Жанр: Философия
История философии: запад, Россия, восток 4.
...ает в себе идеализм, Сартр отводит: с его точки зрения
именно феноменология позволяет понять Я как "современное миру", а
не противопоставленное ему на манер философского дуализма^. Сартр
позднее стал рекомендовать принимать в расчет поздние работы Гуссерля
"Формальная и трансцендентальная логика", "Картезианские
размышления", где автор для упрочения своей позиции привлек к
рассмотрению такие структуры сознания и действия, которые связаны
с обращением к теме других Я, или к теме интерсубъективности.
В дальнейшем философском развитии Сартра его критическое отношение
к феноменологии усилилось. Несомненно, на это повлияло
как осознание трудностей и противоречий феноменологии, так и укреплявшиеся
в феноменологическом движении критические тенденции.
По всей видимости, онтологическая линия внутри феноменологии
(связанная не только с исследованиями Хайдеггера, но и с творчеством
Н. Гартмана, мюнхенских феноменологов) и вне ее оказала на
Сартра наибольшее воздействие. Так он вышел к темам "Бытия и
ничто". Прежде чем перейти к анализу этого написанного в начале
40-х годов, т. е. именно в годы второй мировой войны, философского
произведения, необходимо учесть, что к этому времени Сартр вырос в
заметную фигуру французской культурной и социально-политической
жизни. Поэтому надо хотя бы вкратце сказать о философском значении
литературных и публицистических сочинений, сделавших Сартра
европейски известным писателем-философом.
Образы и идеи литературных произведений Сартра
Сартровский роман "Тошнота" стал своего рода образцом и символом
экзистенциалистской литературы. Он написан в форме дневника,
якобы принадлежавшего историку Антуану Рокантену, который приехал
в приморский городок, в библиотеку, где хранился архив французского
вельможи конца XVIII - начала XIX в. Жизнь и судьба
маркиза де Рольбона поначалу заинтересовали Рокантена. Но вскоре
авантюрные приключения маркиза (кстати, по историческому сюжету
он бывал в России и даже участвовал в заговоре против Павла 1)
перестают интересовать Рокантена. Он пишет дневник - со смутной
надеждой разобраться в обуревающих его тревожных мыслях и ощущениях.
Рокантен уверен: в его жизни произошло радикальное изменение.
Ему еще неясно, в чем оно состоит. И он решает, что будет
описывать и исследовать состояния мира, разумеется, как они даны,
преобразованы его, Рокантена, сознанием, а еще более сами эти состояния
сознания. По смыслу здесь есть родство с гуссерлевскими феноменами.
Но если Гуссерль выделяет, описывает феномены сознания,
чтобы зафиксировать их безличные всеобщие структуры, то Сартр -
в духе Ясперса, Хайдеггера, Марселя - использует описание феноменов
сознания для анализа таких экзистенциальных состояний как
одиночество, страх, отчаяние, отвращение и других поистине трагических
мироощущений личности. Поначалу они фиксируются под единым
сартровским экзистенциальным символом. Это ТОШНОТА, причем
тошнота скорее не в буквальном, а именно в экзистенциальном
смысле. Рокантен, по примеру мальчишек, бросавших камешки в море,
взял в руки гальку. "Я увидел нечто, от чего мне стало противно, но
теперь я уже не знаю, смотрел ли я на море или на камень. Камень
был гладкий, с одной стороны сухой, с другой - влажный и грязный",
- записал в дневнике Рокантен ". Чувство отвращения потом
прошло, но нечто подобное повторилось в другой ситуации. Пивная
кружка на столе, сиденье в трамвае - все оборачивается к Рокантену
какой-то непостижимо жуткой, отвратительной стороной. В кафе взгляд
его падает на рубашку и подтяжки бармена. "Его голубая ситцевая
рубаха радостным пятном выделяется на фоне шоколадной стены. Но
от этого тоже тошнит. Или, вернее, ЭТО И ЕСТЬ ТОШНОТА. Тошнота
не во мне: я чувствую ее там, на этой стене, на этих подтяжках,
повсюду внутри меня. Она составляет одно целое с этим кафе, а я
внутри"^. Итак, прежде всего от человека как бы отторгаются вещи
- причем не только действительно отвратительные, но и вещи, которые
принято считать красивыми, ладно сделанными человеком или
возникшими вместе с самой природой, у многих вызывающей восхищение.
