Жанр: Стихи
Стихотворения
...пить, пока горяч.
— Подай-ка, кстати, сухарей.
Все выполнено.
Из дверей толмач выходит поскорей.
Толмач выходит поскорей, по снежной улице идет.
Вдруг видит: у штабных ворот толпа веселых писарей.
Они тяжелый ящик через ворота тащат,
А сзади в шубе волчьей чиновник злой и желчный
Бежит, крича тревожно:
— Эй! Легче! Осторожно!
На снег углом не опускай! —
...Промолвил тихо Увенькай:
— Что тащите вы, писаря?
— Подарок от государя.
— Какой?
561
— А видишь ли, убит
Один столичный житель,
Пиит, что всюду знаменит,
Прекрасный сочинитель.
И некого печатать там,
И потому отправлен к нам
Печатный новенький станок!
Понятно ли тебе, сынок? —
Хитро злословят писаря, между собою говоря;
— Ах, как я рад! Доволен ты?
— Уж отдохну теперь я!
— Гусиные до темноты
Скрипеть не будут перья,—
Циркуляры, формуляры, постановленья, уведомленья,
приказы, указы —
Все на станке теперь будем печатать!
Полковник допивает чай.
— Чего ты хочешь, Увенькай! Скажи скорее. Я спешу!
— Я вас о милости прошу.
s— Какую милость просишь ты?
— Хочу я изучить шрифты.
Я с русской грамотой знаком, с арабской грамотой
знаком, с китайской грамотой знаком.
Хочу работать за станком.
Печатанье мне любо книг. *
— Добро придумал, баловник!
Что ж! После школы каждый день в печатню будешь ты
ходить.
Учись, когда тебе не лень. Я разрешаю. Так и быть!
Позови ко мне правителя канцелярии —
Я отдам распоряжение, чтоб не забыть!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
— Работы много, друг, у нас, — сказал правитель
канцелярский.
Перепечатай сотню раз правительственный указ,
Да пожирней, указ-то царский!
И губернаторский приказ. Вон тот:
Бий-Чоп с ордой дикарской в степи ворует
атбасарской...
— Так точно. Слушаю я вас! —
Чиновник, кашляя, ворча, все ходит возле толмача.
— Ты молод. Потрудись и ночью.
А я устал. Вздремнуть не прочь я. —
И вот ушел.
Чадит свеча, и мышь, за шкапом шеборча,
Грызет бумаги грязной клочья.
Тоска. Работа без конца. Но пальцы гибки, руки ловки.
Хватают цепко за головки тяжелых литер из свинца.
Текст, подписи и заголовки.
Итак:
Мы, милостию божьей
. Приступим к делу.
Дальше как?
Вот, на мыслёте непохожий, попался в руки легкий знак.
Рцы. Рцы и надо! Эти строки с рцы начаты. Звучали так:
Редел на небе мрак глубокой...
Ну да! Редел на небе мрак...
О, Пушкин! Ночь еще темна. Еще темна над степью ночь.
(Есть баба в крепости одна. Полковница, собачья дочь.
|Из книги вырвала она последний лист, сказала — чист
!
[Пусть ночь я проведу без сна — восстановлю я этот лист!
|Я не забыл прекрасных строк. Звенят подобно серебру.
|Я отпечатаю листок и в книгу вклею поутру.
|Толмач трудился три часа, на окна и на дверь не глядя.
Светало. Искрилась роса.
1тиц зазвучали голоса.
[...Чиновник хитрый, как лиса, тут к толмачу подкрался
сзади
вдруг схватил за волоса.
— А ну-ка, дай мне, Увенькай,
1то отпечатал за ночь. Ну-ка!
Зыстрее оттиск мне подай!
М~Что такое? Вот так штука!
занемог, я спать прилег,
fe6e доверился я сдуру,
А ты печатаешь стишок...
Ты предъявлял его в цензуру?!
Ну, раб, с тебя мы спустим шкуру!
Зловеще звякнул ключ в замке.
Крича, бежит чиновник в город.
И мыслит Увенькай в тоске:
Теперь жестоко буду порот.
Ах, жизнь моя на волоске!
Но, впрочем, нет, не буду порот
.
Толмач рубаху быстро снял,
Перетянул бечевкой ворот, и рукава перевязал
Он тонким крепким ремешком.
