Жанр: Электронное издание
Bersen04
... насиловать за это, и ты
не пойдешь! И человека, у которого руки связаны и который ответить тебе не может, ты
ногами бить не будешь...
- Я и у которого развязаны - тоже не буду, - перебил его Саша. - Но я же в этом смысле
не показатель, я и драться-то не умею.
- А кто же тогда показатель? - пожал плечами Георгий. - Малик? О чем тебе с ним
говорить, что ему объяснять? Тем более, про это и без тебя миллион слов сказано и
тысячи книг написано, а толку никакого. Я, знаешь, - невесело добавил он, - когда обо
всем этом думаю, то мне ни снимать больше не хочется, ни... Я вообще тогда не понимаю,
зачем все. Сказал бы, что люди живут как скоты, но они и хуже скотов живут.
- Я все-таки думаю, что это у тебя пройдет, - тихо сказал Саша. - Ты, по-моему, очень
талантливый человек, а талант от отчаяния исчезнуть не может. И снимать тебе захочется,
и жить... Правда, Дюк, поверь мне, не такое уж я дитя наивное, как ты про меня думаешь!
- Я совсем так про тебя не думаю, - улыбнулся Георгий. - Что я, Малик? Только какая
разница, чего мне захочется или не захочется? Все равно же...
Он кивнул на наглухо закрытую дверь и тут же замолчал. Он не хотел говорить о
будущем, потому что никакого будущего для себя не видел. Но Саша-то здесь при чем?
Георгий давно уже понял, что тот будет находиться здесь ровно до тех пор, пока за него
не заплатит отец. И, судя по условиям содержания, отец его - человек влиятельный, а
сумма выкупа - значительная. Но только последний подонок стал бы напоминать об этом
такому человеку, как Саша.
- Ну, зря ты так пессимистичен! - засмеялся Саша. - Я согласен, что кино сейчас в
упадке, но кто-то снимает ведь, почему не ты? Или ты... - Он вдруг замолчал, словно
споткнулся на ровном месте, побледнел, потом покраснел, потом опять побледнел. - Дюк,
ты... Ты думаешь, что вообще отсюда не выйдешь?..
Георгий и сам растерялся, глядя на Сашу: ему показалось, тот сейчас потеряет
сознание или заплачет. А он-то и предположить не мог, что эта мысль никогда не
приходила Саше в голову!
- Ну, вообще-то... - пробормотал он. - То есть...
- То есть ты, - перебил его Саша, - все это время думал, что я вот-вот отсюда выйду, а
тебе ручкой помашу - счастливо оставаться?! За кого же ты меня принимаешь?..
Голос у него при этих последних словах был такой, что Георгию захотелось
разогнаться и стукнуться головой о стенку, только бы не слышать этих интонаций.
- Саш, ну не надо так! - расстроенно сказал он. - Это же не от тебя зависит, ты же не
можешь...
- Вечно про меня все думают, что я ничего не могу! - воскликнул Саша.
Голос у него стал как у обиженного ребенка, и Георгий вздохнул с облегчением.
- Хотя, правда, - кивнул Саша, - я сам дал основания для такого к себе отношения. Ты
не говори ничего, не говори! - быстро произнес он, заметив, что Георгий сделал какой-то
протестующий жест. - Проще всего обвинить в этом отца - конечно, он такой человек,
рядом с которым кто угодно покажется тряпкой. Но все-таки... Я понимаю, что сам всегда
вел себя как... Как Бездельник на крыльце, - сердито сказал он.
- Какой ещё бездельник? - не понял Георгий. И вдруг вспомнил: - А, это в книжке про
Мэри Поппинс, да? Я иллюстрации видел, которые одна девочка сделала. Он в шляпе
такой, с бубенчиками? Я, правда, не знаю, что про него в книге написано, но выглядел он
радостно, - улыбнулся Георгий. Ему и самому стало радостно от того, что вдруг пробилось
в его нынешнюю жизнь это чистое воспоминание. - Или это она так нарисовала, Полина?
Взгляд у него такой... Беспечный!
- Именно что беспечный, - пробормотал Саша. - Любовался миром, ни о чем не
беспокоился и жил только сегодняшним днем... Прямо-таки про меня написано!
