Жанр: Философия
Историко-философские исследования.
.... и т.п.), прорастать
цементом быта, результат получается соответствующий: стоимость
единицы научной продукции оказывается пропорциональной
четвертой степени от числа участников (населения
изолированного места) и резко повышается с возрастом коллектива.
Кончаются же эти бесконечные попытки тем, что научная
политика в смущении отступает перед продуктом собственной
деятельности, который живет себе замкнутой на служебные,
профсоюзные, бытовые основания жизнью, и направляется
в "другое место" строить то же самое: в Новосибирск,
скажем, после Дубны, и в Серпухов после Новосибирска.
По всему миру делается это с таким же упорством, с каким
традиция ползет в профессионализм: научная политика попросту
не умеет иначе. К современной научной политике и к жизни
подвластной ей "ученой социальности" вполне подходит изречение
Лао-цзы: "Когда правительство деятельно, люди становятся
несчастными" (Даодэцзин, гл. 58). Вместе с тем, пытаясь
понять, что же, собственно, происходит, когда субъективно
бесспорно благие намерения администраторов науки дают прямо
противоположный задуманному эффект, науковеды волейневолей
наталкиваются на действие этой счетверенной непредсказуемости
и, анализируя деятельность невидимых колледжей,
информационных групп, роль формальной и неформальной
коммуникации в науке, открывают terra incognita европейской
культурной традиции - общение как нечто по многим характеристикам
противоположное поведению, организации и самому
лозунгу европейской цивилизации вообще: "Порядок во всех
отношениях превосходнее беспорядка" (Платон).
Рассматривая четыре непредсказуемости входа в научную
целостность, способы их преодоления в науке, а главное -
влияние на эти способы организационного пресса, науковеды
всегда обнаруживают одну и ту же картину: снижение темпов
движения научного знания как результат растущей активности
научной политики. Здесь и производительность научного труда,
которая падает в том же темпе, в каком растет наука, и появление
многообразных организационных задержек, вызывающих
"плановое" разрастание лагов, и многое другое. Достаточно напомнить,
что Иван Федоров, первопечатник, опубликовал
"Апостол" за 9 месяцев, а два варианта "Часовника" даже в более
короткие сроки, тогда как сегодня, в разгар научно-технической
революции, все оказывается много сложнее: "Наши
64 М.К.Петров
публикации находятся в редакциях вдвое дольше зарубежных.
Выходя в свет, они оказываются примерно на год "старше" одновременно
появившихся зарубежных работ" (9, с. 153-154),
хотя и там еле-еле укладываются в поставленные Федоровым
рекорды: среднемировой редакционный лаг близок к 8 месяцам.
И такие искусственные замедлители процесса встречаются
на каждом шагу. В нормальной схеме исследовательского центра
типа Дубны: гипотеза - совет - план - совет - теоретическая
разработка - совет - доработка - совет - инженерная
разработка - совет - доработка - совет - заказ - настройка
- эксперимент, движение к верификации постоянно спотыкается
на плановом начале - на периодичности советов, сроков
подачи планов, заявок, заказов и т.д., когда вот даже вспомогательная
мастерская, если ее работа планируется на месяц, неукоснительно
добавляет в лаг ровно месяц.
Тормозящий эффект организационного вмешательства и неспособность
научной политики реализовать поведенческую схему,
в которой однозначно указывалось бы, где, что, кому, в какие
сроки открывать и с чем в наличном знании эти открытия
связывать, как раз и наталкивают на мысль более тщательно
исследовать тот принцип научной деятельности, который препятствует
осуществлению административной мечты о порядке в
науке. Мы назвали бы этот принцип гласностью, безадресным
общением, когда не человек ищет способ поведенческого решения
той или иной проблемы, а проблема ищет человека, способного
ее решить, не человек озадачивается, а задача очеловечивается.
И если, скажем, поставлена задача перепрыгнуть
Бруммеля, то принятый в научной политике метод субботника,
мобилизации, скажем, по путевкам райкома всех, способных
прыгать, вряд ли окажется наилучшим решением, будет давать
те же результаты, что и манхэттенские проекты и всякие другие
"конвергентные исследования" в современной большой
науке. Решать в конечном счете придется одному, одной голове,
которая вовсе не обязательно должна находиться в данном скоплении-изоляции
научного поголовья.
