Жанр: Электронное издание
Bersen04
... думалось о том, что улицы здесь, в Чечне, необыкновенно
чистые, несмотря на войну; в России так чисто в деревнях не бывает. И в домах, даже в
самых бедных, тоже всегда очень чисто. Вот как в этом, например, доме, в котором они с
Валерой сидят третий час под дулами автоматов. Подзарядили, называется, аккумуляторы
к камере!
- Влипли мы с тобой, Гора, по самое не могу, - шепнул Валера. - И чего мы сюда
заскочили? Главное, уже ведь под финиш, вот же что обидно!
Вряд ли менее обидно было бы влипнуть на старте, но с тем, что ситуация аховая,
трудно было не согласиться.
Обычный тихий сельский дом оказался полон мрачных бородатых мужиков, и
намерения у них, судя по количеству и разнообразию оружия, были самые серьезные.
- Не эти грохнут, так свои пристрелят, - так же, шепотом, сказал Валера. - Ясно же,
сейчас пальба пойдет.
Георгию тоже было это ясно. Дурак бы не догадался, что боевики пришли в село,
рядом с которым стоят федеральные войска, не водички попить. Но время шло, минуты
тянулись мучительно долго, складывались в часы, а ничего пока не происходило.
И тут, словно в ответ на эти его мысли, за окном послышались выстрелы - сначала
одиночные, потом очередями, потом из миномета. Потом совсем близко раздался взрыв,
от которого в доме мгновенно вылетели стекла.
Боевики засуетились, бросились во двор.
- Тут сидите! - рявкнул, выбегая, тот, в котором за это время Георгий угадал
командира. - Шаг сделаете из дома - застрелю!
Сначала из дома все равно невозможно было сделать ни шагу, даже если бы они и
захотели. Прямо под окнами рвались гранаты, гремели автоматные очереди, и Георгий с
Валерой головы не могли поднять от пола, потому что пули влетали в разбитое окно. Но
минут через пятнадцать выстрелы переместились на другую сторону дома.
Прислушавшись, Валера торопливо проговорил:
- Сваливаем отсюда, пока не поздно!
- Думаешь, не поздно? - спросил Георгий.
- Некогда думать! Лезем в окно, пока этих нету!
В окно им вылезти удалось, но двинуться дальше - уже никак: двор простреливался
насквозь, и зря, наверное, они сюда вышли. Но и влезть обратно в окно тоже не
представлялось возможным, потому что для этого надо было бы распрямиться в полный
рост.
- В сарай, Валера, ползком! - Георгий угадал единственное место, где они окажутся в
относительной безопасности. - Там переждем!
Он оказался рядом с открытой дверью сарая так быстро, словно не полз, а бежал. Даже
камера не мешала - настолько увеличились силы от смертельной опасности. Полутемный,
с маленьким окошком сарай был предназначен для хозяйственного инвентаря. У стен
стояли вилы, грабли, косы, посередине - тачка с одним колесом. Георгий привалился к
стене, отдышался, пытаясь утишить бешеное биение сердца... И тут понял, что Валеры
рядом нет.
Он подполз к двери и выглянул из сарая. Валера лежал посреди двора лицом вниз,
раскинув руки.
"Что же он, не полз, что ли? - Георгий почувствовал, что ужас пронизывает его от
макушки до пяток. - Почему так лежит, как будто стоял и навзничь упал?"
Но думать об этом было некогда. Георгий положил камеру на земляной пол и выполз
из сарая во двор.
Он ещё надеялся, что, пока доползет до Валеры, тот сам двинется ему навстречу. Ну,
может, взрывом его оглушило, придет в себя... Но, оказавшись рядом с Валерой, Георгий
увидел, что никуда тот уже не двинется.
Не надо было искать пульс, чтобы понять: когда снесена половина головы, живым
человек быть не может.
Георгию показалось, что у него самого сносит голову - кожа на ней стянулась, волосы
встали дыбом. Издав какой-то жуткий горловой звук, он взвалил на себя мертвого Валеру
и пополз к сараю.