Рокантен же видит плюшевую скамейку в трамвае - и его
охватывает очередной приступ тошноты. Это побуждает Рокантена
вынести обвинительный акт миру вещей: "Да это же скамейка, шепчу
я, словно заклинание. Но слово остается у меня на губах, оно не хочет
приклеиться к вещи. А вещь остается тем, что она есть со своим красным
плюшем, который топорщит тысячу мельчайших красных лапок,
стоящих торчком мертвых лапок. Громадное повернутое кверху брюхо,
окровавленное, вздутое, ощерившееся своими мертвыми лапками,
брюхо, плывущее в этом ящике, в этом сером небе - это вовсе не
сиденье. С таким же успехом это мог бы быть, к примеру, издохший
осел, который, раздувшись от воды, плывет по большой, серой, широко
разлившейся реке, а я сижу на брюхе осла, спустив ноги в светлую
воду. Вещи освободились от своих названий. Вот они, причудливые,
упрямые, огромные, и глупо называть их сидениями и вообще говорить
о них что-нибудь. Они окружили меня, одинокого, бессловесного,
беззащитного, они подо мной, они надо мной. Они ничего не требуют,
не навязывают себя, просто они есть"^. Эта филиппика против
вещей - не просто описание состояний болезненного сознания, в чем
Сартр был великий мастер, с потрясающей силой изображая разнообразные
оттенки смятения разума и чувств одинокого, отчаявшегося человека.
Здесь - корни той части сартровских онтологии, гносеологии,
психологии, концепции общества и культуры, где зависимость человека
от первой и второй (т.е. видоизмененной самим человечеством)
природы изображается в самом трагическом, негативном
свете. Она нередко предстает и как едва ли не главнейший
источник заболеваний личности, подобных рокантеновской тошноте.
Бунтом против вещей - а заодно и против благостно-поэтических
изображения природы вне человека - дело не заканчивается. "Тошнота"
и другие произведения Сартра содержат выразительный, талантливо
исполненный обвинительный акт против природных потребностей,
побуждений человека, его тела, которые в сартровских произведениях
часто предстают в самом неприглядном, животном виде.
Не лучше обстоит дело и с миром человеческих мыслей. "Мысли
- вот от чего особенно муторно... Они еще хуже, чем плоть. Тянутся,
тянутся без конца, оставляя какой-то странный привкус"^. Мучительное
размежевание Рокантена с собственными мыслями по существу
переходит в обвинение против декартовского cogito, которое выписано
как ощущение всяким человеком неразрывности "я мыслю" и "я
существую", оборачивающееся, однако, еще одним глубоким болезненным
надрывом: "К примеру, эта мучительная жвачка - мысль: "Я
СУЩЕСТВУЮ", ведь пережевываю ее я, Я сам. Тело, однажды начав
жить, живет само по себе. Но мысль - нет; это я продолжаю,
развиваю ее. Я существую. Я мыслю о том, что я существую!... Если
бы я мог перестать мыслить! ...Моя мысль - это я; вот почему я не
могу перестать мыслить. Я существую, потому что мыслю, и я не могу
помешать себе мыслить. Ведь даже в эту минуту - это чудовищно -
я существую ПОТОМУ, что меня приводит в ужас, что я существую.
Это я, Я САМ извлекаю себя из небытия, к которому стремлюсь: моя
ненависть, мое отвращение к существованию - это все различные
способы ПРИНУДИТЬ МЕНЯ существовать, ввергнуть меня в существование.
Мысли, словно головокруженье, рождаются где-то позади,
я чувствую, как они рождаются где-то за моим затылком... стоит мне
^**.^^
сдаться, они окажутся передо мной, у меня между глаз - и я всегда
сдаюсь, и мысль набухает, набухает, и становится огромной и, заполнив
меня до краев, возобновляет мое существование"". И опять-таки
перед нами - не только и не столько описание того, что можно было
бы назвать смятенным состоянием духа Рокантена. На деле здесь и в
подобных пассажах сартровских произведений идет существенная
корректировка благодушного традиционного рационализма, для которого
наделенность человека способностью мыслить выступала как благо,
как величайшее преимущество, дарованное человеку Богом. Сартр
употребляет все усилия своего блестящего таланта, чтобы показать,
что движение рассуждения от "я мыслю" к "я существую", да и вообще
процессы мышления могут стать настоящим мучением, от которого
человеку невозможно избавиться.
