеное!
Но можно ли тобою пренебречь?..
Да,
Это, разумеется,
Бесрилье!
Но, черт возьми, совсем не худо впасть
В. бессилье и отдать себя во власть
Бездействию, в бессилье хладной пылью
Рассеяться, в бессилье не украсть
Еще хоть гроздь из мира изобилья
Плодов земных, в бессилие пропасть
Бесследно иль, бессильно свесив крылья
Среди других бессильных мотыльков,
В эфире на булавке оказаться...
Бессилие рыча не огрызаться,
Как старый волк от молодых волков.
Бессилие бессильным оказаться —
Вот мощное бессилье
Стариков!
А, это ты,
В мечтах своих витатель,
Скрывающийся в эпос, словно в крепость",
Срывающийся в прозу, словно в пропасть,
Кидающийся в лирику, как в реку,
Не слыша ни ку-ку, ни кукареку!
Да, это я —
Эпох соприкасатель
В тоске по галактическому млеку,
Пером неутомимый потрясатель,
Бессонный предрассветный облетатель
Миров, которых надо человеку!
БЕЗБОЖНИЦА
Сегодня вечером, как дьявол,
Безбожнице я толковал,
Кто был Христос, кто Савл, кто Павел
И кто во храме торговал,
И многое еще иное,
Что атеистки не поймут,
Давно осмысленное мною,
А ей чужое, как талмуд.
Внимала речи о былом
Она, невинная, как ангел,
Который будто по рогам бил
Меня сияющим крылом.
КОРАБЛЬ
Пора бы наконец понять, пора,
Что с трезвой точки зрения моллюска
К моллюску присосавшийся корабль
Отчаянно тяжелая нагрузка,
И все, что ветер парусам тугим
Поет и плачет — для моллюсков тайна,
И очень часто так одно с другим
Соприкасается, и не случайно
Не видите заросший слизью киль
Вы, с клотиков, огни святого Эльма!
О, взор людской, дерзни, не обессиль
Все это вместе взять, а не отдельно!
ХМЕЛЬ СРАВНЕНИЙ
По небу
Будто с опозданъем,
Как и земные поезда,
Цистерны туч с глухим рыданьем
Летят, быть может, не туда,
А может быть, и не оттуда,
Откуда их, как благодать
Мы ждем от чуда и до чуда...
А может быть, и поздно ждать?
А может бить, я без рыданья
И вовсе яе цистерны туч
Несутся и без опозданья?
И ты сравненьями не мучь
Их и себя. Ведь не настолько
Воображением ты нищ,
Чтоб все и сравнивать лкшь только
С твореньем собственных ручищ!
Я. Мартынов, т. 2
Так, вопрошая меня,
Снова на пляж легла
Ночь,
Голубая дочь
Дня,
Рыжего от огня.
ГОРСТЬ ЗВЕЗД
Ночь,
Синяя дочь
Дня,
Рыжего от огня,
Ляжь
На остывший пляж.
Но полежи, да встань,
Вытянувшись во весь рост,
И с небосвода достань
Горсточку звезд,
И поднеси к фонарю —
Дай-ка я посмотрю,
.Что ты там загребла!
А!
Метеоритная пыль,
Всяческая зола,
Чуть не сгоревший дотла
Мусор, утиль.
*= А что тебе надо? Горсть
Солнц, потерявших скорость?
Кучу небесных тел?
Иль захотел, сердцем черств,
Чтоб воцарилась мгла?
УЗОРЫ НА БРЕВНАХ
БАЛЛАДА ОБ ИЛЬЕ РЕПИНЕ
На древних бревнах
Старых подмосковных,
Обоями не клеенных, светлиц
Я наконец определил цвет лиц
И тени ликов светских и церковных,
И меж хвостами всяческих жар-птиц
Увидел я изломы дуг надбровных
Носительниц вериг и власяниц,
Кривительниц тончайших уст бескровных,
А также и корявые сучки,
Что мы в глазах у ближних замечаем,
Но и при этом ясные зрачки
Родной, в которой мы души не чаем,
Страны моей, растущей, что ни день,
Над срубами старинных деревень.
Однажды
Попробовал Репин
Одно из полотен-громад
Подправить, и великолепен
Казался ему результат.
Но друг его вздрогнул всем телом,
Не в силах отчаянья скрыть,
И, Репина сплавив, успел он
Поправки прискорбные смыть.
А Репин был только намерен
Творенье подправить слегка
И в силах своих был уверен,
И не дрожала рука.
И дело не в дальтонизме,
А в том, что творенье творцом
Творится единожды в жизни:
Закончил — и дело с концом!
Ведь Репин, не стар и не слеп он,—
Кто кинет на гения тень? —
Взошел и на высшую степень,
На следующую ступень
Вступил, чтоб искусство возглавить
И новое чудо творить...
Лишь старого чувства подправить
Не мог он, не мог повторить.
И как ни стремимся упрямо,
А все же не можем мы вновь
Ни выстроить древнего храма,
Ни лить уж пролитую кровь.
И собственного произведенья,
Когда оно завершено,
...Закладка в соц.сетях
