Жанр: Философия
История философии: запад, Россия, восток 2.
...ой установкой западноевропейской
философии делается скептицизм. Образованные и мыслящие представители
разных вероисповеданий сходятся на формуле "сомнение
против самомнения^', имея в виду как амбиции умозрительного
познания, так и амбиции самой веры. Не соблазняясь утопией
единомыслия, философия упорно работает над предпосылками
согласия и терпимого сосуществования многообразных духовных
миров. В центре ее внимания оказывается прояснение элементарных
(пусть немногих, но зато уж общезначимых) очевидностей
восприятия и суждения, совести и ума.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ильин И. А. Сочинения: В 2 т. М. 1993. Т. 1. С. 55. 2 Там же.
3 Там же. С. 55-56.
* В отечественной литературе последнего времени такая попытка
была предпринята Т. И. Ойзерманом (см. "Философия эпохи ранних
буржуазных революций". М., 1983. С. 14-19).
S Это сделано в сочинении "Против небесных пророков", обличавшем
анабаптистов, Томаса Мюнцера и других теологических
комиссаров крестьянской войны, позволявших себе самые рискованные
игры с откровением Святого Духа.
в См., например, "Культура эпохи Возрождения и Реформации".
М., 1981. С. 91.
7 Неудивительно, что в конце XVI - начале XVII вв. протестантские
университеты считались наилучшими для занятия опытными науками
(об этом и об общем отношении Реформации к схоластике см.:
Соловьев Э. Ю. Прошлое толкует нас. М., 1991. С. 84-98).
^ Вопрос о своеобразии и цивилизационном значении реформационной
парадоксии впервые в отечественном религиоведении
очерчен Д. И. Фурманом (см.: Философия эпохи ранних буржуазных
революций. М., 1983. С. 69-98).
^ Цит. по кн.: Маркиш С. П. Знакомство с Эразмом из Роттердама.
М., 1971. С. 175.
^ Эразм Роттердамский. Похвала Глупости. М., 1960. С. 62.
II Источники по истории Реформации. Вып. 1. М., 1906.
С. 4,20.
12 Luther J. Studiensausgabe. B., 1979. Bd. 1. S. 114.
13 Ludolphy J. Die 95 Thesen Martin Luthers. Gmb.-Berlin, 1967.
S. 20.
**
r-^i
^ В качестве важнейшего экзистенциально-философского символа
"второе рождение" исследуется в работах М. Мамардашвили
(см., например, "Как я понимаю философию". С. 100, 201, 207).
IS В четвертом Тезисе Лютер выражает это следующим образом:
"Наказание остается за мной до той поры, пока со мной остается ненависть
к себе самому - а таково истинное покаяние сердца - то есть
до вступления в царство небесное" (Ludolphy J. Ор. cit. S. 20).
1в До Реформации выражение "профессия" употреблялось только
применительно к священнослужителям. В языке протестантов
оно впервые приобрело тот смысл, который подразумевается в нем
сегодня, т. е. - любой род занятий, выполняемых квалифицированно
и ответственно.
17 Лютер М. Время молчания прошло // Избр. произведения
1520-1526 гг. Харьков, 1992. С. 126. 18 Там же. С. 141, 19 Там же.
С. 134. 20 Там же. С. 137. 21 Там же.
22 "Невозможно запретить кому-либо силой или повелеть верить \
так, а не иначе"; "сердце невозможно приневолить, ибо оно разорвется"
(Там же. С. 134). 23 Там же. С. 137-138. 24 Там же. С. 82.
25 Локк Дж. Избранные философские произведения: В 2 т. М., l
1960. Т. 2. С. 7-8. ^
26 Чаадаев П. Я. Сочинения. М., 1989. С. 30-31.
27 Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 40. 28 Там же. С. 42.
Глава 4. СКЕПТИЦИЗМ XVI-XVII вв.
В силу исторических условий, в которых развивалась гуманистическая
мысль "героического" периода Возрождения (XIVXV
вв.), для философии было характерно возвеличение человека,
его деятельности, познания, роли в мире, а также убеждение в том,
что в ближайшее время будет достигнуто согласие между различными
вероисповеданиями и положен конец конфликту между
рациональным знанием и иррациональной верой. Эти иллюзии,
восторженная идеализация настоящего и будущего свойственны
почти всем (кроме Леонардо да Винчи) гуманистам этого периода.