— Рубашка! Сделайся мешком!
Все литеры возьму себе.
В мешок скачите,
а
и
б
,
В, г, д, е, ж, з, и, к —
Ложитесь все на дно мешка!
Фита и ижица и
я
,
И твердый знак, и мягкий знак...
Вся типография моя!
Давно бы надо сделать так.
Так надо сделать бы давно! —
И бросил он мешок в окно.
Весь день полковника жепа
Пытала:
— Где же Увенькай?
Твоя вина, твоя вина.
Мальчишку ты не распускай!
Наказан будет Увенькай, коль скоро он придет назад.
В свечной завод его отдай — пускай узнает, что за ад!
Еще чернильный есть завод, свечному тоже он под стать;
Пусть поработает там год. Мальчишку надо наказать!
Вот шубный есть еще завод,
А также фабрика сукна.
Пусть поработает там год!
— Довольно! Не учи, жена!
Сам знаю. •
Сумерки. Луна.
Полковник смотрит из окна
На Омск. За гарнизонным садом,
Где берег выгнулся речной,
Гнилым, горячим дышат смрадом
Заводы — шубный и свечной.
На юг, через солончаки, по направленью к Каратау
Идут сибирские стрелки, драгуны скачут1, казаки
С кайсаками чинить расправу.
Сверкают пики и штыки.
Все глубже в степь идут полки.
Видна из-за реки Сары вершина голубой горы,
А дальше —• розовые горы.
И офицеру офицер кричит:
— В горах среди пещер
Барантачи таятся, воры!
На берегу реки Сары,
Вблизи понтонных переправ,
Среди степных колючих трав,
Сегодня ставятся шатры.
И ходит около шатров
Подтянутый, как на параде,
Поручик отставной Петров — историограф при отряде.
— Скажите, прав я иль не прав? — спросил Петрова
юный лекарь.
— А? Что такое, друг аптекарь? Что вам угодно,
костоправ?
— Хочу спросить я — от Сары верст десять есть
'- до той горы?
Она насколько далека? —
Петров ответил свысока:
— Верст десять есть наверняка,
Коль ехать, а пешком идти —
Так верст сто двадцать есть пути! —
Добавил он, захохотав:
— Бунтовщиков в горах застав, суд
учиним мы
по уставу —
Одних кнутами исхлестав, других на дыбу, чтоб суставы
Хрустели б? Верно, костоправ?
Ведь вы потом любой сустав обратно вправите на славу! —
Ответил робко костоправ:
— Нетрудно вывихнуть сустав.
Нельзя на это сделать ставку...
От просвещения отстав,
Недаром вышли вы в отставку!
— Как так?
— А так.
Не палачей,
Иль, говоря грубее, катов,
А нужно в степи толмачей
Да просвещенных дипломатов.
Понятен смысл моих речей? Владычить нужно,
розгу спрятав!
— Э, лекарь! Все чудишь ты, брат.
Вознесся ввысь! Взыграл на лире!
Пойдем-ка лучше к штаб-квартире.
Там можно выпить, говорят.
— Вы ж пили, господин Петров.
— Хочу еще! —
И меж шатров
Они идут. А ковыли кругом трепещут у дороги.
И лекарь снова:
— Степь в тревоге!
А нынче к бунту привели
Весьма тяжелые налоги.
— Нет, лекарь! Порете вы чушь. Не приобыкли вы
к востоку.
— Помилуйте. Не палачу ж творить политику высоку!
Не государственный вы муж... И пьяны вы, Петров,
к тому ж!
— Что, милостивый государь? Свободомыслие
вы бросьте!
"— Идите прочь!
— А ну, ударь! Тебе я поломаю кости!
— Ого! Отведаешь ты трости!
— Под глаз получишь ты фонарь!
Звенят кузнечики в траве. Белеют лагеря шатры.
А у Петрова в голове гуляют винные пары.
— О! У меня прекрасный слух и голова есть на плечах.
56ft
| Учуял я мятежный дух в безумных лекарских речах!
Уфпел наш лекарь прошлый год в Ялуторовске побывать.
Не Зря Апостол там живет, Апостол учит бунтовать.
Якушкин там, и Пущин там. Злодеи это!
Целы дни
За Муравьевым по пятам разгуливают они.
