Жанр: Философия
Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность.
...ть на может^. С другой стороны, распухая в
абсолют историческим способом, идея "полной причины"
опять-таки становится христианским миропорядком, но
не вообще, а в момент его завершения, то есть упирается в
тупик "настоящего" именно потому, что мы всегда
вынуждены идти от "настоящего" как от результата в прошлое,
вынуждены в прошлом искать демиурга настоящего, а
в будущем у нас выбор не отнят, и у нас нет пока такого
однозначно определенного будущего, чтобы оценить по
достоинству результаты наших поисков в. прошлом^ ^.
Иными словами, и научная и историческая абсолютизация
оказываются апологетикой настоящего. Научный миропорядок
нельзя изменить, поскольку нет сил для такого изменения.
Исторический же миропорядок нельзя изменить
потому, что он мыслится вершиной, целью, конечным результатом
всего исторического процесса и по другому мыслиться
не может.
Результаты исторических исследований оцениваются
через будущее, поэтому реконструкции "моментов" в историческом
развитии, которые отделены от нас веками и
тысячелетиями, всегда выглядят более убедительными, чем
приложения исторического метода к настоящему: там у
нас есть эти "века и тысячелетия" - "будущее для них",
которые позволяют оценить результаты усилий.
И опять здесь мы сталкиваемся с тем, что можно бы
назвать ценообразующей функцией истории. С тем "просветом",
который привлек наше внимание в конце предыдущей
главы как явное несоответствие между оценками
^ Э.И.: Чисто неокантианская иллюзия (Риккерт). А ты ее принял n:i
веру.
"^ Э.И.: Да, если забыть про имманентные противоречия...
1^ Э.И.: Однозначного нет. А двузначно-альтернативное есть.
Искусство и наука__________________143
одних и тех же событий современниками и людьми, удаленными
от событий на годы, десятилетия, века. И здесьто
мы лицом к лицу сталкиваемся с ключевой проблемой:
способен ли человек, современник всего происходящего,
взять на себя ответственность за будущее, поскольку именно
от состава будущего зависят его "истинные" оценки и
его способность выбора, и если способен, то в каком смысле?
Что бог, царь, герой, электроника явно неспособны к
такому определению, мы уже показали: для их деятельности
нужен мир стабильный, хаос замкнутый, а мы живем в
нестабильности, и хаос у нас воспроизводится через
постоянные инъекции новых "полных причин" в архив
науки. Применительно к человеку из всего этого следует,
правда, пока только один вывод: психологическая установка
на стабильность, которую человек использует в основных
областях своей деятельности - в репродукции, творчестве,
анализе истории, - совершенно несостоятельна в деятельности
по определению будущего, и соответственно вопрос
о том, может человек или не может нести ответственность
за будущее, есть не столько вопрос об объеме его знаний,
сил, внутренней доброты, - всему этому грош цена, когда
обнаруживается принципиальная невыполнимость условий
божественного определения, - сколько вопрос о какой-то
новой психологической установке, причем установке активной,
которую мы назвали бы установкой на ускорение
хода истории и суда истории.
Попробуем сначала разобраться в том, как работают
схемы ценообразования в наиболее ясных и хорошо исследованных
случаях, в чистой и прикладной науке. В чистой
науке ценообразование ("теоретическое ценообразование")
связано с публикацией, с актом передачи индивидуального
произведения в архив науки или, что то же, с актом "отчуждения"
личной собственности ученого в обшесоциальное
достояние. Только после публикации и средствами
публикации научный вклад может приобрести какую-то
ценность или раскрыть свою ценность. Противопоставление
"приобрести-раскрыть" принципиально, связано с пониманием
природы теоретической ценности. Если мы эту
ценность понимаем как нечто прирожденное, врожденное,
возникающее уже в момент создания гипотез и проверки
их на объективную истинность, то нам следует употреблять
термин "раскрывает", если же ценность понимает144
ся как нечто социальное, наживное, возникающее в процессах
использования, то право на употребление может
иметь лишь термин "приобретает". Мы придерживаемся
последнего понимания, из которого, в частности, вытекает,
что и до появления на уровне публикации, и в самый
момент появления, и некоторое время после публикации
(среднее значение лага-задержки) научный вклад теоретической
ценности не имеет и, следовательно, не существует
ни процедур "мгновенного" определения его ценности, ни
людей, способных сколько-нибудь основательно судить о
ценности вклада^ ^.
