Жанр: Электронное издание
Bersen04
...нула она.
- Спасибо, - сказал Георгий.
Вместо того чтобы приводить Полину в чувство, он так и стоял посреди комнаты,
держа её на руках.
- За что спасибо - что уйду? - хмыкнула Иза.
- Что сюда привели.
- Да вы просто везучие оба, - снова засмеялась Иза. - Вот ведь правду говорят, что
рыжим везет! Плюс-минус пять минут - и разминулись бы. Нет, ну ты представляешь, -
обратилась она к Полине, которая наконец посмотрела на нее, впрочем, совершенно
бессмысленным взглядом. - Представляешь, иду я на обед, к тебе то есть спешу, а внизу
этот товарищ с охранником объясняется! Охранник сразу ко мне: так и так, Изабелла
Даниловна, тут вот Георгий Иванович из Москвы прилетел, к Платону Федотовичу хочет
войти, а сам на прием не записан. - Изины глаза сверкали то черным, то голубым, голос
звенел от смеха. - Я к Георгию Ивановичу: мол, по какому вопросу? А он мне: ищу
Полину Гриневу, не подскажете ли... Тут я его, конечно, хватаю под ручку и быстренько,
быстренько на улицу выталкиваю. Ну, а уж там интересуюсь: а вы ей, товарищ дорогой,
кто будете, родственник? Он же, глазом не моргнув, подтверждает: да, родственник. Я и
подумала: брат, наверное - рыжий тоже... Хорош братец! - наконец расхохоталась она.
- А может, все-таки брат? - улыбнулся Георгий.
- Прям! - хмыкнула Иза. - Будто я вчера на свет родилась, не отличу, кто брат, кто... не
брат. Ладно, я побежала, - сообщила она, глядя на Полину с легкой завистью. - А то
начальник не любит, когда дела есть, а меня нет. Ты щеколду за мной задвинь, - сказала
она Георгию. - Не запирать же вас. А я, когда вечером приеду, в ставни постучу.
Закрывать щеколду Георгию пришлось идти с Полиной на руках. Она так судорожно
вцепилась в него, когда он попытался поставить её на пол, что даже Иза это заметила.
- Да держи уж, - сказала она. - Видишь, совсем девка не в себе. Да и есть отчего... Ну,
сама расскажет.
Георгий вернулся в комнату, сел на кровать. Полина оказалась теперь у него на
коленях. Было совсем тихо, даже дрова не потрескивали в печке.
- Ты не уедешь? - спросила Полина, наконец отрывая голову от его плеча и шмыгая
распухшим носом.
- Уеду. С тобой. - Георгий делал вид, будто он серьезный, но глаза смеялись - светлые,
карие. - Или ты хочешь здесь остаться? Тогда можем остаться.
- Я такая дура, Егорушка, - пожаловалась Полина, глядя в его смеющиеся глаза. - Я
даже не представляла, что бывают такие дуры. Ты загорел... - Она провела ладонью по его
щеке; Георгий положил сверху руку, чтобы она не убрала свою. - И почему-то потемнее
стал. - Полина провела другой ладонью по его голове. Он уже не мог задержать её руку
своею, потому что вторая его рука лежала у Полины на плечах. Но она и так продолжала
его гладить. - Правда-правда, ты какой-то по-другому рыжий стал. Почему?
- Не знаю. - Он чуть повернул голову и поцеловал её в ладонь.
- Ты, наверное, стал взрослее, вот почему! - Полина улыбнулась сквозь слезы. - Никто
не знал, в кого я рыжая уродилась, а бабушка Миля говорила, что в нее. Хотя она была не
рыжая, а гнедая. Но она говорила, что в молодости была рыжая, а потом повзрослела,
поумнела и потемнела. Так что я, может, тоже потемнею когда-нибудь.
- Не торопись, - улыбнулся Георгий. - Да и совсем не надо.
- Ага, не надо! - всхлипнула Полина. - Если б ты знал... Ты бы тогда ни за что не
прилетел.
- Прилетел бы. - Георгий отпустил Полинину руку и обнял её обеими руками сразу.
Она почувствовала, что вся исчезает в кольце его рук. - Я бы пешком пришел, не то что
прилетел...