Там весь мятежничий совет, еще крамола там жива!
Ентальцев пушечный лафет в завозне .прячет за дрова.
Я знаю, лекарь, ты злодей. Ты нахватался там идей!
Я донесу, уведомлю! — кричит поручик во хмелю.
С гор, как из каменной печи, дохнули ветры горячи.
А на степи озера блещут.
И в душном воздухе трепещут
Солоноватые лучи.
С солончаков идут смерчи.
— Забудь про лекаря, дружок! —
Сказал Петрову есаул.—
Вернемся в Омск на долгий срок.
[ Его возьмут под караул.
, а пока что развлеченье
[ Устроить я тебе хочу —
Артиллерийское ученье,
\ Пальбу из пушек по смерчу!
Раздался первой пушки гром,
; И смерч, пронизанный ядром,
[ Горячую обрушил пыль
В трепещущий степной ковыль.
[И выстрел делают второй.
[Поплыла над рекой Сарой
[ Пыжей воспламененных гарь.
— Пошто ж промазал ты, пушкарь!
[Смерч убегает невредим,
[Пороховой клубится дым.
— А ну-ка, раз еще ударь!
Они палят. А с дальних гор, от^смеха прикусив губу,
Лихой джигит глядит в упор на пушечную стрельбу
через подзорную трубу.
Приобретенная в Китае труба имеет золотая
драконовидную резьбу.
С гор, как из каменной печи, дохнули ветры горячи.
А на степи озера блещут.
И в душном воздухе трепещут
Солоноватые лучи.
Скачи, беглец, на юг скачи!
В степях рождаются смерчи.
Вихрь налетит — темно в глазах.
Скачи сквозь вихрь, скачи, казах!
Приедешь ты в мятежный стан
На склоны гор в гнездо туманов.
— Эй! Уметис, эй, друг Тайман,
Где вы? Мятежных много станов...
— А ты откуда, мальчуган?
— Моя поклажа тяжела:
В тяешке Tpenenryf у седла
Шесть тысяч из свинца литых
Тяжелых букв. Тут весь алфавит!
Теперь полковник не расставит
Ни точек, ни запятых!
Постановленье и приказ,
Уведомленье и указ
Они не наберут сейчас.
Все буквы здесь. У нас! У нас!
— Ого!
Вот это — баранта!
Их канцелярия пуста.
Бездействует станок печатный.
А эти буквы из свинца
Взамен курьера и гонца
Мы скоро пустим в путь обратный!
Из букв рождаются слова,
Из слов рождается молва.
Но что молва?
В Баян-Ауле оружье нужно, а не речь.
Мы эти буквы бросим в печь,
И буквы превратятся в пули.
Стоит в горах Баян-Аул.
Оттуда слышен смутный гул — мятежники шумят в ауле.
— Переливайте буквы в пули! Переливайте буквы
в пули!
— Где гость-толмач?
— Толмач уснул.
— Ты отдохнул ли, Увенькай?
— Я отдохнул.
— Тогда вставай!
Мы просим, с нами побеседуй, о городе Омбы поведай.
Что нового там есть, в Омбы?
Казахские там есть рабы в крепости на Оми?
Их много ль?
Торговать людьми,
Мы слышали, давным-давно правительством запрещено.
Но ведь торгуют все равно!
— Скажи, почем в Омбы сукно? Там можно ли купить
сукна?
— Мы не бывали там давно:
Война!
Война!
Наточены клинки, и приготовлены арканы.
Из юрт выходят старики — седобородые бояны.
Поют. И песнь у них одна:
Война.
День зноен был. Ночь - холодна.
Так водится в краю степном.
Над скалами встает луна.
Но нет! Не побороть тоски.
Увы! Не побороть тоски, не залечить сердечной раны.
Ну, погодите, старики, седобородые бояны!
Недаром в школе толмачей учился Увенькай три года,
Недаром он не спал ночей...
Постиг искусство перевода.
Был раб. Теперь пришла свобода!
О, русский! Я тебя люблю. Ты слышишь, о тебе скорблю!
Я, упиваясь гордой речью, ее созвучья уловлю
И на восточные наречья переведу все, что люблю.
Я песнь твою переведу,
В большую, в малую орду с твоими песнями пойду.
Идет война. Но с кем она?