Глава 4
Над тем, какую будет делать мозаику, Полина долго не размышляла. Вернее, она и
совсем над этим не размышляла - она словно угадала это в себе, как угадывают
безотчетные, но сильные желания.
Зернышко, которое непонятно откуда залетело в душу, впервые шевельнулось в ней тем
вечером, когда Полина разговаривала с Юрой в Лефортовском парке. Вспомнила
наскальные рисунки, которые первобытный человек делал с тем же восторгом, с которым
она делала мозаику, всплыла в памяти Якутия, где эти рисунки нашлись... А потом
всплыли и какие-то слышанные краем уха истории про якутских богов - и сразу вспыхнул
интерес, и стало понятно, что всплыли они не зря.
Про якутских богов, да и вообще про Якутию, Полина ничего не знала, но это были всетаки
не тайны внеземных цивилизаций - разузнать об этом побольше оказалось нетрудно.
Даже ходить далеко не пришлось: в огромной гриневской библиотеке она обнаружила
толстый том якутского эпоса. Как он там оказался, если дедушка Юрий Илларионович
занимался вовсе не якутским эпосом, а русской лингвистикой, было совершенно
непонятно. Но Полина ещё со времен своих школьных рефератов знала: в дедушкиной
библиотеке есть все, что может ей когда-нибудь понадобиться, потому что там есть даже
то, что не понадобится ей никогда.
- Знаешь, как мы её со старой квартиры перевозили, библиотеку! - вспоминал папа. -
Мы ведь с бабушкой Милей на Большой Ордынке жили, в коммуналке, это потом на
Аэропорт переехали, когда она кооперативную квартиру получила. Так вот, бабушка
считала, что книги вообще перевезти невозможно, потому что, если мы их уберем, то в
комнате потолки обвалятся. А что ты смеешься? - Он и сам улыбался. - Между прочим,
профессор, у которого дедушка твой учился, в тридцатые годы специальную бумагу от
городских властей получил. Что его квартира капитальному ремонту не подлежит, потому
что, если из неё книги вынести, то изменится баланс дома и здание разрушится.
Видно, дедушка запомнил библиотеку своего профессора и по её образцу собрал
собственную.
Полина вообще-то читала не так самозабвенно, как Ева, но якутский эпос -
бесчисленные стихотворные строфы, называвшиеся олонхо, - проглотила просто за одну
ночь. Очень уж точно, словно по заказу, все это ложилось на её нынешние мысли! В
олонхо действительно чувствовалась та изначальность, которая в её сознании сразу
связалась с мозаикой. Да и просто много их было, этих маленьких строф, и этим они
напоминали кусочки смальты, мелкие камешки.
В якутском эпосе происходили какие-то мощные, страшные события: кружился, гудя и
расплескиваясь как лохань, бедственный преисподний мир, охваченный багрово-синим
огнем, и существовало ещё какое-то девятое небо, и это небо было объято голубым огнем,
и расплескивалось, как вода в лукошке берестяном...
"Если прямо отсюда идти на восток, там, где край лучистых небес - пешеходнослоистых
небес, где земли конечный рубеж, затуманенный синевой, загибается вверх, как
лыжный носок; за высокой медной горой, где рождается месяц по вечерам за серебряною
горой..." - читала Полина.
И единственное, чего ей хотелось после этих завораживающих слов, - немедленно
оказаться прямо в Якутии, на краю этих самых пешеходно-слоистых небес, где земля то
ли кончается, то ли, наоборот, начинается...
Но Якутия, конечно, была за гранью реальности, а вот мозаика была реальна,
прекрасна и свербила в кончиках пальцев.
Полина представляла, как сделает множество маленьких мозаичных фрагментов, и на
каждом будет один из этих бесчисленных, жутковатых и величественных эпизодов. А
потом она соединит эти фрагменты в одно огромное панно и поместит его на потолке
какой-нибудь огромной комнаты, и потолок тогда станет похож то ли на небо, то ли на
бесконечную, прекрасную в своем однообразии тундру, в которой происходила вся эта
длинная-длинная история про страсти богов и богатырей.