Он никогда не говорил с нею так - когда жизнь дышит в каждом слове, в каждом звуке
голоса, и голос срывается от полноты жизни.
- Егорушка... - Полина почувствовала, что сейчас заплачет снова; да у неё прямо как
пробки вынули из глаз! - Ты...
Она не успела договорить - Георгий поцеловал её уже не в глаза и не в нос, а в губы, и
поцеловал так сильно, что голова её резко откинулась назад - правда, тут же коснувшись
его обнимающей руки.
- Полина... - Он отнял свои губы от её губ на секунду, не больше; голос его дрожал и
прерывался. - Полина, милая, не бойся меня, а? Так я тебя хочу, что ничего уже не... Но ты
не бойся меня, а?..
- Ты что, Егорушка? - Полина чувствовала, как ходуном ходят мускулы на его груди - от
прерывистого дыхания, от стремительно бьющегося сердца. - Я тебя не боюсь, я тебя...
Она опять не успела договорить - слова утонули в его поцелуе. Скрипнула кровать;
Полина почувствовала у себя под головой подушки.
- Подожди, минутку только подожди, ладно? - Он произнес это так, словно она хотела
убежать. - Я разденусь, подожди!..
Он торопливо сбросил на пол свою огромную куртку - оказывается, он все это время
был в куртке, потом снял свитер - какой-то незнакомый, медного прекрасного цвета,
потом снова наклонился к её губам и не сказал даже, а простонал:
- Не могу, Полина, даже тебя раздеть не могу... Не выдержу больше, прости!
И упал на неё - тяжелый, горячий, с этим рвущимся из губ стоном.
Полина тоже мало что соображала. Голова у неё горела, и все тело горело, но, пока
Георгий дрожащими руками что-то стягивал с себя и срывал, она успела снять брюки и
расстегнуть пуговицы на своей стеганой косоворотке, как на живую сердясь на эту
дурацкую одежду, которая так некстати путается под руками.
Он был такой горячий, словно не появился десять минут назад из ледяного холода, а
выбрался прямо из печки. Он был горячий, тяжелый, нетерпеливый, стремительный,
неудержимый - правда, она и не пыталась его удержать. Ей было так хорошо под живой
тяжестью его тела, от которой жалобно скрипела и чуть не до полу прогибалась кровать,
что она не хотела больше ничего.
Но он-то хотел! Сама себе не веря, Полина все-таки чувствовала, как сильно он её
хочет, как весь он даже не отдается желанию, а превращается в это желание, от которого
и раскалено его огромное тело. Ей казалось, что к нему должно быть так же невозможно
прикоснуться, как к дверце топящейся печки, но она прикасалась, всей собою
прикасалась, и это было так хорошо, что она боялась некстати засмеяться. Слезы
мгновенно высохли у неё на щеках. Да и как они могли не высохнуть от такого жара?
Раньше, когда она представляла себя рядом с Георгием, просто представляла, как идет
с ним рядом по улице, ей становилось немножко смешно, потому что очень уж они
были... разного роста. А теперь вдруг оказалось, что это совершенно неважно. Полина
чувствовала, что все её тело как будто сделано специально для него - точно, ровно, словно
отлито по форме. Как такое могло быть, непонятно, но было же!
Она не понимала даже, хочет ли его ещё больше. Ей казалось, желание её уже
удовлетворено тем, что он обнимает её, приподнимает за плечи, чтобы поцеловать... Тем,
что сверху, над собою, она видит только его - как золотое небо.
Он был такой красивый - отсюда, снизу, из-под его ходуном над нею ходящей груди, в
неярком свете лампы; Полина никогда не думала, что он такой! Что-то дышало во всем
его лице, что-то такое живое и сильное, от чего каждая черта его лица приобретала
неназываемый, ослепительный смысл.
И она не понимала, как же успевает любоваться всем этим - живыми чертами его лица,
загорелыми, словно калеными, плечами... Не понимала, потому что уже чувствовала его
внутри себя - он уже заполнял её всю, это было так сильно, так почти больно, что ни о
чем думать было невозможно, да она и не думала, это нельзя было назвать мыслями - то,
что с нею происходило. И при этом она видела его всего, и от того, что было у неё перед
глазами, ей было даже лучше, чем от того, что было в её теле.