Тот, кто свободу, вольность славил, —
Тот не сказал нам о войне.
Кузнец воинственный в огне
Свинцовый тяжкий шрифт расплавил.
Постановленье и приказ они не наберут сейчас.
Все буквы здесь. Они у нас!
Бездействует станок печатный.
Все эти буквы из свинца мы скоро пустим в путь
обратный!
А песни вольного певца — из серебра, не из свинца...
В ущельях рокот барабана. Зловещий блеск ружейных
ДУЛ,
Но песни вольного бояна услышишь ты, Баян-Аул!
1935-1936
РАССКАЗ О РУССКОМ ИНЖЕНЕРЕ
В центре города Знойного, в Александровском сквере,
Храм огромный стоит.
В высочайшие двери
Мог бы, крылья раскинув, влететь небожитель.
Свод просторен, широк. Постарался строитель!
Похоронен он тут же, поблизости храма;
Беспокойные руки скрестил он упрямо
На широкой груди, чтоб вовек не разжать их;
Он ни в чьих не нуждается рукопожатьях.
. Это было во дни Александра Второго.
Над пустынями полымя плыло багрово.
Шло к востоку российское войско. И вскоре
Вышло к стенам Хивы, за Аральское море,
И грозило Коканду из Южи©й Сибири.
...Деревянное зданье, крупнейшее в мире,
Победители, в память законченным войнам,
Вознамерились выстроить в городе Звойном.
Инженер из столицы явился весною.
Прибыл он не один,— с молодою женою,
И, оставив жену на заезжей квартире,
Едет сам инженер в голубом вицмундире
К старику генерал-губернатору прямо.
Происходит беседа по поводу храма:
— Деревянным то здание будет недаром,—
Здесь подвержена местность подземным ударам.
Рухнет каменный свод.
По усдовьям природы
Здесь гораздо надежней древесные своды.—
И. сказал генерал: — Принимайтесь за дело,
Чтобы церковь крестами за тучи задела.
Воссияет сей крест на востоке и юге...
До свиданья. Поклон передайте супруге!
За работу он взялся. И года в четыре
Деревянное зданье, крупнейшее в мире,
Деревянный собор, величайший на свете,
Он воздвиг.
И жена располнела.
И дети
Появляются в доме. Их нынче уж двое,
И резвятся они, золотые от зноя.
Мальчик с саблей в ручонках, в казачьей папахе,
JIpxo ездит по дворику на черепахе.
Длится теплое, светлое южное лето.
В сарафан из китайского шелка одета,
Белокурая дочка идет горделиво
По аллеям садочка. Там яблоки, сливы
Ей денщик преподносит. Зовут его Ванька.
Он и повар, и дворник, и детская нянька,
И к тому ж обладает тончайшим он слухом.
Он туземцами прозван
Внимательным ухом
.
Все способен Иван разузнать на базаре:
Как дела в Фергане, что творится в Кашгаре,
Знает горы, где снег даже летом пе тает,
Знает степь, где воды и зимой не хватает...
Нет житья без воды кочевому народу!
...И сказал инженер: — Мы добудем им воду!
Впереди экспедиции гнали баранов.
По широкой тропе меж песчаных барханов
Мясо, блея, бежало на собственных ножках,
И соленая пыль оседала на рожках.
А вода, пленена в преогромных посудах,
В путь пошла, холодна, позади на верблюдах.
Пересекли пустыню, в аулы приходят,
Держит речь инженер, а денщик переводит.
Говорит инженер: — Господа аксакалы!
Мы в безводной пустыне пророем каналы.
Вам понятно? Пророем большие канавы!
Их устроим для славы Российской державы.
Будет много воды, сейте рис и пшеницу,
Пусть никто не идет кочевать за границу! —
...Чтоб никто не ушел кочевать за границу,
Инженер рапорта направляет в столицу,
Излагает мечтания пылкие эти,
Прилагает чертеж оросительной сети.
...Но закончился замысел тот неудачей —
Был ответ:
Вы не справитесь с этой задачей.
Инородцы немирны и любят безделье,
И едва ль они примутся за земледелье.
Посему, инженер молодой и горячий,
Потрудитесь вы госпиталь строить казачий,
Чтоб, в карательных кто пострадает походах,
В госпитальной палате обрел себе отдых!
Не хватало железа, кирпич воровали.