- Вряд ли ты в этом виноват, - заметил Георгий. - А что ты должен был делать, на хлеб
зарабатывать?
- Конечно, с хлебом проблем не было, - вздохнул Саша. - Да и ни с чем не было. С
самого рождения никаких проблем, а это, наверное, все-таки плохо. Отец ещё в прежние
времена довольно... серьезным человеком был. Он дипломат, потом бизнесом занялся. В
бизнес ведь никто просто так, с улицы, не пришел. В большой бизнес, во всяком случае, -
объяснил он; впрочем, Георгий и сам это знал. - А теперь он вообще... запредельный, -
махнул рукой Саша. - Ну вот, я у него такой и получился.
- Какой же это - такой? - не согласился Георгий. - По-моему, твоему отцу насчет тебя
переживать не приходится.
Он тут же понял глупость подобного заявления - в плену-то! - но Саша не обратил на
эту глупость никакого внимания.
- Он не переживал, - покачал головой Саша. - Он надо мной трясся, как над великим
сокровищем. Мама с ним все время ссорилась из-за того, что он меня так балует, да и
меня это в пубертатном возрасте дико раздражало. Но к маме он вообще не считал
нужным прислушиваться, а я... Я как-то к этому привык. Хочу книжки сутками читать -
сижу читаю, в школу вообще не хожу. Папа что-то там сделает - я все экзамены через
экстернат сдаю, то есть даже не сдаю, а просто аттестат заполненный получаю. Ну, в
университет я, правда, довольно легко поступил, в шестнадцать лет, и даже, мне кажется,
самостоятельно, потому что не на экономический ведь, а на истфак. А потом снова: хочу
путешествовать, папа, вынь-положь!
- И куда же ты поехал? - спросил Георгий.
Он видел, что Саша взволнован как никогда, и ему хотелось немного успокоить его,
хотя бы вопросом.
- Сначала в Грецию. Я, понимаешь, очень был ею увлечен, и мне хотелось... Мне
особенно острова понравились - Пафос, Патмос... Лежу под оливковым деревом - море,
небо как тысячу лет назад, дереву тоже лет тысячу, в общем, утопаю в счастливых
банальностях и думаю: разве что-нибудь ещё может человеку понадобиться? Но потом
все-таки дальше поехал - в Рим. По хронологии развития человечества.
- Но это же хорошо, Саша, - сказал Георгий. - Что же в этом плохого?
- Мне, конечно, было хорошо, - кивнул тот. - Но сам я от всего этого... Понимаешь,
необходимость добывать себе хлеб насущный - это, наверное, все-таки правильно Бог для
человека устроил. А у меня такой необходимости не было, и от этого что-то во мне
появилось ущербное. А тут еще... Академка моя кончилась, я в Москву вернулся - и тут
здрасьте: отец с нами больше не живет. Ты знаешь, я это ещё как-то понял бы, потому
что... Ну, они с мамой совершенно разные люди, поженились, как только МГИМО
закончили, он мне, конечно, ничего такого не говорил, но я думаю, он только потому на
маме женился, что за границу неженатых не выпускали, а потом я у них родился, да ещё
поздно и как-то для мамы нелегко, вот отец с ней и жил, по инерции, что ли... Мама очень
практический человек, очень прагматичный.
- А он разве нет? - спросил Георгий. - Если бизнес...
- Он, конечно, тоже, - кивнул Саша. - Но у него прагматизм совсем другой, я даже не
знаю, как это правильно назвать. Он очень точно понимает, что в жизни главное, а что не
главное, и у него вся воля на то
направлена, чтобы это свое понимание отстоять. А мама - она просто... Ты не думай, я её
очень люблю, но все-таки я же понимаю... Она житейский человек - машина, дача, то есть
теперь уже не дача, а вилла в Ницце... Что у отца в душе, что для него важно, этого она
вообще никогда не знала и знать не хотела. Но ведь эта его, новая! - Саша как-то
болезненно скривился. - Я, конечно, когда из Рима вернулся, сразу к нему пошел, я же
взрослый человек, не стану же как ребенок дуться. А у него... Ты бы её видел, Дюк! Одни
сплошные ноги, ну, ещё грудь из маечки вываливается и волосы до попы. Блондинка,
притом натуральная, это она мне сама сказала, как будто мне не все равно, зовут Лина,
двадцать лет, приехала из Полтавы, работала в модельном агентстве... В общем, походный
набор олигарха.