Наука выходила и выходит из этой ситуации очень просто:
каждый момент в движении знания от гипотезы до подготовленной
к внедрению разработки есть вместе с тем и момент
предельно широкого безадресного оповещения-осведомления в
надежде, что среди очень многих оповещенных найдутся единицы
заинтересованных. Паскаль проверил гипотезу Торричел______________Научно-техническая
революция и философия______________65_
ли об атмосферном давлении не потому, что он один знал о
ней; проблема нашла Паскаля во множестве осведомленных,
среди которых были и крупные имена. Гоббс обосновал категорию
взаимодействия и новое понимание причинности на основе
поведенческого принципа инерции вовсе не потому, что он
один знал об этом принципе Галился. Знали все в кружке Мерсенна,
да и за его пределами знали многие. Но все, в том числе
и Галилей, видели в принципе инерции изящный довод против
"несовершенных" орбит Кеплера и в пользу совершенства кругового
движения, а Гоббс увидел в нем принцип поведения миропорядка
опытной науки. Такие примеры можно было бы
приводить тысячами. Любое открытие совершается по нормам
гласности. Никому еще не удавалось организовать открытие по
той простой причине, что прежде, чем организовывать, нужно
знать, что именно организовывать. Можно, конечно, организовать
НИИ "Архимед", где отдел короны будет озадачиваться,
отдел ванны - мерить, а отдел "эврика" - нарушать общественный
порядок во имя начал гидростатики, но дальше таких
благоглупостей основанное на поведенческом принципе общение
идти не может.
В отличие от организации, рассекающей научную деятельность
на изолированные многолюдные места коллективной
озадаченности, где единицам удается время от времени поймать
нечто новое, гласность действует с предельной экономичностью,
сводит проблему стимулирования научной деятельности
к ускорению миграции людей и идей. Сама по себе гласность,
конечно, не решает счетверенную проблему: что, кто,
когда, в какой преемственной связи. Она работает на безличном,
но действенном принципе сокращения лагов средствами
осведомленности: чем больше оповещенных, тем скорее обнаружится
нечто новое, объявится новое имя, в научную целостность
войдет новый элемент, то есть темпы "научного поступательного
движения" выглядят здесь во многом производными
от скорости и масштаба оповещения. Гласность позволяет
сформулировать на правах ориентира теоретически состоятельной
научной политики концепт идеальной науки, в которой
каждое событие доводилось бы с нулевыми организационными
лагами до сведения всех и получало бы оценку в последующих
событиях в темпе чистых естественных лагов. Это не значит,
конечно, что все в идеальной науке должны читать все и знать
все, такое было бы утопией. И гласность, и оповещение-осве3-
739
№___________________________М.К.Петров
домленность не столько "знание", сколько ориентация в источниках
информации и доступность этих источников. Если бы,
скажем, каждый занятый в научной деятельности получал по
утрам газету - сводку научных событий типа что, кто, где, то
независимо от способа употребления газеты всех в науке следовало
бы считать оповещенными.
Судя по близости и однотипности характеристик; запрет на
плагиат, квота цитирования, ранговое распределение по закону
Ципфа, грамматический априоризм (каноника), безадресность
- тот тип неповеденческой деятельности, с которым мы сталкиваемся
в науке, универсален, может стать плацдармом для
изучения общения, первой освобожденной от схоластики территорией
предмета философии - всей совокупности процессов
творчества истории живыми, смертными людьми. От научного
предмет философии отделен законом запрета на плагиат, научные
методы берут лишь репродукцию. От схоластического
предмет философии отделен внешним, поддающимся документации
и анализу расположением доказательных опор, что позволяет
строить "философское поступательное движение" по
научному типу. В отличие от научного, философское знание не
было бы поведенческим, касалось бы способов кодирования,
хранения, трансляции и кумуляции знания, то есть было бы
гносеологией, теорией познания. В отличие от схоластического,
философское знание сохраняло бы прагматический аспект
научности, то есть могло бы использоваться не только для стабилизации
наличного, но и на правах теоретического обоснования
критического отношения к наличному, на правах ориентиров
его изменения, то есть быть тем, о чем мечтал Маркс:
"Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело
заключается в том, чтобы изменять его".
