Жанр: Философия
Одномерный человек
... которыми дискурс и коммуникация
создают себе иммунитет против возможности
выражения протеста и отказа. Разве могут эти
последние найти нужное слово, если органы существующего
порядка приучают к мысли, что мир, в действительности,
есть балансирование на грани войны,
что оружие, несущее конец всему, может приносить
прибыль и что бомбоубежище тоже может быть уютным?
Выставляя напоказ свои противоречия как знак
своей истинности, этот универсум замыкается от всякого
чуждого дискурса, обладающего собственными терминами.
В то же время, обладая способностью ассимилировать
все чужие термины, он открывает перспективу
сочетания возможности величайшей толерантности с
возможностью величайшего единства. Тем не менее, в
его языке отчетливо обнаруживается репрессивный характер
этого единства. Этот язык изъясняется посредством
конструкций, навязывающих реципиенту искаженный
и урезанный смысл, и преграждает путь развитию смысла,
заставляя принять только предложенное и именно
в предложенной форме.
Такой репрессивной конструкцией является и аналитическое
предицирование. То, что специфическое существительное
почти всегда спарено с "разъясняющими"
1Ш., November 7, 1960.
118
4. Герметизация универсума дискурса
прилагательными и другими атрибутами, превращает
предложение в гипнотическую формулу, которая, бесконечно
повторяясь, фиксирует смысл в сознании реципиента.
Ему и в голову не приходит мысль о возможности
принципиально иных (и возможно истинных)
пояснений существительного. Позднее мы рассмотрим
также другие конструкции, обнаруживающие авторитарный
характер этого языка. Им также свойственно свертывание
и сокращение синтаксиса, блокирующего развитие
смысла путем фиксированных образов, которые
навязываются с сокрушительной и ошеломляющей конкретностью.
Именно этому служит хорошо известная
техника рекламной индустрии, используемая для "утверждения
образа", который прилипает к продукту, предмету
мысли и способствует продаже как людей, так и товаров.
Речь и письмо группируются вокруг "ударных строк"
и "встряхивателей публики" как основных носителей
образа. Этим образом может быть "свобода" или "мир",
"хороший парень", "коммунист" или "Мисс Рейнгольд".
Предполагается, что у читателя или слушателя
возникнут ассоциации (а так и происходит) с определенной
структурой институтов, установок, стремлений
и что это вызовет определенную, специфическую
реакцию.
За пределами относительно безвредной сферы торговой
рекламы обнаруживаются куда более серьезные
последствия, ибо такой язык является одновремено "и
средством устрашения, и средством прославления"'. Суждения
принимают форму суггестивных приказов, они
скорее побуждают, чем констатируют. Предицирование
I P. Барт, Нулевая степень письма/'/Семиотика, М., 1983, с. 315.
1. Одномерное общество
превращается в предписывание, и, таким образом, коммуникация
в целом носит гипнотический характер. В
то же время она слегка окрашена ложной фамильярностью
- результат непрерывного повторения - и
умело манипулируемой популярной непосредственностью.
Это отсутствие дистанции, положения, образовательного
ценза и официальной обстановки легко подкупает
реципиента, доставая его или ее в неформальной
атмосфере гостиной, кухни или спальни.
Этой фамильярности способствует играющий значительную
в развитой коммуникации роль персонализированный
язык": "ваш/твой" (your) конгрессмен,
"ваше/твое" шоссе, "ваш/твой" любимый магазин, "ваша/твоя"
газета; это делается для "вас/тебя", мы приглашаем
"вас/тебя" и т.д. В этой манере навязываемые,
стандартизованные и обезличенные вещи преподносятся
как будто "специально для вас/тебя", и нет большой
разницы в том, верит или нет этому адресат. Ее успех
указывает на то, что это реально способствует самоидентификации
индивидов с исполняемыми ими или
кем-то функциями.
В наиболее развитом секторе функциональной коммуникации,
подверженной манипулированию, язык насаждает
посредством рассчитанных на сильный эффект
конструкций авторитарное отождествление человека и
функции. В качестве крайнего примера этой тенденции
можно упомянуть журнал "Тайм". Обильное использование
им флективного родительного падежа внушает
^ CM. Leo Lowenthal, Literature, Popular Culture, and Society (Prentice-Hall,
1961), p. 109 ff., а также Richard Hoggart, The Uses of Literacy
(Boston, Beacon Press, 1961), p. 161 ff.