Крестьянская война в Германии, распространение протестантизма в
Европе, Контрреформация, гугенотские войны во Франции, революция
в Нидерландах, проникновение европейцев в Америку, первое
кругосветное путешествие, окончательно опровергшее представления,
господствовавшие полторы тысячи лет, открытие Коперника,
связанные с ним успехи натурфилософии - таковы важнейшие события
XVI в., глубоко потрясшие западноевропейское общество и
сокрушившие иллюзии гуманистов раннего Возрождения.
С крушением этих иллюзий связано появление и распространение
в XVI - начале XVII вв. скептических идей.
У крупнейшего из зачинателей тогдашнего скептицизма -
Эразма Роттердамского (1469-1536) еще задолго до Реформации
действительность вызывает не восхищение, а возмущение: моральное
разложение клира, войны, приносящие неисчислимые бедствия,
извращение князьями церкви основоположений христианства.
Главный объект Эразмовой критики - присущий средневековому
мышлению догматизм. Догматики, пишет Эразм, уверенные в неопровержимой
истинности своих мыслей, "никогда ни в чем не сомневаются",
но эта их уверенность основана на невежестве: они не
понимают, какие трудности неизбежны в процессе познания. Вопервых,
не осмыслено то, какими познаваемые объекты окажутся:
часть их коренным образом отличается от их сути. Обнаружить
реальность, скрывающуюся за видимостью, нелегко. Во-вторых,
отношения между людьми так сложны и запутаны, что знания о
них, которые нам удается добыть, верны (и то в лучшем случае)
лишь до известной степени, приблизительно. "В жизни человеческой
все так неясно и так сложно, что здесь ничего нельзя знать
наверное, как справедливо утверждают мои академики, наименее
притязательные среди философов'1. Поскольку представители
Средней и Новой Академии были скептиками, термины "академик"
и "скептик" в философской литературе вплоть до XX в. употреблялись
как синонимы. Ценность позиции античного скептицизма
Эразм усматривал в его "непритязательности", т. е. в его отказе от
претензий на окончательность, безупречную точность и исчерпывающую
полноту добываемых нами знаний.
Этот мыслитель осыпает насмешками веру во всевозможные
сверхъестественные явления. Доктрина самого Эразма - "Философия
Христа" - это, конечно, вера в Бога, однако важнейшее ее со.держание
- нравственные принципы, предписываемые разумом и
природой. Актом большого мужества было выступление Эразма
против преследования людей за их убеждения, в защиту свободы
мысли. Его борьба за веротерпимость тесно связана с рационализмом.
Цитируя слова Лютера: "Пусть Эразм слушает Христа и распрощается
с разумом!", Эразм с возмущением отвергает это требование,
выдвигая свой тезис: "В ум человеческий заложены семена
высшего, при их помощи люди постигают высшее и стремятся к нему"^.
Всякому добросовестно читающему Библию, заявлял Лютер,
все в ней ясно и понятно. Только "нечестивые софисты" приписывают
неясность каким-то местам в Писании. На самом деле, возражает
Эразм, в Писании есть эпизоды, в которых не смогли разобраться
многие выдающиеся люди на протяжении многих веков. Из
этого видно лишь, что ни один человек не в силах найти несомненно
верное решение многих вопросов, поставленных перед нами
Писанием. Здесь надо следовать взглядам античных скептиков,
разъяснявших, что раз мы не в силах установить, какое из противоположных
утверждений истинно, мы должны воздержаться от
собственного суждения.
Философия, по мнению Эразма, может признать лишь то, что
согласно с разумом. Этот принцип он распространяет и на христианскую
веру, в которой видит не слепое чувство, заставляющее
принимать то, чего ты вовсе не понимаешь, а разумно, понятно
обоснованное убеждение. Что касается культа святых, чудотворных
икон, веры в то, что от грехов можно откупиться грамотой, освященной
церковью, то Эразм подвергает их не скептическому сомнению,
а решительному отрицанию, именуя "пустыми церемониями, в
святость которых верят только "суеверы". Его скептицизм относится
не к этим представлениям, а к смыслу ряда темных мест в Писании
и к некоторым догматам. Кроме вопросов о существовании
Бога, его всемогуществе, милосердии, его этических заповедях, о
бессмертии души, по всем религиозным вопросам, считал Эразм,
любому утверждению можно противопоставить другое, подкрепив
его столь же убедительными доводами.
