Жанр: Философия
Место беспорядка. Критикатеорий социального изменения
...асчет Вебером. С другой стороны,
(М) полностью входит в содержание (N). Что же касается
отношения m(S), то оно является понимаемым. Наконец, характеристики
ситуации, в которой находятся акторы, связаны с макросоциологическими
данными М', выявленными в ходе исследования:
S(M').
История развития теории Вебера-Тревора Ропера представляет
собой великолепную иллюстрацию процесса научного открытия,
или так называемого "приращения знания", в том виде, как
он описан современными представителями философии познания
от Поппера до Лакатоса. В той форме, какую придал ей Тревор
Ропер, теория достигает высокого уровня достоверности"'. Путем
комбинирования ограниченного числа полностью достоверных утверждений
она объясняет значительное число данных наблюдения.
Причем она делает это таким образом, что трудно представить
себе другую теорию, которая, существенно отличаясь от теории
Ропера, обладала бы вместе с тем и способностью объяснить подобную
или большую сумму данных наблюдения.
Нет смысла множить приводимые примеры, но аналогичные
наблюдения мы могли бы сделать по поводу большинства исслело^Об
этом понятии см.: Boudon R. Theories, thcoric et Theorie//La crise de la
sociologie. Op. cit. P. 159-204.
^ Определение этого понятия см.: Boudon R. Ibid. 1". 179-192.
235
ваний, описанных в предыдущих главах. Так, исследование Эп"
стейн последствий ирригации в Южной Индии включает значительный
набор данных, касающихся эволюции отношений между
подгруппами и полами, эволюции символических практик и видов
экономической деятельности. Эпстейн интерпретирует эти комплексные
эволюции, исходя из небольшого набора положений,
полностью соответствующих критерию понимания, и видит в них
совокупные результаты, обязанные своим происхождением тем изменениям,
которые ирригация внесла в ситуации акторов. Сумма
объясняемых теорией данных столь значительна, что трудно представить
себе, как ее могла бы принять в расчет альтернативная
теория. Это свидетельствует в пользу того, что для теории Эпстейн
характерен высокий уровень достоверности.
Очевидно, что уровень ее достоверности намного выше, чем
уровень достоверности структуралистских или культуралистских
теорий, которые, доверившись общим принципам, выдвигают
утверждение о том, что привходящее в традиционное общество
экзогенное изменение всегда должно иметь следствием либо механизм
отказа (А\t, B\t,.., P\t) -" (А\t+kш,B\t+kш,... P\t+kш), либо механизм
цепной реакции (А\t, B\t, ..., P\t -" А'\t+kш,B'\t+kш, ..., P'\t+kш). Эпстейн же,
напротив, показывает, что можно наблюдать изменения, которые
мы при желании можем определить как некогерентные, и одновременно
она объясняет, почему эти изменения являются некогерентными.
Прогресс, знаменовавшийся переходом от культуралистских
теорий к теориям, подобным той, которую предлагает
Эпстейн, имеет ту же природу, что и в предыдущем рассмотренном
нами случае. Теория {М}= M\m{[S(M)]}, все положения которой
можно признать абсолютно приемлемыми, служит объяснению
комплексной суммы данных {М}. Микросоциологическая
теория m() наглядно выявляет адаптационную функцию новых
типов поведения, причем что касается данных {М}, то они интерпретируются
как эффект композиции, или агрегации.
Аналогичный анализ может быть предпринят и в отношении
теории Хагена, если рассматривать ее в той форме, как она изложена
мной в главе 3. В попперовском смысле слова она представляет
собой прогресс по сравнению с более амбициозными, но одновременно
и менее достоверными теориями развития.
В рамках теорий социального изменения можно выделить совокупность
теорий, границы которой действительно очертить трудно,
но которая точно отвечает критериям, определяющим согласно
утверждениям современных эпистемологов принадлежность
теории к разряду научных. В отдельных случаях мы можем наблюдать
несомненно кумулятивные процессы, при анализе которых
отдельная теория Т' может объяснять все данные, лишь учитывающиеся
предыдущей теорией, а кроме того и еще ряд других.