4. Герметизация универсума дискурса
мысль о том, что индивиды являются придатками или
свойствами своего дома, работы, босса или предприятия.
Людей представляют как Берд (из) "Вирджинии", Блау
(из) "Ю. С. Стил", Насер (из) Египта*. Подлинным
фиксированным синдромом становятся дефисные атрибутивные
конструкции:
По приказу властного (high-handed), низколобого (low-browed)
губернатора Джорджии ...на прошедшей неделе был воздвигнут
помост для одного из его диких политических собраний.
Губернатор', его функции, физические черты и политические
приемы сплавлены в одну неразделимую и
не поддающуюся изменению структуру, которая своей
естественностью и непосредственностью оказывает ошеломляющее
воздействие на сознание читателя. Здесь
неуместно пытаться развивать значение или различать
его оттенки, структура движется и живет только как
целое. Напичканная подобными персонализированными
и гипнотическими образами, статья далее может переходить
к важной информации. Повествование остается
безопасно заключенным в хорошо отредактированные
рамки более или менее интересной в человеческом
смысле истории в зависимости от направления издательской
политики.
Широкое употребление нашло сокращение с помощью
дефиса: например, "brush-browed" Teller (кассир
1 Это высказывание относится не к нынешнему губернатору, а к
г. Тэлмеджу.
* В английском языке родительный падеж передается либо с помощью
формы генетива, обычно употреблявшейся для одушевленных лиц, либо
с помощью предлога of, употреблявшегося равным образом и для одушевленных
лиц, и для неодушевленных предметов. В данном случае,
по-видимому, происходит смешение значений этих форм: Virginia's Byrd,
U.S. Steel's Blough, Egypt's Nasser.
/. Одномерное общество
с бровями-щетками), "father of the H-bomb" (отец нейтронной
бомбы), "bull-shouldered missileman von Braun"
(ракетчик фон Браун с бычьими плечами), "science-military
dinner" (банкет ученных и военных)", "nuclearpowered,
ballistic-missile-firing" submarine (вооруженная
баллистическими ядерными ракетами подводная лодка).
Вероятно, не случайно подобные конструкции часто
встречаются во фразах, объединяющих технологию, политику
и военную сферу. Термины, служащие для обозначения
различных сфер или качеств, спрессовываются
в устойчивое, подавляющее целое.
И в этом случае их воздействие подобно магии и
гипнозу - передача образов, несущих нерушимое единство
и гармонию противоположностей. Это значит, что
внушающий и любовь, и страх Отец, родоначальник
жизни, производит нейтронную бомбу для уничтожения
жизни; "военные и ученые" объединяют усилия с целью
уменьшить тревогу и страдания с помощью работы,
которая их создает. А вот без дефиса - Академия Свободы
для специалистов по холодной войне^ а также
"чистая бомба", с помощью которой можно избежать
и морального, и физического ущерба. Что же касается
людей, которые говорят на таком языке, то кажется,
что они напрочь потеряли восприимчивость к чему бы
то ни было,- но стали при этом подверженными всем
^ Последние четыре примера цитируются в The Nation, Feb. 22, 1958.
2 Предложение журнала Life, цитируемое в The Nation, August 20,
1960. Согласно Дэвиду Сарнову, биль об учреждении такой академии
рассматривается конгрессом в настоящий момент. CM. John К. Jessup,
Adiai Stevenson, and others, The National Purpose (produced under the
supervision and with the help of the editorial stuff of Life magazine, New
York, Holt, Rinehart and Winston, 1960), p. 58.
4. Герметизация универсума дискурса
влияниям. Дефис (явный или подразумеваемый) не
всегда примиряет непримиримое; часто соединение непрочно
(как в случае с "ракетчиком с бычьими плечами"),
или оно может нести угрозу. Однако это не
меняет эффекта. Внушительная структура соединяет и
действующих лиц, и сами действия насилия, власти,
защиты и пропаганды в единую вспышку молнии. Мы
видим человека или вещь в действии (operation) и
только в действии.