Где-то слышал денщик, что стекло продавали
Неизвестные люди кому-то за складом.
Инженер к губернатору ездил с докладом.
Не застал генерала.
В то ясное лето
В город Знойный приехала оперетта.
В силу этих причин старику генералу
От утра до утра было хлопот немало:
Он устроил катанье актрис на верблюдах,
Звал на ловлю форели в горных запрудах,
И тончайшими блюдами кухни джюнгарской
Всех певиц угощал он со щедростью царской.
А строитель писал рапорта и доклады...
Толк какой! Пустовали по-прежнему склады.
Но однажды явился военный чиновник.
Он сказал: — Да, я знаю, кто бедам виновник!
Виноваты не вы. Но случились просчеты.
Не вполне оправдалися наши расчеты,
Потому и в снабжении нету порядка.
Возводимое нами строение шатко!
Подпишитесь, пожалуйста, под донесеньем,
Что постройка разрушена землетрясеньем! —•
Отвечал инженер: — Нет, заведомо стожки
Возводимые мною древесны постройки!
То, что строго, едва лж разрушит стихия.
Знайте, сударь, что шутки со мною плохие!
Возвратился домой и жене говорит он:
•— Был сегодня мной гнев величайший испытан.
Мне известно, кто вор! Воровал не подрядчик.
Явно вижу теперь я, кто вору потатчик!
О! Не только брильянты милы для певичек,—•
Впрок для них и стекло, и казенный кирпичик.
К их ногам недостроенный госпиталь бросим,
А потом преспокойно в столицу доносим:
Что построено было в сезоне весеннем,
То разрушено к осени землетрясеньем!
Неужель, интенданты, вы так небогаты,
Что воруете ныне гроши у солдата?
Нет, друзья сослуживцы! Нет, так не годится!..
И за письменный стол он тотчас же садится,
Что-то пишет и пишет весь день неустанно,
А под вечер кричит: — Позовите Ивана! —
Но Ивана нет дома.
Несчастье с Иваном:
В кабаке он повздорил, напился он пьяным,
И его, в наказанье за дерзость и пьянство,
Повели почему-то в подвал интендантства.
Офицеры явились сюда со спектакля.
Вот засунута в горло Иваново пакля,
Денщика интенданты пинают, ругают,
А потом огнестрельным оружьем пугают.
Говорят: — Эх ты, Ванька! Ты тюха-пентюха,
Слишком острый язык, слишком длинное ухо,
С инженером ты ездил смущать инородцев,
Вам, мол, надо каналов да новых колодцев!
В бунтовские проделки, денщик, ты замешан.
Коль не будешь расстрелян, так будешь повешен! -
Тут взмолился Иван: — Отпустите, простите!
Не казните! И жизни моей не губите!
— Не погубим, коль будешь во всем ты покорен,
Коли нам иссык-кульский добудешь ты корень! -
...Не имеет он запаха, вкуса и цвета,
Корешок иссык-кульский. Но каждое лето
Добывают его каракольские люди
И хранят осторожно в стеклянной посуде.
Если дать ту приправу в еде иль в напитке,
Сохнет враг, подвергаемый медленной пытке.
Врач сказал: — Непонятны мне эти припадки,
Что-то вроде тропической лихорадки.
Господин инженер! Не вставайте вы с койки.
Подождут возводимые вами постройки.—
А больному все хуже становится. Бредит,
Повторяет он часто:
Кто едет? Кто едет?
Ревизор это мчится. Он скачет на тройке.
Послан он для ревизии нашей постройки.
Что ж, начните ревизию! Сделайте милость.
Ах, исчезла! Сквозь землю она провалилась.
Провалилась сквозь землю курьерская тройка,
Провалилась сквозь землю вся наша постройка!
Значит, должно теперь подписать донесенье,
Что постройку разрушило землетрясенье?
...Тихо в доме. Прохладно в покинутой детской.
Сын давно в Оренбурге. Он в корпус кадетский
Принят нынче. И с лета туда он направлен.
Дочь сдана в пансион. А отец их — отравлен.
Раз остался денщик при больном. Он дежурит,
Сидя возле дверей. Хмуро трубку он курит.
Он сидит, все вздыхая, о чем-то тоскуя,
И внезапно он исповедь слышит такую:
— Государи мои! Не был я легкомыслен.