5. ПРОБЛЕМЫ ОБЩЕНИЯ
В СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
Проблзматика общения - не новинка в философии. Под
различными терминологическими одеяниями она присутствует
в философии нового времени с момента ее отделения от христианской
схоластики. Дуализм Декарта, споры картезианцев
вокруг психофизической проблемы, синтезы Спинозы, Локка,
тупик Юма, антиномии Канта располагались не только в плане
основной гносеологической противоположности материализма
_____________Научно-техническая революция и философия_____________67_
и идеализма, но испытывали и сильнейшее влияние противоречия
поведения и общения. И если поведенческая часть - порядок
природы, ее законы, ее система - приобретала под
влиянием успехов опытной науки все больший авторитет и вес,
выступая, так сказать, инерционным моментом всякого философствования,
то в части общения, в попытках объяснить, а
главное - понять движение этого ставшего, наблюдаются примечательные
скачки и срывы, поиски новых оснований.
Здесь прежде всего бросается в глаза сепаратистская тенденция
деизма, вытесняющая бога, а с ним и теологическую проблематику
на периферию предмета философии, но оставляющая
и принцип сотворенности природы, и принцип богоподобия
человека на правах условий познавательного контакта, конечной
связи и тождества "естественного" разума и "естественного"
порядка природы, то есть философия сознает на правах
космологического принципа то исходное кибернетическое тождество
слова и дела, мысли и бытия, которое заложено было в
мировоззрение еще античностью и сохранено взыскующими
духовного евангелия схоластами в христианстве. Но рядом, уже
в критике Декартовых положений у Гассенди, особенно в его
эпикурейской теологии, отмечается явный переход на "новое",
а в общем-то языческое основание, которое берется не столько
у Демокрита и Эпикура, сколько у Лукреция с его явной, как
ее называет Т.Васильева (37), "фисиологической" склонностью
привязывать разумное определение и творение не по словуформе,
а по семени, по природе; "Точно распределено, где что
возрастает и существует" (Цит. по: 37, с. 136).
Древность мотива и его принадлежность к мифологической
схеме бесспорна, именно здесь все смертное определено в своем
развитии по семени. Бог Гассенди-Лукреция, как и Нус
Анаксагора, определяет бытие именно через семя и время его
произрастания, а дальше семя уже само регулирует определенность
роста, расцвета, увядания и гибели, как желудь, например,
прорастает в дуб, а не в яблоню, а семя плотника (по норме
мифа) - в плотника, а не в кузнеца. Но несмотря на древность
организующей структуры, эта вторая форма не механического,
а генетического деизма привилась на европейской почве.
Не говоря уже о своеобразной философской моде на античный
атомизм, дань которой отдали почти все философы XVIIXVIII
вв., введенный Лукрецием и возрожденный Гассенди
принцип определения по времени и семени, по когда и куда,
68____________________________М.К.Петров
уже в монадологии Лейбница развертывается в схему логического
прояснения-развития "метафизических точек" роста, в ту
исходную модель определения "по началу", которая станет у
Гегеля диалектикой развития, совпадением логического и исторического.
Исторический оптимизм развития-расцвета, а равно
и благородный исторический пессимизм заката-увядания отнесены,
как и логический концепт истории вообще, к этому второму
основанию, которое рядом с поведением-гомеостазом
ставит программу изменения поведения по времени.
