Жанр: Философия
Одномерный человек
...м можно
сформулировать критерии объективной исторической
истинности как критерии его рациональности:
(1) Трансцендирующий проект должен соответствовать
реальным возможностям, открывающимся на достигнутом
уровне материальной и интеллектуальной
культуры.
(2) Чтобы изобличить утвердившееся целое, трансцендирующий
проект должен продемонстрировать собственную
более высокую рациональность в том трояком
смысле, что
(а) он предлагает перспективу сохранения и улучшения
производственных достижений цивилизации;
(Ь) он определяет существующее целое в самой его
структуре, основных тенденциях и отношениях;
(с) его реализация обещает больше шансов для умиротворения
существования в рамках институтов,
289
III. Шанс альтернативы
также обещающих больше шансов для свободного
развития человеческих потребностей и способностей.
Очевидно, что это понятие рациональности включает
в себя (особенно в последнем утверждении) ценностное
суждение, и я снова повторяю то, что утверждал раньше:
я полагаю, что берет свое начало в этом ценностном
суждении само понятие Разума, от ценности которого
понятие истины неотделимо.
"Умиротворение", "свободное развитие человеческих
потребностей и способностей" - эти понятия поддаются
эмпирическому определению в терминах наличных
интеллектуальных и материальных ресурсов и возможностей
и их систематического употребления с целью
ослабления борьбы за существование. Такова объективная
основа исторической рациональности.
Если исторический континуум сам обеспечивает объективную
основу для определения истинности различных
исторических проектов, не определяет ли он вместе
с тем их последовательность и границы? Историческая
истина познается в сравнении; и так же как рациональность
возможного зависит от рациональности действительного,
так истинность трансцендирующего проекта
зависит от истинности реализованного. Аристотелевская
наука была опровергнута на основе ее собственных
достижений; и если капитализм будет опровергнут коммунизмом,
то это произойдет также благодаря его собственным
достижениям. Через разрывы и сохраняется
преемственность: количественное развитие превращается
в качественное изменение в том случае, если оно
8. Историческое обязательство философии
затрагивает саму структуру существующей системы; а
утвердившаяся рациональность становится иррациональной
тогда, когда в ходе ее внутреннего развития возможности
системы перерастают институты, этой же
системой сформированные. Такое внутреннее опровержение
свойственно историческому характеру действительности,
и такой же характер вследствие своей критической
направленности обретают понятия, познающие
эту действительность. Они распознают и предвидят
иррациональное в существующей действительности -
они проектируют историческое отрицание.
Является ли это отрицание "детерминированным" -
т.е. предопределяется ли необходимо внутренняя последовательность
исторического проекта, поскольку она
стала тотальностью, структурой этой тотальности? Если
бы это было так, то термин "проект" вводил бы в
заблуждение. То, что составляет историческую возможность,
рано или поздно становилось бы действительностью;
и определение свободы как познанной необходимости
имело бы репрессивные коннотации, которых
оно не имеет. Однако решающее значение имеет
не это, а то, что такая историческая детерминация
освобождала бы (вопреки любой утонченной этике и
психологии) от ответственности за преступления против
человечества, которые продолжает совершать цивилизация,
и, таким образом, способствовала бы новым
преступлениям.
Я предлагаю сочетание "детерминированный выбор"
для того, чтобы подчеркнуть элемент вторжения свободы
в историческую необходимость; эта фраза - просто
сжатое суждение о том, что люди творят свою
III. Шанс альтернативы
историю, но творят ее в условиях, которые им даны.
Детерминированными являются (1) специфические противоречия,
развивающиеся внутри исторической системы
как проявление конфликта между потенциальным
и реальным; (2) материальные и интеллектуальные ресурсы,
наличные в соответствующей системе; (3) степень
теоретической и практической свободы, совместимой с
этой системой. Эти условия оставляют открытыми альтернативные
возможности развития и использования
наличных ресурсов, альтернативные возможности "зарабатывания
на жизнь", организации борьбы человека
с природой.
