Жанр: Стихи
Стихотворения
...Как собственного происхожденья
Исправить нам не дано!
Но это лишь рассужденья
И правит художник-простак
Законченные произведенья...
Случилось и с Репжнвт так,
Хоть, впрочем, взялся он недаром
За кисти: творенье его
Поранил безумец ударом
Тупого ножа своего!
1971
ХОД ВРЕМЕН
Медленно
Течет ночное время,
Будто много сотен лет назад
Жизнь свою хотят продлить в гареме
Не одна, а сто Шехерезад.
Медленно
Летит снаряд из пушки,
Медленно к весне летат сжаарцы,
Медленно старинные избушки
Превращаются в дворцы.
Медленно
Среди небесной сферы, —
Не упомнишь, как их там зоаут! —
"'Лунники,
Аполло
,
Маринеры
По кривым путям своим нлывут.
Медленно
Из бреда киностудий
Образ выявляется живой.
Медленно теряют люди
Все еще звериный облик свой.
Это
Как замедленная съемка
Исторической картины той,
Что в глазах наивного потомка
Совершалась
С должной быстротой!
ГАЗЕТНАЯ ТЕМА
Газетных тем
В стихах мне не простят,
Но не нотаций жду и не оваций,
И пет поблизости ни муз, ни граций,
Лишь на антеннах ласточки гостят,
И листья, как газеты, шелестят,
И слышен писк каких-то дальних раций,
И ясно все без всяких иллюстраций:
В природе вновь какой-то перепад.
И ночь. И снова ветрено и сыро.
И вихри так сшибаются с листвой,
Как будто бы над самой головой
Плывет не лайнер в бездне буревой,
А мечется, как смуглый ангел мира,
Индира Ганди в шубке меховой.
19П
ТАЙНЫЙ ДРУГ
Ты, мой друг,
На одной из бушующих рек
Мне, тонувшему, бросил спасательный круг,
Чтобы выбрался я на спасительный брег,
Одинок, никого не увидев вокруг
Потому, что моих благодарственных рук
Постеснялся, неласковый ты человек!
В СОЛНЕЧНЫХ ЛУЧАХ
В солнечных лучах
Тает безвозвратно
Все, что так понятно
В полночь, при свечах.
И наоборот,
По ночам прочесть ли
Повесть полдня, если
Дрема не берет!
Но к тому и гнем!..
И хочу помочь я
Видеть ясно ночью
То, что явно днем.
Чтоб в любой норе
Стало громогласным
Все, что будет ясным
Утром, на заре!
ВООБРАЗИТЬ СЕБЯ СОЗВЕЗДЬЕМ
В кромешной тьме
Студеной ночки
Мерцают звезды-одиночки:
— А что там прятаться за тучкой?
Столпиться бы
Могучей кучкой!
И дикий вихрь летит с известьем:
— Решили
Звезды-одиночки
Вообразить себя
Созвездьем!
ЗЕМНАЯ НОША
Пронзят
Меня лучами,
И в свете их огня
Вдруг крылья за плечами
Увидят у меня,
Но не заметят ношу,
Которую тащу
И никогда не сброшу:
Она
Мне
По плечу!
Со смерти
Все и начинается,
И выясняется тогда,
Кто дружен с кем,
Кто с кем не знается
И кем земля твоя горда.
И все яснее освещается,
Кто — прав, кто — прах,
Кто — раб, кто — знать...
А если смертью все кончается,
То нечего и начинать!
БУДНИЧНОСТЬ
О, Будничность
Мудрее мудреца!
Она и помечтать не в состоянье.
Я шел, как в фантастическом романе,
А Будничность стояла у крыльца,
И я сказал ей:
— Обрати вниманье:
Гуляют в космосе два храбреца,
Топча ногами лунное сиянье.
Но Будничность не подняла лица:
— А что смотреть? Отсюда их не видно!
— Нет! Видно их! — я закричал бесстыдно.