Я к военному ведомству с детства причислен.
Верьте, некогда было резвиться на воле,
Б кантонистской, в суровой учился я школе.
Говорю вам — не нянчились много со мною!
Знайте: я, инженер ваш, воспитан казною.
И казна — утверждаю — довольно богата!
Ей постыдно гроши воровать у солдата.
Жажда, жажда томит!
В окна смотрят калмыки,
Говорят:
Обманул! Не провел ты арыки!
Умеревши, и то не найду я покоя —
В деревянном соборе деревянной рукою
Пригрозит инвалид, искалеченный воин,
Спросит он:
Где же гошпиталь? Что ж
не достроен?*
Тут поднялся денщик. И, как дикая кошка,
Он усы ощетинил и прыгнул в окошко.
Не посмел проводить инженера к могиле!
...Денщика-дезертира заочно судили.
И была коротка с дезертиром расправа:
Был изъят он из списков живого состава,
Как без вести пропавший в горах Алатава,
Где клокочет под почвой кипящая лава.
ТОБОЛЬСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ
Соймонов тосковал с утра,— во сне увидел он Петра.
Царь дал понюхать табаку, но усмехнулся, говоря:
— Просыплешь, рваная ноздря! —
Сон вызвал острую тоску.
Март.
Отступили холода.
Но вьюги вьют.
До самых крыш в сугробах тонут города —
Тобольск, Ялуторовск, Тавда.
А через месяц, поглядишь, пойдет и вешняя вода.
...Соймонов едет на Иртыш, дабы измерить толщу льда.
— Потопит нынче, говоришь? — кричит он кучеру.
А тот:
— Уж обязательно зальет! Отменно неспокойный год!
У прорубей шумит бабье.
Полощут грубое белье из домотканого холста.
...Вода иртышская желта,
Как будто мылись в ней калмык,
Монгол, джюнгарец, кашкарлык,
Китаец и каракиргиз,
19 Л Мартынов, т 2
И все течет к Тобольску вниз.
Зрит Азия из прорубей.
— Пет, не затопит. Не робей! — Соймонов кучеру
шеппул,
Осколок льда легонько пнул, румяной бабе подмигнул,
— Ты, тетка, кланяться оставь!
На лед корзиночку поставь да расскажи: мутна вода? —"
А бабы хором:
— Ох, беда! —
Тут вышла женка молода, собою очень хороша,
Да прямо на колени бух посередине Иртыша
Перед Соймоновым на снег,
Как будто ноги кто подсек:
— Спаси девиц и молодух! Старух спаси!
Година злая на Руси!
С полуденных-то линий, знать, орда встает на нас опять.
Беда! Так было и всегда. Идет вода, за ней — орда!
С трудом преодолевши гнев, Соймонов молвит, покраснев:
— Ты! Встань. Какая там орда?
— На пограничны города орда задумала напасть,
Нас взять под басурманску власть! —
Вскричал Соймонов:
— Враки! Чушь! Кто нашептал тебе? Твой муж?
— Не муж! Матросы на суднах.
— Так о подобных шептунах мне доносите в тот же
час,
Не то казнити буду вас! —
Передразнил:
— Орда
! Орда
! Нам ли бояться дикарей? —
Но бабы снова:
— Ох, беда! Пускай бы наш архиерей служил молебен
поскорей!
Крут взвоз.
—
Орда
! А что — орда? С ордою справимся всегда.
Вот как бы не пришла беда теперь с другого к нам угла.
С гнилого не пришла б угла, с норд-веста. Вот что, господа!
Метель.
Архиерейский дом чуть виден в сумраке седом.
— К архиерею?
— Нет! Отстань! Зачем к нему в такую рань ..
— Назад прикажете? Домой? —
Соймонов:
— Вот что, милый мой! Ты поезжай себе домой,
А я назад вернусь пешком. Пройдусь я, братец,
бережком. —
Такой ответ не нов. Знаком.
.Бормочет кучер со смешком:
— Он на свидание с дружком поплелся, губернатор
наш.
Придет же в ум такая блажь— затеял дружбу с мужиком.
Есть дом поблизости реки. Над крышей — пестрые коньки.
В том доме, около реки, живут лихие ямщики.
Не разбитные кучера, красавцы с барского двора,
А ямщики!