- Но, может, он её любит? - осторожно спросил Георгий.
Он боялся пошевелиться, чтобы не помешать Саше говорить.
- Если бы любил, я бы сразу понял, - махнул рукой Саша. - В том-то же все и дело!
Ничего он её не любит. Просто папа у меня перфекционист, - объяснил он. - Ну, то есть
ему все самое лучшее требуется. Дом строить на Рублевке - он архитектора из Италии
приглашает. "Мерседес" ему по спецзаказу в Германии делается. Даже зажигалка
платиновая у него от какого-то дизайнера, я забыл, от какого, но тоже специально откудато
привезли в единственном экземпляре. И Лина эта... Я бы повесился, если б знал, что я
для кого-то вроде эксклюзивной зажигалки, а ей хоть бы что!
"Да ей-то что? - подумал Георгий. - Она небось о таком и во сне не мечтала, будет она
из-за зажигалки переживать".
Но вслух он этого, естественно, не сказал, а спросил:
- Ты с ним из-за этого поссорился?
- Я с ним не ссорился, - пожал плечами Саша. - Но, конечно, дома у него бывать мне не
очень стало приятно. А тут ещё он стал говорить, что надо бы мне охрану... Вот ты бы
хотел, чтобы за тобой повсюду охранник таскался, как за Линой какой-нибудь? Но он,
конечно, оказался прав, как всегда, впрочем. Видишь, как все вышло. - Саша обвел
глазами комнату.
- Где же они тебя нашли? - спросил Георгий. - Ты извини, но мне трудно представить,
зачем бы ты мог в Чечню приехать.
- Да никуда я не приезжал, - объяснил Саша. - В Москве они меня и нашли, да особо и
искать не пришлось. Я по Проточному переулку шел, это на Смоленке, совсем рядом с
нашим домом. Подошел такой вполне интеллигентный человек, попросил уделить ему
пять минут для важного разговора, мы с ним просто к обочине отошли, а тут машина
подъехала... И все, я дальше почти ничего не помню. Видимо, они меня на наркотиках
держали, пока сюда не привезли, у меня до сих пор все руки исколоты.
- А отец-то твой знает? - спросил Георгий.
- О чем, о наркотиках? Да я же в зависимость не впал, зачем же ему знать.
- Нет, о том, что ты здесь.
- Мне трудно сказать, - ответил Саша, - знает ли он, что я именно здесь. Но он,
конечно, знает, что я у них, то есть я даже сам не знаю, у кого, но он, я думаю, знает. Я с
ним раз в неделю по телефону говорю, правда, по минуте всего, - объяснил он. - Это он
потребовал. Сначала они меня просто на видео сняли и кассету ему отправили. Фингал
поставили под глазом, целый спектакль разыграли, - засмеялся он, - как будто палец мне
собираются отрезать. Но этот номер не прошел, насколько я понял. Да я вообще-то и не
сомневался - отец у меня, знаешь... Он, в общем, тоже такой человек, который не
обижается, а... У него менеджер работает - чеченец, но в Москве родился, а в Чечне этой,
по-моему, раза два был за всю жизнь. Так вот, у него брата здесь похитили и выкуп стали
требовать, так он сам сюда приехал, собрал какой-то отряд из родственников, ещё какието
в этом духе действия произвел - и все, брата ему вернули, а того, который похитил,
привезли в багажнике машины, и он его лично расстрелял. Конечно, мой отец так себя не
поведет, но ты знаешь, Дюк... Иногда я думаю, что он так не сделает только потому, что у
него здесь родственников нет, а по сути он с этим своим менеджером согласен. Во всяком
случае, они очень быстро ко мне переменились, прямо как по мановению волшебной
палочки. Мне Малик потом настучал, вроде как по секрету: твой отец, мол, сказал, что
выкуп заплатит, но за каждый твой синяк вычтет по миллиону долларов, а за каждую
твою жалобу - по два... А они же, сам знаешь, ребята бескорыстные! - засмеялся Саша.