Но Будничность ответила:
— Ясней
Покажут на экранах их поздней.
И, как бы это ни было обидно,
Была права. Не стал я спорить с ней.
РОМАНТИЧЕСКИЕ ТЕНИ
Романтические тени
В пелеринах, в длинных-длинных юбках.
Зимний вихрь, не тычься им в колени,
Утони в их колокольных шубках,
Чьи подолы в нежной снежной пене.
Романтические тени —
Шали с бахромами, как в
Романе
,
Драгоценные каменья...
И в пельменной, заказав пельмени,
Требуется новое уменье
Восседать на стульчиках-обрубках.
Мед и брага в длинных винных кубках.
Романтические тени!
И, конечно, дело не в уступках
Строгому общественному мнению,
Вкусу прадедов, но тем не менее
О каком уж толковать модерне!
Романтические тени!
Даже просто в метрополитене
Стелются классические тени
По утрам еще неимоверней,
Чем бывают тени
В час вечерний.
ОДНОФАМИЛЬЦЫ
Когда Ульяновы за стол садятся
Большим семейством в праздничные дни,
Они своей фамилией гордятся:
Ульяновы в деревне лишь одни!
И пусть все больше множится родни,
Пусть новые Ульяновы родятся,
Они стране Советов пригодятся,
Останутся, наверно, не в тени,
И пусть она наивна, эта гордость,
Но дивна убеждений этих твердость -*•
Пусть знают дочь-невеста, сын-жених,
Что род их не совсем обыкновенен.
И задушевно родственен им Ленин,
Ульяновым оставшийся для них!
Обыденность,
В глазах твоих страданье,
Непонимание, блеск слезной влаги.
Ты, в этом добром образе дворняги,
По изменившемуся Мирозданью
И по его задворкам гибло рыщешь
И конуры себе напрасно ищешь,
Чтоб на цепь сесть, еще никак не веря,
Что нету этой конуры у двери.
А Непредвиденность — другое дело!
Ошейника вовек бы не надела
Такая львица, ярая тигрица.
Не даст она захлопнуться, закрыться
Каким угодно клеткам, и нередки
Такие случаи, что взмахом гривы
Она в котельных вызывает взрывы
И потрясает лестничные клетки.
* *
Я не дивлюсь,
Что груды лома
Мне за скульптуру выдают —
Как темный памятник былому,
Обломки ржавые встают,
Как отзвук бывших потрясений,
Как храма рухнувшего тень...
Но за осенним — и весенний
Когда-нибудь наступит день,
И мы во что бы то ни стало
Должны переступить черту,
Чтоб не зловещий прах металла
Являл собой нам красоту,
А для творений небывалых
Был новый найден матерьял,
Чтоб скульптор будущий ковал их,
Паял, ваял,
Вздымал, взвивал!
ЭШИР
Я был
В эфире.
Там игра на лире,
Но чем она кончается — известно!
В эфире тесно,
Бесконечно тесно...
Там стонут струны, стянутые туго,
И вышибают игроки друг друга
Щелчками, кулаками и локтями
Во мгле, где звезды сыплются горстями,
Похожи на разменную монету.
Я говорю:
В эфире нету мира,
Да и эфира никакого нету
И не было.
С его благоговейным
Дыханием отвергнут он Эйнштейном.
КОРОЛЬ
Вы знаете, что в Омске жил король,
Король писателей — Антон Сорокин,
И пламенно играл он эту роль,
И были помыслы его высоки.
Сам выйдя из купеческой семьи,
Он издавна боролся с капиталом
И манифесты выпускал свои,
И колчаковских бардов обличал он.
Колчак хотел его арестовать,
Но не успел...
О призраки былого!
Я начал у Сорокина бывать
В компании Уфимцева, Жезлова,
Шебалина, а также и других
Художников, артистов и поэтов
Году в двадцатом.