Потолок кухни для этого грандиозного замысла явно не годился, но такие мелочи
Полину не волновали. Если она о чем и беспокоилась, то только о том, что удалось купить
всего одни кусачки и пришлось притащить из родительской квартиры обыкновенный
молоток, потому что на настоящий, сделанный по старинному флорентийскому образцу,
денег не хватило: смальта оказалась жутко дорогая, особенно золотая и серебряная, да
надо было ещё купить довольно большую глыбу мрамора, и гранит, и сланец, и
портландцемент, - в общем, хотя бы понемножку всего, что в таком изобилии имелось в
сарае на Соколе.
А вот того простора, который был в сарае и в саду скульптора Латынина, в гарсоньерке
явно недоставало. Чтобы делать даже самые маленькие мозаичные фрагменты, Полине
пришлось настолько загромоздить камнями и инструментами кухню, что пройти от двери
до стола или до холодильника удавалось только боком, особенно Георгию. К счастью, он
по этому поводу не высказывался. Полина вообще с удовольствием поняла, что не
ошиблась, сделав ему свое ошеломляющее предложение, от которого он не смог - а
точнее, просто не утрудился - отказаться.
Вообще, эта её идея гораздо сильнее ошеломила родителей, чем Георгия, которому
совершенно очевидно было наплевать на все вообще и на Полину в частности.
Папа, тот просто опешил.
- Полинка, ну надо же хоть какую-то честь знать! - возмутился он. - Явилась в чужую
квартиру, к чужому мужчине, живешь у него на голове, как будто так и надо!
- Я не на голове у него живу, - засмеялась Полина, - а на кухне, через стеночку. И он,
кстати, мирный, как рыба вареная, на меня не кидается. Так что за мою девичью честь,
пап, ты можешь не опасаться.
Папа только рукой махнул - что на это можно было ответить? К тому же родителям
было сейчас вообще не до Полины и уж тем более не до её застеночного сожителя.
Валентин Юрьевич пробивал у себя в Институте Курчатова квартиру для Евы, а поскольку
пробивать что-либо ему было совершенно не свойственно, это занятие отнимало у него
больше сил и нервов, чем руководство отделом.
- Ведь ты же никогда ничего не просил! - возмущалась вечерами Надя, когда он
рассказывал о том, что ходил к директору, а тот разговаривал с ним как-то уклончиво и
смотрел при этом так, словно Гринев просит виллу на Канарах. - Даже путевки льготные
никогда не брал по инвалидности, всегда все сам! Неужели нельзя...
По папиному смущенному и расстроенному виду нетрудно было догадаться, что он
ничего не стал бы просить и на этот раз, если бы его любовь к Еве не была сильнее
природной застенчивости.
- Кириллов говорит, что по метражу у нас нет права на дополнительную жилплощадь, -
объяснял он.
- Но она же родит скоро, да еще... - Тут мама суеверно стучала по деревянному столу и
расстроенно добавляла: - Всем хорош Тема, но ведь мальчишка! Ну что он может?
Насколько Полина знала, ничего не мог сделать не только Артем, но и его мама. Она
была прописана в одной квартире с сестрой, и квартира была такая, что её невозможно
было даже разменять, и работала Ирина Андреевна обыкновенной переводчицей, так что
о покупке жилья тоже речи не было...
В общем, в такой ситуации родители предпочитали не заводить разговор хотя бы о
гарсоньерке - не будить лихо, пока оно тихо. А Полина и вовсе не видела никакого лиха в
том, как она обустроила свою жизнь.
Неизвестно, какой у Георгия был характер, но жизнь он вел такую, что Полина
временами вообще забывала о его существовании. Они жили в гарсоньерке уже неделю, а
её совершенно не тяготило присутствие постороннего человека, вот удивительно!
Правда, она все-таки недоумевала, почему молодой парень живет как старик какойнибудь.
Но и то сказать - ей какое дело? Странно, конечно, что он выходит только в
ближайший продуктовый магазин, но зато, когда он дома, его не видно и не слышно.
Лежит на кровати, листает бабушкины киношные книги или просто смотрит в одну точку.