Выставленный на всеобщее обозрение как общественное
и доступное каждому достояние, научный вклад становится
после опубликования объектом оценки какддя чистой, так
и для прикладной науки. В чистой процесс оценки
принимает форму ссылок на данный вклад или отдельные
его структурные элементы в других вкладах, которые отчуждаются
в социальное достояние. Иными словами, в чистой
науке научный вклад играет две роли, разделенных моментом
публикации. На участке рукопись-публикация научный
вклад, оформленный в статью или монографию с соответствующим
научным аппаратом, несет оценивающую функцию,
и в момент публикации реализует ее, добавляя по
единице ценности в те уже опубликованные вклады, на
которые автор статьи или монографии ссылается. Средний
ценообразующий потенциал статей в чистой науке - 10-15
ссылок на опубликованное. Когда же вклад опубликован,
он переходит на положение наличного, ожидающего оценок
знания и может быть оценен только через независимо
от него фиксируемые связи и отношения в новых публикациях.
Число ссылок на данную публикацию в других и
есть, хотя и грубая, но наиболее надежная мера теоретической
ценности данного вклада.
Значение теоретической ценности любого элемента архива
или массива публикаций очевидным образом зависит
от времени пребывания вклада в архиве науки, растет со
временем, и от темпа публикации, выраженного числом
^ Э.И.'. Ср. Wert в "Капитале". Там цена раскрывает стоимость.
М.П.'. Там товар, а не знание!
Э.И.: С этой точки зрения вообще не имеет смысла понятие объективной
истины, а только - удельного веса данной конструкции ума в
сфере "коллективного опыта". Не находишь? В политэкономии очень
плохие эквиваленты... стоимость - фикция, реальная цена - рынок. А
трудовая стоимость - иллюзорная универсалия...
Искусство и наука_________________145
публикаций за единицу времени. Чем выше темп публикации,
тем больше новых вкладов появляется за единицу
времени в архиве науки и тем выше становится вероятность
любой наличной публикации "быть процитированной",
приобрести единицу ценности. Статистический
анализ сетей цитирования показывает также, что зависимость
ценообразования от времени пребывания в архиве
или от "возраста публикации" подчинена закону экспоненциального
затухания: достигая максимума в возрасте 23
лет, цитирование затем снижается вдвое каждые 10-15
лет. Этот "период полураспада" способности к цитированию
колеблется в различных дисциплинах: наименьшие
значения зафиксированы в "горячих" дисциплинах вроде
физики твердого тела или элементарных частиц, где связаны
большие объемы научной деятельности, а наибольшие
значения характерны для "холодных" дисциплин вроде географии^.
Тот же механизм ценообразования прослеживается и в
прикладных науках ("прикладное ценообразование"), хотя
здесь есть и свои особенности. Прикладная ценность любого,
представленного в архиве науки вклада может быть
определена по числу вхождений в произведения прикладных
наук как мера участия вклада в создание выбора технологических
и организационных решений, из которого репродукция
могла бы выбирать те или иные единицы для собственного
совершенствования. Этот уровень технологического
и организационного выбора можно бы назвать архивом
прикладной науки, в технологической его части он довольно
полно представлен массивом патентов. Ясно, что смысл
отношений здесь тот же: участие опубликованного вклада
в патенте дает вкладу единицу прикладной ценности, и сам
процесс прикладного ценообразования, поскольку он не
может начаться до появления научного вклада на уровне
публикации, будет также произведен от вклада и от темпа
"опатентования" результатов прикладных наук, то есть от
числа патентов, пополняющих за единицу времени наличный
массив патентов. Ясно также, что общие условия
деятельности в прикладных науках, степени ее свободы,
возможность появления нетривиальных технологических
и организационных решений производны от числа пред^
Э.И.: Не окажется ли тут Библия самым "ценным" научным
трактатом в области социального "сайенса"?