Таким образом, в рамках данной ситуации индустриализация
может происходить различными путями
под коллективным или частным контролем, а под частным
контролем даже в различных направлениях прогресса
и с различными целями. Выбор в первую очередь
(но только в первую очередь) является привилегией
тех групп, которые получили контроль над процессом
производства. Они контролируют и проектируют способ
жизни для целого, и вытекающая из этого, порабощающая
необходимость - результат их свободы. Возможная
же отмена этой необходимости зависит от нового
вторжения свободы - причем не какой угодно свободы,
но свободы тех людей, которые видят в данной
необходимости невыносимые страдания и при этом не
находят ее необходимой.
Как процесс диалектический, исторический процесс
включает в себя сознание: распознавание и овладение
возможностями освобождения. Следовательно, он включает
в себя свободу. В той степени, в какой сознание
8. Историческое обязательство философии
определяется потребностями и интересами существующего
общества, оно "несвободно"; но в той степени, в
какой существующее общество иррационально, сознание
становится свободным для более высокой исторической
рациональности только в борьбе против существующего
общества. В этой борьбе - разумное основание истины
и свободы негативного мышления. Таким образом, согласно
Марксу, пролетариат является освободительной
исторической силой только как революционная сила;
решительное отрицание капитализма происходит в том
случае и тогда, если и когда пролетариат приходит к
осознанию себя наряду с условиями и процессами,
формирующими его общество. Это осознание - одновременно
и предпосылка, и элемент отрицающей практики.
Вот почему это "если" существенно для исторического
прогресса - как элемент свободы (и вероятности
успеха), открывающей возможности победы над
необходимостью данных фактов. Без этого история вновь
возвращается во тьму непокоренной природы.
Мы уже сталкивались с "порочным кругом" свободы
и освобождения'; здесь он снова проявляется как диалектика
детерминированного отрицания. Трансцендирование
существующих условий (мышления и действия)
предполагает трансцендирование внутри этих
условий. Эта негативная свобода - т.е. свобода от угнетающей
и идеологической власти данных фактов -
есть a priori исторической диалектики как составляющая
выбора и решения внутри и против исторической детерминации.
Ни одна из данных альтернатив сама по
1 См. стр. 54.
III. Шанс альтернативы
себе не является детерминированным отрицанием, до
тех пор пока ею не овладевают сознательно для того,
чтобы разрушить власть невыносимых условий и добиться
более рациональных, более логичных условий,
возможность которых определяется существующими.
В любом случае рациональность и логика, вызванные
движением мысли и действия,- это рациональность и
логика данных условий, которые должны быть преодолены.
Отрицание происходит на эмпирической почве;
это исторический проект внутри и за пределами уже
действующего проекта, и его истинность - это вероятность
успеха, определяемая именно на этой почве.
Однако, истинность исторического проекта не доказывается
ex post* успехом, так сказать, фактом его принятия
и реализации обществом. Галилеевская наука
была истинной, несмотря на ее осуждение; марксистская
теория была истинной уже во времена Коммунистического
Манифеста; фашизм остается ложным даже тогда,
когда он находится на подъеме в международном масштабе
("истинный" и "ложный" везде в смысле исторической
рациональности, как она определена выше).
В настоящий период все исторические проекты имеют
тенденцию поляризоваться на два конфликтующих целых
- капитализм и коммунизм, и результат, по-видимому,
зависит от двух антагонистичных рядов факторов:
(1) большей силы разрушения; (2) более высокой производительности
не связанной с разрушительными последствиями.
Иными словами, исторически ближе истине
та система, которая предложит большую вероятность
умиротворения.
* Поледующим, совершившимся (шт.).
9. Катастрофа освобождения.
Позитивное мышление и его неопозитивистская философия
сопротивляются историческому содержанию
рациональности. Это содержание ни в коем случае не
является привнесенным извне фактором или значением,
которое можно включать или не включать в анализ;
оно входит в понятийное мышление как конститутивный
фактор и определяет значимость его понятий. В той
степени, в какой существующее общество иррационально,
анализ в терминах исторической рациональности
вносит в понятие негативный элемент - критику, противоречие
или трансцендирование.
