Жанр: Философия
Историко-философские исследования.
...кого периода и с переходом к универсализму,
вернее, к мультипрофессионализму. Но сам этот переход не затрагивал
или почти не затрагивал арсенала накопленных социально-необходимых
производственных навыков; во всяком слу496___________________________М.К.Петров
чае, античность не изобрела ни одного нового, революционизирующего
производства навыка. Обновление формы производства
началось лишь в XIV-XV веках за счет заимствований
из других очагов культуры. И пока форма производства - система
связанных в целостность социально-необходимых навыков
- оставалась стабильной, абсолюты и критерии совершенства
всегда оказывались в области умозрения.
Относительно природы, мира "мнения", области текучих и
изменчивых смертных вещей заведомо было известно, что они
несовершенны и приводятся к какой-то мере совершенства
лишь деятельностью разумного властвующего начала. Не говоря
уже о Платоне, у которого мир "мнения" подражает в меру
собственных сил и возможностей миру "истины", та же мысль
характерна и для "эмпирика" Аристотеля: "Даже если в очень
большой степени причиною устройства мира была самопроизвольность,
необходимо все-таки, чтобы прежде разум и природа
были причинами как многого другого, так и этой вселенной"
(Физика, 198 а). Насчет творческих потенций самопроизвольности
и самодеятельности античность твердо придерживалась
трезвого для своего времени взгляда:
Раб нерадив; не принудь господин повелением строгим
К делу его, за работу он сам не возьмется охотой.
Одиссея, XVII, 320-321
Этот взгляд разделяло и средневековье, да и новое время
расстается с ним не без сопротивления. "Эмпирическая" мысль
о том, что абсолюты и критерии совершенства можно искать
не в царстве умозрения, а за его пределами, что всякий раз,
когда возникает рассогласование между умозрительной конструкцией
и тем, что в ней отображается, уничтожать рассогласование,
делать знание адекватным приходится за счет умозрения,
была мыслью болезненной, даже кощунственной не только
для схоластов, но и для первых ученых. Известно, например,
что искатель гармонии сфер Кеплер долгие годы нс решался
поверить в результаты собственных наблюдений: то обстоятельство,
что планеты ходят по эллипсу, а не по окружности,
казалось ему явным умалением могущества и совершенства
творца, поскольку и по античным и по средневековым понятиям
круг не в пример совершеннее эллипса, а последний -
лишь испорченная окружность. На тех же основаниях Галилей
Типология знания 497
так и не признал кометы небесными телами, видел в них оптические
эффекты - слишком уж несовершенно скитались они
по небу. Да и в современной науке бритва Оккама, принцип
простоты явно нацелены на сохранение по возможности совершенства
продукта умозрения как такового, на минимум искажений
и уступок объекту интерпретации. Именно в этом смысле
конструкция Коперника более совершенна, нежели конструкция
Птолемея, и всякий новый "коперниковский переворот",
в какой бы области знания он ни происходил, имплицитно
содержит эстетическую идею восстановления совершенства
умозрительной интерпретации, формального "изящества".
Трансплантация абсолютов и критериев совершенства из области
умопостижения в мир мнения, в природу, и соответствующая
переориентация систем ценностей, предметов вожделений
и устремлений познающего разума, возникали по явной
преемственной связи с христианской догматикой и теорией познания
теологии. Бурное социальное бытие: складывание абсолютистских
монархий, географические открытия, волна заимствований,
реформация, революция цен, растущая роль обмена
и денег в общественной жизни, - все это безусловно толкало к
поискам еще одной Индии или еще одного Китая - новых источников
заимствований, но совершиться переход мог лишь на
основе наличного, отталкиваясь от наличного, и в этом смысле,
нам кажется, мы все еще далеки от выяснения действительной
роли номинализма и деизма в этом процессе, хотя вот уже
Маркс и Энгельс именно здесь искали решения проблемы. Отвечая
на вопрос, был ли Локк учеником Спинозы, они от имени
грешной истории пишут: "Материализм - прирожденный
сын Великобритании. Уже ее схоластик Дунс Скотт спрашивал
себя: "Не способна ли материя мыслить?" ... Кроме того, он
был номиналистом. Номинализм был одним из главных элементов
у английских материалистов и вообще является первым выражением
(курсив везде авторов. - М.П.) материализма" (Соч.,
т. 2, с. 142). Чуть ниже они пишут: "Деизм - по крайней мере
для материалиста - есть не более, как удобный и легкий способ
отделаться от религии" (Соч., т. 2, с. 144). Эту тайну деизма
видел уже и Кант: "Так как под понятием бога принято разуметь
не слепо действующую вечную природу как корень вещей,
а высшую сущность, которая должны быть творцом вещей посредством
рассудка и свободы, и так как только это понятие
интересует нас, то, строго говоря, можно утверждать, что деи498_________________________М.К.Петров
сты отвергают всякую веру в бога и признают лишь первосущность
как высшую причину" (Соч., т. 3. М., 1964, с. 545).