В "Тошноте" и других произведениях Сартр подобным же образом
испытывает на прочность глубоко впитавшиеся в европейскую культуру
ценности - любовь, в том числе любовь к ближнему, общение и
общительность. Даже святые, на первый взгляд, отношения детей и
родителей, любящих мужчины и женщины Сартр препарирует поистине
безжалостно, выставляя на свет божий те скрытые механизмы
соперничества, вражды, измены, на которые сторонники романтизации
этих отношений предпочитают не обращать внимания. Пожалуй,
наиболее ярко мир общения, как его изображает Сартр, запечатлен в
его драматургии.
Сартр довольно поздно обнаружил в себе дар драматурга. Находясь
в плену, он написал для самодеятельного театра пьесу "Мухи".
Все основные категории экзистенциалистской философии - любовьвражда,
страх, измена, вина, раскаяние, неизбывность страдания, существование,
лишенное Бога, - воплотились в сартровской стилизации
мифа об Оресте, Электре, Агамемноне, Клитемнестре, Эгисфе.
Орест, убивающий свою мать, играет в драме Сартра иную роль чем
тот же персонаж у Эсхила. "Орест, по Сартру, - провозвестник сумерек
богов и скорого пришествия царства человека. И в этом он
прямое отрицание Ореста Эсхила. Тот убил вопреки древнему материнскому
праву, но убил по велению божественного оракула и во имя
богов, только других - молодых, покровителей возникающей государственности.
Недаром не он сам, а мудрая Афина спасает его от
Эриний, оправдывает месть за отца. Сартровский Орест не ищет никаких
оправданий вне самого себя. Оттого-то и трагедия о нем носит
по-аристофановски комедийный заголовок: "Мухи" - еще одна отходная
этике, черпающей свои нормы во внеличных, божественных
предначертаниях"^.
В пьесе "За закрытой дверью" Сартр как бы анатомирует человеческие
отношения. В комнате, наподобие камеры, лишенной окон, с
наглухо закрытой дверью - две женщины и один мужчина. У них нет
ничего, кроме общения. А оно оборачивается настоящей пыткой. В
конце концов оказывается, что затворничество этих людей - добровольное;
они в любой момент могут выйти из своей "тюрьмы", но
"т
^
предпочитают остаться в ней. И вот герой драмы делает вывод: ад -
это не то, о чем говорят христиане; ад - это другие люди и общение
с ними. Для героев Сартра жизнь в четырех стенах - страдание, но в
известном смысле желанное, наподобие монашеской аскезы. Так можно
искупить свои мирские грехи и, что еще важнее, укрыться, отгородиться
от мира ^'. В своих романах и пьесах Сартр как бы коллекционирует
необычные, именно пограничные ситуации, намеренно превращает
их в некоторые общие модели. Ибо он полагает, что в таких
ситуациях человек способен обостренно воспринимать и постигать смысл
своего существования. Тошнота Рокантена - путь к постижению экзистенции.
"Сейчас под моим пером рождается слово Абсурдность -
совсем недавно в парке я его не нашел, но я его и не искал, оно мне
было не к чему; я думал без слов о вещах, вместе с вещами... И, не
пытаясь ничего отчетливо сформулировать, я понял тогда, что нашел
ключ к Существованию, ключ к моей Тошноте, к моей собственной
жизни. В самом деле, все, что я смог уяснить потом, сводится к основополагающей
абсурдности... Но теперь я хочу запечатлеть абсолютный
характер этой абсурдности" ".
Критики Сартра, в том числе из марксистского лагеря, старались
доказать, что он и другие французские экзистенциалисты "возвели в
абсолют" противоречия, абсурдность буржуазного бытия, а также особенности
действительно трагических ситуаций - наподобие мировой
войны или оккупации. Но Сартр и Камю упорно твердили, что трагизм
человеческого существования имеет всеобщий характер
и не знает исторических или национальных границ. Изображая
драматизм отношений между человеком и природой, между индивидом
и другими людьми, Сартр создавал маленькие литературные "фильмы
ужасов", которые в свете событий конца XX в. обернулись довольно
реалистическими предостережениями. Люди живут своей повседневной
жизнью. "А между тем великая, блуждающая природа прокралась
в их город, проникла всюду - в их дома, в их конторы, в них
самих. Она не шевелится, она затаилась, они полны ею, они вдыхают
ее, но не замечают... А я, я ВИЖУ ее, эту природу, ВИЖУ... "^ Что
случится, если она вдруг встрепенется? Страшные натуралистические
фантазии Сартра - это фантазии-предостережения, но некоторые из
них (вроде третьего глаза у ребенка) в эпоху Чернобыля страшным
образом сбываются. Они заканчиваются обвинениями - в адрес традиционных
гуманизма и рационализма. "Я привалюсь к стене и крикну
бегущим мимо: "Чего вы добились вашей наукой? Чего вы добились
вашим гуманизмом? Где твое достоинство, мыслящий тростник?"