Умозрительно-схоластический характер подобных построений
очевиден. Маркс еще в критике гегелевской философии
права (1, с. 240 и далее) показал несостоятельность схемы именно
как схемы идеалистической и схоластической, навязывающей
умозрительные совершенства реальному и далекому от совершенства
процессу. Войны XX в. с их бесчеловечными приложениями
науки способствовали освобождению от оптимистических
иллюзий как по поводу природы научного знания, которое
оказалось нейтральным по отношению к человеческим целям,
одинаково хорошо работающим и на благо и во вред человеку,
так и по поводу логики истории, которая, с одной стороны,
обнаружила своенравие, явную приверженность к марксистской
концепции определения через деятельность и групповые
интересы людей, а с другой - вскрыла "темную" и непредсказуемую
составляющую, способную практически мгновенно
изменить ситуацию в том смысле, в каком, скажем, Черчилль
описывает внезапное изменение в поведении Трумена на
заседании Потсдамской конференции 22 июля 1945 года: "Сегодня-то
я знаю, что произошло с Труменом вчера. Но вчера я
ничего не мог понять. Когда он, получив сообщение об успешном
испытании атомной бомбы 16 июля и о ее разрушительной
силе, появился на заседании, это был совсем другой человек. Он
сходу поставил русских на место и держался хозяином положения
в течение всего заседания" (Цит. по: 6, р. 146).
В попытках исследовать и понять новую ситуацию современная
буржуазная философия оказывается в конечном счете
привязанной к историческому реквизиту христианско-поведенческого
и языческо-генетического оснований. Предельно четко
маркируя границы области социального поведения как набора
типизированных и репродуктивных по своей природе "ролей",
замкнутых на движение стоимости, на целостность экономических
отношений, в чем современные философские и социолоНаучно-техническая
революция и философия____ 69
гические течения неизбежно сближаются с марксизмом, усматривающим
именно в области экономики субстрат целостности,
устойчивости, преемственности и определенности сферы социально-поведенческих
отношений, буржуазная философия, и
здесь, нам кажется, располагается основная арена идеологических
сражений, выявляет свою органическую неспособность
постичь сферу общения, человеческого в человеке, взять ее не
в обескураживающем хаосе исторических реминисценций и
бесплодных сожалений по поводу утерянной целостности человека,
наличие которой в прошлом постулируется всеми, но решительно
опровергается данными исследований, а в коллективистской
системе общения, в которой и по отношению к которой
человек только и способен реализовать себя как целостную
личность, как творца среди творцов истории, как имя среди
вечных имен эпонимической характеристики нашего развитого
и развивающегося мира.
Отчуждение, частичность, несовпадение личного и социально-поведенческого,
растущая нестабильность, уже сегодня сократившая
циклы обновления социальной определенности до
15-20 лет, все более жесткие рамки требований к человеку как
результат насыщения репродукции вещными и строго определенными
по функции включениями - все это реальные факты
истории развитого мира, которые имеют равную силу и для социализма
и для капитализма: научно-техническая революция,
как и законы природы и научно-поведенческое знание, не различает
идеологий. Идеологии начинаются с мировоззрения. У
Камю, например, читаем: "Мы наследники истории, в которой
смешались прошедшие революции, взбесившаяся техника,
мертвые боги, изолгавшиеся идеологии, где сила без величия
все может сегодня разрушить" (39, р. 9). Это уже мировоззрение,
которое и надежды на будущее, и программы будущего
связывает в концепцию спасения, восстановления разрушенного:
"Наше поколение видит свою задачу в том, чтобы восстановить
хотя бы некоторые из тех ценностей, что составляют достоинство
жизни и смерти" (там же). Это вместе с тем и позиция
художника, гуманитария, философа: "Сегодня он не имеет
права ставить свой талант на службу тем, кто делает историю,
он на службе у тех, кто эту историю переживает" (там же, р. 8).
Позиция бесспорно философская не только по имени - Камю
достаточно представительная фигура экзистенциализма, -
но и по своему реставрационному существу, ибо как только во70____________________________М.К.Петров
прос переносится из области пассивного сопереживания истории
в активную форму спасения ценностей, где мало желания
спасать, нужно еще и знание того, что именно подлежит спасению,
взгляд на научно-техническую революцию как на перманентную
катастрофу разрушения, распада ценностей, инфляции
человеческого достоинства неизбежно должен толкать и
действительно толкает к поискам идеала в истории, в прошлом,
к антично-христианским концептам истории-искупления,
восстановления в конечном итоге исходного, до грехопадения,
состояния. Где и когда наша цивилизация согрешила,
сбилась с пути, произошло ли это в эпоху античности или Ренессанса,
- это уже вопрос производный, устанавливающий
скорее исторические границы поля поисков, нежели объясняющий
необходимость таких поисков. И когда критический энтузиазм
таких поисков идеала переходит в позитивную форму,
перед нами всегда оказывается нечто из истории, нечто стабильное
и лишенное общения.