Не порывая с христианской догматикой, даже подчеркивая
ее основные постулаты: сотворенность мира и богоподобие человека,
деизм вместе с тем связывал эти постулаты в совершенно
новую теорию познания. Присущее не только христианству
представление о познании как акте откровения, мистического
приобщения к абсолюту получило в теологии, особенно
со времен Оригена, черты замкнутой системы познания с иерархией
авторитетов от отцов церкви до сына божьего и самого
бога, В некотором огрублении система представима как опосредованное
фигурой пророка общение бога с человеком, что
делает тексты священного писания высшим авторитетом в вопросах
знания, а изучение текстов священного писания - неустранимой
инстанцией на пути познания бога. Новая социальная
реальность могла лишь подорвать идею замкнутости
мира познания и, в ходе реформации, более или менее полно
устранить вместе с церковью - посредником между человеком
и богом - какую-то часть иерархии авторитетов, вплоть до того
конечного результата реформации, о котором Маркс писал:
"Лютер победил рабство по набожности только тем, что поставил
на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет,
восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян,
превратив мирян в попов... Но если протестантизм не дал
правильного решения задачи, то все же он правильно поставил
ее. Речь теперь шла уже не о борьбе мирянина с попом вне мирянина,
а о борьбе со своим собственным внутренним попом, со
своей поповской натурой" (Соч., т. 1, с. 422-423).
Сумма преобразований, связанная с деизмом, хотя и предполагает
этот "личный" результат реформации, сводима скорее
к другой, внешней идее - к превращению схоластического
благочестия перед текстами священного писания в благочестие
"естественное" перед сотворенной природой, примерно по
формуле Гоббса: "Люди, сила которых столь незначительна, заметив
такие могучие творения, как небо, земля, видимый мир,
столь тонко задуманные движения животных, их разум, а также
чудесную целесообразность в устройстве их органов, не могли
не почувствовать пренебрежения к своему собственному разуму,
который не в состоянии даже подражать всем этим вещам...
именно этот аффект называется естественным благочестием
и является первой основой всех религий" (Избр. произв.,
Типология знания 499
т. 1. М" 1965, с, 251). Близкие по смыслу формулы можно встретить
и у других философов XVII-XVIII веков, у Канта, например.
Смысл таких формул очевиден: мудрость божья записана не только
в текстах священного писания, но и в "Книге природы".
Бесправная некогда, низведенная на положение "первого
зла", смертная и текучая природа, мир "мнения" получают теперь
уже в силу своей сотворенности вполне пристойный и
пригодный для трансплантации верховных абсолютов и критериев
вид, и стремление к познанию природы (бывший схоластический
энтузиазм) получает теологическую санкцию, оказывается
"переадресованной эмоцией" - все тем же стремлением
к абсолюту, которое просто перешло с одной книги любимого
автора на другую, более полную и интересную. Здесь, правда,
сразу же возникали вопросы: способен ли человек прочитать
эту книгу природы, на каком языке она написана?
На первый вопрос отвечал принцип богоподобия. Если человек
сотворен по образу и подобию божьему, тогда и то знание,
которым он обладает, и то знание, которым он пока не
обладает, логически гомогенны, и на дороге к более полному
познанию сотворенного мира нет никаких принципиальных
препятствий. Гоббс так описывает эту ситуацию: "Мы не должны
отречься от наших чувств и опыта, а также от нашего естественного
разума (который является несомненным словом
божьим). Ибо все эти способности бог дал нам, дабы мы пользовались
ими до второго пришествия нашего святого спасителя.