- Давно ты здесь?
- До того, как тебя привезли, около месяца просидел.
"Странно, что отец его так долго деньги собирает, - подумал Георгий. - Хотя,
наверное, ему такую сумму выставили, что не знаешь, в какую сумку столько и сложить".
Словно в ответ на эти его мысли, Саша сказал:
- Дело в том, что они меня просто поделить не могут. Это мне тоже Малик объяснил.
То есть украли меня вроде бы одни, но заказали вроде бы вторые, но теперь ещё третьи
какие-то появились, которые вроде бы над вторыми старшие. В общем, процесс идет. Но
когда я с отцом последний раз разговаривал, он мне сказал, что он уже и им сказал, что
его терпение имеет предел и чтобы они побыстрее выясняли отношения. Так что скоро
мы с тобой покинем эти гостеприимные места, - улыбнулся он.
- Саша, - сказал Георгий, - ты не обижайся, но это действительно не шутки. Сколько ты
им за уколы мои платил, отец твой платил то есть? Тоже по миллиону? Я же понимаю,
что они в такой ситуации за каждый твой каприз по нолику к счету пририсовывают!
- Пожалуйста, не надо так со мной, - серьезно попросил Саша. - Я понимаю, какое
произвожу впечатление: капризного, сумасбродного папенькина сынка. Но это не каприз,
Дюк. Это, может, лучшее, что я в жизни могу сделать... И давай больше не будем об этом
говорить, ладно?
В его голосе при этом прозвучала такая спокойная воля, что Георгий подумал, что
Саша, наверное, все-таки похож на своего отца, хотя сам вряд ли это понимает.
- Ты мне лучше другое скажи! - Саша посмотрел весело. - Ты не знаешь, куда те
кассеты девались, которые ты здесь наснимал?
- Не знаю, - нехотя ответил Георгий. - По-моему, их сюда вместе со мной доставили,
но что с ними потом сделали, этого не знаю. Может, в сортире утопили, а может, продали
кому.
- Мне кажется, это сейчас самое главное, - решительно заявил Саша. - Выяснить, где
кассеты, и добиться, чтобы их вернули.
- Да ведь за спасибо не вернут... - пробормотал Георгий. - Если они вообще целы.
- Я думаю, все-таки целы, - не реагируя на первую часть фразы, сказал Саша. - Ребята
здесь запасливые, просто так дорогостоящую вещь не выбросят. Посмотреть, что там
снято, они вряд ли сумели, их же в видик не вставишь. Но приберегли, я думаю, на всякий
пожарный случай. В общем, это-то и надо выяснить! Знаешь, я у кого-то читал, что из
любой ситуации обычно бывает три выхода, но надо искать четвертый - гениальный. Вот
мы его и поищем, - весело добавил он и попросил: - А ты мне все-таки расскажи, что ты
снимал, как... Я же сам ничего такого не умею. Ну, то есть создавать ничего не умею,
только, может быть, понимать... Стараюсь, во всяком случае, хотя бы понимать научиться.
- Ты уже научился, Саша, - улыбнулся Георгий. - Да тебе и учиться не надо было - ты от
роду такой.
Они разговаривали далеко за полночь. Вернее, говорил Георгий, а Саша слушал, не
перебивая его даже вопросами. И Георгий рассказывал так, как никому и никогда ещё ни
о чем не рассказывал. Может быть, только однажды, Вадиму Лунаеву, но это было в
другой жизни, все равно как и не было...
Он рассказывал Саше о том, как впервые почувствовал, что же здесь вообще надо
снимать, когда поймал объективом глаза солдата, вытачивавшего боек к допотопной
зенитке.