Да она и не успела понять, что происходит в её теле. Почти сразу же, как только она
почувствовала его внутри себя, Георгий застонал, вздрогнул и забился над нею, и так
забился, что ей даже страшно стало. Она не думала, что такой стон и такие судороги
могут означать наслаждение; ей казалось, только боль.
Это длилось так долго - судороги, биенье, стон - что она обняла Георгия за шею, стала
целовать его намертво стиснутые губы, словно пытаясь успокоить. Наконец губы
разжались, он тяжело выдохнул и замер. Полина почувствовала, что весь он становится
тяжелее, и чуть сама не вскрикнула: ей показалось, что ещё мгновенье - и он раздавит её.
Но он приподнялся на локтях и лег на спину.
Глаза у Георгия были закрыты, грудь прерывисто вздымалась. Прижавшись виском к
его плечу, Полина чувствовала себя так, как только однажды, на Казантипе, когда в
шторм, сама того не заметив, заплыла далеко в море, а потом не знала, как вернуться
обратно к берегу, и долго качалась на тяжелых волнах.
Но сейчас ей никуда не хотелось возвращаться. Она лежала у Георгия на плече и
слушала, как он дышит и как бьется его сердце.
Он открыл глаза, посмотрел на нее; взгляд у него был виноватый.
- Не обижайся, Полин, - шепнул он, целуя её в макушку. - Сам не пойму, как это я так...
Испугал я тебя?
Ей стало так смешно, что она фыркнула прямо ему в плечо.
- Страшное дело, - кивнула она, заглядывая в его смущенные глаза. - Я теперь и спать,
наверное, от страха не смогу.
- Ну что ты смеешься? - Георгий тоже улыбнулся. - Слова не сказал, набросился, как...
Но я, понимаешь, так себя завел, что думал, изнутри меня разорвет, - тем же виноватым
тоном объяснил он. - Мне почему-то все время казалось, что с тобой случилось что-то.
Черт его знает, что это на меня нашло, но я ничего с собой поделать не мог, в самолете
сидеть даже не мог, туда-сюда ходил всю дорогу, как припадочный, а потом тебя увидел -
и... Ну, вот оно так и получилось. Выплеснулось все. Не обижайся, а? Я больше не буду, -
пообещал он.
- Нет, ты уж давай будь, - засмеялась Полина. - А то когда тебя нету... Ничего тогда и
нету.
- Тебе же холодно, - вдруг заметил он. - Приподнимись-ка, я одеяло сниму с кровати,
укроемся.
- Не надо одеяло. Ты такой горячий, что с тобой просто так можно лежать. И разве
холодно?
- Холодно, - кивнул Георгий. - А ты не чувствуешь?
- Не-а, - покачала головой Полина. - И почему же холодно? Я вроде топила...
- Ты вьюшку не закрыла, - улыбнулся он. - Видишь, она сверху в печке торчит? Весь
жар в трубу выскочил.
- А говоришь, темнеть мне не надо! - расстроенно сказала она. - Что ни сделаю, то одна
сплошная дурость!
- Это лучше, чем раньше времени закрыть, - возразил он. - Угорела бы, что б я тогда
делал?
- Я же говорю, вечно из двух дуростей выбираю, - кивнула Полина. - Надо тебе это?
- Надо, надо, - засмеялся Георгий. - Тебя мне надо и все твои дурости впридачу. Не
вставай, я сейчас опять лягу, даже одеваться не буду, - сказал он, заметив, что она
поднимается с кровати вслед за ним. - Растоплю только.
Он все-таки надел джинсы - наверное, стеснялся ходить при ней голый. А ей было
жалко, что он стесняется, потому что ужасно нравилось смотреть на него, голого.
Впрочем, и так было хорошо - мускулы перекатывались у него на спине, с едва заметной,
но вместе с тем явственной мощью двигались на плечах, когда он складывал в печь дрова,
присев рядом на корточки... А когда он снова поднялся во весь рост, то задел лбом лампу,
которая свисала с потолка на медных цепочках.
Лампа закачалась. Полина засмеялась.
