Жанр: Фантастика
Бриллиантовый дождь
...нашу аббревиатуру:
- Эр-эс-эс-эс!
И тысячи глоток тут же подхватили, скандируя:
- Эр-эс-эс-эс! Эр-эс-эс-эс!
Такая толпень, и все как один - наши фанаты? Я вышел из оцепенения, схватил
с подставки свой ритмер-балисет "Fernandes-Classic" и тут же почувствовал себя в своей
тарелке. Хотите скандировать? Пж-жалуйста! Я помогу вам, это мне раз плюнуть, это
мы проходили. Вы, главное, не передавите друг друга, лучше уж пойте...
И я стал поддерживать пульсацию их выкриков простеньким, но заводным ритмбасовым
рифом. Тут же включился и Чуч, его "Simpho" выплеснул мне в поддержку
курчавую волну струнных и духовых... "Молодец, Серж!" - глянул я на него и хотел
подмигнуть, но он покосился на меня такими дикими глазами, что я сразу же отвел свой
взгляд в сторону. Похоже, не скоро он запоет. Ладно, будем тянуть вступление, пока он
не придет в себя. Где Пила? Где его соло?!
Мелодист очнулся только такте на двадцатом, но там уж запилил - будь здоров!
Народ даже притих - заслушался. Теперь главное не дать им опомниться. Дождавшись
удобного момента, когда Пилецкий сделал в своем проигрыше паузу, я сменил основу
на ритм нашего коронного хита - "Ангелы в аду", который критики окрестили "пост-нроллом".
Очень удобная песня для этого случая: никаких эмоциональных тонкостей,
сплошной истошный крик. И в нужный момент Серж заорал на автомате:
Мы их ловили в сети,
Ощипывали враз,
Наивные, как дети,
Они молили нас...
- А-а!!! - услышав первую строчку, заревела публика, чуть ли не заглушая
фронт. Хорошо еще, что звук с пульта идет на гарнитуры прямо нам в уши, и Чуч не
сбился:
..."Пожалуйста, отпустите,
Мы так боимся тьмы..."
А мы: "Ну нет, простите,
Вас слишком любим мы!"
Кивком головы я нажал кнопку включения гарнитуры, и припев мы заорали в
три голоса:
Гей, гей, веселей,
Что за черт там сто-онет?!
Гей, гей, веселей,
Жар костей не ло-омит!
И снова Чуч один стал выкрикивать незатейливые рубленые фразы:
Перо пойдет в перины,
Мясцо на шашлычок,
Уже стоят графины,
Горчица и лучок.
Какой там "отпустите"...
Не надо слезы лить,
И хватит, не учите
Нас, как нам надо жить!
Когда Петруччио только-только сочинил это и впервые показал нам, Чуч сказал:
"Живодерская какая-то песенка". - "Дурак ты, - отозвался Петруччио. - Тут показана
сила духа, сила святой идеи. Просто она показана от противного". - "От очень противного",
- понимающе кивнул Чуч.
Гей, гей, веселей,
Что за черт там сто-онет?!
Гей, гей, веселей,
"Жар костей не ло-омит!"
на этот раз толпа внизу орала вместе с нами. И мне подумалось, что, наверное,
зря мы начали с этой песни, в которой есть нечто первобытное. Нет чтобы исполнить
что-нибудь любовно-лирическое со щемящим соло на терменвоксе... Эту толпу разогревать
не надо, она и без того чересчур горячая. А главное, людей СЛИШКОМ МНОГО.
Такое количество уже может перейти в неожиданное и опасное качество.
Когда-то все мы были,
продолжал Чуч. -
Такими же точь-в-точь,
Но вовремя сменили
Ваш "божий день" на ночь.
Скажите, что мешает
Вам сделать тот же шаг?
Но каждый вновь решает
Быть твердым, как ишак...