Замечание по поводу сокращения. NATO, SEATO,
UN, AFL-CIO, АЕС, а также USSR, GDR и т.п. Большинство
из этих аббревиатур вполне целесообразны и
обоснованы их длинным полным видом. Однако можно
попытаться увидеть и здесь "коварство Разума" - аббревиатура
служит подавлению нежелательных вопросов.
Сокращение NATO не имеет в виду то, что означает
Организация северо-атлантического договора (North Atlantic
Treaty Organization), т.к. в этом случае возникает
вопрос об участии Греции и Турции. В аббревиатуре
USSR основной акцент падает на слова "социализм"
и "советы"; в аббревиатуре GDR - на "демократию".
Аббревиатура UN (ООН) не может обойтись без должного
акцента, связанного со словом "объединенные"
("united"); и то же можно сказать о SEATO в отношении
стран Южной Азии, которые к нему принадлежат.
Аббревиатура AFL-CIO - попытка похоронить острые
политические противоречия, некогда разделявшие
две организации, а АЕС - всего лишь один из многих
административных органов. Аббревиатуры обозначают
то и только то, что подвергается институционализации,
и таким образом, чтобы отторгнуть все посторонние
1. Одномерное общество
коннотации. Значение монтируется, фиксируется и всякий
раз всплывает целиком. Становясь официальной
вокабулой, постоянно упоминаемой в общем употреблении
и "санкционированной" интеллектуалами, оно
теряет всякую познавательную ценность и служит для
простого узнавания неоспоримого факта.
Здесь мы имеем дело со стилем обезоруживающей
конкретности. "Отождествленная со своей функцией
вещь" более реальна, чем вещь, отличаемая от своей
функции, и языковое выражение этого отождествления
(в функциональном существительном, а также во многих
формах синтаксического сокращения) создает базовую
лексику и синтаксис, которые упрочиваются путем
дифференциации, отделения и различения. Этот
язык постоянно навязывает образы и тем самым препятствует
развитию и выражению "понятий". Его непосредственность
становится преградой для понятийного
мышления и, таким образом, для мышления как
такового, ибо понятие как раз является способом не
отождествлять вещь и ее функцию. Такое отождествление
вполне может быть легитимизировано как значение
или даже как единственное значение операционального
и технологического понятия, однако операциональные
и технологические дефиниции суть лишь специфические
способы использования понятий для специфических
целей. Более того, растворяя понятия в операциях,
они исключают саму понятийную интенцию, которая
несовместима с таким растворением. Отрицание понятием
отождествления вещи и ее функции предшествует
операциональному использованию этого понятия; оно
4. Герметизация универсума дискурса
отличает то, что есть, от случайных функций вещи в
существующей действительности.
Преобладающие тенденции речи, отторгающие эти
различения, выражают изменения в мышлении, рассматривавшиеся
в предшествующих главах: этот функционализированный,
сокращенный и унифицированный
язык и есть язык одномерного мышления. Для того,
чтобы показать его новизну, сопоставим его основные
черты с классической философией грамматики, которая
выходит за пределы бихевиористского универсума и
соотносит категории лингвистики с онтологическими
категориями.
Согласно этой философии, грамматическое подлежащее
в предложении является прежде всего "субстанцией"
и остается таковой в различных состояниях,
функциях и качествах, которые предицируются подлежащему
в предложении. Оно активно или пасссивно
соотносится со своими сказуемыми, однако не совпадает
с ними. Подлежащее - это больше, чем просто существительное:
оно называет понятие вещи, это универсалия,
которая в предложении определяется через
особенное состояние или функцию. Таким образом,
грамматическое подлежащее несет значение сверх того,
которое выражено в предложении.
По словам Вильгельма фон Гумбольдта, существительное
как грамматическое подлежащее обозначает нечто,
что "может войти в определенные отношения"',
но при этом не тождественно с ними. Более того, оно
остается тем, что оно есть внутри этих отношений и
^ W. v. Humboldt, Uber die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues,
reprint Berlin, 1936, S. 254.