Скептицизм Эразма был развит в произведениях французского
гуманиста Себастьяна Кастеллиона (1513-1563), посвятившего
свою жизнь борьбе за свободу мысли, за право каждого отстаивать
то, в истинности чего он убежден. У нас, говорит он, господствует
взгляд, что сомнение в общепринятых в нашем обществе положениях
- тяжкий грех, ересь, за которую следует беспощадно карать.
Кастеллион же в трактате "06 искусстве сомнения и веры, неведения
и знания" (опубликованном лишь после его смерти) противопоставляет
этому взгляду тезис: опаснейший грех совершают люди
тогда, когда верят в то, в чем следует сомневаться, ибо ложная уверенность
влечет за собой тягчайшие несчастья. Вследствие такой
уверенности и в прошлом, и в наши дни христиане предавали и
предают мучительной смерти лучших в своей среде, людей самой
высокой нравственности и благочестия; и если бы "христиане хоть
немного сомневались в том, что они думают, они не совершили бы
всех этих убийств"^. Кастеллион напоминает, что в Пятикнижии
содержится предписание изолировать человека, если существует подозрение,
что он заразился проказой, на семь дней, а если тогда не
выяснится, прокаженный ли он, снова изолировать его на семь
дней, проделывая это снова и снова до тех пор, пока на этот вопрос
не будет получен совершенно ясный ответ. "Следовательно,
Бог приказывает сомневаться в проказе, пока не будет хорошо установлено,
проказа ли это. А то, что он приказывает в отношении
данного случая, необходимо применять ко всем случаям того же
рода, т. е. ко всему, что не несомненно'4.
В христианстве, по Кастеллиону, нет ничего противоречащего
показаниям наших органов чувств, оно "не заключается также в
чем-то, что превосходит человеческий разум"^. Этот гуманист делит
все утверждения, с которыми мы встречаемся, на три категории:
первые подтверждаются показаниями наших органов чувств или
разумом; вторые противоречат этим показаниям или разуму;
относительно третьих показания органов чувств и разум не в
состоянии дать ни подтверждений, ни опровержений. Положения
первой из этих категорий надо считать истинными, положения
второй - безусловно ложными. Положения же третьей категории
лишь более или менее вероятны; в зависимости от того, насколько
заслуживают доверия сообщения, содержащие эти положения, в
них можно либо верить, либо подвергать их сомнению. Лучше же
всего признаться, что нам неизвестно, истинны ли они, и воздержаться
от суждения.
Существенным вкладом в скептицизм XVI в. стало энергичное
выступление Кастеллиона против традиционализма, унаследованного
его современниками от средневековья. Только невежды, писал
он, считают, что чем древнее какое-нибудь положение, тем оно истиннее.
И в практической, и в познавательной деятельности ценные
результаты достигаются не ретроградами, а новаторами. Последние
неизбежно встречаются в штыки, "...но надо отважиться выдвигать
нечто новое, если мы хотим помочь людям. В противном случае,
если мы пойдем тем же путем, каким пользовались столь многие,
не принесшие людям никакой пользы, мы будем не более полезны,
чем они"^.
Во Франции первой по времени книгой, отстаивавшей скептицизм,
была "Academia" Омера Талона (1546), провозгласившего
себя последователем Новой Академии и особенно энергично нападавшего
на фидеизм и авторитаризм. Надо, заявлял Талон, освободить
людей от их преклонения перед авторитетами, доведшего их
"до недостойного рабства, дать им понять, что истинная философия
свободна в своих оценках и суждениях, а не прикована к
одному только автору"^. Такова философия Новой Академии.
"Принцип этой Новой Академии заключается в том, чтобы при рассмотрении
темных вопросов обсуждать все "за" и "против", чтобы
не принимать мнения философов как речения божественных оракулов,
чтобы не связываться навсегда с одной школой"^. Ничего не
следует категорически утверждать как нечто абсолютно истинное, а
воздерживаться от согласия. Соблюдая это воздержание от суждения
("эпоха"), академики настолько же выше всех философов, насколько
свободные люди выше рабов, насколько мудрецы выше
безрассудных, а сильные умы выше упрямцев"^.
Самым влиятельным выразителем "нового пирронизма" признан
один из крупнейших мыслителей Возрождения - Мишель
Монтень (1533-1592).