146
ставленных в науке вкладов, хотя они очевидны к возрасту
того или иного вклада: в любой новой технологии, машине,
организационной схеме равно хорошо и надежно работают
в единой упряжке и заслуженные старики вроде колеса,
магнетизма, рычага, и безусые юнцы вроде фотоэлемента,
катодной трубки, полупроводника, хотя, конечно,
прикладная ценность старых элементов в своем абсолютном
исчислении по числу вхождений значительно выше,
чем ценность молодых.
Таким образом, если чистая наука заинтересована в
наращивании архива как в средстве и механизме ценообразования,
причем с точки зрения чистой науки архив
предстает историческим телом, в котором активность слоев
знания зависит от их возраста, то прикладная наука
заинтересована в наращивании архива как в условии ценообразования,
и прикладной науке архив дан "россыпью",
аморфным и внеисторическим набором различений, каждое
из которых имеет самостоятельное значение. Отсюда и то
различие отношений к архиву в среде ученых и инженеров,
которое отмечается многими, в частности Д. Прайсом:
"Ученые - это те люди, мотивация которых тяготеет к
публикации, а не к чтению. Интересно, что в технологии и
прикладных науках ситуация прямо противоположна...
Инженеры и технологи не испытывают желания публиковать
для общей пользы, здесь нет традиции давать конкуренту
полезную информацию, но они очень любят читать в
надежде, что кто-нибудь другой проговорится и даст им
намек на то, из чего они могли бы извлечь нечто полезное
и имеющее практическую ценность" (20, р. 10).
Наконец, между "опатентованными" элементами прикладного
архива и социальной репродукцией устанавливаются
дополнительные связи практического ценообразования
как результат участия тех или иных элементов архива
в соревновании за место, штатную должность в репродукции.
Эта третья составляющая ценность научного вклада
- практическая ценность, экономический и прочие эффекты
(рост средней продолжительности жизни, например)
от внедрения результатов науки, как раз и образует
'основу расчетов между наукой и государством. Науке платят
в форме ассигнований, материально-технического
обеспечения, подготовки кадров именно за эффекты, возникающие
в процессе соревнования между наличными элементами
репродукции и взятыми из прикладного архива,
Искусство и наука_________________147
"внедренными" инновациями. Но если мы попытаемся
разобраться в механике того, как возникает практическая
ценность, то мы должны будем признать, что, во-первых,
практическая ценность вклада в корне отлична от теоретической
и прикладной, она способна не только увеличиваться,
но и уменьшаться, а во-еторых, практическая ценность
носит явно относительный и быстротечный характер,
требует для поддержания тех или иных значений постоянной
творческой деятельности прикладных наук, если
мы рассматриваем практическую ценность как свойство
отдельного вклада, представленного в архиве науки, и науки
как социального института, если практическая ценность
рассматривается свойством архива науки как целостности.
В самом деле, экономический, например, эффект
внедрения инновации возникает не как нечто положительное,
добавляющее к тому, что есть, а как величина
отрицательная, делающая излишним и ненужным часть
того, что связано в наличной репродукции как норма затрат
на производство того или иного продукта, то есть смысл
эффекта и его величина суть разность между нормой затрат
на производство продукта наличным способом и нормой
затрат на производство того же или близкого по сфере
потребления продукта новым способом. Ясно, что абсолютный
возможный эффект от замены наличного способа
новым зависит от объема производства данного продукта и
от объема деятельности, связанной в этом производстве,
так что экономический эффект от внедрения новой технологии
в производство хлеба или тканей может оказаться
куда более внушительным, чем эффект от внедрения метода
меченых атомов или электронного микроскопа. В этой
части практического ценообразования абсолютные величины
эффекта от внедрения продукта науки явным образом
не зависят от самой науки. С точки зрения самой науки,
гораздо большее значение имеет не абсолютная, а относительная
разность между традиционной и ново и нормами
затрат, то есть разность, отнесенная к единице продукта.
Смысл этой разности очевиден: это та самая относительная
прибавочная стоимость, благами которой можно
пользоваться за счет средней нормы прибыли до тех пор,
пока существует этот самый эффект внедрения - разность.
