Жанр: Философия
Историко-философские исследования.
...обще" в этом типе не видно,
обнаруживается прямо противоположное - предельная частичность,
мозаичность, встроенность человека в социальные механизмы
коллективного поведения. Здесь, конечно, нет отчуждения,
но не потому, что есть нечто личное, интересы которого
совпадают с общественными, а потому, что у человека нет обособленной
от социальной роли позиции, "человеческого избытка",
в пределах которого человек и социальность могли бы
стать сторонами отчуждения или совпадать в гармонии. В отличие
от животного - бесспорной автономной целостности,
человек в этом типе предельно фрагментирован, входит в целостность
лишь через связь сопричастия различенных имен-адресов.
Резкий переход от целостности к предельной фрагментарности
требует, конечно, объяснения. Нам кажется, что такое
объяснение вряд ли может использовать эволюционную схему,
и проблема происхождения человека должна бы исследоваться
по схеме "сумасшедших мутаций природы" в классе, скажем,
появления кита в море или колорадского жука на картофеле,
Hay чно -техническая революция и философия______________41
то есть исходить из признания того, что нам пока не удалось
согласовать с природой наши мерки простоты и сложности.
2. Профессионально-именной тип кодирования (миф, традиционное
общество) может считаться основным для стран "научной
пустыни", врагом, так сказать, номер один научно-технической
революции и связанного с нею социального прогресса.
Тип характерен для социальности, в основе которой лежит
земледелие, дающее возможность отказаться от сложных навыков
коллективного поведения, фрагментировать социально необходимую
область поведения не только по объекту, как это
делается в лично-именном типе, но и по субъекту, по силам и
возможностям человека, то есть преобразовать навыки из коллективных,
где у каждого участника свой маневр, в личные и
односубъектные, в которых один человек становится связующим
и организующим центром, создавая для нужд момента и
разрушая по миновании надобности технологические схемы из
подчиненных ему вещных и живых элементов вроде быков, ослов,
телег, плугов и т.д. и т.п. Со свойствами этих включений
человеку приходится считаться и активно ими пользоваться,
сопрягать их со свойствами объекта для получения "задуманного
результата".
Приспособление навыков к силам и организационно-кибернетическим
возможностям человека сопровождается типизацией
самих деятелей, то есть сфера социального поведения приобретает
дополнительный план распределения - профессиональный,
в различения которого распределены и навыки и люди.
Навыки - по их посильности для единоличной организации
и управления, люди - по их принадлежности к той или
иной клеточке матрицы такого распределения. Иными словами,
навыки субъективируются, а люди типизируются по группам-профессиям
и в рамках таких групп теряют различенность,
становятся "равными", одинаковыми, неразличимыми земледельцами,
гончарами, плотниками, кузнецами и т.д.
Возможность появления такой матрицы опирается на возможность
отчуждения части земледельческого продукта и лимитирована
допустимыми величинами этой отчуждаемой части.
Типичная земледельческая технология, которую мы застаем
почти неизменной на протяжении последних трех-четырех тысячелетий,
способна отчуждать около 20% продукции, так что
земледельческая клеточка матрицы остается во всех традиционных
обществах от Древнего Шумера до современного Непала
42 М.К.Петров
наиболее многолюдной и почти неизменной, включает около
80% населения, предоставляя остальные 20% ремеслу и управлению.
Сам список профессий - величина переменная, способная
разрастаться и сокращаться.
Профессиональная матрица как раз и выполняет функцию
социальной памяти. Все ее клеточки - ячейки профессионального
знания - устроены по единому образцу: знание в форме
программ деятельности связано, как и в предыдущем типе, с
именем, но имя не лежит уже в плоскости смертных индивидов,
никто не является его временным исполнителем. Имя обретает
самостоятельность, оно отчуждено в особую область как
ценность групповая и приобретает, соответственно, новые черты
межличностной вечной сущности - бога. И хотя само слово
"бог", особенно бог "языческий", приобрело в европейской
культурной традиции прочную репутацию компенсатора человеческого
незнания, бог профессионально-личной культуры
прежде всего творец и изобретатель, хранитель профессиональной
"информации" и покровитель соответствующего искусства,
соучастник каждого практического акта.