Этот элемент не может быть ассимилирован с позитивным.
Он изменяет понятие в его целостности, в его
назначении и значимости. Так, в анализе экономики
(капиталистической или иной) которая действует как
"независимая" надындивидуальная сила, отрицательные
свойства (перепроизводство, безработица, отсутствие
безопасности, отходы, подавление) остаются, по
существу, непознанными до тех пор, пока в них видят
более или менее неизбежные побочные продукты, "обратную
сторону" истории роста и прогресса.
Действительно, тоталитарная власть может способствовать
эффективной эксплуатации ресурсов; военно295
III. Шанс альтернативы
ядерный комплекс может обеспечивать миллионы рабочих
мест посредством чудовищных заказов на оружие;
тяжелый труд и социальные язвы могут быть побочным
продуктом создания богатства и платежеспособности; а
смертоносные ошибки и преступления со стороны лидеров
могут быть просто способом жизни. Экономическое
и политическое безумие получает признание - и становится
ходким товаром. Однако такого рода знание
об оборотной стороне является неотъемлемой частью
отвердевания настоящего положения дел, грандиозной
унификации противоположностей, противодействующей
качественным изменениям, поскольку оно (знание) относится
к абсолютно безнадежному или абслютно преформированному
существованию, обустроившему свой
дом в мире, где место Разума заняло иррациональное.
Терпимость позитивного мышления - это вынужденная
терпимость - вынужденная не какой-то террористической
организацией, но сокрушительной и анонимной
силой и эффективностью технологического общества,
которая пронизывает общественное сознание -
и сознание критика. Поглощение негативного позитивным
находит свое начало и санкцию в ежедневном
опыте, затемняющем различие между рациональной видимостью
и иррациональной действительностью. Вот
несколько банальных примеров такой гармонизации:
(1)Я еду в новом автомобиле. Я чувствую его красоту,
яркость, мощность, удобство - но затем мне приходит
в голову, что через относительно короткий срок он
испортится и потребует ремонта, что его красота и внешний
вид ничего не стоят, его мощность мне не нужна,
а его размер просто нелеп; кроме того я не найду места
для стоянки. Я начинаю думать о моем автомобиле как
9. Катастрофа освобождения
о продукции одной из Большой Тройки автомобильных
компаний. Они-то и определяют внешний вид моего
автомобиля и делают его красивым и дешевым, мощным
и тряским, работающим и устаревшим. Пожалуй, я чувствую
себя обманутым. Я уверен, что этот автомобиль
не такой, каким он мог бы быть, что за меньшие деньги
можно делать лучшие машины. Но другим тоже нужно
жить. Зарплаты и налоги слишком высоки, и необходимо
иметь оборот, а он у нас гораздо выше, чем раньше.
Напряжение между видимостью и действительностью
тает, и оба чувства сливаются в одно довольно приятное
ощущение.
(2) Я совершаю прогулку по сельской местности. Все так,
как и должно быть. Природа в цвету. Птицы, солнце,
молодая травка, за деревьями видны горы, вокруг никого,
ни радио, ни выхлопных газов. Потом дорога сворачивает
и упирается в шоссе. Я снова среди рекламных щитов,
станций техобслуживания, мотелей и закусочных. Я был
в национальном парке, и теперь я знаю, что все это
было не настоящее. Это был "заповедник", нечто, сохраняемое
так же как сохраняются вымирающие виды
животных. И если бы не правительство, все эти мотели,
рекламные щиты, закусочные давно бы уже захватили
этот уголок Природы. Я испытываю благодарность к
правительству; оно у нас гораздо лучше, чем прежде...
(3) Метро в вечерний час пик. В людях я вижу только
усталые лица, ненависть и злобу. Я чувствую, что ктонибудь
мог бы в любой момент вынуть нож - просто
так. Они читают, или, скорее, они погружены в свои
газеты, журналы или книжонки. И все же, парой часов
позже некоторые из них, освеженные душем, разодетые
или одетые во что попало могут чувствовать себя счастливыми,
проявлять нежность, непритворно улыбаться
и забывать (или вспоминать). Но, скорее всего, большинство
из них проведут время на каком-нибудь жутком
сборище или дома в одиночестве.