Отправной пункт скептических рассуждений Монтеня тот же,
что и у других представителей скептической мысли его времени:
мы привыкли к определенным взглядам и порядкам, которые представляются
нам правильными, естественными, даже совершенными
только потому, что они общеприняты в нашей стране, представляющей
собой ничтожно малую часть мира. "Наш кругозор крайне
мал, мы не видим дальше своего носа" 10. Знакомство с жизнью
древних греков и римлян, а также народов недавно открытых
стран показывает, что на основе порядков и взглядов, совершенно
отличных от наших, эти народы во многом превзошли нас в нравственном
отношении, в науке и в искусстве. Опровергая мнение,
согласно которому мы придерживаемся своей религии, своего общественного
устройства потому, что эти воззрения и порядки самые
правильные, Монтень доказывает, что на самом деле все происходит
наоборот: мы считаем эти взгляды и установления правильными
потому, что они общеприняты там, где мы живем, потому, что
они освящены авторитетами. Во многих вещах не сомневаются потому,
что общепринятых мнений никогда не проверяют, никогда не
добираются до основания, где коренится их ошибка^.
Монтень возмущается авторитаризмом, нетерпимостью современников.
Это, считает он, рабство мысли, которому он противопоставляет
то, что происходило в античном мире. "Свобода мнений
и вольность древних мыслителей привели к тому, что как в философии,
так и в науке о человеке образовалось несколько школ, и
всякий судил и выбирал между ними. Но в настоящее время, когда
люди идут одной дорогой... и когда изучение наук ведется по распоряжению
властей, когда все школы на одно лицо и придерживаются
одинакового способа воспитания и обучения, - уже не обращают
внимания на вес и стоимость монеты, а всякий принимает их
по установленному курсу'12. "Это подавление свободы наших суждений,
эта установившаяся по отношению к нашим взглядам тирания
широко распространилась, захватив наши философские школы
и науки "13.
Высокая оценка античности не превращается у Монтеня
в се фетишизацию, как это имело место у гуманистов раннего
Возрождения. Он требует непредубежденного изучения жизни и
идей древних и современных народов. Путешествия, часто повторяет
Монтень, - лучшее средство преодоления узости кругозора.
Сам он с этой целью посетил Германию, Швейцарию и Италию.
Автор "Опытов", неоднократно показывая, что его позиция весьма
близка к философии античных скептиков, прибавляет: "...если
только разум не сделает между ними различия. Поэтому необходимо
все их взвешивать, и в первую очередь наиболее распространенные
и властвующие над нашими умами"^. Скептицизм "Опытов"
пронизан рационализмом. Монтень присоединяется к мнениям тех
людей, "которые все взвешивают и оценивают разумом", ничего не
принимая на веру и не полагаясь на авторитеты"^.
В ^Опытах" остро критикуется схоластика. Это, говорит
Монтень, чисто книжная наука, сводящаяся к умению повторять
почерпнутые в трудах авторитетов (особенно Аристотеля) слова
и силлогизмы. "Аристотель - это бог схоластической науки; оспаривать
его законы - такое же кощунство, как нарушать законы
Ликурга в Спарте. Его учение является у нас незыблемым законом,
а между тем оно, быть может, столь же ошибочно, как и всякое
другое"^. В "Опытах" описан типичный схоласт - "знакомый из
Пизы", заявивший Монтеню, что критерием истины служит согласие
рассматриваемого положения с учением Аристотеля. Резко осуждая
авторитаризм и вербализм схоластической философии, Монтень
очень большое значение придает подлинной науке, занимающейся
не словами и пустым умозрением, а изучением реальной действительности.
"Я люблю и почитаю науку, равно как и тех, кто
ею владеет. И когда ею пользуются как должно, - это самое благородное
и мощное из приобретений рода человеческого"^. Указывая
на все то, что мешает людям добывать знания, в точности соответствующие
действительности, этот скептик тем не менее признает,
что в знаниях, добываемых нами, когда мы непредубежденно исследуем
действительность, содержится много верного. Деятельность
ученых, позволяющая им добывать эти знания, представляет для
человечества огромную ценность.
Автор "Опытов" выступает против веры не только в ведьм и
колдунов, но и в чудеса, веры, которую поддерживала и Римская
церковь и церковь реформированная. В обоих случаях этот мыслитель
стоял на позиции такого рассмотрения действительности, согласно
которому в мире ничего сверхъестественного нет, а некоторые
явления считают чудесными только потому, что они непривычны
и непонятны. Поэтому мы для дикарей такое же чудо, как
они для нас. Монтень, конечно, знал, что за филиппики против веры
в чудеса его могут обвинить в богохульстве. Но дело в том, что
в отличие от скептиков XVI в., убежденных поборников христианства,
этот мыслитель предоставляет обширную аргументацию, обосновывающую
не только тезис о несостоятельности всех религий и
вреде, наносимом ими обществу, но и опровергающую основные
положения христианства.
