Жанр: Философия
Одномерный человек
...а направлена против ускоряющейся технологической и политической
рационализации в авторитарной форме. Необходимость соперничества
на международной арене, вероятно, усилит последнюю и приблизит ее
согласие и союз с доминирующими тенденциями в наиболее развитых
индустриальных странах.
50
2. Герметизация политического универсума
Возвращаясь в нашем обсуждении к перспективам
сдерживания социальных перемен в иной системе индустриальной
цивилизации, в советском обществе^ мы
с самого начала сталкиваемся с двойной трудностью
сравнения: (а) хронологической, так как советское общество
находится на более ранней стадии индустриализации,
а значительный его сектор на дотехнологической
стадии, и (Ь) структурной, так как оно имеет
существенно иные экономические и политические институты
(тотальная нацонализация и диктатура).
Взаимосвязь между этими двумя аспектами дополнительно
усугубляет трудность анализа. Историческая
отсталость не только позволяет, но даже вынуждает
советскую индустриализацию развертываться без планирования
уровня потребления и морального износа,
без ограничений производительности, налагаемых интересами
частных прибылей, но при планировании удовлетворения
первостепенных потребностей после, а возможно,
даже одновременно с удовлетворением приоритетных
военных и политических потребностей.
Является ли эта еще большая рациональность только
знаком и преимуществом исторической отсталости, которая,
вероятно, исчезнет при достижении более высокого
уровня развития? Является ли эта историческая
отсталость, одновременно и тем, что побуждает - в
условиях соревновательного сосуществования с развитым
капитализмом - к всесторонней разработке ресурсов
и контролю над ними со стороны диктаторского
режима? И окажется ли советское общество способным,
1 В связи с дальнейшим см. мою работу Soviet Marxism (New York:
Columbia University Press, 1958.).
1. Одномерное общество
достигнув осуществления лозунга "догнать и перегнать",
либерализовать тоталитарные формы контроля настолько,
чтобы стали возможными качественные перемены?
Аргумент исторической отсталости - согласно которому
в условиях материальной и интеллектуальной
незрелости путь к освобождению лежит через силовые
методы управления - является не только ядром советского
марксизма, но также и всех теоретиков "воспитательной
диктатуры" от Платона до Руссо. Над
ним можно посмеяться, но его нелегко опровергнуть,
поскольку ему принадлежит заслуга нелицемерного признания
реальности тех условий (материальных и интеллектуальных),
которые служат предотвращению подлинного
и разумного самоопределения.
Более того, этот аргумент разоблачает репрессивную
идеологию свободы, согласно которой человеческая свобода
может успешно осуществляться в условиях изнурительного
труда, бедности и отупляющей пропаганды.
Разумеется, для того, чтобы стать свободным, общество
должно прежде всего создать материальные предпосылки
свободы, создать богатства еще до того, как оно
станет способным распределить их в соответствии со
свободно развивающимися потребностями индивида; оно
должно сделать рабов способными учиться, видеть и
думать, прежде чем они поймут, что происходит и что
они сами могут сделать для*того, чтобы изменить это.
И в той степени, в какой для рабов была предуготовлена
роль рабов и довольствование этой ролью, их освобождение
необходимо должно прийти извне и сверху. Их
необходимо "принудить к тому, чтобы стать свободными"
и "увидеть вещи такими, как они есть, а иногда
2. Герметизация политического универсума
такими, как они должны видеться", им нужно показать
"дорогу добра", которую они ищут'.
Но несмотря на всю свою справедливость, этот аргумент
не может ответить на освященный временем
вопрос: кто воспитал воспитателей и где доказательство
того, что в их руках "добро"? Этот вопрос нельзя снять
утверждением, что он в равной степени приложим к
определенным демократическим формам правления, где
судьбоносные решения относительно того, что хорошо
для нации, принимаются (или, скорее, утверждаются)
избранными представителями - избранными в условиях
эффективной и свободно принятой обработки сознания.
Единственным возможным (и весьма слабым!)