Гром войны затих,
Восстановилась власть Советов,
Но, не ценя спокойствия ни в грош,
Антон Сорокин собирал, неистов,
Вокруг себя шальную молодежь —
Мечтателей, фантастов, футуристов,
И нос куда не надо он совал;
Все так же полупризнан, как и прежде,
По-прежнему писал и рисовал,
По-прежнему неряшлив был в одежде,
И счетоводом, как и встарь, служил
Он в управленье железнодорожном.
И с королем, конечно, я дружил,
Но попрекать его считал возможным,
Что он жену свою не бережет
И на изданье книг не шлет заявки,
И всяким графоманам выдает
О гениальности пустые справки.
И как-то раз, ему за что-то мстя,
А именно за что, увы, не помню,
Но написал я, у него гостя,
Стих едкий. Вот чю в голову пришло мне:
На кухне чад,
На окнах лед,
А на стене часы остановились.
Антон Сорокин,
Что вас ждет?
Антон Сорокин, вы остановились!
А он сказал:
— Признанье ждет меня,
А не судьба какая-то иная.—
Отчетливо я это вспоминаю,
Как он сказал, спокойствие храня:
Признанье ждет меня!
И скорбь и боль —
Все было тут, хоть и ошибся в сроке
Он, памфлетист, художник и король
Писательский, Антон Сорокин!
Управление
По обеспечению
Безопасности кораблевождения
В устьях рек и у берегов Сибири
,
КАПИТАНЫ УБЕКО
Капитаны Убекосибири,
Вы, наверно, меня позабыли:
Миновало полвека!
Капитаны Убеко,
За снежной пустыней
Вы в море качались
На суденышках
Орлик
и
Илей
И оттуда потом возвращались
Зимовать в глубину континента,
В мир землистости плоской,
По фарватерам узким, как лента
Бескозырки матросской.
Капитаны-ямальцы,
По меридиану скитальцы,
Дивны были ваши владенья!
Не на Оби ли
Вы лицезрели виденья
Грядущего изобилья?
О каких Мангазей возрожденье
Вам полярные ветры трубили?
Но вещать не любили,
Подобно Сибилле,
Вы в своей штаб-квартире,
В своем учрежденье,
Именуемом:
И в неправдах других, малозначащих,
Забывая его самый главный грех,
Что участвовал он в похищении тех
Беззащитных людей,
Горько плачущих!
СТАРЫЙ ГРЕХ
Пьер Мартин де ля Мартиньер. корабельный врач
Датской коммерческой экспедиции,
Посетил Лапландию, Колу, Урал, Вайгач,
Описал экономику, быт, и традиции,
И езду на собаках, и блещущий снег,
И зверобойные промыслы,—
Словом, все, чем далекий семнадцатый век
Занимал деловитые помыслы.
И между прочим, вскользь,
Мартиньер упомянул, что с Новой Земли,
На которую рейс был удачен их,
Мореплаватели увезли
Аборигенов захваченных.
Правда, сказано: датский король Фридерик,
Видя пленников этих страдания,
Приказал, чтоб они изучали датский язык
И не скучали в Дании.
Но что с ними сделалось в конце концов —
Ни про живых, ни про мертвецов
Не говорят мне предания.
А Пьеру Мартину де ля Мартиньеру
Ученые до сих пор читают мораль,
Обличают его, что не врач он, а враль:
Покупал у лапландцев
За несколько крон и за фунт табака
Узелки попутного ветерка,
Ветер
С юга на север
Повернул флюгера
И сомненья посеял,
И признаться пора:
Я устал, я недужен,
И, покорный судьбе,
Никому я не нужен,
В том числе и тебе.
Этот жребий заслужен:
Лишь в упорной борьбе
Всем на свете я нужен,
В том числе и тебе.
Ветер северный южен,
Унывать — сущий грех:
Всем на свете я нужен,
А тебе —
Пуще всех!