Совсем простые мужики, природные тоболяки живут
в хоромах у реки.
Тут ям. Тут кони горячи.
Тут конской запахом мочи пропитан ноздреватый снег.
Вот бородатый человек на вилы поднял пласт назьма.
Остановившись у ворот, Соймонов сумрачно зовет:
— Здорово, господин Кузьма!
Заходят вместе на крыльцо. А кто там смотрит из окна?
Довольно милое лицо. Голубоока и нежна.
— Кузьма! Не скажешь, кто она?
— Она? Ильюшкина жена.
— Так что ж он прячет? Сколько раз я, милые, бывал
у вас,
А не видал его жены. Вы показать ее должны.
— Скромна! — ответствует Кузьма.
Соймонов входит в хорома. Вздохнув, садится на скамью.
— Ну, ладно! Позови Илью.—
Покой в хороме. Образа.
Великомучениц глаза огромные глядят с икон.
19*
Кругом икон со всех сторон сияние цветных лампад,
А ниже, выстроены в ряд, на полках книжицы стоят.
Их много. До четырехсот. Иные взяты в переплет, иные
трепаны весьма.
Те книги приобрел Кузьма.
По математике труды, определители руды... Да многое
найдется тут.
Ночами между книжных груд Кузьма таится, бородат.
Сидит, следит, что пишет брат. Немало трудится Илья.
Необычайная семья. Сыны простого мужичья, а грамотней
иных господ.
— Ну, где ж Илья?
— Сейчас придет!
Илья не так могуч, как брат.
Он несколько сутуловат, глаза печальней и темней...
— Илья! Оставь своих коней.
Побудь-ка с нами, свет Илья! Готова рукопись твоя?
Хочу я поглядеть, когда была высокая вода.
— Сие узнаем без труда! —
Довольно рукопись толста.
Сто девяносто два листа в ней переписано уже.
Рука, привычная к вожже и к сыромятному кнуту,
псторню писала ту.
Перо по белому листу вела ямщицкая рука.
Тут начато издалека: есть родословия Ермака .
И о прибытье россиян на Ледовитый океан,
И о добыче серебра и золота из горных недр;
Указы царского двора, который на угрозы щедр;
И о восточных есть послах, и о звериных промыслах,
А вот и о разлитье вод.
— Вот видишь, тысяча семьсот семнадцатый помечен
год.
Неужто нынче так зальет? —
Соймонов молвит, помолчав:
— Иртыш могуч и величав! Стихию трудно
побеждать...
Из Омска надо ожидать Фрауэндорфа в эту ночь:
Он едет, чтобы нам помочь,
— Фрауэндорфа? Ждете?
— Да. Он скажет, высока ль вода.
Начальник крепости степной — Карл Львович —
человек чудной,
Но все же он сообразит — грозит беда или не грозит.
Он нам ответит без труда, насколько высока вода там,
на верховиях реки.
...Ну, до свиданья, ямщики! Будь здрав, Кузьма!
Будь здрав, Илья!
Занятна рукопись твоя. Пиши и впредь — вот мой
совет! —
Но тут вздохнул Илья в ответ!
— Эх, губернатор, сударь мой!
Позвольте отвезти домой сейчас на собственном копе.
Скажу кой-что наедине.
Несутся кони по реке. Чуть виден город вдалеке.
К Соймонову оборотясь, заговорил ямщик в тоске:
— Я, генерал, хочу бросать сибпрску летопись дисать!
— А почему?
— Не говорил я никому, тебе скажу я одному...
Пойми, Соймонов-господин. Ты мудр! Ты дожил до седин.
Терпел ты лютую беду. С тобой я душу отведу!
Премудрый звездочет — монах живет в монастыре у нас.
Он о старинных временах рассказывал мне много раз.
Но что монашеский рассказ!
Толкую с духами! Во сне они являются ко мне.
Мерещатся мне все, о ком я размышляю.
С Ермаком
Беседовал я глаз на глаз, да и с Кучумом в тот же час.
С обоими теперь знаком!
Являются мне казаки, дьяки, бояре, мужики...
Мне все одно — что раб, что князь,—
Мне все толкуют, не таясь,
Чтоб знал их повесть я один — Ильюшка, Черепанов сын.
Ермак мне гово
...Закладка в соц.сетях