Само собой разумеется, категория "понимание" не имеет эквивалента
в естественных науках. Высказываемые нами суждения
типа: "X ведет себя подобным образом, поскольку это ему выгодно"
или "в глазах x данный предмет обладает ценностью, поскольку
он является для него символом модернизации" будут, несомненно,
иметь смысл лишь в том случае, если x - человек. Но нужно
учитывать, что подобные суждения, как и суждения, относящиеся
к не субъективным состояниям вещей, могут подвергаться критической
оценке. Так, в первый момент у меня может сложиться
впечатление, будто поведение индивида "иррационально", а уже
во второй момент, будучи более информирован, я могу прийти к
выводу, что его поведение вполне можно понять, если учесть некоторые
данные, ускользнувшие от моего внимания вначале.
Но важно отметить особо то обстоятельство, что природа X
вовсе не определяет форму объяснения. Теория всегда является совокупностью
приемлемых положений, комбинация которых позволяет
объяснить сумму данных более или менее комплексного характера.
В любом случае теория Т' более предпочтительна, чем теория
(Т), если она позволяет отсечь сомнительные положения,
содержащиеся в Т, либо позволяет объяснить более полную совокупность
данных^.
Таким образом, теории социального изменения могут соответствовать,
и в некоторых случаях действительно соответствуют,
"логике научного познания" и процедурам установления правомерности,
которые имеют место в теориях естественных наук. Как
таковые, они могут достигать различного уровня достоверности.
В некоторых случаях вполне возможно, избегая всякой двусмысленности,
заключить, что некая теория более предпочтительна,
чем другая. Нетрудно привести примеры несомненного прогресса
на пути движения от одной теории к другой. Таким образом, анализ
социальных изменений ни в коем случае не относится к числу
наук, по самой своей сути не являющихся точными и природой
своего объекта обреченные на использование процедур, несовместимых
с понятием Интерпретации. Конечно, мы можем "понять"
поведение индивида, но мы не можем понять "поведение" атома;
тем не менее социальную систему мы объясняем так же. как систему
физическую. Отношение понимания, которое в свое время
^Само собой разумеется, две теории могут быть "несоизмеримыми" (Феиерабсид).
если сумма данных, которую можно объяснить с помощью одной из них.
не входит в число тех данных, которые в состоянии объяснить вторая теория.
выдвинул Бебер, является характеристикой пары "наблюдатель -
субъект", но оно, в полном противоречии с зачастую совершаемым
искажением веберовской идеи, лишается всякого смысла,
если речь заходит о парах "наблюдатель - социальная система"
или "наблюдатель - социальный процесс".
Теории социального изменения могут соответствовать требованиям
научного жанра (в попперовском смысле слова) лишь при
одном условии: подлежащие объяснению данные должны представлять
собой четко определенную систему; из чего следует, что
такие теории могут иметь только локальный и частичный характер,
и никакой иной. Это можно заметить на примере обращения Тревора
Ропера к теории Вебера. В результате Роперу удалось не только
предложить объяснение более полного набора четко определенных
данных, но и теорию, отличающуюся более скромными претензиями:
речь уже идет об объяснении не происхождения капитализма
(по всей видимости, это вообще не имеет смысла^), а только суммы
данных, касающихся капиталистических предпринимателей
XVI и XVII вв.
Это в равной мере касается и теории Хагена. Вопреки претензиям
автора, его теория не представляет собой ни общую теорию
развития, ни даже теорию развития Колумбии в XX в. Однако она
совершенно убедительно объясняет как приходящийся на эту эпоху
процесс формирования класса предпринимателей, так и значительное
число данных, относящихся к характеристикам этого класса.
Но что интересно отметить, так это относительное забвение, в
котором оказалась теория. А причиной его было то, что Хаген,
желая придать теории универсальную значимость, был склонен
интерпретировать ее данные на основе предположений, зыбкость
которых проявилась слишком быстро. Таким образом, оригинальная
частная теория, характеризующаяся высоким уровнем достоверности,
была погребена под развалинами слабо обоснованной
общей теории.