Отношения между богом и человеком строятся прежде всего
как отношения между мастером и подражателем, учителем и
учеником. Лосев пишет о гомеровском греке: "Творящий субъект
никогда не творит тут чего-нибудь нового, небывалого. Вся
его фантазия направлена лишь к тому, чтобы по возможности
точно воспроизвести уже имеющееся, уже бывшее вечное или
временное... Фантазия у греков имела цель не создать новое, а
только воспроизвести старое, - вот о чем говорят рассматриваемые
нами гомеровские мифы о богах" (26, с. 212). Бог выглядит
опорой деятельности, оперативной, так сказать, профессиональной
памятью, но он же, как различение профессиональной
матрицы, связывает человека с социальным целым,
устанавливая место его профессии среди других. Эта вторая нагрузка
бога - целостность системы знания - почти повсеместно
решается по схеме кровнородственной связи: все божественные
имена различены по полу, имеют родителей и могут
иметь потомство, образуют единое семейство с явными моментами
иерархии.
В чистом виде система мифологического знания выглядит
как фрагментированные по профессиональному признаку и
распределенные в конечную группу божественных имен социально
необходимые навыки, причем на сами эти имена налоНаучно-техническая
революция и философия______________43
жена вторичная связь целостности. Профессиональные ячейки
знания более или менее автономны, переходы между ними резки:
каждая профессия знает свое дело, его границы, обязанности
перед другими профессиями, не лезет в чужие дела. Гесиод,
например, советуя земледельцу, "работнику Деметры", вовремя
готовить материал "работнику Афины" (Труды и дни,
420 - 435), тут же устанавливает и пределы такой заботы:
Самонадеянно скажет иной: "Сколочу-ка телегу!"
Но ведь в телеге-то сотня частей! Иль не знает он, дурень?
Труды и дни, 455-456
Подобные утверждения, даже в более абстрактной форме,
можно найти и на Востоке: "Свой долг, хотя бы несовершенный,
лучше хорошо исполненного, но чужого, лучше смерть в
своей дхарме, чужая дхарма опасна.,." (Бхагават-Гита, 36);
"Также всегда одинаково земледелец останется земледельцем,
образованный человек - образованным, ремесленник - ремесленником,
торговец - торговцем" (Сунь-цзы, О порядке
правителя).
В реальных же исполнениях схема всегда бывает осложнена
многочисленными вариантами и включениями, в том числе и
инертными (старые боги), в ней наблюдаются перехлесты распределений,
когда у некоторых искусств оказывается пара покровителей
(обычно бог и богиня) и т.п. Происходит это, нам
кажется, по нескольким причинам, и прежде всего потому, что
миф живет, он текуч и подвижен, поскольку, во-первых, рядом
с мифом располагается вспомогательная неформальная
система социального кодирования - наследственный профессионализм,
обучение через участие в труде семьи, а, во-вторых,
миф в довольно высоких темпах накапливает новое знание, социализация
которого и ввод в систему испытывает значительное
влияние кровнородственной связи целостности.
Основную часть навыков наследственный профессионализм
транслирует по связи отец - сын, которая носит непосредственный
характер и не нуждается в обособленном предметнознаковом
закреплении, что вызывает процессы редукции связанного
с именем бога и осваиваемого профессией знания до
простых указаний на то, кто из богов что и как изобрел. Когда
школяров Непала спрашивают об источнике знания, они не
сразу ссылаются на бога, а располагают между собой и богом
44____________________________М.К.Петров
эстафету "старых людей", лишь первому этапу которой знание
передается непосредственно богами (16). Отсюда и явная "неуравновешенность"
богов, отсутствие в них солидного, содержательного
момента инерции не по классу телесности, Гомер
видит в Афине вполне даже телесную сущность - "ужасно дубовая
ось застонала, Зевса подъявшая грозную дщерь", - а по
классу стабильной программной содержательности: боги слишком
уж новы, даже "вечно новы", выглядит стабилизирующим
началом, хранилищем профессиональной информации ровно
настолько, насколько и механизмом преемственности системы
мифологического знания, и входом в эту систему - эффективным
социализатором нового и преобразователем нового в наличное.