На кухню вообще не претендует - ест только то, что не надо готовить, вроде колбасы, а
чай и правда пьет в комнате... В общем, идеальный сосед, хотя и странный.
Кроме магазина, Георгий сходил за эту неделю только в парикмахерскую - сбрил свою
жуткую бороду. Правда, выглядеть он от этого лучше не стал. Под бородой обнаружилось
бледное, осунувшееся лицо с темными тенями вокруг глаз и с потрескавшимися губами.
Даже рыжие волосы казались какими-то тусклыми, словно голова у него была посыпана
пеплом.
Но проблем с ним не было никаких, а что от него ещё надо?
Полина проснулась поздно - вчера полночи возилась со своей мозаикой - и с
удовольствием потянулась на коротком кухонном диванчике, так, что хрустнули кости.
Мама всегда говорила, когда будила её, маленькую, в детский сад: "Ну-ка, Полиночка,
потягу-усеньки! Росточки-косточки, расти большая!"
Вот она и выросла большая, только довольно бестолковая.
Кухонные ходики показывали половину двенадцатого, но в квартире было тихо.
"Хорошо все-таки, когда мужчина типа мебели, - весело подумала Полина. - Пора
однако ж вставать, а то он оголодал небось, колбаса-то его в холодильнике".
Георгий не появился на кухне ни пока она была в ванной, ни когда вышла оттуда и
погремела тарелками, чтобы он услышал, что она уже завтракает, а значит, умыта и одета,
и он может прийти на кухню.
"В летаргии он, что ли? - удивилась Полина. - Или ушел куда?"
Она подошла к закрытой двери комнаты, постояла под нею минуты три,
прислушиваясь. Из комнаты не доносилось ни звука.
И вдруг она услышала такой отчетливый стон, что настежь распахнула дверь,
мгновенно забыв, что надо хотя бы для приличия постучаться.
Георгий лежал на кровати, глаза у него были открыты, и он смотрел куда-то Полине за
спину.
- Что ты? - испуганно спросила она, оглядываясь: у него был такой взгляд, словно у неё
за плечами стоял призрак. - Это ты стонал?
Как будто в квартире был ещё кто-нибудь!
Он не ответил - закрыл глаза. И вдруг заскрипел зубами так жутко, что Полину
пробрала дрожь и ей захотелось выскочить из комнаты.
Но не могла же она и вправду выскочить, когда с живым человеком происходит чтото...
неживое!
Она подошла к кровати, присела на край. Георгий не пошевелился и глаза не открыл.
- Что с тобой? - повторила она.
Он был укрыт до подбородка, голова лежала на подушке тяжело и неподвижно. Полина
прикоснулась ладонью к его лбу и чуть не отдернула руку. Лоб горел так, что ей
показалось, он сейчас зашипит, как железная дверца топящейся печки.
Георгий опять открыл глаза - может быть, почувствовал прикосновение.
- Ты заболел? - спросила Полина, вглядываясь в его лицо и со страхом понимая, что он
смотрит в упор, но её не видит. - Ты простудился, что ли?
"От чего он мог простудиться, он и на улицу-то не выходит!" - мелькнуло у неё в
голове.
Но рассуждать, отчего да почему, было явно не ко времени. Правда, что делать, когда
перед тобой лежит человек без сознания, смотрит при этом невидящими глазами и весь
горит, Полина не знала. Зато она точно знала, что в гарсоньерке нет никаких лекарств,
даже обыкновенного аспирина. А зачем бы она стала держать здесь лекарства?
Она хотела вскочить, чтобы бежать в родительскую квартиру за аспирином, но тут
Георгий резко, словно для удара, выбросил из-под одеяла правую руку и схватил за руку
её. Полина невольно вскрикнула - так сильно он сдавил её ладонь - но он не обратил на её
вскрик внимания. Скорее всего, просто не услышал никакого вскрика, как пять минут
назад не слышал звона посуды на кухне.
- Что ты, Егор, да что же с тобой?! - растерянно повторила Полина, ненавидя себя за
этот идиотский возглас.