Но вечно разность существовать не может: соревнование
снижает среднюю норму затрат на единицу продукта, его
рыночную стоимость, и более дешевый способ производства
становится господствующим, то есть разница исчезает,
и любой отдельно взятый эффект вхождения продукта
науки в репродукцию стремится в своем движении по времени
к нулю. Поддерживать общий эффект приложений
науки к репродукции, а вместе с тем экономически, политически
и в любых других отношениях оправдывать существование
науки можно только одним путем - обеспечивать
постоянное и множественное вхождение в репродукцию
созданных наукой технологических, политических и
т.д. инноваций, каждая из которых обретает право на существование,
на исполнение соответствующей должности
в репродукции-ритуале лишь по результатам конкурсасоревнования
с традиционными исполнителями должностей.
Конечный результат этих разрозненных, множественных
инъекций качества и есть процесс обновления: движение
качества, скорректированное совокупной общественной
потребностью - инерционным моментом в этом движении,
то есть тем, о чем Маркс писал: "Экономические
эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как
производится, какими средствами труда" (42, с. 191).
Это движение есть замена одних программ и соответствующим
образом организованной деятельности другими
программами, в которых используются меньшие объемы
деятельности. Поэтому общий смысл такого движения
применительно к человеческой деятельности есть высвобождение
значительных объемов деятельности, их переорганизация
по новым программам и даже дезорганизация,
поскольку для производства того же объема продукции
новыми способами всегда требуется меньший объем
деятельности, а иногда, как это происходит в эпоху
автоматизации, человеческой деятельности не требуется
вообще (технологическая безработица). Производство свободной
и ищущей приложений деятельности, возникающее
как побочный продукт процесса обновления, создает
массу типичных для развитых стран проблем "миграционного"
толка, которые связаны как с необходимостью постоянно
быть готовым к смене профессии, так и с необходимостью
постоянно искать для собственных сил такую
социальную сферу приложения, которая обеспечивала бы
значительно меньшую зависимость от неожиданных для
человека и непредсказуемых личных катастроф, связанных
Искусство и наука_________________149
с разрушением обжитого личного космоса репродукции в
результате действия независимых от человека сил обновления.
Дж. Д. Бернал пишет о профессиональной миграции:
"Будущее перемещение неизбежно произойдет гораздо
быстрее, причем как в индустриальных, так и в слаборазвитых
странах. Оно не примет характера тех незаметных
изменений, результаты которых обнаруживаются только
между одним поколением и другим, а заденет профессии
даже ныне работающих людей. Больше того, перемещение
будет происходить настолько стремительно, что окажется
необходимым предусмотреть не только новый тип обучения
молодежи, но и систему переобучения (по сути дела,
постоянного переобучения) взрослых рабочих... По мере
того как автоматизация делает рабочих лишними, возникает
настоятельная необходимость обеспечить их другой работой;
если же такую работу нельзя предоставить по старой профессии,
тогда нужно обучать работников новым профессиям"
(43, с. 291-293).
Но эта профессиональная миграция, движение по
должностям репродукции - лишь одна сторона дела, причем
сторона не самая главная, целиком укладывающаяся в
концепцию раба божьего, возможности которого не идут
дальше послушного перепрыгивания с должности на
должность в условиях, когда функциональное определение
должностей происходит внешним и независимым от
человека образом. В лучшем случае такое перескакивание
соответствует той мере свободы, которую Камю называет
донжуанизмом и комедиантством, то есть свободе перебора
социальных ролей в поисках наилучшей. Не происходит
существенных изменений и в том случае, когда порожденный
в актах обновления избыток деятельности связывается
через "творчество вакансий", о котором Г. Пайл пишет:
"Более половины новых вакансий, возникших с 1950 г.,
относится к гражданскому сектору. Функция, в которой
здесь действует гражданский сектор, не подчинена
классическому пониманию "прибыли". Наибольшее
увеличение вакансий (более 1 млн. за десятилетие) имело
место в преподавании, занятии гражданском по преимуществу
- в США оно финансируется из бюджетов муниципалитетов
и штатов. В процентном отношении наиболее
быстро растут профессии инженера и ученого-исследователя...