Поэтому они не должны быть завернуты в салфетку слепой
веры, а должны быть употреблены для приобретения справедливости,
мира и истинной религии. Ибо хотя в слове божьем
есть многое сверх разума, т.е. то, что не может быть ни доказано,
ни опровергнуто естественным разумом, но в нем нет ничего,
что противоречило бы разуму. А если имеется видимость
такого противоречия, то виной этого является или наше неумение
толковать слово божье, или наше ошибочное рассуждение"
(Избр. произв.. т.2. М., 1965, с. 379-380).
На второй вопрос, о языке книги природы, ответ давался
теорией планируемого эксперимента - вопроса к богу через
природу. Но если всмотреться в структуру этой теории, где .налицо
все та же античная двусубъектная деятельность, парность
слова (гипотеза) и дела (эксперимент), то нетрудно понять, что
за внешней импозантностью божественного творения, за всем
уважительным ореолом сотворенности и совершенности при500___________________________М.К.Петров
рода мыслится как раб, причем раб идеальный, совершенный,
способный однозначно и всегда с одинаковым рвением реагировать
на властующее слово господина. Если посмотреть на
новую познавательную ситуацию с точки зрения античности,
то прежде всего в ней не окажется ничего мистического: программно-ориентированное
сознание господина ищет и находит
посредующее звено (деятельность раба) для контакта и установления
тождества с логикой вещей, и это расширительносинтетическое
движение в поисках "законов природы" можно
бы в античных понятиях интерпретировать как поиски беглых
рабов или, во всяком случае, как благочестивые попытки переловить
чужих рабов - "рабов божьих". Если же взглянуть на
ситуацию через призму теологической аксиоматики, то эксперимент,
видимо, должен будет занять место пророка, но пророка
активизированного и порабощенного, которого осаждают
вопросами и вынуждают отвечать на вопросы.
Трудно сказать, насколько концепт природы в современной
науке далек от этой совмещенной антично-христианской картины.
Судя по замечаниям типа знаменитого эйнштейновского
"природа коварна, но не злонамеренна", смесь величайшего
уважения и неуважения остается характерной чертой научного
восприятия мира. Во всяком случае, ученый "знает" о природе,
что это нечто такое, чему не позволено его, ученого, обманывать,
играть с ним в прятки, уклоняться от ответов, вырабатывать
защитные реакции, отвечать на один и тот же вопрос то
так, то этак. Кто и почему наложил на природу эту сумму ограничений,
резко отличающих ее от человека, ученый "не знает",
предпочитает над этим не задумываться.
Вот здесь-то нам и важно не пропустить тот "тихий ход" деизма,
который отправил социальный по генезису (слово-дело,
закон-гражданин) формализм в природу, завершил разработку
категории объекта и реальный смысл которого мы только-только
начинаем сознавать в наших бесконечных спорах физиков и
лириков, кибернетиков и гуманитариев, машинопоклонников и
эстетов. Речь идет о принципе самодовления, то есть о создании
какой-то новой "второй реальности", о существовании которой
ни античность, ни христианство не имели ни малейшего
представления. В исходной для европейского способа мысли
программной ориентации само понятие существования-сущности
носит все тот же тип двусубъектного единства (господинраб,
слово-дело, душа-плоть, начальник-подчиненный и т.д.),
Типология знания 501
причем в отрыве друг от друга, вне этого тождества-противоположности
властвующая и рабствующая стороны существовать
не могут. Это взгляд и античности и христианства: все сущее
есть гетерогенный синтез самодвижения (энергетическая, исполнительская
функция) и самоопределения (функция регулирования).
Ставшая для христианства каноном логизированная
сущность Аристотеля как раз и состояла из двух энергетических
(материальное и действующее) и двух снимающих выбор,
регулирующих (формальное и целевое) начал. Разорвать это
единство разумного и неразумного значило поставить крест и
на античном космосе и на христианском миропорядке, объяснить
определенность и "украшенность" которых можно было лишь с
привлечением идеи разумного существа, способного снять выбор
и определить все к наилучшему, к порядку из беспорядка.