И мы опять заголосили припев, но тут что-то грохнуло, да так, что подпрыгнула
сцена, и у меня заложило уши. Фронт обесточился, и музыка смолкла. Теперь-то я уже
понимаю, что в какой-то степени нам даже повезло, что мы начали именно с этой песни.
Если бы мы, например, поставили ее в конец, мы отыграли бы весь двухчасовой концерт,
прежде чем вся эта буча началась бы. А так хоть зря не мучились.
Ведь, как стало ясно позже, никому тут наша музыка не нужна была, и возбуждение
толпы имело совсем иной характер. Просто какое-то ключевое слово, "ишак",
например, или сочетание "быть твердым, как ишак" было назначено командой к началу
бунта, и, когда мы начали именно с той песни, в которой эта команда содержалась, они
и возликовали.
Сразу за грохотом и вспышкой сверху раздался оглушительный хруст, это из чего-то
пальнули в алмазный купол. Наверху в нем появилась дыра диаметром в несколько
метров, и во все стороны от нее протянулась паутина играющих разноцветными искрами
трещин. А вниз, в толпу, полетели осколки - куски с тазик величиной. Толпа
взвыла и колыхнулась. То, что сейчас погибнет несколько десятков человек, было неизбежно.
Одна такая стеклень. ударившись о какую-то протянувшуюся под потолком балку,
изменила траекторию полета и, бешено вращаясь, под углом помчалась в нашу сторону.
Мы замерли, задрав головы. Было ясно, что осколок упадет где-то в районе сцены,
но бежать мы не пытались. Ведь, где точно он упадет, было не ясно, и можно было
прибежать точняк на собственные похороны.
Я глянул на Чекиста. Уж кто-кто, а он-то должен моментально вычислить, куда
рухнет осколок. И действительно, похоже, он уже определил это, потому что вскочил со
своего места, отпрыгнул на несколько шагов в сторону и что-то кричал сейчас Бобу. Но
тот не слышал его и, оцепенев, сидел, уставившись вверх. Осколок стремительно приближался.
Вдруг Боб обхватил руками голову и повалился лицом на то место, где
Смирнов только что сидел.
И тогда Чекист совершил совсем уже неожиданный для меня поступок. В два
скачка он вернулся обратно, а третьим - упал сверху на Боба. В тот же миг осколок вошел
в его спину и остался торчать между лопатками.
Я вскрикнул и оглянулся на Чуча с Пилой. Похоже, они ничего этого не видели.
Их взгляды так и остались прикованными к куполу. В отверстие наверху с гулом и свистом
уходил воздух. Вокруг дыры образовалось облако какой-то бурлящей субстанции,
и из него на нас уже сыпались едко-вонючие капли.
Внизу бушевала паника. Люди пытаются спастись или просто бессмысленно калечат
друг Друга, понять было невозможно. Однако на многих лицах я с удивлением
увидел что-то вроде респираторов. То есть кое-кто был готов к тому, что случилось.
Охранники перед сценой задраили забрала скафандров и эпизодически постреливали
из бластеров. Но вряд ли они надеялись навести порядок, скорее защищали собственные
шкуры. Их еще три минуты назад идеально ровный строй скомкался.
Чуч что-то крикнул мне, я услышал только:
- ...кальная ситуация.
- Уникальная? - переспросил я.
- Нет, кальная, - пояснил он, приблизившись.
Я увидел, что Боб выбрался из-под тела Смирнова, подскочил к сцене, и мы с
Чучем, побросав инструменты, помогли ему забраться к нам. И вовремя. Ситуация внизу
стала совсем уже кальной, охранники окончательно смешались с толпой, и та бурлила
под самой сценой. Температура под куполом основательно упала, холодный ветер
носил по воздуху какие-то обломки и ошметки, от едких примесей дышать становилось
все труднее. Пилецкий стоял, согнувшись от кашля в три погибели.