МЕД
Когда декабрь корежится от хруста
Химически окрашенного льда,
И в небесах искусственно и пусто
Мерцает Вифлеемская звезда,
И, утомлен от Кафки и от Пруста,
Вдруг чувствует читатель-борода,
Сколь сладки квас, и кислая капуста,
И пышный сбитень — именно тогда
В пленительном угаре самоваров,
Всплывающем к безбожным небесам,
Является как будто сам Уваров,
И вдохновенно льется по усам
Златой струей славянофильский мед,
Не попадая в простофильский рот.
В садах
За университетом
Полно листвы зеленой, красной,
Пожалуй, более прекрасной,
Чем это нам казалось летом.
Я чую
Веток запах острый,
И хочется мне наломать их
И потащить в своих объятьях
Домой весь этот веник пестрый.
А ты не хочешь:
— Труд впустую!
Не сохранит своей расцветки
Зимой листва, иссохнут ветки.
И верно! Я не протестую,
Но все же
В лес ломлюсь, ломаю
Березы, клены и осинник,
Хотя прекрасно понимаю,
Что ты права, а я насильник!
СЕМЬ ПАР
До чего мы стандартному рады,
Будто разных не хватит всем чар!
Над рекою у балюстрады
Появилось семь пар.
Где тонул в излученьях прозрачных
Стадион за рекой в Лужниках,
Появилось семь пар новобрачных
С одинаковыми цветами в руках.
На красавицах были одинаковые
Длинные-длинные белые платья
Неотличимой красы.
С одинаковыми стрелками на циферблате
Тикали на запястьях часы.
Словом, все было в совершенно одинаковых формах,
Будто вплоть до сиянья в зрачках.
Но не все!
У одних были туфельки на платформах,
А у других — на тонюсеньких каблучках.
И от разницы той невеликой
Вдруг послышалась песнь соловья:
Как там часики ровно ни тикай,
А у каждой доля своя!
Посмотри в окно!
Чтобы сохранить великий дар природы — зрение,
врачи рекомендуют читать непрерывно не более 45–50 минут,
а потом делать перерыв для ослабления мышц глаза.
В перерывах между чтением полезны
гимнастические упражнения: переключение зрения с ближней точки на более дальнюю.
КАК ЭТО ВЫШЛО?
НАХМУРЬСЯ!
Не в ту я сторону тебя увлек,
Так далеко еще не заносило:
Ты целый час напрасно грязь месила...
Я знаю каждый кустик и мосток,
Нечистая мне не опасна сила,
И промах мой тем более жесток:
Я перепутал запад и восток.
5— Как это вышло? — ты меня спросила.
А просто: солнце село в гущу туч,
Но по верху скользнул закатный луч,
Где облака особенно высоки
На противоположной стороне
Седых небес, и показалось мне,
[Что солнце закатилось на востоке.
А ты рисовала!
Я видел, бывало,
Тебе и бумагу и кисти подсовывая:
Цветы рисовала, сама ликовала,
Язык свой высовывая,
Дитя, так шутя и себя подрисовывая.
А выросла,
Стала серьезной особою —
Конец ликованью,
Конец беснованью,
Конец красованью,
Конец рисованью!
Нахмурься!
Скажи мне:
Я снова попробую!
* * f
Мне
С ветвей
Закричал соловей:
— Что вы сделали с песней моей?!
— Ничего! Только песню твою
Приспособили к чувствам своим,
Чтоб вроднился ты в нашу семью,
Серый клювик,
Печалью томим.
— Да откуда вы взяли печаль?
Эта ваша печаль, не моя! —
Так в ответ соловей закричал.
— Не кричи! —
Отвечал ему я.
ЛУННАЯ ЛЕТЧИЦА
Сумрачный день. Люди тычутся.
Но не рассеется тьма,—
Наоборот, увеличится
К часу, когда электричество
Вдруг озарит все дома,
Домны, дворцы, терема,
С кровлями чьими граничится
Звездная бездна сама.