Сам процесс социализации нового в профессиональной, естественно,
форме идет через мифы как таковые - через детальнейшие
описания способов изготовления продукта и самого
продукта, привязанных к соответствующему имени бога, -
но он обычно включает и ряд сопутствующих явлений: опосредование
именем бога имен культурных героев, распочкование
имен, порождение новых имен-богов. Когда Сократ, например,
связывает героев с богами - "все они произошли либо от бога,
влюбленного в смертную, либо от смертного и богини" (Кратил,
398 D), - то это не просто фантазия, а ссылка на мифологическую
норму социализации нового знания; на нее он ссылается
как на основание достоверности и в споре с Гиппием
(Гиппий Больший, 292-293).
Практика социализации новинок не столько по вкладу (детальное
описание программ), сколько по имени автора новшества
постоянно создает в мифологической системе знания новые
точки роста, из которых могут при случае развиться новые
имена богов и, соответственно, новые контейнеры и преобразователи
профессионального знания. Миф, таким образом, всегда
открыт новому, всегда готов принять новое как в форме частного
улучшения и усовершенствования, так и в форме выделения
новой профессии. В первом случае новая или измененная
программа, продукт творчества индивида, войдет в связь с
именем наличного бога и, опираясь на это имя, будет внедрена
- растворена в сумме освоенных профессиональных навыков,
передаваемых по наследству. Во втором случае сам индивидтворец
войдет в кровно родственную связь с именами богов,
станет в благоприятных условиях концентратором новых навыков
и умений, то есть пойдет путем Диониса, Эроса, Дике,
Научно-техническая революция и философия 45
Метрон, Ананке, Плутоса и других усыновленных и удочеренных
Олимпом имен. Сама схема порождения имен-профессий
распространена повсеместно, реликты ее обнаруживаются даже
в Библии: "И взял Ламех две жены; имя одной Ада, а имя второй
Цилла. Ада родила Иавала, он был отец живущих в шатрах
со стадами. Имя брату его Иувал, он был отец всех играющих
на гуслях и свирели. Цилла также родила Тувалкаина, который
был ковачом всех орудий из меди и железа" (Бытие, 4, 19-22).
Если применительно к индивидуально-личному типу у нас
не было оснований говорить о развитии, о предпочтительном
движении системы знания в том или ином направлении, то теперь
такие основания появляются. Избыток имен и легкость их
ввода в систему по кровно родсвенной связи методом усыновления-удочерения,
необратимость этой связи позволяют говорить
о направленно-открытом характере мифологической системы
кодирования, о возможности появления новых очагов
группового знания, привязанного к наличным узами кровного
родства. С другой стороны, фрагментация навыков по субъективному
основанию, по способности человека единолично играть
роль организующего и регулирующего центра, накладывает
на эту направленность накопления нового знания дозирующие
субъективные ограничения, создавая своего рода априорную
форму накопления знания - умножение профессий или,
что то же, накопление в форме необратимой специализации.
Рассматривая этот процесс как функцию от времени, мы в
общем случае получаем картину ветвления - распочкования
наличных профессий, с редкими "гештальт" - включениями за
счет изобретений небывалого или инокультурных заимствований
(виноделие в бассейне Средиземного моря, например).
Чем более длительный срок существует этот тип без срывов и
радикальных потрясений, тем более богатым по числу профессий,
имен богов, накопленному профессиональному знанию он
должен бы выглядеть, но уже в силу накопления сложности он
становился бы все более "тонким", хрупким и уязвимым для
внешних и внутренних помех, поскольку кровно родственная
связь целостности очагов профессионального знания делает и
преемственное существование профессии, и симбиоз профессий
в социальном целом процессами автономными, следующими
принципу "недеяния", невмешательства в дела друг друга, а
такой социальный гомеостаз, когда "наилучший правитель тот,
о котором народ знает лишь то, что он существует" (Даодэц46
М.К.Петров
зин, гл. 17), имеет свои пределы сложности. Соответственно,
развитие традиционных профессионально-личных культур, к
удовлетворению старых и новых циклистов, идет по принадлежащей
к аресеналу традиционных концептов "смертной" схеме:
рождение - расцвет - дряхлость - гибель, после чего "великая
цивилизация" возрождается, чтобы снова двинуться тем же
путем накопления специализации к собственной гибели. Длительность
цикла производна от уровня помех. В Египте, Двуречье
она заведомо меньше, чем, например, в Китае.