II Одвомеркый челом1
III. Шанс альтернативы
Эти примеры могут служить иллюстрацией счастливого
брака позитивного и негативного - объективной
двойственности, присущей данным опыта. Эта двойственность
объективна, потому что сдвиг в моих ощущениях
и размышлениях соответствует тому способу,
которым наблюдаемые факты соотнесены в действительности.
Но, будучи познанным, это переплетение
разрушает гарменизирующее сознание и его ложный
реализм. Критическая мысль стремится определить иррациональный
характер утвердившейся рациональности
(который становится все более очевидным) и те тенденции,
которые приводят к тому, что эта рациональность
порождает свою собственную трансформацию.
"Свою собственную"-поскольку как историческая
целостность она развила силы и способности, которые
сами становятся проектами, выходящими за пределы
нынешней целостности. Как возможности развитой индустриальной
рациональности они связаны с обществом
в его целом. Технологическая трансформация одновременно
является политической трансформацией, но политические
изменения перерастают в качественные социальные
изменения лишь в той степени, в какой они
изменяют направление технического прогресса - т.е.
развивают новую технологию. Ибо утвердившаяся технология
стала инструментом деструктивной политики.
Такие качественные изменения, если бы техника предназначалась
и использовалась для умиротворения борьбы
за существование, стали бы переходом к более высокой
ступени цивилизации. Подчеркивая зловещие
импликации этого суждения, беру на себя смелость
утверждать, что такое новое направление технического
9. Катастрофа освобождения
прогресса было бы катастрофой для утвердившегося
направления,- не просто количественной эволюцией
преобладающей (научной и технологической) рациональности,
но скорее ее катастрофической трансформацией,
возникновением новой идеи Разума как теоретического,
так и практического.
Эта новая идея Разума выражена в суждении Уайтхеда:
"Функция Разума заключается в содействии искусству
жизни"*. С точки зрения такой цели Разум
является "направлением атаки на среду", которая вытекает
из "тройного стремления: (1) жить, (2) жить
хорошо, (3) жить лучше"2.
Суждения Уайтхеда, как нам кажется, описывают и
реальное развитие Разума, и его неудачи. Точнее они
ведут к мысли, что Разум все еще ожидает своего
исследования, познания и реализации, поскольку до
сих пор исторической функцией Разума было также
подавлять и даже разрушать стремление жить, жить
хорошо и жить лучше - или хотя бы отсрочивать осуществление
этого стремления, устанавливая для него
непомерно высокую цену.
В определении функции Разума Уайтхедом термин
"искусство" включает элемент решительного отрицания.
Разум в его применении к обществу был, таким
образом, резко противопоставляем искусству, в то время
как искусству была дарована привилегия быть несколько
иррациональным - не подчиняться научному, технологическому
и операциональному Разуму. Рациональность
I A. N. Whitehead, The Function of Reason (Boston: Beacon Press, 1959),
P. 5.
2 Ibid., p. 8.
II' 299
III. Шанс альтернативы
господства разделила Разум науки и Разум искусства,
или нейтрализовала Разум искусства посредством интеграции
искусства в универсум господства. Это было
действительное разделение, ибо вначале наука включала
и эстетический Разум, и свободную игру, и даже безумство
воображения и преображающую фантазию; иными
словами наука занималась рационализацией возможностей.
Однако эта свободная игра сохраняла связь с
преобладающей несвободой, в которой была рождена и
от которой абстрагировалась; и сами возможности, с которыми
играла наука, были также возможностями освобождения
- возможностями более высокой истины.
Здесь - изначальная связь (в пределах универсума
господства и нужды) между наукой, искусством и философией.