В эксперименте мы наталкиваемся на что-то качественно иное:
бесспорный продукт индивидуального мышления - гипотеза, если
она подтверждена экспериментом, обретает самостоятельное,
независимое от человека существование. Ё нормах деизма ей
можно бы, конечно, указать опору в виде души или какого-нибудь
другого регулятора, независимого от человека. Так или иначе, но
сама схема экспериментальной проверки имплицитно содержит
идею слепого автономного автоматизма, независимого от экспериментатора,
идею существования-срабатывания логической по
генезису связи. Грэхем в 1829 г. открыл закон газовой диффузии,
и за те сто с лишним лет, пока он до создания атомной промышленности
пылился в архивах науки, закон ничуть не постарел: готовно
заработал в другое время, в других руках, в другом месте, то
есть проявил полную свою независимость от своего создателя.
Мир подобных законов, которые стоит только одеть плотью, чтобы
они заработали, - это новая особая реальность, независимая
от человека и, возможно, не содержащая человека.
Слепой, способный к бесконечному повтору, независимый ни
от человека, ни от времени, ни от пространства однозначный автоматизм
- основа научных представлений об объекте, и вместе с
тем канон научного знания, его логическая форма: если фиксировано
А, то-Б и только Б. Как и в любом другом каноне, в грамматике,
например, логическая форма - набор правил целостности
- говорит довольно мало, не более того, что может сказать, например,
грамматика и словарь русского языка об "Анне Карениной":
всегда требуется какое-то неканоническое подключение типа
"Толстой", чтобы закрыть канон в произведение.
502___________________________М.К.Петров
Если посмотреть на реальную картину этого срыва формализма
в природу и превращения концепта природы в независимое
царство проявления слепых, автоматически саморегулирующихся,
способных к бесконечному повтору неразумных
сил, то механика срыва выглядит довольно естественной: опора
нового мира и верховный его регулятор - закон инерции, понятый
как способность сохранять определенность любого типа,
в том числе и движения. Именно закон инерции дал Гоббсу
возможность отказаться от способности "двигать, оставаясь неподвижным",
выбросить из сущности Аристотеля формальное
и целевое начало, все свести к взаимодействию тел - носителей
материального (пассивного) и действующего (активного)
начал. "Полные причины" и "полные потенции" Гоббса номинально
санкционировали эксперимент как средство познания и
причинность как логическую форму научного знания, поскольку
все теперь свелось к знанию о поведении, но сама природа эксперимента,
как и природа объекта, вряд ли от этого стала яснее.
Наибольшие сомнения и недоумения вызывает тот факт, что в
акте эксперимента человек отчуждает нечто в явно неподвластный
ему мир, получал в ввде компенсации гарантированное право бесконечного
количественного умножения этого события. Все это,
очевидно, может быть понято двояко: по внутренним линиям как
процесс самосознания, раскрытия способностей человеческого
мышления и самого человека как мыслящего существа в актах опредмечивания
мысли и в попытках практической объективации
соответствующих результатов либо же по линиям внешним как
процесс познания мира без человека, процесс изгнания человека
из картины мира, на входе в который и стоит экспериментфильтр,
снимающий с продукта человеческого мышления все человеческое.
И дело здесь не в материализме или идеализме, оба
подхода допускают и то и другое решение, а в конечных выводах
о возможности познания человека и его мышления методами науки,
о невозможности или возможности других каких-то, не связанных
с наукой предметов человеческого знания.
Двигаясь вместе с немецкой классикой по внутренним линиям
самосознания субъекта (единства античной двусубьектной
деятельности, слова и дела), мы обнаруживаем, что линия
опредмеченных и через деятельность объективированных результатов
дает хотя и мозаичное, но все-таки зеркало субъекта,
и объект не будет ничем иным, как "для себя" субъектом. Произойдет
то, о чем пишет Гегель, понимая под экспериментом
Типология знания 503
процесс очищения закона от чувственного бытия. В этом случае
мы не только можем, но и обязаны поставить знак равенства
между наличным научным знанием и нашими знаниями о
самих себе, поскольку за исключением известного через объект
в субъекте остается лишь невыявленная пока "в себе"-потенция,
о которой мы ничего знать не можем.