Кровнородственная связь, объединяющая очаги профессионального
знания, как раз и вызывает эффекты культурной несовместимости
традиционного и "развитого" мировоззрения.
На уровне поведения этой несовместимости нет, и традиционный
сапожник "знает, как шить сапоги", ничуть не хуже, обычно
даже лучше, своего европейского коллеги, но вот за пределами
поведения, в области общения, начинаются фундаментальные
расхождения и взаимное непонимание. Европеец видит
в природе область поведения, взаимодействия, автономный
закон и порядок, не требующий присмотра или вмешательства
разумных сил, а для традиционного профессионала мир поведения
ограничен профессией, любой выход за рамки обжитой
профессии означает движение по кровнородственным связям
общения, то есть выход в область, где "инопрофессиональные"
явления существуют не сами по себе, а вызываются личной,
разумной, одушевленной причиной, ее волей или поступком,
здесь каждое явление "прописано" по вполне определенным
именам, относится к сфере их ведения: молния - по танцорам
Индры, землетрясение - по слонам, дождь - по опрокинутым
божественным кувшинам и т.д. Соответственно и контроль над
такими явлениями располагается в сфере общения (не поведения),
предполагает взаимопонимание между человеком и богом,
опосредован богом как решающей инстанцией, лишь ограниченно
контролируемой человеком.
Здесь пункт взаимных удивлений. Европеец, который из
уважения к науке, к поведенческому научному знанию, давно
уже набрался скепсиса к общению, никак не может сообразить,
к чему вообще этот выход за рамки поведения, готов во всем
этом видеть "труд - магическую тарабарщину" или даже удивляться
вместе с английским генерал-губернатором по поводу
его подопечных папуасов: "Они, надо полагать, вскоре исчезнут:
когда размышляешь об их обычаях, удивляешься только
_____________Научно-техническая революция и философия_____________47_
тому, что им вообще каким-то способом удалось появиться на
свет" (25, р. 49). У представителя традиционной культуры, если
верить Поуэллу, отсутствие выхода в общение делает непонятной
и саму науку: "Мы согласны, - сказали китайцы, - что
человек-законодатель может издавать законы и устанавливать
наказания, чтобы обеспечить их соблюдение. Но ведь тем самым
предполагается понимание со стороны тех, кто подпадает
под действие этих законов. Не хотите ли Вы убедить нас в том,
что способностью понимать наделены воздух, вода, камни и
палки?" (27, с. 4).
Это взаимное удивление и непонимание ведет к тому, что
наука в традиционном мире воспринимается как еще один
миф, контакт и уподобление идет по профессионально-личному
типу связей. Дарт и Прадхан пишут о непальских школярах,
которые обучаются по обычным европейским учебникам, но
живут в традиционном мире: "Когда мы просили их указать на
источник знаний о природе, они неизменно отвечали, что знание
"из книг" или от "старых людей". Когда мы спрашивали,
откуда старые люди получили это знание или как оно попало в
книги, они отвечали, что знание пришло от прежних поколений
старых людей или из других книг. Если. же мы настаивали
на каком-то последнем источнике, большинство отвечало, что
это всегда было известно, хотя многие ссылались на легенды, в
которых рассказывается, как некоторые искусства, вроде добывания
огня, были даны человеку богами" (16, р. 652). В этой и
во множестве других деталей обнаруживается наложение мифологической
схемы на науку. Книги образуют ту же регрессию,
что и старики, заканчиваются таким же божественным "началом".
Сама идея того, что наблюдение может стать источником
знания и книга просто "запись чьих-то наблюдений", представляется
непальским школярам "как новая и весьма сомнительная".
Нам она, кстати говоря, тоже представляется не такой уж
очевидной, хотя и не новой, но это уже проблемы третьего,
всеобще-именного типа знания.