Это осознание расхождения между действительным
и возможным, между кажущейся и подлинной
истиной, и попытка познать это расхождение и овладеть
им. Одной из первоначальных форм его выражения
было различие между богами и людьми, конечностью
и бесконечным, изменением и постоянством'. Нечто из
этой мифологической взаимосвязи между действительным
и возможным все же осталось в научном мышлении,
продолжая направлять его к более рациональной
и истинной действительности. Так, математика считалась
действительной и "хорошей" в том же смысле,
что и платоновские метафизические Идеи. Каким же
образом развитие первой впоследствии стало наукой,
тогда как развитие последних оставалось метафизикой?
Наиболее очевиден тот ответ, что научные абстракции
в значительной степени возникали и доказывали свою
' См. главу 5.
9. Катастрофа освобождения
истинность в процессе реального покорения и преобразования
природы, что было невозможно для философских
абстракций. Ибо покорение и преобразование
природы происходило по закону и порядку жизни,
который философия пыталась трансцендировать, подчиняя
его "благой жизни", подчиняющейся иному закону
и порядку. Причем этот иной порядок, который
предполагал более высокую степень свободы от тяжелого
труда, невежества и нищеты, был недействительным
как на заре философской мысли, так и в процессе
дальнейшего ее развития, в то время как научная мысль
по-прежнему была применима ко все более могущественной
и всеобщей действительности. Естественно,
что философские понятия конечной цели не были и
не могли быть верифицированы в терминах утвердившегося
универсума дискурса и действия и, таким образом,
оставались метафизическими.
Но если ситуация такова, то случай метафизики и
особенно случай значения и истинности метафизических
высказываний - случай исторический. Т.е. истинность
и познавательную ценность таких высказываний
определяют скорее исторические, чем эпистемологические
условия. Подобно всем высказываниям, претендующим
на истинность, они должны быть верифицируемы;
они должны оставаться внутри универсума возможного
опыта. Этот универсум никоим образом не
сосуществует с утвердившимся универсумом, но распространяется
до границ мира, который может быть
создан посредством преобразования утвердившегося, причем
средствами им же предоставляемыми или отвергаемыми.
В этом смысле зона верифицируемости возрастает
III. Шанс альтернативы
в ходе истории. Таким образом, спекуляции по поводу
Благополучной Жизни, Благополучного Общества, Постоянного
Мира приобретают все более реалистическоеБолее того, если истинность метафизических высказываний
определяется их историческим содержанием
(т.е. степенью определения ими исторических возможностей),
то отношение между метафизикой и наукой
является строго историческим. В нашей собственной
культуре все еще считается само собой разумеющейся,
по крайней мере, та часть сен-симоновского закона трех
ступеней, которая утверждает, что метафизическая стадия
цивилизации предшествует научной стадии. Но
является ли эта последовательность окончательной? Не
содержит ли научное преобразование мира свою собственную
метафизическую трансцендентность?
На развитой стадии индустриальной цивилизации
научная рациональность, преобразованная в политическую
власть, становится, по-видимому, решающим
фактором в развитии исторических альтернатив. Возникает
вопрос: не обнаруживает ли эта власть тенденции
к своему собственному отрицанию - т.е. к содействию
"искусству жизни"? Тогда высшей точкой
применения научной рациональности, непрекращающейся
в современном мире, стала бы всеохватная механизация
труда, необходимого в плане социальном, но
репрессивного в индивидуальном плане ("необходимое
в плане социальном" здесь включает все операции,
которые могут быть выполнены машинами более эффективно,
даже если эти операции производят предметы
9. Катастрофа освобождения
роскоши и безделушки, а не предметы первой необходимости).
Но эта стадия была бы также целью и
пределом научной рациональности в его существующей
структуре и направлении. Дальнейший прогресс означал
бы скачок, переход количества в качество, который бы
открыл возможность существенно новой человеческой
действительности - а именно, жизни в свободное время
на основе удовлетворения первостепенных потребностей.
В таких условиях научный проект сам стал бы
свободным для внеутилитарных целей и для "искусства
жизни" по ту сторону необходимости и роскоши господства.