Такое идущее по внутренним линиям понимание представляется
по меньшей мерей дискуссионным, построенным на неправомерной,
нам кажется, подмене тождества мысли и бытия - специфической
характеристики европейского способа мысли - тождеством
субъекта и объекта, в котором исходное, остающееся в
силе и сегодня противоречие-тождество слова и дела, властвующего
и подчиненного переходит совсем в другое трехчленное противоречие-тождество:
субъект (слово-дело) - объект (логика вещей),
то есть в традиционном тождестве мысли и бытия само бытие начинает
пониматься не как всеобщая деятельность, распределенная
в систему абстрактных форм предметной практики, репродукции,
не как наше исторически сложившееся и сформировавшееся отношение
к миру вещей, а как сам этот мир вещей.
На складывание такого понимания бесспорно повлияла борьба
с кантовской вещью в себе: попытки растворить ее в логике самосознания
неизбежно устраняли практическое отношение к миру
вещей как самостоятельное звено познания и способ отожествления
мысли и бытия, о чем писал еще Маркс, подчеркивая, что
идеализм, при всем внимании к деятельной стороне, "не знает
действительной, чувственной деятельности как таковой" (Соч., т.
3, с. 1). С другой стороны, смещение водораздела между мыслью
и бытием с раба на логику вещей в какой-то мере обязано и неправомерному,
как нам кажется, истолкованию принципа "очеловеченной
природы" в духе замкнутого экономического детерминизма,
когда вскрытый политэкономией конца XVIII - начала
XIX века независимый от человека контур вещных связей движения
стоимости, особенно после детального анализа стоимости в
"Капитале" Маркса, дал повод ряду экономистов и философов
увидеть в этом контуре самодовлеющую, хотя и синтетическую по
генезису сущность, которая обладает своими законами развития и,
подобно субстанции Спинозы, не нуждается во внешней причине
и не испытывает внешних воздействий.
Ни Маркс, ни, позднее, Ленин не теряли в репродукции раба,
менее всего были склонны "очеловечивать" и идеализировать
среднее звено как таковое. Маркс, например, писал: "Рабочий
504___________________________М.К.Петров
становится рабом своего предмета в двояком отношении: во-первых,
он получает предмет для труда, т.е. работу, и, во-вторых, он
получает средства существования. Только этот предмет дает ему,
стало быть, возможность существовать, во-первых, как рабочему и,
во-вторых, как физическому субъекту (лучше бы здесь было переводить
не "во-первых... во-вторых", а "прежде всего... а затем уже"
- М.П.). Венец этого рабства в том, что он уже только в качестве
рабочего может поддерживать свое существование как физического
субъекта и что он является рабочим уже только в качестве физического
субъекта... Конечно, труд производит чудесные вещи... Он
творит красоту, но также и уродует рабочего. Он заменяет ручной
труд машиной, но при этом отбрасывает часть рабочих назад к
варварскому труду, а другую часть рабочих превращает в машину.
Он производит ум, но также и слабоумие, кретинизм как удел рабочих...
Отчужденность труда ясно сказывается в том, что, как
только прекращается физическое или иное принуждение к труду,
от труда бегут, как от чумы" (Из ранних произв. М., 1956, с.
562-563). И это вовсе не дань молодости. И в "Манифесте" и в
"Немецкой идеологии", подчеркивая исторический характер
отчуждения и, соответственно, историческую роль рабочего
класса, Маркс и Энгельс саму репродукцию, участие человека в
репродукции видят под знаком явления исторического: "При
всех прошлых революциях характер деятельности всегда оставался
нетронутым, - всегда дело шло только об ином распределении
труда между иными лицами, тогда как коммунистическая
революция выступает против прежнего характера деятельности,
устраняет труд (курсив везде авторов. - М.П.) и уничтожает
господство каких бы то ни было классов вместе с классами"
(Соч., т. 3, с. 70).
Тогда ничего еще не было известно о кибернетике и мысль
об устранении труда казалась, видимо, несколько утопичной:
речь могла идти лишь об уменьшении длительности рабочего
дня - того, что Ленин называл "технологическим зверством".