Делается это под давлением необходимости
стимулировать изобилие путем искусственной поддержки
спроса через открытие для этих целей новых вакансий"
(21, р. 66).
В сущности такое "творчество вакансий" мало чем отличается
от программы Перикла по украшению Афин.
Перикл мог бы и не устраивать строительной горячки,
"занятий для народа" на деньги союзников, а истратить их,
как ему и советовали в Народном собрании современники,
на что-нибудь менее "пирамидальное" - на корабли, на
какую-нибудь стену вроде китайской, а не на Парфенон,
Одеон, Эрехтейон, которые не пользовались популярностью
у современников. Вместе с тем, отмеченный Пайлом рост
вакансий в прикладной и чистой науке выходит, видимо,
за рамки профессиональной миграции и должен рассматриваться
как нечто принципиально новое, поскольку связь
деятельности в этих вакансиях не носит "пирамидального"
смысла, не является омертвлением деятельности в
пирамидах, парфенонах или в любых других сокровищах
вещного или духовного плана, а представляет собой
"перелив" деятельности из репродукции в творчество, то
есть не стабилизирует наличное положение, омертвляя и
нейтрализуя излишки деятельности, а активизирует
процессы обновления дополнительными дозами деятельности.
Масштабы этого "перелива" пока еще не очень
значительны, хотя вот в США процент трудоспособного
населения, занятого в сельском хозяйстве и науке, уже
совпадает. Но картина относительного роста объемов
деятельности в творчестве и репродукции не оставляет
сомнений в том, что процесс "перелива" деятельности из
репродукции в творчество идет во все больших масштабах.
Для науки этот процесс более или менее изучен, за время
существования опытной науки объем деятельности растет
в ней с периодом удвоения в 10-15 лет, и те сравнительно
скромные объемы деятельности, в которых наука функционирует
сегодня, должны уже к началу следующего столетия
разрастись до таких величин, когда им волей-неволей
придется войти в насыщение, то есть темп роста научной
деятельности окажется приведенным в соответствие с темпом
роста населения.
Рассматривая всю эту иерархию обновления, конечным
результатом которой является трансформация деятельности
и ее освобождение для творчества, мы обнаруживаем,
что все уровни ценообразования - теоретический, приИскусство
и наука_________________151
кладной, практический - включают, кроме разве практического,
неустранимый элемент случайности, то есть того,
что не только не известно творцу научного вклада или
новой технологии, но и в принципе не может быть известно,
предугадано, оценено до завершения продукта и его
перехода в самостоятельное, независимое от творца существование.
Иными словами, для всей иерархии в аксиологическом
плане имеет силу постулат: "не ведаю, что творю".
Публикуя рукопись и тем отчуждая свой вклад в социальное
достояние, ученый не знает и знать не может, кто
именно, по какому случаю, в каком контексте сошлется на
его работу. Более того, сам процесс привязки нового элемента
знания по наличному массиву публикаций, а именно
так выглядит функция теоретического ценообразования,
с точки зрения автора рукописи, в достаточной степени
случаен и непредсказуем для самого автора. Редким
работам удается с первого раза уложить новый вклад в
систему наличного знания, таковы, например, работы А.
Эйнштейна, Дж. Бернала. В большинстве же случаев попытка
связать новое с наличным, "прописать" новый вклад
в архиве науки оказывается осложненной целым рядом
случайных обстоятельств, требует многократных зондирующих
публикаций с разными наборами ссылок, прежде
чем ученому удается, наконец, создать тот счастливый набор,
который обеспечивает понимание и признание вклада.
Иногда эти затруднения носят чисто внешний характер.