оправданием "воспитательной диктатуры" является то,
что страшный риск, который она влечет за собой, едва
ли страшнее, чем тот риск, на который идут сейчас
великие либеральные, а также авторитарные общества;
цена этого риска едва ли намного выше.
Однако диалектическая логика вопреки языку грубых
фактов и идеологии настаивает, что рабы еще до того,
как они станут свободными, уже должны быть свободны
для своего освобождения и что цель должна жить в
средствах для того, чтобы быть достигнутой. Это а
priori и утверждает положение Маркса о том, что освобождение
рабочего класса должно быть делом самого
рабочего класса. Социализм должен стать реальностью
с первым актом революции, так как он должен уже
существовать в сознании и действиях носителей революции.
I Rousseau, The Social Contact, Book I, Chap. VII; Book II, Chap. VI.
1. Одномерное общество
Действительно, в "первой фазе" социалистического
строительства новое общество "сохраняет еще родимые
пятна старого общества, из недр которого оно вышло"',
но уже с ее началом происходят качественные изменения
от старого к новому обществу, уже в ней закладывается
фундамент "второй фазы". Качественно новый
способ жизни, рождаемый новым способом производства,
обнаруживается в социалистической революции,
которая является концом и в конце капиталистической
системы. Уже с первой фазой революции начинается
социалистическое строительство.
По той же причине смена лозунга "от каждого по
способностям" на лозунг "каждому по потребностям"
определяется первой фазой - не только созданием технологической
и материальной базы, но также (и это
главное!) способом ее создания. Именно переход контроля
над процессом производства к "непосредственным
производителям" отмечает начало развития, которое
отделяет историю свободных людей от предыстории
человека. В этом обществе прежние объекты производительности
впервые становятся индивидуальностями, планирующими
и использующими свой труд для реализации
своих собственных человеческих потребностей и
способностей. Впервые в истории люди обрели бы свободу
для того, чтобы вместе работать под давлением
необходимости, ограничивающей их свободу и их человечность
и против нее. Поэтому всякое подавление,
налагаемое необходимостью, стало бы в действительности
самоналагаемой необходимостью. Однако вопреки
1 К.Маркс, Ф.Энгеяьс, Соч., М., 1961, т. 19., с, 18.
2. Герметизация политического универсума
этой концепции действительное развитие в теперешнем
коммунистическом обществе откладывает (или вынуждено
откладывать в силу международной ситуации)
качественную перемену до второй фазы, и переход от
капитализма к социализму, несмотря на революцию,
по-прежнему предстает как количественная перемена.
Человек по-прежнему порабощен инструментами своего
труда, и это порабощение происходит в высоко рационализированной,
эффективной и многообещающей
форме.
Террористические черты сталинской индустриализации
могут быть объяснены ситуацией враждебного
сосуществования, но тем самым были приведены в
движение силы, которые стремятся увековечить технический
прогресс как инструмент господства; средства
такого рода обусловливают вырождение цели. Если,
как мы предположили, ядерная война или иная катастрофа
не прервет развитие технического прогресса, то
он поведет к устойчивому повышению уровня жизни
и постепенной либерализации форм контроля. В национализированной
экономике возможна эксплуатация труда
и капитала без структурного сопротивления^ и при
значительном сокращении рабочего времени и увеличении
числа бытовых удобств. При этом вовсе не обязателен
отказ от тотального администрирования. Нет также
оснований предполагать, что технический прогресс
и национализация "автоматически" приведут к освобождению
негативных сил. Напротив, противоречие
между растущими производительными силами и их
1 О различиях между встроенным и управляемым сопротивлением
см. мою работу Soviet Marxism, loc. cit., p. 109ff.
1. Одномерное общество
порабощающей организацией - открыто признаваемое
даже Сталиным' чертой развития советского социализма,-
по-видимому, склонно скорее к выравниванию,
чем к обострению. Чем в большей степени правящие
классы способны обеспечивать постоянное наличие товаров
потребления, тем крепче становится связь основного
населения с различными управляющими бюрократиями.