"Государство" Платона как целостный поведенческий каркас
социальности, развертка кода социальной наследственности,
где "смертного" - человека - нет, а есть лишь вечная и неизменная
социальная функция, реализуемая на смертном человеческом
материале, - становится прототипом социальных утопий
и антиутопий: в любых вариантах позиция спасения и восстановления
реализуется как построение поведенческого функционального
каркаса и уничтожение общения во всех его проявлениях,
способных изменить этот вечный скелет социальности.
Если Хаксли делает это средствами "действительно революционной
революции", которая с помощью наук о человеке
"должна быть совершена не в окружающем нас внешнем мире,
а в душах и плоти самих людей" (40, р. X), тогда как Оруэлл,
напротив, обходится средствами разложения социальной памяти
общества, лишения его возможности призывать на помощь
при решении сложных ситуаций духов предков, а равно и средствами
лингвистики: "Ньюспик создают не ради расширения, а
ради сокращения области мысли; сведение выбора слов к минимуму
косвенно содействует этой цели" (41, р. 242), то эти
внешние различия и полярности подходов целиком остаются в
рамках проблемы: как уничтожить общение? Они не затрагивают
провозглашенного еще Платоном тождества бытия, единого,
блага, которому должно быть подчинено все, и прежде всего
человек в его поведении и общении. И если платоновская
Р"^
Научно-техническая революция и философия _____ 1 1
утопия была восстановлением традиции, "афинской идеализацией
египетского кастового строя", то построенные на рецептах
спасения вечных ценностей современные утопии и антиутопии
оказываются европейскими идеализациями афинской
идеализации египетского кастового строя.
В самом деле, сколько бы мы ни перекладывали социальнонеобходимый
набор должностей и навыков, покрывающих кибернетические
функции социальной целостности, воспроизводства
и трансляции, какое бы ни получалось у нас разнообразие
узоров и распределений, в рамках омертвленного тождества
мысли и бытия, слова и дела, общения и поведения, логического
и исторического мы всегда будем получать один результат:
мертвый поведенческий абсолют, в котором общение замкнуто
на поведение, лишено в своих "допустимых" выявлениях
непредсказуемости, "организовано", то есть однозначно определено
по качеству, субъекту, времени, связи с целым. И здесь
уже безразлично, будет ли полученный результат прописан по
средневековью, кастовой традиции, осколочной первобытности
или по биолого-естественной "социальности" муравьев и пчел,
он во всяком случае окажется за пределами европейского отклонения
от "нормального" профессионально-именного пути,
будет лишь разновидностью бегства в прошлое от поведенческого
тупика современности, а не попыткой его преодоления и
выхода в общение, в новую историю, в построенную на общении
социальность-ассоциацию, где "свободное развитие каждого
является условием свободного развития всех".
Именно здесь, в способах философского осмысления и анализа
проблем научно-технической революции и возникает, на
наш взгляд, демаркационная линия идеологий: либо мы исследуем
прошлое, чтобы разобраться в настоящем, в его проблемах
и трудностях, ради приобщения к настоящему двух третей
мира, с тем чтобы двигаться сообща дальше, искать решения
этих проблем и трудностей, исходя из примата истинно человеческого,
творческого, гуманистического начала, как оно выявляется
в сфере общения - порождении новых видов деятельности,
поведения людей по поводу вещей и по поводу людей,
либо же в гипнозе перед слепой мощью науки и во многом еще
стихийным движением истории мы предаемся историко-философскому
плачу о прошлом, в страхе перед одетыми в железо и
прошпигованными полупроводниками продуктами собственный
творческой фантазии, которые ни возникать, ни существовать
72____________________________М.К.Петров
без нас не могут, ищем в прошлом не помощи, а убежища, используем
прошлое не на правах памяти, а на правах материала
для карточных домиков самоуспокоения и самоутверждения в
позиции пассивного "переживания" истории, а попросту говоря,
в позиции исторической трусости, всегда находящей резон
не дразнить гусей.