Но и заснуть не захочется,
Будешь ты в небе ворочаться?
Дрему гонящая прочь,
Звездных письмен переводчица,
Смутных рассветов пророчица,
Лунная летчица,
Ночь.
12л Мартынов, т. 2
МОКРЫЙ ВЕТЕР
Мокрый ветер
Сады оголяет,
Снеговыми грозя покровами,
А пока что в асфальте гуляют
Отражения вниз головами.
О, гулять у себя под яогами,
На свое отраженье ступая!
Расплываться большими кругами,
Будто только в себе утопая!
Углубляйся в себя, углубляйся,
Сам являйся своим окруженьем,
Но особенно не удивляйся,
Коль в асфальте с другим отраженьем
Вдруг твое отраженье столкнется:
Кто из двух посторонится, друже?
Мокрый ветер как будто смеется.
Серой рябью щетинятся лужи.
СЛАДКИЕ ДАРЫ
Миновали
Самые длинные
Дни в году...
Отпылали укусы пчелиные.
Осень сказала: — Приду
И наведу порядки я!
Знаю твои повадки я,
Осень поздняя, гадкие!
А осень дудит в дуду:
— Все дары мои, самые сладкие,
Ты получишь на самые краткие
Дни в году.
Пышек дам на меду!
Лесной
Массив
Красив.
Он, расписной,
Красней огней,
Горелых пней чернее.
Когда он чахнет, пахнет он пьянее
И весь гораздо ярче, чем весной.
И, ощущая солнце за спиной,
Среди роскошества сижу на пне я
И чувствую яснре и яснее,
Какой за это платим мы ценой.
И листья кружатся, и пауки
Аэронавствуют ца паутинах,
Но скоро-скоро, дни недалеки,
Осины в лисье-рысьих палантинах
Наденут меховые парики —
Зима настанет в наших палестинах.
ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ
Зима
Горделиво
Величественна,
И юноши шапочно-шубные,
Как это диктует обычай страны,
Идут, как Иваны Поддубные,
С транзисторами, со Спидолами
.
Девчонки отчаянно храбрые
Вздымают пушистые головы,
Как это диктует обычай страны
С крестами над древними лаврами
И с небом, где высшими школами
Все высчитано и вычислено
И качественно и количественно.
Но если бы даже и вычесть луну
Из алого снежного польГмя
Над городами и селами —
Зимой все пейзажи величественны
Под вьюжными ореолами.
ЭПИЦЕНТР
Сумрак.
Белый свет в тумане.
Но тебе не до него.
Лишь себя ты самого
Видишь в центре своего
Напряженного вниманья.
Будто все кругом мертво.
Ты — и больше никого.
Но смотри-ка:
на поляне
Ни с того ff ни с сего
Тени скачут, словно лани,
Будто в небе ищет дани
Этот самый, как его,
Черный ворон с ноля брани.
И трепещет мирозданье,
Как живое существо,
В эпицентре твоего
Потрясенного вниманья.
ИСТОЧНИКИ
Обращаемся
К источникам,
Руководствуясь местами непонятными ластами
И приватными листочками,
Точно и документально
Испещренными
и
с точками,
Ижицами и фитами.
Но милее мне источники,
Что еще не отблистали
Всюду явно, а не хайло, окруженные цветами,
Осененные лесами, чтоб глаза не перестали,
Через мир стекла и стали без единой червоточинда,
Любоваться чудесами хромосомного писанья.
Впрочем,
Может быть, мы сами
С молодыми голосами и седыми волосами,
С атомными часами и такими же весами,
Ощутив соприкасанье и с полями и с лесами,
Превращаемся в источники
Под седыми небесами.