Мне не будет страшно - во всяком случае не страшнее, чем сейчас.
Разве это не то же самое существование, вариации на тему существования?
...Существование - вот чего я боюсь "".
К концу XX в. - в эпоху многочисленных войн, локальных конфликтов
, национально-этнических распрей, постоянной угрозы для жизни
из-за радиоактивных катастроф, экологического кризиса, терроризма,
в эпоху невиданного напряжения духовных сил человека, девальвации
моральных ценностей и других бедствий - критика Сартром и
другими экзистенциалистами человеческого существования, "философия
страха и отчаяния" отнюдь не устарела. Самые мрачные описания
Сартром смятенных состояний экзистенции не потеряли смысла.
И потому читатели, узнавая в переживаниях героев самих себя, ищут
ответа на вопрос: в чем же выход? Как должен вести себя человек?
О том, каков ответ Сартра на эти вопросы, говорилось ранее. Ключ
к существованию - свобода человека. Но в отличие от традиционной
философии, прославлявшей Разум и Свободу, Сартр рекомендует человеку
не питать никаких иллюзий. Свобода - не высший и счастливый
дар, а источник страданий и призыв к ответственности. На свободу
человек обречен. Смысл экзистенции как сущности человека
- в том, чтобы выдержать, выстоять, все-таки состояться в качестве
человека. В "Тошноте" Сартр описывает не только состояния отчаяния
и смятения, но и минуты просветления. Такие дни и минуты подобны
вспышке. "Ничто не изменилось, и, однако, все существует в
каком-то другом качестве. Не могу это описать: это как Тошнота, только
с обратным знаком, словом, у меня начинается приключение, и когда
я спрашиваю себя, с чего я это взял, я понимаю, в чем дело: Я ЧУВСТВУЮ
СЕБЯ СОБОЙ И ЧУВСТВУЮ, ЧТО Я ЗДЕСЬ; ЭТО Я
прорезаю темноту, и я счастлив, точно герой романа"^.
Рокантен слушает, как в кафе поет негритянка, и музыка позволяет
подумать: есть люди, которые спасены вдохновением и творчеством
"от греха существования". "Не могу ли я попробовать? Само собой,
речь не о мелодии... но разве я не могу в другой области? ...Это была
бы книга - ничего другого я не умею... В том-то и была моя ошибка,
что я пытался воскресить маркиза де Рольбона. Нет, книга должна
быть в другом роде. В каком, я еще точно не знаю - но надо, чтобы
за ее напечатанными словами, за ее страницами угадывалось то, что
было бы не подвластно существованию, было бы над ним. Скажем,
история, какая не может случиться, например сказка. Она должна
быть прекрасной и твердой, как сталь, чтобы люди устыдились своего
существования"^. Итак, свобода, выбор, ответственность, надежда,
творчество - это фундаментальные понятия философии Сартра, неотрывные
от отчаяния и страдания.
Трагическая концепция существования, воплотившаяся в литературных
произведениях Сартра, перелилась и в абстрактные формы
философской онтологии.
Философская онтология Сартра
В "Бытии и ничто", как и во всем творчестве Сартра, основной
проблемой становится толкование диалектической, противоречивой связи
природы и человека, индивида и общества, господства и рабства,
принуждения, необходимости и свободы, ответственности, выбора. Раздумья
над этой диалектикой - стержневая тема как традиционной,
так и современной Сартру философии. Но в том-то и дело, что сартровская
онтология включает в себя явную или скрытую, но всегда
страстную полемику против самых различных подходов к бытию мира
и человека. При этом из этих разных подходов и концепций Сартр
умеет заимствовать ценные идеи. Прежде всего в вопросе о размежевании
материализма (в частности, марксистского материализма) и
идеализма Сартр сумел принять в расчет и поддержать опровержение
материализма, предпринятое сторонниками трансцендентализма XX в.