Так, О. Ган и Ф. Штрасман, учитывая общепринятые концепции
физики конца 30-х гг., даже и не пытались результаты
экспериментов, подтверждающих атомный распад,
пустить по "физическому" ведомству, как они говорили
позже: "Физики бы этого не позволили". В самом деле,
хотя мы и привыкли к идее распада, в психологическом
отношении она явно непохожа на идею научную, похожа
скорее на ту "противоестественную" схему, когда нам предложили
бы, например, поверить, что от сильного удара
стол может рассыпаться не на щепки, в это мы способны
поверить, а на стулья и другую мебель, во что нам поверить
весьма сложно. Поэтому Ган и Штрасман были вынуждены
действовать больше по химическому ведомству и действовать
крайне осторожно. Лоуренс пишет: "Ган и Штрасман
подготовили детальный научный доклад о проведенных
ими эпохальных опытах, проявляя при этом большую ос152
торожность, чтобы не наступить на пятки своим коллегамфизикам.
Описав свое открытие, ученые сделали заключение,
которое явилось одним из самых странных в анналах
истории науки, что они лишь сообщают результаты
своих наблюдений, но отказываются делать из них какиелибо
выводы" (44, с. 44).
Еще чаще возникает схема субъективных неудач, когда
ценную и важную мысль очень сложно оказывается довести
до понимания и признания. Прайс, например, до небольшой
книги "Малая наука, большая наука", представляющей из
себя конспект четырех лекций, опубликовал более двухсот
работ по частным и общим вопросам науковедения, причем
работ в научном отношении более серьезных и обстоятельных,
но мировую известность, а с нею и признание
большинства прежних публикаций, ему принесла именно
эта небольшая книга, в которой Прайсу удалось, наконец,
войти в сцепление с современной научной мыслью. Что
подобные успехи во многом случайны, говорит судьба
довольно большого числа непризнанных своим временем
открытий вроде работ Г. И. Менделя, К.Э. Циолковского,
А. Флеминга.
Эта неопределенность, возникающая как в процессе
подготовки рукописи, так и особенно в процессе оценки
массива публикаций, имеет в исторической ретроспективе
довольно жесткую иерархическую структуру, подчинена
обычному для произведений творчества ранговому распределению
Ципфа. Смысл этого явления состоит в том, что
миграционная способность или, что то же, способность
участников творчества входить в законченные произведения
распределяется по участникам в согласии с законом -
произведение числа вхождений на ранг участника (на число
участников с той же частотой вхождения) величина постоянная:
f * r = Const.
Распределение этого типа особенно хорошо исследовано
на лингвистическом материале Г.Р. Цилфом. К текстам
новых и древних писателей он применил метод частотного
словаря, по которому, составляя полный словарь произведения,
туг же подсчитывают количество вхождений слова в
предложения текста. Располагая затем слова по частоте их
употребления, как раз и обнаруживают ранговый характер
такого списка: следующие друг за другом слова от первого
до последнего всегда можно сгруппировать в ранги, когда
порядковый номер ранга будет вместе с тем числом входя153
щих в него слов. В ранговом списке всех участников творчества,
в данном случае слов, как раз и выявляется свойство
неравномерного распределения миграционной способности,
а с ним и закономерность связи между количеством
и качеством в творческой деятельности вообще. Зная, например,
что в тексте какое-то слово обладает наибольшей
частотой и встречается 1000 раз, мы можем без труда рассчитать
"параметры" такого текста: в нем будет два слова
(второй ранг) с частотами около 500, три слова (третий
ранг) с частотами около и выше 300 и т.д. до последнего
тысячного ранга, в котором будет представлено около тысячи
слов, употребленных один раз. Реальные результаты
дадут, конечно, какие-то отклонения, но они будут настолько
незначительны, что вот Ципф, например, предлагал
этот метод обсчета текстов для диагностики психических
заболеваний (22).
Кроме литературных источников Ципф исследовал
множество других подозрительных на ранговое распределение
явлений - от распределения населения по городам
до расположения инструментов на верстаке столяра, книг
на столе и стеллаже ученого, повсюду натыкаясь на одну и
ту же закономерность. Независимо от Ципфа близкое
распределение было вскрыто Парето при исследовании
банковских вкладов, Урквартом при анализе запросов на
литературу, Легкой в анализе авторской продуктивности
ученых. Даже боги Олимпа, с точки зрения их нагрузки
навыкообразующими
...Закладка в соц.сетях