И о том, как увидел на улице в Гудермесе маму с девочкой. Они стояли в очереди за
водой, мама была совсем молодая и до того красивая, что даже невозможно было
поверить, что бывают такие красивые женщины. Она смотрела на Георгия с ненавистью и
одновременно - с глубоко скрытым интересом. А девочка была маленькая, лет пяти, и
тоже красивая, и смотрела на него совсем по-другому, без страха, с непонятным ему
восхищением, и что-то шептала по-чеченски, а потом вдруг громко сказала по-русски:
"Мама, смотри, большой дядя нас фотографирует... Какой смешной, какой рыжий!" - и
засмеялась. И мама тоже улыбнулась, и на мгновение взглянула на него так же, как её
девочка, а потом попыталась снова придать своему лицу выражение гордой ненависти, но
это у неё уже не получилось.
Он так и снял их: в толпе, в длинной очереди, но единственных.
- День такой сумрачный был, - рассказывал Георгий. - Рассеянный свет... Тополя вдоль
улицы - южные, высокие, узкие, как клинки. И тут вдруг солнце выглянуло, но не совсем,
а в один только маленький проем между тучами - и сразу другой свет стал, рисующий, его
ещё рембрандтовским называют, я его очень люблю. И как раз в этот же момент листья на
тополях от ветра перевернулись, но они не серебряными стали - знаешь, как всегда
бывает, когда на тополях листья переворачиваются, - а свинцовыми. Стоят свинцовые
тополя, дрожат все, как будто тоже от ненависти, и эта женщина - глаза сияют,
притворяется, что она меня ненавидит, но не может притвориться, и девочка смеется...
Мне так легко стало, Саша, так хорошо! И они, наверное, хорошо у меня получились.
Он говорил и чувствовал, что его слова, словно по невидимой линии, идут прямо к
Сашиному сердцу. Нет, не по невидимой - Георгий видел эту линию, связывающую их, так
же ясно, как видел лунные лучи, пронизывающие комнату. Комната вся была серебряная в
этих лучах и в отсветах лежащего за окном снега, а ему казалось, что она такая из-за света
Сашиного сердца, и он не стеснялся красивости сравнения, потому что это не красивость
была, а простая красота и правда - то, что и было для него в жизни главным.
- Там очень много всего снято, - сказал наконец Георгий, припомнив, кажется, уже все
эпизоды; впрочем, он все их видел перед собою так отчетливо, что и припоминать не
пришлось. - Но, знаешь, мне все равно кажется, что этого мало...
- Почему? - спросил Саша - не спросил, а словно выдохнул; в его тихом вопросе
Георгий расслышал восхищение.
- Потому что я, когда документальное кино попробовал снимать - во ВГИКе еще, на
учебной студии, насколько успел, и даже не столько снимать попробовал, сколько просто
думать про него начал, - так вот, мне ещё тогда показалось, что этого мало, просто
документальный материал отснять. Я, понимаешь, с вымыслом его хотел соединить, но
так соединить, чтобы... Вот представь: если положить рядом, но только совсем вплотную,
синий и желтый листы, то ты между ними увидишь зеленую линию. Ее нету вообще-то, но
ты её видишь яснее ясного! Вот так я хотел соединить правду и вымысел, понимаешь? Но
только я и сейчас не знаю, как это сделать, - закончил он.
- А ты знаешь, Дюк... - Саша порывисто сел на кровати и от волнения даже стукнул
кулаком по подушке. - Знаешь, я, кажется, понимаю, как это можно соединить! Ты не
обижаешься, что я с такими глобальными советами лезу? - уточнил он.
- Давай! - засмеялся Георгий. - Чем глобальнее, тем лучше.
- По-моему, надо поступить очень прагматично, - торопливо, чуть задыхаясь, сказал
Саша. - У тебя есть драгоценный документальный материал, так? Так, так! Значит, и
художественный материал тоже надо взять драгоценный, мелочиться тут нечего! Тогда
все это приобретет совсем другой масштаб - очень большой масштаб. Взять, например,
"Кавказского пленника" - можно Пушкина, но лучше Толстого - и фильм снять. С какимнибудь
великим режиссером и с великими актерами, чтобы все на высшем уровне. И эти
кадры твои в него вставить. Но, конечно, не механически вставить, а как-то тонко, с очень
глубоким чутьем и вкусом. А вот как - этого я уже не знаю... Я же не художник, - грустно
добавил он.