Мы уже видели, в какой яркой экзистенциальной форме протест против
"давления" самовластного мира вещей воплощен в литературных
произведениях Сартра. В философских сочинениях, особенно предшествовавших
повороту Сартра к марксизму, материализм отвергался
не менее решительно. Суть всякого материализма Сартр усматривал в
том, что люди анализируются как вещи, предметы, совокупность определенных
реакций, в принципе не отличающихся от совокупности
качеств и явлений, благодаря которым существуют стол, стул или
камень. Материализм хочет уравнять человека с камнями, растениями,
червями, превратить его не более чем в сгусток материи. Материю
же Сартр наделяет негативными характеристиками: она есть "отрицание",
"постоянная угроза нашей жизни", "колдовская материя", которая
искажает, уродует человеческие действия. Материальность вещи
или инструмента, замечает Сартр, есть радикальное отрицание изобретения
и творчества. И хотя материальная детерминация для человека
неизбежна, из этой детерминации проистекает безысходный трагизм
человеческого существования.
Вместе с тем Сартр не может согласиться с трансценденталистами
(в частности, с феноменологами), которые просто предложили "вынести
за скобки" все материальное, вещное, объективное. В философской
онтологии, таково мнение Сартра, исходным должно быть не
отгороженное от мира, не "порождающее" мир бытие-сознание, но
бытие, которое обладает онтологическим первенством перед сознанием.
Вместе с тем надо найти такую точку отсчета, благодаря которой
преодолевался бы дуализм трансцендентного (т.е. независимого от сознания)
бытия и сознания.
Главная особенность онтологии Сартра определяется той ролью,
которая придается категориям "бытия-в-себе" и "ничто". "Бытие-всебе"
(l'etre-en-soi) - это и есть "что"; оно - символ самостоятельности,
"плотности", непрозрачности, полноты мира, независимого от человека.
Бытие-в-себе - глубина, у которой нет границ и краев. С
помощью этого понятия Сартр, по-видимому, хотел зафиксировать
различные свойства природы, поскольку она противостоит человеку:
необъятность, глубину, непостижимость, таинственность, самовластность
космического универсума. Еще Паскаль говорил о природе и ее
неисчерпаемости для познания, одним из первых почувствовав страх
и тревогу за хрупкость человеческих бытия и сознания, несоизмеримость
усилий человека и глухого к этим усилиям необъятного и грозного
мира. Человек как бытие обозначается в онтологии Сартра с помощью
категории "бытие-для-себя" (l'etre-pour-soi).
В философии Хайдеггера Сартр ценит и заимствует то, что центральное
онтологическое значение придается категории Ничто. Но если
у Хайдеггера Ничто есть некоторое общее обозначение темного и непостижимого
противовеса Бытию, то в сартровской диалектике бытие и
Ничто тесно переплетаются - и не где-то в отдаленных глубинах,
недрах бытия, а в самом "ближнем" бытии, включая человека и его
действия. ""Нет", как внезапное интуитивное открытие, по-видимому
является сознанием бытия, сознанием "нет". В мире, где повсюду бытие,
существует не только Ничто, которое, по определению Бергсона,
непостижимо... Необходимое условие, которое должно быть выполнено,
чтобы мы были в состоянии сказать "нет", состоит в том, что небытие
должно постоянно присутствовать как в нас, так и вне нас, т.е.
Ничто проникает в бытие" ^.
С помощью вездесущего Ничто Сартр и пытается метафизически
обобщить все те состояния, которые он мастерски описывал в художественных
произведениях, - хрупкость человеческого существования,
пронизывающий страх, отчуждение от мира, отвращение к миру и к
"аду" вынужденного "бытия-вместе-с другими", образующего одно из
социально-исторических измерений человеческого бытия. Существуют
и бытие, и Ничто, но Ничто коренится в человеке, в "экзистенции"
как существовании, т. е. в бытии-для-себя. Если у Хайдеггера деструкция
мира бытия - некая безличная сила и сторона Ничто, то у
Сартра деструктивное, отрицающее Ничто тесно связано с человеком
и его бытием. "Человеческое бытие - не только такое бытие, благодаря
которому негативность раскрывает себя в мире, но которое может
применить негативный подход по отношению к самому себе... "^
Итак, абсурдность, негативность - черты человеческого существования,
за которые человеку непременно приходится нести ответственность.
Если случилась война и кого-то призвали в армию, если люди
хоть как-то причастны к войне и не протестуют против нее, они в
ответе за войну. Ибо человеческая свобода - определение самого бытия
человека. Свобода, на которую человек обречен, это выбор, который у
него всегда есть. Свобода лежит в фундаменте всех сущностей.