Совершенно очевидно, что такие понятия, как "модернизация",
"политическое развитие", "экономическое развитие", "бедность",
"развитие капитализма" и т.п., не могут обозначать сумму
четко определенных данных. Вследствие этого теории модернизации,
воспроизводства бедности и т.п. не могут принадлежать к тому
же типу теорий, речь о которых шла выше. Но значит ли это, что,
'" Парето в своем "Трактате по общеи социологии" отметит, что для поисков
"корней" характерны одновременно две особенности: постоянство возобновления
таких поисков и их общая бесплодность. Несмотря на это, сегодня продолжается
активный поиск "корней" Государства.
Р^
К^
как на том настаивает Нисбет. они не могут представлять для нас
интереса? Я не думаю, что такой вывод неизбежен. Мою позицию
в этом вопросе можно обозначить как критическую а релятивистскую,
позицию же Нисбета - как скептическую. Она заключается в
следующем: сколь необходимо отдавать себе отчет в существовании
различий логического порядка между, например, теорией
Хагена и теорией "порочного круга бедности", столь же категорически
следует настаивать на том, что первая имеет смысл, а вторая
- нет. То, что лишь первая, но никак не вторая может соответствовать
попперовским процедурам, - несомненный факт. Но,
исходя из него, никак нельзя утверждать, будто вторая лишена
оснований и смысла.
Именно это отличие мы и намерены теперь подвергнуть анализу.
Вариации на тему Зиммеля
С точки зрения Георга Зиммеля, социальные науки отличаются
от истории не столько своим пристрастием к выдвижению номотетических
предположений (пристрастием, которого они не
должны были бы иметь), сколько своим формальным характером.
Это различие относится к числу весьма существенных, но плохо
понимаемых. Самым простым было бы проиллюстрировать данное
обстоятельство на каком-либо примере.
Но для предварительного ознакомления с темой было бы полезно
воспроизвести давний диалог между Дюркгеймом и Зиммелем
по поводу этого различия. В 1894 г. в журнале "Revue Internationale
de sociologie" появилась посвященная "социальной дифференциации"
статья Зиммеля, в которой он подверг критике номологические
устремления Дюркгейма: "Мания абсолютного желания обна-'
руживать "законы" социальной жизни является простым возвратом
к философскому кредо прежних метафизиков, согласно которому
любое знание должно быть абсолютно универсальным и неизбежным".
Шесть лет спустя, в 1900 г., Дюркгейм дал Зиммелю дружеский
ответ в статье "Социология и ее научная область"
("La sociologie et son domaine scientifique"), появившейся в сборнике
"Rivista italiana di sociologia". Задача Зиммеля, который стремится
построить формальную социологию, "заключается в том,
чтобы утвердить ее (социологию. - Р. Будон) в той метафизической
идеологии, в освобождении от которой она так нуждается".
Таким образом, "метафизик" - это сам Зиммель. Однако в то же
время (что самое интересное в данном тексте) Дюркгейм показывает,
что он хорошо понял как стремления Зиммеля, так и его
замысел, которые точно передерет термин "формальная социология",
хотя он и был склонен отбрасывать их и наклеивать им ярлык
"абстракций". Дюркгейм упрекает Зиммеля за его желание следовать
примеру Смита или Рикардо. точнее, прибегнуть, как бы
мы сказали сегодня, к методу моделей, т.е. к тому виду деятельности,
который представлялся Дюркгейму окончательно устаревшим
("...прежняя политическая экономия заявляла, что она также обладает
правом на абстракцию..."). В противовес методологии,
которую он считал архаичной и которая напоминала, по его мнению,
прежнюю политическую экономию, Дюркгейм отстаивает
помологическую концепцию социологии. Подобно физике (в том
виде, в каком он сам ее себе представлял и какой она, вероятно,
имела в ту эпоху, хотя сегодня она явно утратила эти характеристики),
социология должна стремиться к установлению эмпирических
закономерностей, управляющих социальными фактами.
которые следует рассматривать в присущих им внешних проявлениях
и неизменно отличающимися от "индивидуальных фактов".
Было бы достаточно интересно доказать, что такая книга, как
"Философия денег" ("Philosophic de l'argent"), в действительности
является набором моделей и что проявившийся в ней образ мышления
Зиммеля на самом деле подобен образу мышления экономистов
прошлого. Впрочем, этот образ мышления характерен не
только для экономистов, но и для многих современных социологов.
Однако выявление данного обстоятельства выходит за рамки
нашей книги. Для иллюстрации различий, предложенных Зиммелем,
я бы предпочел использовать более современный пример.