/. Одномерное общество
"вопреки" им; это их "универсальное" и субстанциальное
ядро. В суждении действие (или состояние) синтетически
связывается с подлежащим таким образом, что
подлежащее отмечается как источник (или носитель)
действия и, таким образом, отличается от функций,
которые ему приходится выполнять. В выражении "удар
молнии" подразумевается "не просто бьющая молния,
но молния, которая бьет", т.е. подлежащее, которое
"произвело действие". И если в предложении дается
дефиниция его подлежащего, подлежащее не растворяется
в своих состояниях и функциях, но определяется
как бытийствующее в этом состоянии или выполняющее
эту функцию. Подлежащее не исчезает в своих сказуемых,
но также и не существует как нечто до и помимо
своих предикатов, оно конституирует себя в своих предикатах
- как результат процесса опосредования, выраженного
в предложении'.
Я сослался на философию грамматики для того,
чтобы стало ясно, что сокращение языковых форм свидетельствует
о сокращении форм мышления и в то же
время способствует ему. Указывая на философские элементы
в грамматике, на связь между грамматическим,
логическим и онтологическим "субъектом", мы тем
самым высвечиваем то содержание, которое подавляется
в функциональном языке, встречая преграду для своего
выражения и сообщения. Сведение понятия до фиксированного
образа, задерживание развития посредством
самоудостоверяющих, гипнотических формул, не^
По поводу этой философии грамматики смотри понятие "субстанции
как субъекта" гегелевской диалектической логики и понятие
"спекулятивного предложения" в предисловии к "Феноменологии духа".
4. Герметизация универсума дискурса
восприимчивость к противоречию, отождествление вещи
(или человека) с ее (его) функцией - таковы тенденции,
обнаруживающие одномерное сознание в том
языке, на котором оно говорит.
Если языковое поведение становится преградой для
развития понятий, если оно препятствует абстрагированию
и опосредованию, если оно обезоруживает себя перед
непосредственными фактами, то тем самым оно отказывается
от познания движущих сил, стоящих за фактами,
и, таким образом, от познания самих фактов, их исторического
содержания. Эта организация функционального
дискурса имеет первостепенную важность для общества;
она является фактором координирования и субординирования.
Унифицированный, функциональный язык неустранимо
антикритичен и антидиалектичен, благодаря
чему операциональная и бихевиористская рациональность
в нем поглощает трансцендентные, негативные и
оппозиционные элементы Разума.
Далее' эти элементы будут рассмотрены в терминах
напряжения между "есть" и "следует", между сущностью
и внешними характеристиками, возможностью
и действительностью - т.е. как проникновение негативного
в позитивные определения логики. Двухмерный
универсум дискурса охвачен этим напряжением именно
как универсум критического, абстрактного мышления.
Будучи антагонистичными по отношению друг к другу,
оба измерения обладают своей реальностью, и поэтому
в развитии диалектических понятий развиваются реальные
противоречия. Тем самым диалектическое мышление
приходит к пониманию исторического характера
1 в гл. 5.
/. Одномерное общество
противоречий и историчности процесса их опосредования.
Вот почему "другое" измерение мышления представало
как историческое измерение - возможность как
историческая возможность, а ее реализация как историческое
событие.
Подавление этого измерения в общественном универсуме
операциональной рациональности - это подавление
истории, и оно уже становится вопросом, представляющим
не академический, а политический интерес.
Это подавление прошлого самого общества, а также
его будущего в той мере, в какой это будущее побуждает
к качественным переменам, к отрицанию настоящего.
Универсум дискурса, в котором категории свободы стали
взаимозаменимыми или даже тождественными со
своими противоположностями, не просто прибегает к
оруэлловскому или эзопову языку, он отталкивает и
забывает историческую действительность - ужасы фашизма,
идею социализма, предпосылки демократии, содержание
свободы. Если бюрократическая диктатура
руководит коммунистическим обществом, если фашистские
режимы могут быть партнерами Свободного Мира,
если ярлыка "социализма" достаточно для того, чтобы
сорвать программу развития просвещенного капитализма,
если сама демократия достигает гармонии через
отмену своих собственных оснований,-это означает,
что прежние исторические понятия обессмыслились
вследствие их современного операционального переопределения.
Ибо переопределение, налагаемое власть
предержащими,- это фальсифицирование, которое служит
превращению лжи в истину.