Но если эти перспективы сдерживания качественных
перемен в советсткой системе кажутся сходными с перспективами
развитого капиталистического общества, то
социалистическая база производства позволяет говорить
о решающем различии. В советской системе "непосредственные
производители" (трудящиеся) безусловно
отделены организацией производства от контроля
над средствами производства, что способствует, таким
образом, классовым различиям в самом базисе системы.
Это отделение было установлено силой политических
решений после короткого "героического периода" большевистской
революции и закрепилось с того времени.
Однако не в этом двигатель производственного процесса
как такового; это отделение не встроено в процесс производства
как разделение между трудом и капиталом,
проистекающее из существования института частной
собственности на средства производства. Следовательно,
правящие слои сами отделены от процесса производства,
т.е. они могут сменяться без взрыва базисных
институтов общества.
1 *Естмас Problems of Socialism in the U.S.S.R." (1952)//Leo Gruliow
ed. Current Soviet Policies, (New York: F. A. Praeger, 1953), p. 5, II, 14.
2. Герметизация политического универсума
Развиваемый советским марксизмом тезис о том, что
преобладающие противоречия между "отстающими производственными
отношениями и характером производительных
сил" могут быть разрешены без взрыва и
что "согласие" между этими двумя факторами может
быть достигнуто путем "постепенных изменений"', соответствует
действительности лишь наполовину. Другая
половина истины заключается в том, что количественной
перемене все еще предстоит перейти в качественную,
в исчезновение Государства, Партии, Плана и
прочих независимых форм власти, налагаемых на индивидов.
Поскольку такая перемена должна оставить
нетронутым материальный базис общества (национализированный
производственный процесс), это означает
"политическую" революцию. И если бы она повела к
самоопределению в самом фундаменте человеческого
существования, а именно, в измерении (dimension) необходимого
труда, это была бы самая радикальная и
самая полная революция в истории. Распределение предметов
необходимости независимо от выполняемого труда,
сокращение до минимума рабочего времени, универсальное
всестороннее образование, стремящееся к взаимозаменимости
функций - таковы предпосылки, но еще
не содержание самоопределения. И если создание этих
предпосылок может быть результатом принуждающего
управления, то их становление означало бы его конец.
Разумеется, это не уничтожило бы зависимости зрелого
индустриального общества от разделения труда, несущего
с собой неравенство функций, которое вынуждается
действительными социальными потребностями,
I Vnd., р. i4f.
1. Одномерное общество
техническими требованиями и физическими и умственными
различиями между индивидами. Однако организаторская
и надзирающая функции лишились бы
привилегии управления жизнью других в каких-то особых
интересах. Такого рода переход имел бы скорее
революционный, чем эволюционный характер, даже если
бы он произошел на основе полностью национализированной
и плановой экономики.
Правомерно ли предположить, что коммунистическое
общество в его существующих формах сумеет (или,
скорее, будет вынуждено международной ситуацией)
развить условия, способствующие такому переходу? Мы
видим сильные аргументы против такого предположения.
Можно выделить сильное сопротивление окопавшейся
бюрократии, сопротивление, находящее свой raisond'etre
на той самой почве, которая питает тенденцию,
способствующую созданию предпосылок освобождения,
а именно, соревнование не на жизнь, а на смерть с
капиталистической системой.
Мы вполне можем обойтись без понятия врожденного
"движущего влечения" (power-drive) в человеческой
природе, поскольку это в высшей степени двусмысленное
психологическое понятие, которое принципиально
не подходит для анализа социальных явлений. Вопрос
состоит не в том, "откажется" ли бюрократия от своего
привилегированного положения при достижении возможной
качественной перемены, но сможет ли она воспрепятствовать
этой перемене. Для этого ей необходимо
приостановить материальный и интеллектуальный рост
в той точке, где господство еще является рациональным
и обеспечивающим прибыль, где основное население
2. Герметизация политического универсума
по-прежнему привязано к своей работе и к интересам
государства или существующих институтов. И здесь
опять-таки решающим фактором кажется глобальная
ситуация сосуществования, давно уже ставшая внутренним
фактором ситуации двух противостоящих обществ.