Но теперь-то о кибернетике известно достаточно, и как раз то
новое, что вносится кибернетикой в наше представление о знании,
вынуждает крайне критически относиться к возможности
сохранения традиционной субъектно-объектной схемы (объект
- зеркало субъекта), ставить вопрос о типах действительного
знания, выяснять отношения с естествознанием, кибернетикой
не на базе беспредметных споров о том, у кого получается лучше,
а на базе предметности - кто чем занят.
Типология знания 505
В этом плане крайне полезно присмотреться к движению
состава и структуры социальной репродукции за последние
двести-триста лет. Как мы уже говорили выше, первые признаки
обновления замечаются в XIV-XV веках, а то, что принято
называть "промышленной революцией" или "индустриальным
типом развития", возникает в конце XVII - начале XVIII века.
Непосредственно опирающийся на институт науки индустриальный
тип обновления качественно отличается от предыдущего
преемственно-эволюционного развития традиционного корпуса
социально-необходимых трудовых навыков минимум в
двух отношениях: а) навыки не совершенствуются, а заменяются
новыми, сохраняя лишь функциональную преемственность
на уровне потребления (свеча - керосиновая лампа - электролампа,
безопасная бритва - электробритва и т.д.); б) в
энергетической и кибернетической составляющих корпуса навыков
резко растет доля вещных, "нечеловеческих" элементов.
Зависимость второй особенности от первой очевидна: репродукция
беззащитна перед вторжением вещных элементов именно
потому, что сорвана преемственность развития навыка.
Современное состояние репродукции развитого общества
характеризуется тем, что в энергетическом балансе доля человека
составляет около одного процента. В кибернетическом балансе
(функция регулирования) доля человека пока значительна,
но она быстро сокращается как в собственно технологических,
так и в организационных структурах. Темп обновления
репродукции возрастал за последние двести лет экспоненциально,
и в перечислении на средний срок жизни технологических
навыков составляет 15-20 лет. В доиндустриальный период
навыки были практически вечными, вернее "вечноновыми",
поскольку эволюционное обновление не разрушало программы
- основной технологической схемы.
Интенсивность процессов обновления и быстрое насыщение
репродукции вещными включениями поднимают множество социальных
проблем: частичности, профессиональной необеспеченности,
горизонтальной (по социальным должностям) и вертикальной
(по типу деятельности) миграции трудоспособного населения
и т.д., но в данном случае нас интересует лишь гносеологическая
сторона дела - имеют ли процессы обновления и "обесчеловечивания"
репродукции какое-то отношение к процессу типологической
дифференциации знания. На наш взгляд, самое непосредственное:
движение определенности, миграция человеческого и
506___________________________М .К. Петров
вещного, замена наличных навыков новыми опредмечивает универсальные
каноны репродукции и связанного с ним знания, что
и ведет к четкому выявлению типологических различий. Положение
можно сравнить с детским занятием - выявлением подложенного
под лист бумаги пятака с помощью карандаша. Картины
получаются довольно четкие, но вместе с тем "эффект пятака" выявляет
линии, явно для нас непривычные и трудно совместимые с
нашими обычными представлениями о знании.
Судя по конечному результату, изначальным определителем
опытной науки был не столько двусубъектный комплекс: слово-дело,
сколько, так сказать, его "обесчеловечивающая" экстраполяция
на внешний мир, которая и до появления науки
проектировала на мир человеческие репродуктивные функции,
спорадически вызывала замены человека ослом, быком, живыми
и неживыми орудиями. В основе здесь все та же давнымдавно
известная орудийная тенденция к "усилению", "удлинению"
человеческих способностей, но эта тенденция отсечная,
усложненная требованием "бесчеловечности" - отсутствия человека
в результате. Как тенденция она была намечена еще
Аристотелем в идее господ без рабов: "Если бы каждый инструмент
мог выполнять свойственную ему работу сам... господам
не нужны были бы рабы" (Политика, 1253 а).
Опытная наука исследует не отношение: слово-дело, а "зачеловеческое"
от
Закладка в соц.сетях