4. Герметизация универсума дискурса
Функциональный язык радикально антиисторичен:
операциональная рациональность оставляет мало места
для применения исторического разума^ Не является
ли эта борьба против истории составной частью борьбы
против того духовного измерения, в котором могли бы
развиться центробежные способности и силы, способные
воспрепятствовать полной координации индивида
и общества? Воспоминание о прошлом чревато опасными
прозрениями, и поэтому утвердившееся общество,
кажется, не без основания страшится подрывного содержания
памяти. Воспоминание - это способ отвлечения
от данных фактов, способ "опосредования", который
прорывает на короткое время вездесущую власть
данного. Память возвращает как ушедший ужас, так и
утраченную надежду, но в то время как в действительности
первый повторяется во все новых формах, последняя
по-прежнему остается надеждой. Тревоги и
чаяния человечества утверждаются в событиях личной
жизни, возвращаемых индивидуальной памятью - всеобщее
утверждает себя в частном. Назначение памяти
- сохранять историю. Но в бихевиористском универсуме
она становится жертвой тоталитарной власти:
Призрак человечества без памяти ...это не просто черта упадка
- здесь имеется необходимая связь с принципом прогресса
в буржуазном обществе... Экономисты и социологи, такие как
^ Это не означает, что история, частная или общая, исчезает из
универсума дискурса. Прошлое достаточно часто становится предметом
призывного обращения: будь то Отцы-основатели, или Маркс-ЭнгельсЛенин,
или скромное начало карьеры кандидата на пост президента.
Однако это также своего рода ритуальные взывания, которые не допускают
развития призываемого содержания; достаточно часто такие призывы
даже служат приглушению такого развития, которое бы раскрыло
их историческую неуместность.
/. Одномерное общество
Вернер Зомбарт и Макс Вебер, приурочили принцип традиционализма
к феодальным, а принцип рациональности - к буржуазным
формам общества. Это говорит ни много, ни мало о
том, что развивающееся буржуазное общество упраздняет Память,
Время, Воспоминание как своего рода иррациональный
остаток прошлого..^
Если прогрессирующая рациональность развивающегося
буржуазного общества стремится к упразднению
доставляющих беспокойство элементов Времени и Памяти
как "иррационального остатка", то тем самым
она также стремится к упразднению несущей возмущение
рациональности, которая содержится в этом иррациональном
остатке. Отношение к прошлому как к
настоящему противодействует функционализации мышления
в существующей действительности. Оно становится
препятствием для замыкания универсума дискурса
и поведения, так как открывает путь развитию понятий,
дестабилизирующих и трансцендирующих замкнутый
универсум через осознание его историчности. Сталкиваясь
с данным обществом как объектом своей рефлексии,
критическое мышление становится историческим
сознанием, которое, собственно, есть суждение^.
Оно далеко не означает необходимости индифферентного
релятивизма, но нацелено на поиск в действительной
истории человека критериев истины и ложности,
прогресса и регресса^. Опосредован ие прошлого и настоящего
открывает движущие силы, которые творят
I Th. W. Adorno, "Was bedeiitet Aiifarbeitiing der Vergangenheit?"//Bericht
iiber die Erziehungskonferenz am 6 und 7. November in Wiesbaden;
Frankfurt, 1960, S. 14. Борьба с историей будет рассмотрена в главе 7.
2 См. гл. 5.
Э Дальнейшее обсуждение этих критериев см. в гл. 8.
4. Герметизация универсума дискурса
факты и определяют ход жизни, которые создают господ
и рабов,- таким образом, оно открывает перспективу
пределов и альтернатив. Язык этого критического сознания
- "язык познания" (Ролан Барт)*, который раздвигает
замкнутый универсум дискурса и его отвердевшую
структуру. Ключевые термины этого языка - не
гипнотические существительные, вызывающие в памяти
всегда одни и те же замороженные предикаты; они
открывают путь развитию и даже развертывают своеКлассическим примером может служить Коммунистический
манифест. Здесь мы видим два ключевых
термина, Буржуазия и Пролетариат, каждый из которых
"управляет" противоположными предикатами. "Буржуазия"
- это субъект технического прогресса, освобождения,
завоевания природы, создания социального богатства,
но и искажения и разрушения этих достижений.