Потребность в неудержимом использовании технического
прогресса и в выживании благодаря более
высокому уровню жизни может оказаться сильнее, чем
сопротивление институционализированных бюрократий.
Я бы хотел добавить несколько замечаний к часто
встречающемуся мнению о том, что новое развитие
отсталых стран способно не только изменить перспективы
развитых индустриальных стран, но также и создать
"третью силу", которая может приобрести относительную
независимость. Выражаясь в терминах предшествующего
обсуждения: существуют ли свидетельства того,
что бывшие колониальные или полуколониальные страны
могут воспринять путь индустриализации, отличный
от капитализма и теперешнего коммунизма? Может ли
что-нибудь в местной культуре или традиции этих государств
дать указание на такую альтернативу? В своем
ответе я ограничусь моделями отсталых стран, переживающих
индустриализацию в настоящее время, т.е.
стран, в которых индустриализация сосуществует с ненарушенной
до- и антииндустриальной культурой (Индия,
Египет).
Эти страны вступили на путь индустриализации при
непонимании населением ценностей самое себя движущей
производительности, эффективности и рациональности.
Иными словами, с населением, которое еще
не превратилось в рабочую силу, отделенную от средств
1. Одномерное общество
производства. Могут ли такие условия благоприятствовать
слиянию индустриализации и освобождения, т.е.
существенно новой форме индустриализации, которая
создала бы аппарат производства, согласующийся не
только с первостепенными потребностями основного
населения, но также с целью умиротворения борьбы за
существование?
Индустриализация в этих отсталых странах происходит
не в вакууме, но в такой исторической ситуации,
когда социальный капитал, требующийся для первоначального
накопления, должен быть получен в основном
извне, от капиталистического или коммунистического
блока - или от обоих. Более того, понятно, что сохранение
независимости требует ускоренной индустриализации
и достижения уровня производительности, который
бы обеспечивал хотя бы относительную автономию
в условиях соревнования двух гигантов.
При таких обстоятельствах преобразование слаборазвитых
обществ в индустриальные должно как можно
быстрее отбросить дотехнологические формы. Это особенно
существенно для стран, которые очень далеки
от возможности удовлетворить даже самые важные потребности
населения и где ужасающе низкий уровень
жизни требует прежде всего количеств en masse, механизированного
и стандартизованного массового производства
и распределения. Но в этих же странах мертвый
груз дотехнологических и даже до-"буржуазных" обычаев
и условий создает сильное сопротивление такому
навязываемому сверху развитию. Машинный процесс
(как процесс социальный) требует всеобщего повиновения
системе анонимной власти, т.е. требует тотальной
2. Герметизация политического универсума
секуляризации и еще не санкционированного разрушения
ценностей и институтов. Можно ли, таким образом,
обоснованно предположить, что под воздействием двух
великих систем тотального технологического управления
разложение этого сопротивления приобретет
освободительные и демократические формы? Что слаборазвитые
страны окажутся способными сделать исторический
скачок из дотехнологического в иосттехнологическое
общество, в котором подконтрольный технологический
аппарат обеспечит базис для подлинной
демократии? Напротив, навязываемое сверху развитие
этих стран заставляет скорее думать о начале периода
тотального администрирования еще более жесткого и
связанного с насилием, чем пережитый развитыми обществами,
за спиной которых были достижения эпохи
либерализма. Подведем итоги: отсталые страны вероятнее
всего примут одну из различных форм неоколониализма
или более или менее террористическую
систему первоначального накопления.
Однако, кажется, существует возможность другой
альтернативы'. Если индустриализация и распространение
технологии в отсталых странах столкнется с
сильным сопротивлением местных, традиционных форм
жизни и труда,- сопротивление, которое не угасает
даже ввиду весьма ощутимых перспектив лучшей и
более легкой жизни - есть ли вероятность того, что
сама эта дотехнологическая традиция станет источником
прогресса и индустриализации?