НАТУРА
Моя художественная мастерская,
Заваленная кипами газет,
Полна твоих блистательных примет,
И никаких прикрас не допускаю,
Тебя сгущеньем красок не ласкаю,
Да в этом, собственно, и нужды нет,
И лишнего не делаю мазка я,
Рисуя твой доподлинный цортрет
Из сообщений и опровержений,
А ты полна побед и поражений,
Нетерпеливо смотришь на меня
Через клише, чьи клеточки зияют,
Как ночь, и на устах твоих сияет
Стереотипная улыбка дня.
ВЕЧЕР
Вечер,
Не уразуметь чар
Твоих, о добрый: старый вечер
С Томом Сойером и с Бекки Тэчер,
С Бичер-Стоу, то есть с дядей Томом,
А потом уже, от тома к тому,
К Достоевскому, ко Льву Толстому,
Через дом Ростовых с Мертвым домом,
Чтоб увидеть, где мы, что мы, кто мы.
И однажды
С орудийным громом,
Пошатнувшим терема-хоромы,
Рухнул в чад своих лампад и свечек вечер,
За ушедшее ответчик, —
Как это сказать: ветхозаветчик?
Лучше уж сказать: ветхозаветчер,—
И настал ты, вечер-поперечер,
Всем предтечам и всему святому,
Тоже не прошедший по-пустому
И отнюдь не вечер-беспредметчер.
Вечер, вечер,
Окруженный тучей
Всяких приблизительных созвучий,
Разных по значению и толку!
Ибо это ты,
Согбенноплечер, сонную не слушая
Спадолку
,
Полуночер, точный цифроведчер,
Исчисляешь луны весом в тонну
По пути, спирально завитому прямо к Марек
Кровью налитому,
И к Звезде Вечерней, добрый вечер.
Галактический междупланетчер,
Предрассветчер
К веку
Золотому!
РАЗВЕ Я ОДИНОК?
Ты говоришь:
— Я сама по себе! —
Но это ты говоришь по злебе,
Напоперек.
Это упрек, которым я пренебрег.
Разве я одинок?
Одинок может быть
Обвивающий ветку вьюнок,
Одинок может быть
Даже целый могильный венок.
Но какое нам дело до них!
Если я не у твоих ног,
Да и ты не у ног моих
И даже не у меня в руках —
Память лишь вместе о нас о двоих
Останется и в веках.
ЭРОТ
Мальчик
Безголовый,
Только два крыла,
Да каким-то чудом тетива цена;
Не Эрот уж вовсе, но и не урод,
В этом старом парке, около ворот,
Он забыт, оставлен и давным-давно
Грубо обезглавлен, только все равно,
Безголовый парень, для любовных мук
Вновь тебе подарен будет меткий лук
И рука, чьих пальцев просит тетива,
И, удел страдальцев,— даже голова!
ДОЧЬ ОКЕАНА
У Океана,
Рыбьего слуги,
Морщины плещут на челе покатом...
Есть у него
Полярные круги,
И тропики,
И пламенный экватор,
И полюсы...
Но главная краса
Его и гордость — это, несомненно,
Одета в буревые небеса
Везде от устий Юкона и Лены
И вплоть до острова Святой Елены,
Земля, всегда взволнованна, грустна
И, как и Океан, непостоянна.
Господствует от Арктики она
До Антарктиды,
Дочка Океана!
КУСТАРНИК
СВЯТОЕ ЧУВСТВО БЬГСТРОТЫ
Зимою,
Белый, как полярник,
Заиндевелый весь кустарник,
Дем грезит он в своих мечтах?
Ах!
С вешней песней на устах
Очнуться бы, пусть не в цветах,
И ждать прилета певчих птах,
Надев туман, как накомарник.
Так грезит он, седей кустарник,
В мечте о лете, в тех местах,
Где виснут сети
На шестах.
Пешком
Бредущий по шоссе,
Я видел то, что видят все.
И вдруг очнулся:
Я бегу!
Бежать, как юноша, могу,
И я увидел на бегу, как изменилось все кругом:
Лежащие средь белены в обличье леподвижных масс,
Заволновались валуны, тяжеловесно шевелясь.