Подобным же образом "пролетариат" несет с собой
атрибуты тотального угнетения и тотальной отмены
угнетения.
Такое диалектическое отношение противоположностей
внутри и при посредстве суждения возможно благодаря
признанию субъекта историческим агентом, идентичность
которого конституирует себя как внутри его
исторической практики и социальной действительности,
так и вопреки им. В дискурсе развивается и констатируется
конфликт между вещью и ее функцией,
причем этот конфликт находит свое языковое выражение
в предложениях, соединяющих противоречивые
* Цит. соч. с. 315.
1. Одномерное общество
предикаты в логическое единство - понятийное соответствие
объективной действительности.
Я проиллюстрировал противоположность между двумя
языками, обратившись к стилю марксистской теории,
однако критические и познавательные качества - достояние
далеко не исключительно марксистского стиля.
Их также можно найти (хотя и в различных формах)
в стиле замечательной консервативной и либеральной
критики развивающегося буржуазного общества. К примеру,
язык Берка и Токвиля, с одной стороны, и Джона
Стюарта Милля, с другой,- в высшей степени демонстративный,
понятийный и "открытый" язык, который
до сих пор не поддается гипнотическо-ритуальным формулам
сегодняшнего неоконсерватизма и неолиберализма.
Однако авторитарная ритуализация дискурса более
язвительна там, где она воздействует на язык самой
диалектики. Так, в авторитарной трансформации марксистского
языка в сталинистский и постсталинистский
очевидно проявление требований индустриализации, основывающейся
на соревновании, и тотального подчинения
человека аппарату производства, требований, которые
посредством истолкования лидерами определяют,
что правильно и неправильно, что истинно, а что ложно.
Они не оставляют ни времени, ни места для обсуждения,
способного навести на открывающие просвет
альтернативы. И в самом языке уже не остается места
для "дискурса" как такового. Он только провозглашает
и, опираясь на власть аппарата, устанавливает факты.
Это самообосновывающее изложение', для демонст^
См. мою работу Soviet Marxism, loc. cit., p. 87ff.
4. Герметизация универсума дискурса
рации магически-авторитарных черт которого достаточно
процитировать и перефразировать слова Ролана
Барта: "Больше нет никакого зазора между наименованием
и суждением, что приводит к полной (закрытости)
языка..."
Закрытый язык не показывает и не объясняет - он
доводит до сведения решение, мнение, приказ. И там,
где он определяет, определение становится "отделением
добра от зла"; он непререкаемо устанавливает правое
и неправое, утверждает одну ценность как основу другой.
Основу его движения составляют тавтологии, однако
тавтологическим "предложениям" не откажешь в
потрясающей эффективности. Выносимые с их помощью
суждения принимают "предрешающую форму";
они провозглашают осуждение. Например, "объективное
содержание", т.е. определение таких терминов, как
"уклонист", "ревизионист", относится к уголовному
кодексу, и такого рода обоснование способствует сознанию,
для которого язык власть предержащих является
языком истины'.
К сожалению, это еще не все. Производительный
рост существующего коммунистического общества также
служит осуждением той коммунистической оппозиции,
которая борется за свободу воли; язык, который
пытается припомнить и сохранить первоначальную истину,
становится жертвой ритуализации. Ориентация дискурса
(и поступка) на такие термины, как "пролетариат",
"советы рабочих", "диктатура сталинского аппарата",
становится ориентацией на ритуальные формулы
' Roland Barthes, LeDegrezero de l'ecriture, (Paris, Editions du Seuil. 1953),
p.25.
1. Одномерное общество
там, где "пролетариата" уже нет, где прямой контроль
"снизу" стал бы помехой для массового производства
и где борьба против бюрократии ослабила бы единственную
реальную силу, которая может быть мобилизована
против капитализма в международном масштабе. Прошлое
здесь строго сохраняется, но не входит в отношения
опосредования с настоящим. Мы имеем дело с
понятиями, которые берут историческую ситуацию, игнорируя
ее развитие в ситуацию настоящего времени, с
понятиями, лишенными внутренней диалектичности.
Ритуально-авторитарный язык распространяется по
современному миру
...Закладка в соц.сетях