Они ещё немного поговорили о том, кого можно считать художником, а кого нельзя,
потом ещё о том, какой режиссер мог бы снять фильм про кавказского пленника, а потом
Георгий почувствовал, что глаза у него сами собою закрываются... Все-таки ещё
сказывалась болезнь, хотя рана на плече больше не открывалась и кашель почти прошел.
- Саш, я посплю немного, а? - попросил он. - Что-то устал...
- Извини, Дюк! - спохватился тот. - Это меня занесло куда-то... Спи, конечно, спи.
Спокойной ночи!
Георгий уже почувствовал, что медленно, счастливо исчезает, как будто растворяется в
серебряном воздухе комнаты, когда до него, словно издалека, опять донесся Сашин голос:
- Дюк, а, Дюк... Ты совсем спишь?
- Н-не совсем-м... - собрав остатки сознания, пробормотал Георгий. - А что?
- Да, понимаешь, я давно хотел тебя спросить, но все как-то не решался... Если тебе
неловко будет отвечать, то не надо. - Голос у него был смущенный.
- Мне ловко, - безуспешно пытаясь стряхнуть сон, сказал Георгий. - Что?
- Наверное, у тебя было много женщин, да? - спросил Саша.
Георгий ожидал какого угодно вопроса, кроме этого! Он даже про сон забыл - сел на
кровати и вгляделся в Сашино лицо, освещенное луной. Лицо тоже было смущенное, как и
голос; Саша отводил глаза.
- Ну-у, в общем, - пробормотал Георгий, - это не было проблемой... А почему ты
спрашиваешь? - осторожно поинтересовался он.
- Потому что у меня это как раз было проблемой, - вздохнул Саша. - Помнишь, я тебе
говорил, что из-за отсутствия борьбы за выживание в мужчине появляется что-то
ущербное? Видимо, девушки во мне это чувствовали. Во всяком случае, я никогда не
замечал с их стороны никакого интереса, - пожаловался он. - Да ещё вид у меня
неспортивный, мускулов никаких... Ну что я могу сделать, если мне не нравится мускулы
качать?
- Да ничего ты не должен делать. - Георгий еле сдерживал улыбку, но понимал, что
улыбнуться сейчас значило бы смертельно обидеть Сашу, а он лучше сам себе зашил бы
рот, чем обидел бы его дурацкой улыбкой. - Я тоже мускулы никогда не качал.
- Тоже! - хмыкнул Саша. - Хорошенькое "тоже"!
- Просто я плавал много, - объяснил Георгий. - И на веслах ходил. И совсем не
специально, я же у моря вырос, Таганрог же на Азове стоит. И камера довольно тяжелая,
да ещё штатив - вместо гантелей получается.
- Ты так говоришь, как будто оправдываешься, - покачал головой Саша. - Но я ведь
совсем не для того спросил. Я совсем другое хотел спросить... Я хочу понять: чего они во
мне не чувствуют? Ну, силы, страсти, таланта, наверное, да? Я, знаешь, все-таки не верю,
что им от нас только деньги нужны. Ведь в этом случае они на меня гроздьями вешались
бы, правильно? Как ты думаешь, Дюк, что им от нас нужно?
Если бы Георгий мог сказать ему то, что сам когда-то понял рядом с безоглядной
Ниной: "Ты им нужен, Саша, ты, весь как есть, весь какой есть, и больше ничего!" - да
ещё привести ему ту самую девушку, которой Саша был бы нужен весь как есть, - то
сделал бы это немедленно. Но он ведь не знал девушку, которой нужен был бы Саша, он
только знал, что это единственный правдивый ответ...
Саша воспринял его молчание по-своему.
- Видишь, - сказал он, - ты тоже понимаешь, что их ко мне безразличие вполне
естественно.
- Просто тебе дуры попадались, - сказал Георгий.
- Да ну! - удивился Саша. - Почему обязательно дуры? Вполне умные девушки,
начитанные.
- Какая разница, начитанные или нет? - пожал плечами Георгий. - Если ничего в тебе
не чувствовали, значит, дуры. Погоди, они ещё знаешь как в тебя будут влюбляться! -
добавил он.
- Ты правда так думаешь или просто обманываешь меня, чтобы я тебе спать не мешал?