И, обратясь ко мне лицом, пробился сквозь чертополох
Божок, изваянный резцом ваятеля былых эпох.
И у обочины шоссе мне показалось, что горит
Огнем росы во всей красе ненайденный метеорит.
IA отчего? А оттого, что, и лежачий, иногда,
'Вдруг чует камень: под него живая катятся вода!
О, в мире нет тебя старей, но и бессмертнее, чем ты,
Стремленье двигаться быстрей, святое чувство быстроты,
.Чтоб все, привыкшее лежать недвижно по своим местам,
Ликуя, бросилось бежать,
Как за тобою,
По пятам!
ДОВОЛЬНО ВСЯКИХ БАСЕН1
Довольно всяких басен
О разных чудесах!
Необычайно ясен
Ты, месяц в небесах.
И ясно, что за газы
Идут из глубины —
Размеренные фазы
Меняющей луны.
И как источник света
Юпитер иногда
Горит, не то планета,
Не то и сам звезда.
И миру не опасен
Марс в небе на часах...
И хватит разных басен
О всяких чудесах!
ДОБРОСОСЕДСТВО
Когда
Клубится дым
Над хмурым садом,
Вещая, что горят торфяники,
Вдруг прямо к нам, в ограды, прямо на дом,
Всем старым разногласьям вопреки
Являются, чтоб жаться с нами рядом,
Лягушки, ласточки и мотыльки.
Добрососедствовать добром и ладом
Они зовут почти что по-людски.
И мы не только с ласточками ладим,
Но всяких тварей по головкам гладим
И с пристальным вниманием следим,
Чтоб не взбесился кто из них от жажды,
И может быть, что в жизни хоть однажды
Такой урок и нам необходим.
Дождь
Подкрался неожиданно,
Незамеченно почти,
Будто не было и выдан®
Разрешения пойти.
И, препятствия возможные
Осторожно обходя,
Он петлял. i
Шаги тревожные
Были ночью у дождя,
Чтоб никто не помешав ему
Вдруг по пильному крыльцу
Заплясать, подобно шалому
Беззаботному юнцу.
Снежинка-горожанка,
Слезинка с влажных крыш,
Снежинка-гарагиавк,
На фарах ты висишь, *
Тебя мне даже жалко,
Снежинка с мерзлых клумб"
Снежинка-театралка
С афишных пышных тумб.
Сорвись, умчись за город,
Во тьме чтоб твои кристалл,
Попав зиме за ворот,
Как крестик, заблистал.
Крестьянка, христианка,
Языческий божок,
Под валенком хрустянка,
Снежок под сапожок.
Лети, нагое теяьце"
Причастное к судьбе
Полей, где земледельцы
Мечтают о тебе,
Мерцающей на клумбах,
Перильцах и столбах
И на афишных тумбах
Седых, как И. С. Бах.
САМСОН
О, зной
В шестнадцать тысяч метров вышиной,
Ты встал почти над целою страной,
Зпой, с тяжким грузом солнца за спиной!
Леса полузасохшие шуршат,
Они трибами больше не кишат,
И ягоды не видно ни одной,
И только миллионы лягушат,
Как будто бы мигрируя, спешат
Скакать куда-то в мир совсем иной,
Сквозь зной.
Тускнеет синевато небосвод,
Как в керосине вата,
И вот-вот
Он вспыхнет,
Ибо этому виной
Ты, зной в шестнадцать тысяч
метров вышиной.
И, весь охвачен углекислотой,
Среди других мифических персон
Под потолком, в углу избы, святой
Застыл великомученик Самсон:
— В июле был десятого числа
Мой день.
Погода ясная была,
Л если так — приметы нет верней,
Что и дождя не будет сорок дней.
А коль приметы стыдно брать в расчет,
Так что же ни единый звездочет
Не предсказал, что в этот самый зной
В шестнадцать тысяч метров вышиной
Не обойтись вам без подземных вод,
Без радуги системы поливной!