Иными словами, завершение технологической
действительности было бы не только предпосылкой, но
также рациональным основанием прансирндирования технологической
действител ьн ости.
Это означало бы переворот в традиционных отношениях
между наукой и метафизикой. В результате
научной трансформации мира идеи, определяющие действительность
в понятиях, отличных от понятий точных
или поведенческих наук утратили бы свой метафизический
и эмоциональный характер, и стало бы возможным
проектировать и определять вероятную действительность
свободного и умиротворенного существования
именно с помощью научных понятий. Их
разработка означала бы больше, чем эволюцию преобладающих
наук. Это затронуло бы научную рациональность
в целом, которая, таким образом, утратила бы
связь с несвободным существованием и означала бы
идею новой науки и нового Разума.
Если завершение технологического проекта предполагает
разрыв с господствующей технологической
III. Шанс альтернативы
рациональностью, то этот разрыв в свою очередь зависит
от продолжительного существования самого технического
базиса. Ибо именно этот базис сделал возможным
удовлетворение потребностей и сокращение тяжелого
труда - и остается базисом ни больше, ни меньше как
всех форм человеческой свободы. В его реконструкции -
т.е. в его развитии с точки зрения различных целей -
и состоит, по-видимому, качественное изменение.
Я подчеркнул, что это не означает возрождения духовных
или иных "ценностей", которые должны дополнять
научную и технологическую трансформацию человека
и природы*. Напротив, историческое достижение науки
и техники сделало возможным перевод ценностей в
технические задачи - материализацию ценностей. Следовательно,
на карту поставлено переопределение ценностей
в технических терминах как элементов технологического
процесса. Становится возможным действие
новых целей, как технических, не только в применении
машин, но и в их проектировании и создании. Более
того, новые цели могли бы утверждать себя даже в
построении научных гипотез - в чистой научной теории.
Наука же могла бы перейти от квантификации
вторичных качеств к квантификации ценностей.
Например, можно рассчитать минимум труда, с помощью
которого (и степень, до которой) возможно
было бы удовлетворение жизненных потребностей всех
членов общества - при условии, что наличные ресурсы
будут использоваться для этой цели без ограничения
иными интересами и без помех накоплению капитала,
^ См. главу 1, особенно стр. 24.
9, Катастрофа освобождения
необходимого для развития соответствующего общества.
Иными словами, исчислению поддается достижимый
уровень свободы от нужды. Или можно высчитать степень,
в которой при тех же самых условиях может быть
обеспечена забота о больных, немощных и стариках -
т.е. высчитать возможность уменьшения беспокойства,
свободы от страха.
Теперь препятствия, которые стоят на пути материализации,
могут быть определены как политические
препятствия. Индустриальная цивилизация достигла
точки, когда, учитывая стремление человека к человеческому
существованию, абстрагирование науки от
конечных (final) причин устарело с ее собственной
точки зрения. Сама наука сделала возможным включить
конечные причины в сферу науки в собственном смысле.
Общество,
должно рассматривать проблемы финальности* (finalite), ошибочно
полагаемые этическими, а иногда религиозными, как технические
вопросы посредством роста и расширения технической
сферы. Незавершенность техники создает фетиш этих проблем и
подчиняет человека целям, которые он мыслит как абсолютные^
В этом плане "нейтральный" научный метод и технология
становятся наукой и технологией исторической
фазы, которая преодолевается своими собственными
достижениями - которая пришла к своему решительному
отрицанию. Вместо того, чтобы оставаться отделенными
от науки и научного метода предметами
субъективного предпочтения и иррациональной, трансцендентальной
санкции, метафизические некогда идеи
^ Gilbert Simondon, /ос. cit. р. 151; курсив мой.
* Т.е. проблемы, связанные с конечными причинами (целями).
III. Шанс альтернативы
освобождения могут стать истинным объектом науки.
Но это развитие ставит перед наукой неприятную задачу
политизации, которая заключается в том, чтобы распознавать
научное сознание, как политическое сознание,
а научное предприятие, как предприятие политическое.
Ибо
...Закладка в соц.сетях