1 По поводу дальнейшего см. замечательные книги Рене Дюмона, в
особенности Terres vivantes (Paris: Plon, 1961).
/. Одномерное общество
Для такой неевропейской формы прогресса необходима
политика планового развития, которая вместо
навязывания технологии традиционным формам жизни
и труда совершенствовала бы их, исходя из их собственных
оснований и устраняя силы угнетения и эксплуатации
(материальные и религиозные), препятствовавшие
развитию человеческого существования. Предпосылками
этого могли бы стать социальная революция, аграрная
реформа и смягчение последствий перенаселенности,
но не индустриализация по модели развитых
обществ. Безусловно возможной такая форма прогресса
кажется там, где природные ресурсы, не затронутые
разорительным посягательством, достаточны не только
для поддержания существования, но для того, чтобы
обеспечить человеческую жизнь. Там же, где дела обстоят
иначе, этого можно было бы добиться благодаря
постепенному и частичному применению технологий в
рамках традиционных форм.
В этом случае смогли бы развиться условия, которых
нет (и никогда не было) в старых и развитых индустриальных
обществах - а именно, "непосредственные производители"
получили бы шанс создать своим собственным
трудом и досугом собственный прогресс и
определить его темп и направление. Благодаря такому,
опирающемуся на базис, самоопределению "труд по
необходимости" мог бы перерасти в "труд для удовлетворения".
Однако даже в таких абстрактных предположениях
нельзя не увидеть неумолимости границ этого самоопределения.
Начало революции, которая должна путем
2. Герметизация политического универсума
уничтожения умственной и материальной эксплуатации
создать предпосылки нового развития, вряд ли возможно
как спонтанный акт. Более того, такая форма прогресса
предполагает перемены в политике двух великих
индустриально могучих блоков, которые определяют
сегодня лицо мира, т.е. отказ от неоколониализма во
всех его формах. В настоящее время мы не видим
никаких указаний на это.
Государство Благосостояния и Войны
Резюмируя, можно сказать, что перспективы сдерживания
перемен, определяемые политикой технологической
рациональности, зависят от перспектив Государства
Благосостояния и его способности к повышению
уровня управляемой жизни. Эта способность
присуща всем развитым индустриальным обществам, в
которых налаженный технический аппарат - утвердившийся
как отдельная власть над индивидами - зависит
от усиливающегося развития и распространения производительности.
В этих условиях упадок свободы и
оппозиции следует рассматривать не в связи с ухудшением
нравственного и интеллектуального климата
или коррупцией, но скорее как объективный общественный
процесс, поскольку производство и распределение
все растущего числа товаров и услуг укрепляют
позицию технологической рациональности.
Однако при всей своей рациональности Государство
Благосостояния является государством несвободы, поскольку
тотальное администрирование ведет к систематическому
ограничению: (а) "технически" наличного
/. Одномерное общество
свободного времени'; (Ь) количества и качества товаров
и услуг, "технически" наличных для удовлетворения
первостепенных потребностей индивидов; (с) интеллекта
(сознательного и бессознательного), способного понять
и реализовать возможности самоопределения.
Позднее индустриальное общество скорее увеличило,
чем сократило потребность в паразитических и отчужденных
функциях (если не для индивида, то для общества
в целом). Реклама, межчеловеческие отношения,
воздействие на сознание, запланированное устаревание
уже не воспринимаются как непроизводственные накладные
расходы, но скорее как элементы расходов
базисного производства. Для эффективности такого производства,
обеспечивающего социально необходимое избыточное
потребление, требуется непрерывная рационализация,
т.е. безжалостная эксплуатация развитой
науки и техники. Вот почему с преодолением определенного
уровня отсталости повышение жизненного стандарта
становится побочным продуктом политических
манипуляций над индустриальным обществом. Возрастающая
производительность труда создает увеличивающийся
прибавочный продукт, который обеспечивает
возрастание потребления независимо от частного или
централизованного способа присвоения и распределения
и все большего отклонения производительности.