достаточно наглядно показывающий ту эпистемологическую пропасть,
которая разделяет понятие модели и понятие закона.
В 1927 г. Готеллинг опубликовал статью^, о которой можно
сказать, что ей принадлежит своеобразный рекорд долгожительства.
Судя по появившейся в 1970 г. маленькой, но тем не менее
принесшей ему большую популярность книжке, Хиршман был явно
вдохновлен идеями статьи Готеллинга. В своей статье Готеллинг
ставит проблему, кажущуюся, на первый взгляд, совершенно искусственной
и вызывающую ассоциации с теми логическими ребусами,
которые предлагают своим читателям некоторые журналы.
Представим себе, что некий поселок был построен в виде длинной
череды домов, расположенных вдоль абсолютно прямой дороги.
В поселке не было бакалейной лавки, и два бакалейщика одновременно
пришли к решению обосноваться в нем. Допустим, что
^Hotelling //.Stability in Cornpctition//Thc Economic Journal. XXXIX. 1929. P. 41-57.
они совершенно свободно могут выбирать место для своей бакалейной
лавки и что решение о выборе места они принимают независимо
друг от друга. Если представить себе поселок в виде прямолинейного
отрезка, ограниченного двумя крайними точками А и B,
то вопрос заключается в том, в каких точках отрезка АB решат
разместить свои лавки оба бакалейщика. Предположим, что ассортимент
обеих бакалейных лавок приблизительно один и тот же и
жители поселка будут склонны посещать ту из них, которая будет
ближе другой расположена к их жилищу. Что же касается бакалейщиков,
то в их интересах будет завоевание максимально большего
числа покупателей.
Само собой разумеется, что если бы место расположения лавок
выбирали не бакалейщики, а жители поселка, то они предпочли
бы расположить лавки в первой трети (C) и во второй трети
(D) отрезка АB. Впрочем, такое решение удовлетворило бы и самих
бакалейщиков, так как обеспечивало бы им относительно равномерное
распределение покупателей.
Однако мало вероятно, что бакалейщики действительно предпочли
бы именно такое решение. Первый скорее всего предпочел
бы обустраиваться в точке C (первая треть АB) при условии, что
второй расположится в точке D (две трети отрезка АB), но, в соответствии
с нашей гипотезой, у него нет уверенности в том, что
второй поступит подобным образом. Ему известно лишь, что кроме
него в поселке намерен обосноваться только один бакалейщик,
который и будет его конкурентом. Второй тоже может принять решение
обосноваться в точке D лишь при условии, если будет уверен
в том, что конкурент выберет точку C. Как может проверить
читатель, к одному и тому же заключению можно прийти, если
предположить, что пункты C и D представляют собой, соответственно,
одну и три четвертых, одну пятую и четыре пятых и т.д.
отрезка АB. Все эти варианты выбора места привели бы к равномерному
распределению покупателей между двумя бакалейщиками,
но подобные варианты не представляют для них никакого
интереса. Единственным надежным местом расположения лавки
как для первого, так и для второго была бы середина отрезка, поскольку
это гарантировало бы обоим, что ни один из них не сможет
выбрать такое место, которое может лишить его другой части
потенциальных покупателей.
Впрочем, тот же самый результат мы получим, если предоставим
бакалейщикам возможность поочередно выбирать место расположения
лавки. Делающий выбор первым просто обязан избрать
место в середине отрезка, поскольку любое иное решение позволит
его конкуренту привлечь к себе больше половины покупателей.
Но с того момента, как первый обустроится в середине отрезка,
там же с необходимостью начнет обосновываться и второй - иначе
он накажет самого себя. Подобное решение не представляет для
бакалейщиков никакой выгоды по сравнению с решением "одна
треть - две трети", и его следствием будет создание неудобств для
жителей поселка. Действительно, те, которые живут в конце поселка,
будут вынуждены проходить путь в два раза длиннее, чем
путь, который им пришлось бы проходить, если бы было принято
"оптимальное" решение типа "одна четверть - три четверти".
Предположим теперь, что отрезок АB представляет собой не
поселок, а сумму идеологических установок, идущих от левоэкстремистских
позиций (А) к крайне правым (B), представители же
электората теоретически могут быть размещены в этом континууме.