Монтень в самых благочестивых выражениях говорит о своей
преданности этой религии, о беспрекословном подчинении католической
церкви, о порочности атеизма, о том, что христианство
покоится на непоколебимом фундаменте Священного Писания, которое
питается из божественного источника. Наконец, он заявляет,
что назначение скептицизма - заставить человека склонить голову
перед непререкаемым авторитетом религий; скептицизм очень полезен
церкви, ибо он лишает человека знания человеческого и тем самым
делает его более восприимчивым к знанию божественному и
побуждает человека отказаться от "собственного суждения, чтобы
уделить больше места вере"^. Заявлений, сделанных в такой же
категорической форме, в "Опытах" немало. Там даже говорится:
"Из всех... религиозных воззрений наиболее правдоподобным мне
представляется то, которое признает Бога непостижимой силой, источником
и хранителем всех вещей, считает, что Бог - весь благо,
весь совершенство и что он благосклонно принимает почести и поклонение,
в какой бы форме, под каким бы именем и каким бы
способом люди их ни выражали"^.
Но прорелигиозные высказывания Монтеня обычно декларативны
и серьезно не обосновываются. Правда, в одном месте
"Опытов" говорится о том, что христианство зиждется "на вечном
фундаменте слова Божьего". Но автора, с горячим интересом обсуждающего
жизнь выдающихся людей и события, описанные в античной
и современной литературе, автора, живо откликавшегося на
идеи и факты, почерпнутые им из многочисленных книг, этого
автора вовсе не интересуют ни идеи "слова Божьего", ни лица и
события, фигурирующие в Писании. Они в "Опытах" не только не
обсуждаются, но даже почти не упоминаются. Мы находим там
около четырехсот заимствований из Плутарха, сотни цитат из работ
Эпикура, Лукреция, Сенеки, Цицерона, Платона, Демокрита и
других античных, а также современных авторов. Но среди трех тысяч
цитат, приводимых в "Опытах", лишь четыре - из Евангелия,
четырнадцать - из посланий апостола Павла и около дюжины -
из Ветхого Завета. Андре Жид отмечает, что Монтень "часто занимается
религией, но никогда не занимается Христом. Ни разу он не
ссылается на его слова: сомнительно, читал ли он когда-нибудь
Евангелие, или, скорее несомненно, что он никогда его как следует
не прочитал"^.
В отличие от Эразма, Кастеллиона и их единомышленников,
убежденных в высоком нравственном уровне христиан в первые века
существования христианской религии, Монтень находит, что в
этот период "рвение к ней вооружило довольно многих против
языческих книг, отчего ученые люди понесли ни с чем не сравнимый
ущерб; полагаю, что эти бесчинства причинили науке гораздо
больше вреда, нежели все пожары, произведенные варварами"^.
"Эти люди повинны также в том, что не колеблясь расточали лживые
похвалы всем без исключения императорам, стоявшим за нас,
и огульно осуждали действия и поступки тех из них, которые были
против нас, как это нетрудно увидеть на примере императора
Юлиана, прозванного 0тступником"22. Греческие скептики ставили
на одну доску античный материализм и идеализм, обвиняя и тот и
другой в догматизме. Монтень же, уделяя много внимания психофизической
проблеме, обстоятельно опровергает утверждение о независимости
сознания человека от его тела. Часто цитируя Лукреция
и всецело присоединяясь к его взглядам, он заявляет, что "наиболее
правдоподобным из философских взглядов"^ стало учение,
считающее, что носителем сознания служит телесный орган -
мозг. Из такого решения психофизической проблемы следует невозможность
бессмертия души - положение, которое, солидаризуясь
с Лукрецием и полемизируя с Платоном, Монтень обстоятельно
обосновывает.
В ^Опытах" материалистически истолковывается не
только отношение между сознанием человека и его телом,
но и отношение между человеком и всей природой вообще.
При этом философ старается доказать, что не только строение и
функционирование тел человека и животных сходны, даже тождественны,
но и в психике животных (Монтень приписывает нашим
братьям-животным "разум и способность рассуждать") нет ничего
принципиально отличного от психики людей. Ведь нередко оказывается,
что различие между одним человеком и другим больше, чем
различие между людьми и животными.