- Просто тут потолки низкие, - сказал Георгий, потирая лоб. - Ты чего смеешься?
- Нравится мне на тебя смотреть, - объяснила она.
- Разве что смотреть! - хмыкнул он. - Ничего, может, тебе потом ещё что-нибудь со
мной делать понравится.
- Мне и так... - начала было она, но Георгий уже сел на край кровати, наклонился над
нею и закрыл ей рот губами.
- "И так" - это ерунда, - шепнул он потом. - Мне-то с тобой совсем хорошо, всему
хорошо. Ты не обижайся, я не всегда такой буду... торопливый.
- Я не обижаюсь. - Полина поцеловала его в подбородок, потому что выше не
дотянулась. - Ты, Егорушка... Тебе нехорошо, когда я тебя так называю? - спросила она,
заметив, что он вздрогнул.
- Мне очень хорошо, когда... ты меня так называешь, - помедлив, ответил он.
- Ты такой родной, - сказала Полина. - Просто ужас, какой ты родной. Мы с тобой
месяц всего знакомы. Как же это получилось, а?
- Вот так. - Георгий едва заметно улыбнулся и поцеловал её. - И вот так. - Он лег
рядом, и Полина снова по самую макушку спряталась в кольце его рук. - Я же тебя люблю,
Полина...
Он никогда не говорил, что любит её, но сейчас, когда сказал, Полине показалось, что
она уже слышала, как он произносит эти слова. Они как будто всегда были в нем, и всегда
были обращены к ней, как и сам он, весь он - был всегда. Она не могла представить того
времени, когда его не было в её жизни.
Прямо у неё перед глазами оказалось красно-синее неровное пятно - шрам на его
плече. Полина вспомнила, как цеплялась за его плечи, когда он обнимал её в сенях,
поцеловала это пятно и спросила:
- Не болит?
- Что не болит? - не понял Георгий. - А! Нет, ничего не болит. Совсем ничего, Полин!
Я ведь эту неделю только и делал, что отдыхал. Даже не то что отдыхал, хотя, конечно, и
не работал, но все-таки это не отдых был, а знаешь как...
Георгий рассказывал о том, как ему было в Камарге, Полина слушала, уткнувшись
подбородком ему в грудь и глядя в его светлеющие глаза, и понимала, что может лежать
так бесконечно и слушать, как он говорит, или молчит, или даже просто спит...
- В общем, я как Иванушка-дурачок, - сказал он. - Или кто там, Конек-Горбунок?
Который в котел с кипятком прыгнул, как в живую воду. Вот и я в такой воде плавал.
- Как же ты плавал? - удивилась Полина. - Все-таки зима.
- Мне было хорошо, - сказал он. - Ты не сердишься?
- На что? - не поняла она.
- Что мне было хорошо, хотя... Хотя тебя не было. Но я, знаешь, как-то все время
чувствовал, что ты все равно что со мной, - объяснил он. - Я только в Камарге это понастоящему
почувствовал, хотя там-то тебя не было...
Полина расхохоталась.
- Я не сержусь, - сказала она. - А сейчас ты чувствуешь, что я с тобой, или только в
Камарге? - Этот вопрос тут же показался ей то ли глупостью, то ли дешевым кокетством,
и она торопливо сказала: - Жуть все-таки какая, ну пусть там плюс двадцать градусов
было, а здесь-то минус пятьдесят! Семьдесят градусов разницы, заметил ты?
- Не заметил. - Георгий пожал плечами; Полинина голова качнулась, как на сильной
волне. - А что сейчас ты со мной, я чувствую. Очень даже чувствую, Полинка, честное
слово! - сказал он, зажмурившись.
- Ты то совсем большой, а то как маленький, - опять засмеялась она. - Хотя все равно
очень большой. А на каком языке ты там разговаривал?
- Да на неандертальском, на каком еще. На пальцах. Я же в языках дуб дубом, вот уж
точно идиотизм. Но, знаешь, меня там все как-то сразу понимали, и я всех понимал. Ты
чего опять смеешься? - заметил он. - Хотя смешно, конечно, что дуб дубом...
- Нет, я не потому, - сказала Полина. - То есть потому... Да просто очередная дурость в
голову пришла!