Вот когда пригодились занятия мозаикой! Георгий сжимал её руку так, что, наверное,
раздавил бы, если бы она не натренировала кисть, возясь с кусачками и плитками; её
ладонь совсем исчезла в его огромной ладони.
- Ты отпусти меня, отпусти, я за лекарством сбегаю, - попросила она. Тут взгляд её
упал на его открытый чемодан, стоящий у кровати, и она радостно воскликнула: - Смотри,
у тебя же самогон ещё есть, я тебя сейчас самогоном разотру! Ну, Егор, очнись же ты,
пусти же!
Он не очнулся, но по всему его телу вдруг прошла крупная дрожь - Полине показалось,
что даже не дрожь, а судорога, - и голова стала мотаться по подушке с какой-то жуткой
монотонностью. Глаза у него так и не закрывались, он стонал, скрипел зубами, сжимал
Полинину руку...
- Ты умираешь, да? - столбенея от ужаса, воскликнула она. - Егорушка, ты что,
умираешь?!
Он вдруг резко сел на кровати. Полина свалилась бы на пол, если бы он отпустил её
руку.
- Саша! - громко, лихорадочно произнес он. - Саша, это ты, ты?!
- Какая ещё Саша? - пробормотала Полина и, немедленно придя в себя, сердито
скомандовала: - Ну-ка, ложись давай! И пусти руку, сломаешь. Надо самогоном
растереться, а то невзначай и правда помрешь.
Непохоже было, чтобы он её услышал, но руку отпустил и снова упал на подушку.
Полина зубами выдернула пробку из бутылки, поискала глазами, на что бы налить
абрикосовку, ничего не нашла, налила её себе на сложенную лодочкой ладонь и снова
положила руку Георгию на лоб. Абрикосовка потекла по его лицу, Полина накрыла
другой рукой его глаза, чтобы в них не попал самогон, - в общем, толку от её действий
было не много, и она это прекрасно понимала.
Георгий снова открыл глаза, заскрипел зубами, и судорога снова прошла по его телу.
Не зная, что делать с этой пугающей судорогой, Полина схватила его за плечи,
безуспешно пытаясь удержать все его огромное, ему самому сейчас неподвластное тело.
Это, конечно, ни к чему не привело, судорога не прекратилась. Чуть не плача от отчаяния
и от сознания своей беспомощности, Полина отпустила его.
И тут же увидела, что правая рука у неё в крови. Это было так неожиданно, что она
даже не поняла, в чем дело, и, откинув одеяло, попыталась получше разглядеть его плечо.
"Там что-то острое лежало, что ли, я его уколола?!" - мелькнула идиотская мысль.
Ничего острого она, конечно, не обнаружила, но зато увидела, что все плечо у Георгия
тоже в крови. Он спал в футболке, той самой, разорванной по шву, поэтому она не сразу
заметила кровь на темной ткани. А теперь - наверное, оттого что она надавила на его
плечо, - кровяное пятно расплывалось уже и по одеялу, и по простыне...
Полина почувствовала, что зубы у неё выбивают мелкую дробь.
"Точно умрет, сейчас умрет!" - подумала она и растерянно огляделась, словно откуданибудь
из окна или из угла мог появиться человек, который разрешил бы эту жуткую и
совершенно неожиданную ситуацию.
И тут же она подумала о единственном человеке, к которому могла броситься в этой
ситуации. К которому она бросилась бы в любой ситуации...
Юрин телефон всплыл в её памяти сам собою, как надпись "мене, текел, фарес" на
стене во время Валтасарова пира. Правда, тому было и внятное объяснение: вчера она
виделась с братом у родителей и знала, что сегодня он дежурит в отряде спасателей. А их
телефон после той истории с ключами Полина на всякий случай запомнила.
Экипаж, в котором работал Юра, оказался на выезде. Но, наверное, перепуганный
Полинин голос звучал убедительно: дежурный продиктовал сестре Юрия Валентиновича
номер мобильного телефона командира экипажа, и уже через пять минут она, сбиваясь и
глотая слова, объясняла брату ситуацию.