Научно-техническая революция, социальные последствия
которой раскрываются как в темпах обновления, удаляющих
"развитый" мир от мира "научной пустыни" на все большие
исторические дистанции, так и в нестабильности человеческого
окружения, в насыщении его вещными включениями, освобождающими
человека от тягот репродукции и толкающими его к
творчеству, ставит перед марксистско-ленинской философией
кроме задач идеологических также и большую группу задач познавательных,
требующих исследования философскими методами
действительно сложной и далекой от ясности ситуации. Поскольку
буржуазная философия содержит моменты критического
анализа действительности, опирается на почву фактов, задачи
идеологической борьбы и позитивного познания суть комплексные
проблемы. Но было бы ошибкой настаивать на примате
такого комплекса. Позитивная критика начинается с фактов,
а факты добывают за пределами критики, в "полевых" философских
исследованиях. Научно-техническая революция массовидным,
независимым от исследователя порядком создает
доказательную базу таких исследований, фиксирует в документации
состояние и движение всей предметной области философских
исследований как в плане внешнем, где первоочередная
задача философии - теоретически обосновать культурные
революции, так и в плане внутреннем, где крайне важно исследовать
новые всеобще-именные формы общения, построенные
на гласности способы социализации, хранения и накопления
нового знания.
Здесь рано еще говорить о каких-то конечных результатах,
но, судя по накопленному материалу, философии вряд ли удастся
закрепить созданный философами нового времени предметный
симбиоз с наукой: наука ищет повторы, фиксирует их
как материал для поведенческих схем, и "познанное" научными
методами лишено всех степеней свободы, приговорено к
____________Научно-техническая революция и философия______________73
однозначно определенному поведению в фиксированных условиях
среды; философия, напротив, занята процессами, где повторы
запрещены, и "познанное" философскими методами вовсе
не обязательно подлежит вечному заключению в клетку организованного
поведения. Скорее как раз наоборот: смысл философских
методов в развязывании, в умножении, а не сокращении
степеней свободы. В науковедении уже видна принципиальная
возможность таких методов, направленных на исследование
и преобразование условий научного творчества.
Литература
1. Маркс К., Энгельс Ф, Соч., т. 1.
2. Гегель Г. -В.-Ф. Соч., т. IV. М., 1959.
3. Гегель Г. -В.-Ф. Соч., т. V. М., 1937.
4. Волков Г.М. Эра роботов или эра человека? М., 1965.
5. Blackett P.M.S. The Ever Widening Gap // Science, 1967, vol. 155.
6. Dedijer S. The Future of Research Policies // Formulation of Research
Policies. Washington, 1967.
7. Price D. Research on Research // Journeys in Science. New Mexico,
1967.
8. Price D. Measuring the Size of Science. Preprint, May, 1969.
9. Налимов В.В., Мульченко 3.М. Наукометрия. М., 1969.
10. Price D. Nations Can Publish or Perish // International Science and
Technology, 1967, vol. LXX.
11. Прайс Д. Малая наука, большая наука. В кн.: Наука о науке. М., 1966.
12. Блэккет П.М.С. Ученый и слаборазвитые страны. В кн.: Наука о
науке. М., 1966.
13. Gallon F. English Men of Science. L., 1874.
14. Lotka A.J. The Frequency Distribution of Scientific Productivity //
J.W.A.S. , 1926, vol. 16.
15. ZipfY.K. Human Behaviour and the Principle of Least Effort. Cambr.,
Mass., 1949.
16. Dart F.E., Pradhan P.L. Cross-Cultural Teaching of Science // Science,
1967, vol. 155.
17. Копнин П.В. Логические основы науки. Киев, 1968.
18. Ленин В.И. Соч., 4-е изд., т. 14.
19. Camus A. Der Mythos von Sisyphos, Diisseldorf, 1965.
20. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3.
21. Колмогоров А. Автоматы и жизнь. В кн.: Кибернетика ожидаемая
- кибернетика неожиданная. М., 1968.
74____________________________М.К.Петров
22. Иориш Я.С. И биологическое и социальное // Вопросы философии,
1969, № 3.
23. Щибутани Т. Социальная психология. М., 1969.
24. Gobineau J.A. Essai sur l'inegalite des races liuma
...Закладка в соц.сетях