Ведь я же вас предупреждал добром,
Но вы ни в чох не верите, ни в сон.
Увы, покуда не ударит гром,
Мужик не перекрестится!
О той
Старинной истине твердит святой
Старик великомученик Самсон.
ЯЗЫК ЦВЕТОВ
Иван-да-марья,
То есть с Ваней Маня,
Забыв очарованье простоты,
Свои простонародные названья
Отвергли вы, надменные цветы.
И, к алебастровым склонившись урнам,
От мраморных фигур невдалеке
Заговорили на.литературном
Языке.
И в нескончаемой своей гордыне,
Не слушая, что скажут соловьи,
Друг дружке вы вещали по-латыни
Научные названия свои.
МОХОВАЯ
Тебя
Я помню,
Моховая,
В первоначальном естестве
От дрог и дровен до трамвая
С Охотным рядом в кумовстве.
Исчезли сани, скрылись кони,
И разве только ты сама
Вдруг объявляешься на склоне
Библиотечного холма,
Громадой Университета
Взбираясь к Ленинским горам,
И шпиль, блестящий, как ракета,
К соседним тянется мирам,
Хотя и здесь все выше, выше,
Фотонно-звездною тропой,
С высот библиотечной крыши
Идут философы толпой.
КОЛОДЕЦ
СТЕЗЯ
А есть у нас
И вот какой колодец:
Его живой водою освежаясь,
В нем отражен народ-землепроходец.
Преображаются, в нем отражаясь,
Девичьи лица в лики богородиц.
Уродцы же, к колодцу приближаясь
И глядючи в него и раздражаясь,
Вопят: — Свят-свят! Завелся в нем уродец!
О нет, не в нем вы завелись, уродцы!
Вы только отражаетесь в колодце,
И окатиться водами своими
Он предлагает холодно и сухо
Вам всем, о, заклинатели во имя
Отца и Сына и Святого Духа!
Чародеи полей
Мне, конечно, милей,
Чем халдеи аллей.
Но еще веселей
Мне лесов голоса,
Где висит не елей
На ветвях, а роса.
О, поля, о, леса!
Разговор по душам.
Кто лиса, кто русак,—
Я пойму по ушам.
Кто русак, кто рысак -
Перепутать нельзя.
Если ключ не иссяк,
Есть к нему и стезя!
СТОГЛАВ
ПЕРЕКАТИПОЛЬ
Стоглав
Писала тьма СРДИН,
Когда-то при Иване Грозном,
А я пишу еще один.
Но, может быть, давно уж поздда:
Опричников нет у застав,
Лампады гаснут, отблистав,
И свечи но мигают слезно,
И что мне до церковных прав.
Не благочиния устав
Пишу, а повесть в сотню глав,
Дабы, ее перелистав,
Вы призадумались, кто прав
И кто судил, и кто судим,
И кто остался невредим,
И кто не познан, не опознан.
Москва уже не Третий Рим
И Новгород не господин,
Но горизонт необозрим,
И средь степей, полей, дубрав,
Как встарь, под этим небом звездным
Раздумий час необходим.
Стоглав
Не пишется
Стремглав!
Вихрь
Пролетел,
Сметая опаль,
И ржавый снег местами выпал.
— А что там громоздится в поле?
— Не видишь сам? Ослеп ты, что ли.?
Там — призрачный Перекатиполь!
По ягоды в леса являлись степные каменные бабы,
И этому не удивлялись мы даже потому хотя бы,
Что в изготовленных из лыка лаптях лесные наши деды
В степь шли, где ветер свищет дико преданья древние,
как Веды.
Но выкипел бесед любезных кумыс и мед в обменных
чашах
От столкновения Железных Хромцов и медных лбов
монашьих.
Отугощались, отгостились и под седыми ковылями
Людские головы катились, скача перекати-полями,
За
...Закладка в соц.сетях