Одни предпочтут направление А, другие выберут направление
B, третьи - промежуточные направления. Умеренная часть займет
позиции, прилегающие к середине отрезка. Если бы мы могли наблюдать
политические пристрастия людей с такой же легкостью,
как можем, например, фиксировать их рост, то мы могли бы построить
распределение, позволяющее наглядно представить численное
неравенство различных позиций. Но коль скоро это практически
невозможно, то удовлетворимся предположением, что
умеренные позиции относятся к числу наиболее распространенных
и что чем ближе к крайним точкам расположена позиция, тем
меньше число ее сторонников.
Согласно нашей гипотезе, электорат стремятся разделить, а
говоря точнее, привлечь на свою сторону его большинство, уже не
два бакалейщика, а две партии. С этой целью они составляют предвыборную
программу, которая, в соответствии с нашей гипотезой,
точно так же соотносится с одной из точек отрезка АB. Программа
левоэкстремистского толка представлена точкой А; программа,
соответствующая середине отрезка, является той программой,
которая в наибольшей степени удовлетворяет избирателей,
относящихся к данной точке отрезка АB. Вопрос остается тем же,
что и в предыдущем случае: с какой точкой отрезка партиям выгоднее
соотнести свою программу, учитывая, что избиратели предпочтут
голосовать за ту из них, которая меньше всех отклоняется
от их собственных позиций. Как и в предыдущем случае, по тем же
самым причинам, получим аналогичный ответ: в середине.
Проделанное нами упражнение не содержит в себе никакого
эмпирического вывода и, как таковое, не позволяет дать какие бы
то ни было прогнозы. Оно не может быть напрямую соотнесено с
реальностью. Самое большее, чего можно было бы ожидать от него,
так это возможность понять, почему в двухпартийной системе,
как, например, в американской, может случиться так, что полученные
партиями результаты будут практически одинаковыми, а
программы обеих партий - столь сходными, что их можно признать
идентичными. Но хорошо известно и то, что в подобной
системе при некоторых обстоятельствах программы могут быть весьма
различными, а победы - весьма внушительными, как, например,
победа Никсона над Мак-Говерном в 1972 г. Однако было бы
совершенно необоснованно пытаться извлечь из модели Готеллинга
эмпирические утверждения типа: "в двухпартийных системах (1) обе
партии стремятся представить близкие программы, и (2) результаты
выборов имеют тенденцию к мытому отклонению от распределения
50:50"^. Результаты выборов в некоторых случаях могут
оказаться практически равными, но был бы чрезмерным допущением
не только вывод о том, что они должны быть такими, но и
предположение о наличии подобной тенденции. Короче говоря, на
основе схемы Готеллинга нельзя построить никакого эмпирического
утверждения. Она исключительно формальна. В лучшем случае,
ее можно рассматривать как правдоподобную, но обладающую чересчур
частным характером интерпретацию отдельных, реально
имевших место выборов.
Однако, как показывает пример Хиршмана, "теорию" вполне
можно дополнить, позволив ей принимать в расчет ситуативные
различия. Само собой разумеется, такое дополнение должно учитывать
данные каждой ситуации и варьировать в соответствии с
ними. Рассмотрим, например, историю триумфального избрания
Никсона в 1972 г. Она явно противоречит теории Готеллинга, если
считать, что последняя эмпирически правомерна^. Но эта история
не будет противоречить ей, если мы будем рассматривать ее в качестве
того, чем она является, а именно в качестве идеальной или
формальной модели, составляющие которой должны уточняться
всякий раз, когда мы хотим применить ее к реальному миру.
В той упрощенной форме, в которой модель Готеллинга была
представлена выше, она исходит из положения, что ни один избиратель
не воздерживается от голосования и каждый склонен голосовать
за ту партию, которая выдвигает программу, наиболее
отвечающую его ожиданиям. Само собой разумеется, если обе
^ Впрочем, как отмечает А. Ланцелот в своей статье "Политические партии"
{Lancelot A. Partis politiqiies//Encyclopaedia Universalis. XII. 578-583). выводы подобного
рода встречаются довольно часто.