- Какая? - улыбнулся он. - Скажи, Полин, я же любопытный.
- Да такая... Знаешь, песня такая есть, про дуб высокий? - стесняясь своей неизвестно
откуда взявшейся сентиментальности, ответила она. - И про рябину с ветвями.
- Есть, - снова улыбнулся Георгий. - Ну и прижимайся, чем хочешь. Вся прижимайся,
Полина, - шепнул он ей в макушку; она расслышала даже не голос его, а дыхание, и по
дыханию догадалась, что он сказал. - Раз так, то хоть бы и дубом...
- А помнишь, ты сказал, что на руках меня носил бы, если бы я... Если бы я - что? -
поскорее спросила Полина.
Его она не стеснялась нисколько, она с ним как будто бы и не разговаривала, а просто
дышала. Но себя - своих чувств, слов, своих связанных с ним мыслей, - она все-таки
стеснялась. Ей казалось почему-то, что он вдруг возьмет да и посмеется над всем этим,
хотя ничего в нем не было такого, чтобы так думать, даже наоборот.
- Я такое говорил? - удивился Георгий. - Когда это? А! - то ли вспомнил, то ли просто
догадался он. - Да не если бы ты, а если бы я. Тебя-то я и так носил бы, без
предварительных условий. Но сам я, понимаешь, тогда совсем был... раздолбанный. Во
всех отношениях. Вряд ли тогда тебе со мной... Полин, ты что? - спросил он.
- Да ничего. - Она сползла у него с плеча, быстро поцеловала его в грудь и стала
целовать дальше, куда-то в солнечное сплетение. - Ты, Егор, в самом деле ужасно
большой, тебя пока всего обцелуешь, семь потов сойдет!
- Всего? - засмеялся он. - Полинка, мне щекотно, когда ты носом так фыркаешь! Ну, не
целуй всего, если это долго.
- Ничего, я не спешу, - пробормотала она, скользя губами вниз по темной дорожке на
его животе. - Не целовать?
- Целуй... - выдохнул он; дрожь прошла по всему его телу. - Мне... хорошо...
Полиночка... так хорошо!..
Он и правда был большой, просто необъятный - как такого всего поцелуешь? Но в
огромности его тела Полина чувствовала какие-то точки, к которым её словно магнитом
притягивало. Она сама не понимала, почему именно к ним, но когда её губы их касались,
весь он отзывался на эти прикосновения - телом, нервами, сердцем, всем собою!
И она готова была прикасаться к ним тысячу раз подряд.
Полина чувствовала, как под её губами наливается силой его тело. Как та мощная, все
одолевающая жизнь, которой он был переполнен, от её прикосновений к его груди, к
животу, к бедрам становится телесной его силой. Это было совершенно необъяснимо
словами, но совершенно отчетливо без слов - в её поцелуях, в её охватывающих губах, в
том, как он подается ей навстречу, словно весь, а не частью себя только, хочет вместиться
в кольцо её губ...
Вдруг Полина почувствовала, что, весь дрожа, он как будто бы хочет высвободиться. И
прежде чем она поняла, что с ним происходит, Георгий взял её подмышки, подтянул
повыше, к себе на грудь, и проговорил прямо в её ещё вздрагивающие губы:
- Милая, не надо больше, а то снова не выдержу... Я ж не железный, Полиночка, я же
сгорю сейчас, и без всякой для тебя радости!
- Как же - без радости? - Она почувствовала, что сейчас засмеется.
Но тут же почувствовала и другое - что она лежит словно бы не на груди у него, не на
животе, а на земле, под которой дышит лава. Нет, не лава - в том глубоком движении,
которое она вот сейчас, только что почувствовала во всем его теле и которое отозвалось в
её прижатой к нему груди, не было угрозы, не было вообще ничего пугающего. Но была
такая сила и такая страсть, которые не могли быть силой и страстью одной только плоти.
Полина вспомнила, как показывали однажды по телевизору кита, неожиданно
всплывшего из глубины на поверхность океана. И вспомнила, каким невозможным ей это
показалось: вот он, обычный, привычный мир - и вот мгновенно появляется в нем что-то
живое, несомненно этому миру принадлежащее, но такое могучее, что весь обычный мир
меркнет перед этой небывалой мощью.