Такая ситуация снижает потребительную стоимость свободы;
нет смысла настаивать на самоопределении, если
^ "Свободное" время не означает время "досуга". Последнему развитое
индустриальное общество максимально благоприятствует, но, однако
же, оно не является свободным в той мере, в-какой оно регулируется
бизнесом и политикой.
2. Герметизация политического универсума
управляемая жизнь окружена удобствами и даже считается
"хорошей" жизнью. В этом заключаются рациональные
и материальные основания объединения противоположностей
и одномерного политического способа
действий. Трансцендирующие политические силы законсервированы
внутри этого общества, и качественные
перемены кажутся возможными только как перемены
извне.
Противопоставление Государству Благополучия абстрактных
идей свободы вряд ли убедительно. Утрата
экономических и политических прав и свобод, которые
были реальным достижением двух предшествующих
столетий, может показаться незначительным уроном
для государства, способного сделать управляемую жизнь
безопасной и комфортабельной'. Если это управление
обеспечивает наличие товаров и услуг, которые приносят
индивидам удовлетворение, граничащее со счастьем,
зачем им домогаться иных институтов для иного способа
производства иных товаров и услуг? И если преформирование
индивидов настолько глубоко, что в число
товаров, несущих удовлетворение, входят также мысли,
чувства, стремления, зачем же им хотеть мыслить,
чувствовать и фантазировать самостоятельно? И пусть
материальные и духовные предметы потребления -
негодный, расточительный хлам,- разве Geist* и знание
могут быть вескими аргументами против удовлетворения
потребностей?
Основанием критики Государства Благополучия в
терминах либерализма и консерватизма (с приставкой
1 См. с. 2.
* Дух (нем.).
7. Одномерное общество
"нео-" или без нее) является существование тех самых
условий, которые Государство Благополучия оставило
позади,- а именно, более низкой степени социального
богатства и технологии. Однако зловещие аспекты этой
критики проявляются в борьбе против всеохватывающего
социального законодательства и соответствующих
правительственных расходов на службы, отличные от
оборонной сферы.
Таким образом, обличение средств угнетения, присущих
Государству Благополучия, служит защите средств
угнетения предшествующего ему общества. На стадии
наивысшего развития капитализма общество является
системой подавляемого плюрализма, в которой институты
состязаются в укреплении власти целого над индивидом.
Тем не менее для управляемого индивида плюралистское
администрирование гораздо предпочтительнее
тотального. Один институт может стать для него
защитой от другого; одна организация - смягчить воздействие
другой; а возможности бегства и компенсации
можно просчитать. Все-таки власть закона, пусть ограниченная,
бесконечно надежнее власти, возвышающейся
над законом или им пренебрегающей.
Однако ввиду преобладающих тенденций следует поставить
вопрос: не способствует ли вышеуказанная форма
плюрализма его разрушению. Без сомнения, развитое
индустриальное общество является системой противоборствующих
сил, которые, однако, взаимоуничтожаются,
объединяясь на более высоком уровне,- в общих
интересах, направленных на защиту и укрепление достигнутой
позиции, на борьбу с историческими альтернативами,
на сдерживание качественных изменений.
2. Герметизация политического универсума
Сюда не относятся силы, противодействующие целому'.
Уравновешивающие силы стремятся привить целому
иммунитет против отрицания, [идущего] как изнутри,
так и извне; внешняя политика сдерживания предстает
тогда как продолжение аналогичной внутренней политики.
Становясь идеологической, обманчивой, действительность
плюрализма, кажется, еще более усиливает, а не
сокращает манипулирование и координирование, противодействуя
роковой интеграции. Свободные институты
состязаются с авторитарными, стремясь превратить
образ Врага в могучую силу внутри системы. Эта смертоносная
...Закладка в соц.сетях