" Работа О. Хиршмаиа "Перед лицом упадка" {"Face an declin"), представляет
собои подобную адаптацию модели Готеллипга применительно к избранию Никсона.
Автор склонен считать свой анализ опровержением теории Готеллинга, что.
конечно же, не соответствует деНствнтелыюсти.
партии предложат программы, ориентированные на электорат центра,
то они не устроят экстремистские слои избирателей. Во всяком
случае, они будут этим менее удовлетворены, чем избиратели
центристской ориентации. И что же они предпримут? Дать общий
ответ на этот вопрос невозможно. Но предположим, что, подобно
тому как это действительно имело место в 1972 г., идеологический
климат в целом будет благоприятствовать кандидату левой ориентации
и будет неблагоприятным для кандидата правой ориентации.
В таком случае у экстремистов левого направления появится
больше возможностей, чем у экстремистов правого толка, протестовать
против "центризма" той партии, к которой они наиболее
близки. В условиях такой идеологической конъюнктуры первые будут
более, чем вторые, расположены к проявлению своего недовольства.
Именно это и произошло в 1972 г.: леворадикальные слои
демократической партии активизировались и сделали все, чтобы
навязать партии выдвижение наиболее левого кандидата. Однако,
в соответствии со схемой Готеллинга, в действительности это привело
к росту числа голосов, поданных за кандидата-республиканца,
и в конце концов обеспечило триумфальное избрание президентом
Р. Никсона".
Точно так же подобный анализ позволяет объяснить изменение
курса кандидата от республиканцев сенатора Голдуотера, предпринятое
им в 1964 г., - в ту эпоху, когда тема порядка всесторонне
обсуждалась в рядах республиканской партии. Протест правой
части электората привел к выбору кандидата крайне правого
направления и обусловил чрезвычайно легкую победу кандидата
от демократической партии. Схема Готеллинга может также подсказать
интерпретацию победы Рейгана: демократическая партия
либо не сумела, либо не смогла найти ответ на заметное смешение
вправо распределения идеологических позиций, хотя многочисленные
исследования и позволяли предвидеть его. В результате произошедших
изменений программа демократов оказалась впоследствии
чересчур смещенной влево.
Само собой разумеется, анализ данных примеров не исчерпывает
предмет разговора. Если я и избрал в качестве примера теорию
Готеллинга, то сделают это лишь потому, что она, на мой
взгляд, особенно наглядно иллюстрирует логическую природу того
" Впрочем, необходимо уточнить, что идеологический климат облегчил принятие
изменении в законах, регламентировавших проведение первичных выборов
и партийных съездов, на которых выдвигались кандидаты в президенты. Именно
это изменение привело к радикализации демократов. Кроме того, необходимо учесть
и эффект одержанного К.иссинджером успеха в переговорах по Вьетнаму.
явления, которое я называю формальными теориями. Повторюсь еще
раз: теория данного типа, как таковая, не приложима к какой бы
то ни было реальной ситуации. На ее основе невозможно построить
какой-либо прогноз или сделать эмпирическое заключение. Она
не поддается опровержению в попперовском смысле этого слова,
поскольку не содержит никакого утверждения относительно реальности.
Используя еще одно попперовское понятие, нельзя сказать,
что она является научной теорией. Однако совершенно ясно,
что она тем более не может быть метафизической теорией. Попперовские
категории не позволяют ее классифицировать.
Будучи должным образом дополненной, теория дает возможность
интерпретировать целую серию фактов, конечно интерпретация
будет упрощенной, но вместе с тем и будет отражать нашу
мысль. При надлежащем использовании одна и та же модель объясняет,
например, и смену курса Голдуотера, и успех Никсона или
Рейгана. Следуя за Зиммелем, я предлагаю использовать выражение
"формальная теория" для обозначения данной категории фундаментальных
теорий в сфере социальных наук. Теория Готеллинга
является формальной в том смысле, что она не приложима к
реальным ситуациям и скорее представляет собой некое подобие
рамки, которую, для того чтобы составить себе представление о
реальных наблюдениях, необходимо заполнить данными на момент
ее (теории) использования. Она является общей, но не в том
смысле, что способна дать представление обо всех возможных наблюдаемых
ситуациях, а в том, что ее можно использовать для
формирования представлений о самых разных с
...Закладка в соц.сетях