Она хотела сказать, что он похож сейчас на этого кита - и не успела. Все вдруг
вылетело у неё из головы - смешные эти сравнения, воспоминания, мысли, все! Георгий
поцеловал её, медленно провел ладонями по её плечам, по спине, прижал её к своей
груди, к животу, к коленям; до колен его, кажется, дотянулись чуть ли не только её пятки.
И все, что не относилось к этому поцелую, к этому полному с ним слиянию, мгновенно
стало для неё несущественным. И несуществующим.
Теперь он был совсем другой, чем в тот, первый раз, когда зашелся стоном и
судорогами от одного лишь к ней прикосновения. Он был другой - ласковый, так... долго
ласковый, и руки у него были ласковые, даже удивительно, как они, такие большие, с
такими слегка царапающимися ладонями, могли быть такими ласковыми. И все-таки он
был такой же, как в первый раз - с той же, на неё направленной, страстью, с той же
самозабвенностью, с тем же горячим трепетом во всем теле и в стремительно бьющемся
сердце.
Полина так хотела слышать все, что он шепчет ей, каждый раз только на секунду
отрываясь от её губ, ей так важно было все, что он успевал прошептать в эти прерывистые,
легкие секунды! Хотела, но не слышала, потому что вся уже была им переполнена. Весь
он был уже в ней, и поэтому она уже не могла отдельно чувствовать его голос, руки, губы,
всю его, в ней вздымающуюся, плоть, насквозь пронизанную жизнью.
Это было так счастливо - эта из него бьющая в неё жизнь, и это снова было так почти
больно, что она вскрикнула и сразу же прижалась к нему ещё теснее, и сразу же
почувствовала, что бедра его приподнимаются под нею - к ней приподнимаются, ещё
глубже в нее... То, что с ней при этом происходило, не могло быть названо словами -
только этим её вскриком, вспышками и темнотой в глазах, и сильным, как гул сплошного
тока, биеньем у неё внутри.
Она ничего не понимала в эти секунды, и все-таки ей было так жаль, что они сейчас
кончатся! Но, как будто почувствовав в ней это сожаление, Георгий вдруг перевернулся -
мгновенно перевернулся, и правда, как кит, - и, вся оставаясь им пронизана, Полина
оказалась теперь под ним, словно под широким куполом.
Кажется, он называл её по имени, и ещё что-то добавлял к её имени, какие-то
невозможные в своей нежности слова, и одновременно оказывался в ней все глубже, хотя
глубже уж и невозможно было... Нежность, и сила, и нетерпение, и медленная ласка - все
было в нем так естественно, так неразделимо!
- Ми...ленький мой... - Теперь все её тело было - как оголенный провод. Или это его
тело было таким? - Как же ты так... Как же с тобой...
Она не могла договорить ни слова, ни фразы, потому что всю её колотило током -
всеми токами его тела. Они уже были соединены - прочнее некуда, ей каждую секунду
казалось, что прочнее некуда, и каждую секунду оказывалось, что они могут быть
соединены ещё больше, соединены совсем, что они могут быть совсем единым целым, как
боль и сладость, как стон и поцелуй, как сердце и тело!
Когда они наконец замерли, не отпуская друг друга, Полина почувствовала, что
коленки у неё дрожат, как будто от усталости или от наконец опавшего напряжения.
Коленки с двух сторон прижимались к Георгиевым бедрам. Наверное, ему стало щекотно
от этой дрожи, потому что он засмеялся.
Руки у неё тоже дрожали, и она никак не могла их развести - не могла отпустить его
шею, а он поэтому не мог распрямиться и смеялся прямо ей в нос, щекотал её своим
смехом.
- Ну, Полиночка, отомри, - сказал он наконец. - Отпусти меня, дай я тебя сам обниму,
а?
- Не могу! - Она тоже засмеялась и почувствовала, что он вздрагивает у неё внутри,
между сведенных судорогой ног, от своего и от её смеха вздрагивает. - Вот уж прижалась
так прижалась, куда там рябине!