- Успокойся, мадемуазель Полин, - сказал Юра. Его голос звучал при этом
действительно совершенно спокойно, и Полине стало стыдно, что она ведет себя как
малолетняя дура. - Давно кровотечение началось?
- Я не знаю, Юр, - пробормотала она. - Он застонал, я услышала, зашла, а тут кровь... И
бредит он, весь горит, мечется... Юр, что делать?!
- Постарайся остановить кровотечение, - ответил он.
- Как же его остановишь? - шмыгнула носом Полина.
- Бинты есть у тебя? Или вата?
- Откуда, Юр! - воскликнула она. - У меня тут что, госпиталь? Может, "Скорую"
вызвать?
- Не надо, - ответил он.
- Почему не надо? - удивилась Полина.
- Не надо "Скорую", - жестко повторил Юра.
Она никогда не слышала, чтобы у него был такой суровый, такой ледяной голос. И
вдруг как-то очень отчетливо, явственно поняла, что именно так он разговаривает в той
своей неведомой жизни, которая связана со Склифом, с отрядом спасателей, с Чечней...
Ей даже не по себе стало, когда она представила все это.
- Возьми простыню, пододеяльник - все, что есть, - и прижми к ране, - словно
догадавшись, что она чувствует сейчас, уже мягче сказал Юра. - И никого не вызывай, я
сам приеду. Дверь-то хоть открывается у тебя?
Полина поняла, что он улыбнулся - наверное, вспомнил новогоднюю историю с
ключами.
- Открывается, - вздохнула она. - Он замок поменял.
Юра не сказал, издалека ли ему придется ехать, но Полине показалось, что звонок в
дверь раздался просто мгновенно. Хотя, скорее всего, это ей вот именно показалось. Все
время до приезда брата она прижимала к плечу Георгия скомканную простыню вместе с
пестрым перуанским покрывалом и боялась отнять их, потому что ей казалось, что, как
только она это сделает, кровь хлынет ручьем.
Юра вошел в гарсоньерку вместе с невысоким коренастым мужичком в синем
спасательском комбинезоне. Тот сразу подмигнул Полине и спросил:
- Испугалась, рыжая?
Полина вспомнила, что про этого мужичка брат рассказывал много. Они работали
вместе ещё со времен армянского землетрясения, и Юра называл его гением здравого
смысла. Звали его смешно - Борис Годунов; он был командиром отряда спасателей.
- Ух ты, духан у вас какой! - принюхавшись, восхитился Годунов. - Самогон пили, что
ли?
- Я его растирала, - объяснила Полина. - Думала, он простудился...
Юра бросил на пол окровавленную простыню вместе с перуанским покрывалом и
разрезал ножницами, которые достал из металлического чемодана, Георгиеву футболку.
- Так и есть, огнестрел, - хмыкнул он. - А ты "Скорую" хотела вызывать! Они же сразу
милиции обязаны сообщать, и как бы ты стала объясняться? Боря, подержи-ка его, -
сказал он. - И язык ему подержи, а то мало ли...
- Смотри-ка, и этот рыжий, - удивился Годунов, становясь рядом с Юрой. - А говорят,
двое рыжих под одной крышей не живут!
Пока они что-то делали вдвоем над Георгием, Полина стояла у них за спинами и
грызла прядь волос так яростно, что то и дело приходилось сплевывать. Она забыла даже,
что вообще-то боится вида крови, и наблюдала за тем, как Юра обрабатывает рану,
накладывает тампоны с вонючим лекарством, бинтует... Непонятно было, больно ли
Георгию. Он вздрагивал, но словно не от боли, а так, как и прежде, судорожно, и голова
его так же моталась по подушке.
Впрочем, он успокоился, обмяк и, кажется, наконец уснул почти сразу после того, как
Юра
сделал укол.
- Все, рыжая, - сказал Годунов. - Видишь, братец у тебя Айболит какой.
- Полина, тебе здесь оставаться нельзя, - тем же незнакомым, жестким тоном сказал
Юра, когда они вышли на кухню.
- Почему это? - удивилась она.
- Она ещё спрашивает! - рассердился Юра. - Ты что, совсем ничего не соображаешь?