- недоверчиво спросил Саша.
- Правда, Саша, правда. Тебя нельзя обманывать, - ответил Георгий.
Глава 8
Полина добралась до дому так поздно, что уже вообще-то было рано и можно было бы
не добираться. Глюк уговаривала переночевать у неё на чердаке, потому что "маньяки,
сама понимаешь, по Москве табунами шляются, и что у тебя там дома такого
особенного?" - но она решила все-таки вернуться домой. Черт его знает, вдруг ему опять
плохо станет, всего два дня ведь прошло, вряд ли так уж сразу помогли уколы этой его
красавицы... Да Полине и раньше не сильно-то нравилось ночевать у Глюка.
Она, может, и вовсе не пошла бы к Дашке, но та позвала её по делу. Затевалась
выставка, в которой собиралась принять участие "уйма нормальных людей", и Глюк
считала, что Полинке пора выйти из своего затворничества - "далась тебе, Полли, эта
мозаика, ты что, дом культуры строить подрядилась?" - и принять участие в нормальной
человеческой акции.
Будущую акцию обсуждали бурно, пили всякую дрянь, и Полина сама не заметила, как
засиделась до трех часов ночи. Пришлось поймать какую-то левую машину, водитель
которой показался слегка обкуренным, но зато пообещал, что довезет девушку бесплатно,
потому что рыжих обожает, и пусть она его не боится - он сторонник однополой любви.
"Папа бы, наверное, в соляной столб превратился, если б это увидел", - подумала
Полина, садясь рядом с голубым водителем.
Впрочем, это был далеко не первый её поступок, который вряд ли одобрил бы папа,
поэтому мысль не задержалась в её голове надолго.
Окна родительской квартиры были темны, а окно гарсоньерки, к её удивлению,
светилось чуть приглушенным светом.
"Бессонница у него, что ли? - подумала Полина, взбегая на пятый этаж. - Или опять?.."
- и сердце у неё похолодело.
Она вошла в прихожую и сразу же услышала Георгиев голос, доносящийся из-за
приоткрытой двери комнаты.
- ... если даже силой захотят отобрать, то я каждого, кто попробует, убью, и пусть что
хотят, то со мной и делают.
"Ишь ты! - с веселым облегчением подумала Полина. - Мало ему, видать, одной дырки
в плече! А с кем это он, кстати, так мило беседует? - сообразила она. - По телефону, что
ли?"
Но Георгий беседовал не по телефону.
- Это не понадобится, Дюк, - услышала она голос его собеседника и насторожилась.
Голос был какой-то... усталый, что ли, или суровый, или просто спокойный? Нет, что
не спокойный - точно, но вот какой?
Полина на цыпочках прошла на кухню, стараясь не произвести никакого шума. Ей
почему-то стало не по себе от звуков этого голоса, и она не хотела показываться на глаза
человеку, которому он принадлежал.
Не включая свет и не раздеваясь, она присела на краешек табуретки и прислушалась.
- Вы хотя бы теперь обо мне не... затрудняйтесь, Вадим Евгеньевич, - сказал Георгий;
его голос звучал глухо, словно из могилы. - И так я...
- Что - и так ты? Брось, Дюк. Ты не я, ни в чем ты не виноват.
- Вы совсем как он говорите. - Полина еле расслышала эти слова, так тихо они были
произнесены. - А я как мне жить теперь, не знаю. Да и не хочу.
- Брось, брось, - повторил Георгиев собеседник. - Что с плечом у тебя?
- Ничего страшного.
- Может, врач нужен?
- Да тут есть врач. Как раз сегодня заходил.
"С Юркой, значит, разговор имел, - подумала Полина. - Неужели он из-за этого такой
мрачный?"
- Я тебе сразу позвоню, как только все выясню. И... просто так позвоню. Или зайду.
Можно?
- Зачем вы спрашиваете?
- Ты мне тоже звони. Теперь ведь... Звони, Дюк.
Георгиев собеседник вышел из комнаты. Полина вскочила и вжалась в стенку за
дверью, как будто он собирался заглянуть на кухню. Но на кухню этот человек не
загл
...Закладка в соц.сетях