Наконец она все-таки сняла ноги с его спины, отпустила шею. Георгий лег рядом и
сразу притянул её к себе - так, что её голова оказалась у него на груди.
- Отдохни, родная моя. - Он подышал ей в макушку.
- Теперь - не ерунда? - спросила Полина.
- Теперь, кажется, нет.
- Тебе кажется?
- Мне-то и сразу не казалось, а теперь мне кажется, что и тебе не кажется.
Лежа так, Полина не видела его лицо, а видела прямо перед собою только темные, не
рыжие почему-то, волосы у него на груди. Но, не видя, она чувствовала, что Георгий
улыбается. Волосы на его груди защекотали ей нос, и она чихнула.
- Будь здорова, - сказал он. - Полин... - В его голосе мелькнуло смущение, и она сразу
подняла голову, заглянула ему в глаза. Глаза тоже были чуть смущенные. - Полин, а есть
ты не хочешь?
- Вообще-то не... Конечно, хочу, - спохватилась она, хотя меньше всего думала сейчас о
еде. - А ты?
- А со мной, понимаешь, что-то ненормальное творится, - объяснил Георгий. - Ем, и
ем, и ем, и все никак не наемся. Может, к врачу сходить?
- Раньше надо было к врачу ходить, - засмеялась она. - Когда ты варенья ложку и ту
проглотить не мог. А теперь зачем же? Только есть совсем нечего, - вспомнила она. - Иза
хотела днем что-то привезти, но ей же не до того стало, а я...
- Да я принесу, - сказал он. - Я по дороге магазин видел, вроде бы недалеко.
- Уже совсем темно... - сказала Полина.
- Но ещё ведь не поздно. Просто здесь, по-моему, зима такая, что целый день темно.
- И метель... Слышишь, ветер как свищет? Может, вместе пойдем? - жалобно сказала
Полина. - А вдруг ты заблудишься и меня больше не найдешь?
- Найду, найду, - улыбнулся он, надевая джинсы. - Как это я могу тебя не найти?
- А как ты меня вообще нашел? - наконец вспомнила Полина. - Я же... Я же тебе и не
сказала ничего, - виновато добавила она. - Но я и сама не думала сюда лететь, честное
слово! Это как-то сразу получилось...
- Мне твоя сестра сказала, - ответил Георгий и вдруг засмеялся.
- Ты что? - удивилась Полина.
- Так ты ведь ещё и не знаешь! - сказал он. - Она же трех мальчишек родила, сестра
твоя!
- Как?! - ахнула Полина. - Когда?! Она же только через две недели должна была! А
откуда ты узнал? - совсем уж глупо спросила она. - Хотя ты как-то все откуда-то
узнаешь... Ой, ну ничего себе!
Георгий одевался, Полина расспрашивала его про Еву и про трех мальчишек и
одновременно выворачивала его свитер, пока он подкладывал в печку дрова.
- Столько всего за два дня произошло... - удивленно сказала она и от растерянности
невпопад добавила: - Даже свитер у тебя новый. Медный такой...
- Тьфу ты, елки-палки! - воскликнул он и зачем-то поднял с пола свою сумку. - Ты
мерзнешь, а я и забыл совсем!
- Я не мерзну, ты очень... - начала было Полина и тут же изумленно спросила: - А это
что?
- А это мне показалось, что тебе оно должно понравиться, - ответил Георгий. - Или
нет?
- Ужасно! - Полина даже зажмурилась.
- Совсем ужасно? - расстроился он. - А мне показалось, ничего...
- Нравится мне ужасно! - засмеялась она, разглядывая разноцветные точки на мягком
свитере и гладя такие же разноцветные, веселые кусочки меха, пришитые к нему. - Ты не
знаешь, какой это зверь?
- Шанхайский барс, - не задумываясь, ответил он.
- Ладно-ладно! - хмыкнула Полина. - Не такая уж я Эллочка-людоедка! Спасибо,
Егорушка... Ты приходи только поскорее, а?
Глава 8
"Трое мальчишек! - думала Полина, сидя у печки на приземистой табуретке и
рассеянно глядя на фотографии над комодом. - У родителей, получается, аж четверо
внуков теперь, а
...Закладка в соц.сетях