3. Всеобще-именной тип кодирования знания, особенно в его
"перевернутой" научной разновидности, возникшей в XVII в.,
так разительно отличается от господствующего в мире традиционного
профессионально-именного, что волей-неволей приходится
соглашаться если не с концепцией, то хотя бы с постановкой
вопроса у Прайса: "Может оказаться, что стремление
показать, будто только наша цивилизация идет единственно
48___________________________М.К.Петров
правильным путем, является плодом естественного тщеславия.
Более рациональной альтернативой было бы допустить возможность
того, что именно наша цивилизация сбилась с пути.
Можно предположить, что большинство других были нормальными
и только в наследственности нашей цивилизации оказался
какой-то редкий и специфический элемент, который теперь
разросся в деятельность, определяющую наши жизни. Нет ничего
незаконного в предположении о редком наличии науки в
цивилизациях в том смысле, в каком астроном говорит о редком
наличии планетных систем у звезд или биолог - о редком
наличии жизни на планетах" (28, р. 4). Такая постановка вопроса
ценна уже тем, что, понятая как отклонение, наша
"сбившаяся с пути" цивилизация получает какую ни на есть
определенность не только в ретроспективе, в движении из настоящего
в прошлое, но и в перспективе, в движении из прошлого
к настоящему, то есть возникают две более или менее
определенные точки зрения на одно и то же, а с ними и возможность
взаимной коррекции, взаимного уточнения результатов.
Это тем более важно, что новое время, наука, увлечение
поведенческим знанием в ущерб проблематике общения сожгли,
по нашему глубокому убеждению, мосты взаимопонимания
с традицией, отвели на периферию философского интереса
ключевые моменты такого понимания.
В рамках статьи мы можем лишь наметить узловые проблемы
перспективы, то есть движения от предпосылки, что началом
нашей европейской цивилизации был обычный профессионально-именной
тип кодирования знания.
Первой такой проблемой, и во многом проблемой решающей
была бы попытка ответить на вопрос: является ли переход
от традиционного к универсально-именному типу имманентно
необходимым или вынужденным, эволюционным развитием
потенций профессионально-именного кодирования либо же
революционным срывом преемственности и переходом к чемуто
качественно новому.
Нам кажется, что вопрос этот решается, видимо, в пользу
срыва преемственности. И дело здесь не только в том, что
слишком уж часто и в греческом окружении, и в других частях
света повторялась циклическая схема, когда, скажем, место
традиционного Древнего царства Египта занимало не менее
традиционное Среднее, а потом Новое, - все это можно бы
истолковать как неудачные пробы, поиски истории, ее параНаучно-техническая
революция и философия ___ 49
доксы в духе, например, истолкования Баткиным Ренессанса:
"Парадокс из числа излюбленных историей - состоит в том,
что значение западноевропейский Ренессанс приобрел не потому,
что был самым типичным и наилучшим среди всех случившихся
ренессансов, а потому, что других ренессансов не
было. Этот оказался единственным" (29, с.. 108). Дело и в том
также, что европейская цивилизация в движении: Микены -
Пилос - дом Одиссея - полис - союз городов - империя -
феод - национальное государство - не обнаруживает скольконибудь
устойчивой тенденции к росту профессионализма и
специализации, с самого начала "идет против течения", "антитрадиционна".
Если решиться еще на одну биологическую аналогию, то
можно бы сказать, что различия между традиционным и европейским
путями развития того же примерно сорта и ранга, что
и различия между специализацией насекомых и универсализмом
млекопитающих: оба пути прекрасно решают задачу приспособления,
но явно дивергентны, не пересекаются друг с
другом, хотя и могут давать внешне близкие функциональные
структуры ("социальность" пчел, муравьев, термитов). Такая
аналогия имела бы тот смысл, что она подчеркивала бы особенность
становления греческой античности, которая состоит в
том, что новый универсально-именной тип проходит не возрожденческий
тупик "переразвитого" специализированного традиционного
общества, не тупик дряхлости и гибели, а тупик
"начала". В растянутой на тысячелетие последовательности
Микены - Пилос - дом Одиссея мера специализации падает.
Пилос примерно на порядок меньше Кносса и по числу людей,
и по числу профессий. Дом Одиссея - жалкая копия Пилоса с
"населением", чуть большим числа писарей в Пилосе. Впечатление
такое, как если бы традиционная цивилизация попала в
перманентную катастрофу, закрывшую пути специализации.