Как скептик Монтень приводит все аргументы, выдвигавшиеся
до него для обоснования тезиса о непреодолимости препятствий,
стоящих на пути познания (иллюзорность многих чувственных восприятий,
ошибки, которых полностью не может избежать наше
рассуждение, противоречия, содержащиеся в имеющемся у нас знании).
Однако позиция Карнеада, считавшего доказанной принципиальную
недостижимость достоверного знания, не только не совпадает,
но скорее противоположна позиции Монтеня. Агностицизм
Карнеада, по словам Монтеня, - естественная реакция на
"бесстыдство тех, кто воображает, будто им все известно", "В утверждении
невежества одни держатся такой же крайности, какой
другие - в утверждении знания"^. Крайность агностицизма здесь
отвергается так же, как и крайность догматизма. Конечно, говорит
автор "Опытов", познаваемая нами действительность необъятна.
Но если у отдельной эпохи, у отдельного человека возможности
познания ограниченны, то нет пределов познанию человечества:
"непостижимое для одного поколения постигается другим". "Я не
перестаю исследовать и испытывать то, чего не в состоянии
открыть собственными силами", но "мои исследования облегчают
работу тех, кто после меня продолжит эти исследования". "То же
сделает и мой преемник для того, кто последует за ним. Поэтому
ни трудность исследования, ни мое бессилие не должны приводить
меня в отчаяние, ибо это только мое бессилие, а не бессилие человечества"^.
Осуждая схоластическое, оторванное от действительности
умозрение, Монтень утверждает, что истины подлинного знания
добываются не дедуцированием из произвольно постулируемых
принципов, а из фактов, устанавливаемых опытом. По сравнению с
разумом опыт - это "средство более слабое и менее благородное,
но истина сама по себе столь необъятна, что мы не должны пренебрегать
никаким способом, могущим к ней привести"^. С течением
времени Монтень придавал все большее значение опыту. И тот
факт, что глава, завершающая его труд, имеет название "06 опыте",
приобретает символическое значение.
Положение, что рационально поставленный и разумно истолкованный
опыт - важнейший источник истинного знания, выдвинул
другой выдающийся скептик XVI в. Франсуа Санчез (1552-1632)
в трактате "Ничего не известно" (Quod nihil scitur), впервые увидевшем
свет в 1581 г., т. е. через год после выхода в свет
"Опытов" Монтеня. В этом трактате показано: все, что схоластика
признает знанием, всецело покоится на дефинициях изучаемых
объектов. Эти дефиниции принято считать выражением сущности
природы определяемых ими объектов. На самом же деле понять
смысл дефиниции можно лишь, дав точное определение каждого
слова, входящего в ее состав. Но ведь такие определения тоже состоят
из слов, каждому из которых необходимо дать точную дефиницию.
Видя, что процесс перехода от одних дефиниций к другим
может длиться бесконечно, схоласты объявляют, что есть термины,
не нуждающиеся в определении, есть положения, не нуждающиеся
в доказательстве. Такой ответ, пишет Санчез, "не устраняет сомнения
и не удовлетворяет ум"27. Дефиниции, так обильно применяемые
схоластами, никакого знания об изучаемом объекте не дают.
В схоластике необходимое нам знание реальной действительности
подменяется пустым и бесплодным оперированием словами. В бесконечных
схоластических диспутах спор идет "об искусстве
сводить все реальные объекты к словам. И к ним эти объекты сводят
- одни непосредственно, другие - окольным путем... Постоянно
продвигая все дальше изготовление одних слов из других,
они сами себя облапошивают и приводят к хаосу и глупости своих
несчастных слушателей"^.
Резко выступая против схоластики, Санчез провозглашает:
не изучение слов и различное оперирование ими, не поиски ответов
на все познавательные вопросы в книгах, авторам которых приписывается
знание истины, а изучение самой реальности - окружающей
нас природы и нашей собственной природы - вот единственная
задача ученых и философов. Но решение этой задачи
наталкивается на многие препятствия. В трактате Санчез описывает
то, что препятствует постижению истины. Прежде всего, говорит
мыслитель, наш разум добывает все свои знания об окружающей
нас действительности, только опираясь на сведения, доставляемые
ему нашими органами чувств. А эти сведения зачастую оказываются
неверными.
...Закладка в соц.сетях