Может, он бандит, с зоны сбежал! Здоровенный детина с огнестрельным ранением,
никого рядом... Да он тебя одним пальцем прихлопнет, если захочет! Где он был полгода,
кто он такой вообще, это ты хотя бы знаешь?
- Откуда? - пожала плечами Полина. - Зовут Турчин Георгий Иванович, я его паспорт
видела, когда квартирами с ним менялась. Сашу какую-то звал, - вспомнила она.
- Почему какую-то? - пожал плечами Юра. - Может, какого-то.
- Да на педика не похож вроде, - сказала Полина. - С чего бы - какого-то? Руку мне так
сдавил, что чуть не сломал.
- Вот именно... Нет, это только ты можешь, черт знает с кем в одной квартире жить! -
сердито сказал Юра. - Вечно у тебя все...
- Юр, а откуда у него огнестрельное ранение? - дипломатично не комментируя это
высказывание, перебила Полина. - Он только в магазин выходил, да и то всего два раза, за
едой и за замком.
- Это не теперешнее, - нехотя объяснил Юра. - Полугодовалой примерно давности,
открылось просто. Но все равно, - решительно сказал он, - здесь тебе делать нечего.
Но уж на этот его тон она не поддалась. Еще не хватало!
- Да ладно! - Полина сморщилась, как будто съела лимон. - Тоже мне, нашел людоеда.
Смотри, лежит смирненько, младенец младенцем. Ну Юр, надо же и совесть все-таки
иметь. Живой человек, без сознания... - Она отлично знала, какой аргумент может
показаться убедительным её брату, и добавила: - Он мне, между прочим, ничего плохого
не сделал. Наоборот, пустил, можно сказать, под крылышко.
- Хорошее крылышко, с дыркой от пули-то, - хмыкнул Юра. - Я же говорю, раздавит и
не заметит.
- Не раздавит, - отмахнулась Полина. - Ты мне лучше скажи, что с ним делать, когда
проснется? И почему он дергался так? Я, знаешь, подумала, он умирает. - Она вздрогнула,
вспомнив это.
- Реакция у него такая на гипертермию, - объяснил Юра. - На температуру то есть. Ну,
организм ослаблен - видишь, губы все в трещинах - вот и реакция. Ваньке прививки
поздно сделали, с ним такое же было. Тоже сознание потерял, судороги начались. Женя
до смерти перепугалась, - улыбнулся он. - Говорит, Ваньку на руки схватила, выскочила
на улицу, орала так, что со всех дач народ сбежался.
- Даже Женя? - удивилась Полина. - Ну, мне тогда сам Бог велел поорать. Правда,
такого младенчика на руки не схватишь... Ладно, Юр, - решительно заключила она, -
говори, что ему давать - лекарство там какое-нибудь... И не волнуйся, меня без пуда соли
не съешь, ты же знаешь.
- Ты его самогончиком разотри, - подал голос Годунов. - Изнутри только, а то на пол
лить - это, знаешь, роскошь излишняя.
- Не слушай его, - сказал Юра. - Никаким не самогончиком. Дай чаю с лимоном, и
побольше, а я отдежурю и вечером зайду. Ему антибиотики надо поколоть, да и вообще...
Надо же все-таки разобраться, кто он и что он.
- Правильно, - обрадовался Годунов. - Самогончик я лучше с собой прихвачу, небось не
обидится болезный-то. Ишь, духовитый какой самогон, прям как в саду под деревцем
выпиваешь!
Дверь за ними закрылась. Полина вернулась в комнату.
Георгий лежал неподвижно, и вид у него был хотя и не жизнерадостный, но все-таки
не такой жуткий, как полчаса назад. Лицо серое, губы и правда в глубоких трещинах, тени
под глазами потемнели ещё больше... Но дышит ровно, не мечется, уже хорошо.
Полина положила руку ему на лоб и почувствовала, что температуры тоже больше нет,
или, по крайней мере, она не такая высокая, как раньше. Зато лоб был мокрый от пота, а
когда она откинула одеяло, то оказалось, что и весь он мокрый, как будто его облили
водой. Над
...Закладка в соц.сетях