Обычно эффект миниатюризации в бассейне Эгейского моря
объясняют вторжениями сначала ахейцев, а затем дорийцев.
Но такой способ объяснения сомнителен уже тем, что вторжения
акты разовые, способные единым ударом разрушить накопленную
традицией сложность, как это не раз бывало в Двуречье
и в долине Нила, но не тенденцию развития: на месте разрушенного
возникает прежний тип культуры. Для объяснения
"греческого чуда" нужно, нам кажется, нечто постоянно действующее,
какой-то постоянный барьер или стена, способные от50___________________________М.К.Петров
секать любые поползновения двигаться в сторону накопления
специализации. Гипотеза решающего влияния вторжений выглядит
несостоятельной и по ряду других причин, особенно в
свете расшифровки Вентрисом письма В, которая исходила из
этнической однородности бассейна Эгейского моря, из фонетического,
лексического и грамматического тождества языка
крито-микенской и классической Греции. Тот факт, что в процессе
миниатюризации письменность была потеряна греческим
миром, а затем восстановлена на совершенно иной графической
и типологической основе (слоговое письмо - алфавит),
причем оба типа коррелируют через фонетическую, лексическую,
грамматическую специфику языка, представляется нам
решающим для отказа от внешних - через вторжения - объяснений,
оставляющим лишь две возможности: либо имманентное,
из свойств предантичной социальности объяснение,
что было бы действительно чудом, либо же объяснение локальное,
из специфических свойств окружения в Эгейском море.
Нам кажется, что в бассейне Эгейского моря похоронил
традицию и утопил ее прогресс кораблестроения, одинаково
полезный и для осуществления функций центральной власти в
условиях островного земледелия, и для развития пиратского
ремесла. Когда корабль достиг соответствующих размеров -
пентеконтеры, корабли с 50 гребцами появились еще при Миносе,
они же основной тип в гомеровском списке кораблей, -
то забитое островами Эгейское море заполнилось вдобавок
"плавающими островами"; корабль стал сравнимой с населением
острова силой. Иными словами, островное земледелие и вся
морская традиционная цивилизация попали в условия, когда
традиционное соотношение 8 земледельцев на 2 представителя
ремесел и управления не могло уже выдерживаться. Земледельцу
пришлось осваивать несколько профессий, переводить их в
личные навыки, овладевать разделенными прежде очагами профессионального
знания. Судя по поэмам Гомера, типичный
продукт такого стяжения, сопровождающегося, естественно,
редукцией навыков, их "упадком", выглядит многоролевой
универсальной личностью. Одиссей, например, царь, пират,
воин, земледелец, плотник, навигатор и даже выдающийся софист:
"На земле ты меж смертными разумом первый, также и
сладкою речью" (Одиссея, XIII, 297-298). Фигура классического
свободного грека - гражданина (царя), земледельца (или ремесленника),
воина, моряка и писаря (ряд гражданских проце_____________Научно-техническая
революция и философия_____________5j_
дур требовал всеобщей грамотности) - сохраняет эту универсальность
интегрированного человека, мультипрофессионала,
способного заниматься с меньшим, конечно, искусством, чем
профессионал традиционный, самыми различными делами,
жить по формуле: "и жнец, и швец, и на дуде игрец".
Вторая особенность этой навязанной окружением интеграции
профессий, их конвергенции - собирательного движения,
по ходу которого впервые появляется человек вообще, а не
плотник или временно исполняющий бессмертную должностьимя,
состоит в появлении и широком развитии двусубъектных
схем деятельности, в которых один выполняет функции памяти
- программирует через слово деятельность, "разумно движет,
оставаясь неподвижным", а другой (или другие) реализует заданную
в слове программу в дело, "разумно движется, оставаясь
неразумным". Палубное происхождение двусубъектности
очевидно, именно здесь, на палубе, пятьдесят воль, умений
идентифицировать и оценивать ситуации, совершать выбор,
решать отчуждены в одну голову, а принятые этой головой решения
и схемы деятельности отчуждены через слово в действия
пятиде
...Закладка в соц.сетях