В статье "Экзистенциализм это гуманизм" Сартр уточняет еще один
важный для него момент. Он выступает против тех, кто полагает:
отрицание существования Бога, явный или скрытый атеизм, ничего не
меняет и в повседневном поведении человека, и в его бытии. На самом
деле атеистические предпосылки - а их принимает и Сартр - коренным
образом меняют трактовку жизни и человека. Сартр ссылается на
слова из Достоевского "Если бог не существует, все позволено". Для
экзистенциализма, говорит он, это отправной момент. Человек свободен,
он и есть свобода. Нет ничего ни над нами, ни перед нами в
светлом царстве ценностей, нет оправдания и извинения за содеянное
нами. Мы одиноки и покинуты. Человек, снова и снова повторяет
Сартр, приговорен быть свободным. В упомянутой работе Сартр ссылается
на свой спор с марксистами, которые подчеркивали, что человек
в своем стремлении к свободе не одинок, что он может рассчитывать
на помощь других, на то, что происходит в Китае или в России и т.д.
С чем-то Сартр согласился: он всегда полагался на помощь товарищей
по борьбе. Однако заметил: здесь так много "но", что в строгом смысле
расчетов на внешнюю помощь и на обстоятельства строить нельзя.
Итак, снова вывод: индивид должен выбирать свою сущность независимо
от того, как сложатся обстоятельства или как поступят другие, в
том числе и близкие по устремлениям, люди. Ссылки на обстоятельства
не должны затемнять наших выбора и ответственности. Человек
существует только тогда, когда реализует себя, свой экзистенциальный
проект; и он ничто, кроме суммы своих действий, ничто кроме
результатов, к которым уже привела или приведет его жизнь. В работах
60-х годов Сартр, который испытывал тогда все большее влияние
марксизма, попытался поместить экзистенциалистскую онтологию в
контекст более широкого взгляда на общество и историю.
"Критика диалектического разума"
Книга с таким названием была опубликована Сартром в 1960 г.
Отношение Сартра к марксизму и к практике построения социализма
в Европе и Азии было противоречивым. Сартр внимательно присматривался
к опыту социалистических стран, он посетил Югославию, Кубу,
а потом и Советский Союз. Малейшие шаги в сторону демократии и
гуманизма он встречал с надеждой. Но подавление прав и свобод личности
в странах социализма он осуждал не менее решительно, чем
попрание демократических свобод в капиталистических государствах.
Сартр резко критически выступил в связи с венгерскими событиями
1956 г. Однако предпринятая в СССР критика сталинизма и начавшаяся
оттепель внушили Сартру новые надежды не "гуманизацию" социалистической
практики.
Не менее интересовала Сартра и перспектива объединения марксизма
и экзистенциализма. Для экзистенциализма синтез с марксизмом
означал бы обретение социально-исторического исследования, по
существу отсутствующего во всех его вариантах. Для марксизма объединение
с экзистенциализмом означало бы, по мнению Сартра, его
"гуманизацию" и "антропологизацию '^обращение к человеческой личности,
миру ее сознания, переживания, действия. Впоследствии Сартр
увидел, что желаемого синтеза не получилось. И пусть книга "Критика
диалектического разума" рождена этими надеждами и иллюзиями,
- по сути отношение Сартра к марксизму связано с критикой марксистской
философии. Изъян марксизма Сартр усматривал в его дуалистической
позиции: предметы, мир в целом диалектический материализм
рассматривает как независимые от сознания. Что касается самого
Маркса, то ему Сартр приписывал онтологический монизм, при
котором "дуализм мышления и бытия весьма удачно снят в пользу
целостного, тотального бытия"^. Однако следствием такого монизма
оказалось подчинение мышления бытию, растворение диалектики человеческой
активности и человеческого мышления в той диалектике,
которая приписывалась природе. В результате марксизм совершил главное
свое грехопадение: человек в марксистской философии оказался
насильственно подчиненным бытию чуждой ему вселенной.
Критикуя марксизм, Сартр вместе с тем сделал в 60-х годах определенные
уступки диалектическому и историческому материализму.
Так, Сартр был готов смягчить свое прежде категорическое отрицание
материализма. Он признал, что мышление, будучи, в конечном счете,
стороной материального бытия, должно познавать необходимость своего
объекта. Это, по Сартру, и значит, что диалектика является материалистической.
Однако позиция Сартра и здесь не совпадает с той,
которую защищал диалектический материализм. Ведь последний видел
смысл материализма утверждаемой им диалектики главным образом
в том, что диалектика как бы проецируется в неживую и живую
природу, существующую вне и независим
...Закладка в соц.сетях