Тут случилась новая напасть. Один за другим к нам на сцену забрались трое в
робах и респираторах, и я сразу приготовился драться. Но они вели себя миролюбиво,
и один из них протянул нам гроздь таких же намордников, что были на них. Я наивно
возомнил, что это маленькое приспособление каким-то чудесным образом вырабатывает
воздух, но оказалось, что это именно респиратор - всего лишь фильтр, частично устраняющий
примеси марсианской атмосферы из земного воздуха. А фильтры имеют
свойство забиваться. Значит, уносить ноги отсюда нужно как можно скорее.
Чуч так спешил натянуть намордник, что забыл сперва снять гарнитуру и теперь,
чертыхаясь, пытался вытащить ее прямо из-под маски. Пила перхал и в респираторе.
Один из колонистов жестом предложил нам двигаться за ним, и мы послушались. Соскочив
со сцены, наши спасители стали пролагать дорогу через толпу, размахивая и
нанося беспощадные удары обрезками металлической трубы.
Точнее, обрезки были у двоих, а третий дубасил соотечественников чем-то средним
между газовым ключом и монтировкой. Эта штуковина была даже поопаснее труб,
потому вооруженный ею абориген шел впереди, а двое других - по бокам и чуть поодаль.
Похоже, эта троица была хорошо подготовлена, и сквозь бестолково
'буйствующую толпу мы продвигались легко, как стальной клинок через подтаявшее
масло. По пути двое боковых ухитрились оглоушить двоих охранников и завладеть бластерами,
но в ход их не пускали.
Мы ломились не к выходу, а куда-то вбок. Но не успел я задуматься почему, как
это стало ясно. Мы добрались до еле различимой квадратной крышки в полу. Оказалось,
что хреновина, которой дрался передний колонист, и правда - ключ. Он припал на одно
колено и, пока остальные двое отгоняли от нас народ, вставлял ключ поочередно в четыре
отверстия по углам и несколько раз проворачивал его. Потом сунул ладонь в паз
посередине и потянул. Но крышка не шелохнулась. Он поднял голову и сделал знак
Чучу, который был ближе. Мол, пособи.
Они потянули за рукоятку вдвоем, и крышка сдвинулась вбок, открывая жерло
провала. Когда щель стала достаточной, командир, а он явно был командиром, подтолкнул
к ней Чуча. Тот без разговоров полез вниз, и я разглядел обыкновенные железные
скобы лестницы. Следующим полез я, за мной Пила и Боб. Было тут не слишком
высоко, метров семь-восемь.
Когда я спрыгнул с лестницы на пол, Чуч уже был там, а остальные висели на
ступеньках. Последний из колонистов пальнул из бластера вверх, по-видимому, кто-то
непрошеный хотел составить нам компанию, затем вдвоем аборигены задвинули крышку
изнутри и легко закрутили какие-то барашки: тут ключ был уже не нужен. Все это я
сумел разглядеть потому, что внизу было довольно светло, свет давали продолговатые
технологичные бра.
3
И вот мы все стоим на дне колодца - четверо землян и трое марсиан. Они сдернули
с себя маски, и мы последовали их примеру. Воздух вонял мерзко, но дышать было
можно. Приятно, что тут почти тихо, лишь что-то гудит и булькает во множестве тянущихся
вдоль тоннеля труб да сверху толпа топчется по металлу.
"Командир", оказавшийся лысоватым голубоглазым мужчиной лет сорока с тонкими
губами, выхватил из рук одного из своих помощников, черноволосого усатого
парня помладше, бластер и скомандовал нам:
- Бегом вперед! Ты - первый, - добавил он, обращаясь лично ко мне. Это фамильярное
"ты" меня слегка покоробило.
- Я никуда не пойду, пока вы не объясните нам, что здесь происходит, - отозвался
я. - Я не потерплю...
Но договорить я не успел, потому что голубоглазый резким движением вскинул
бластер, одновременно с этим снимая его с предохранителя, и ткнул его ствол мне в
лицо. Я машинально отшатнулся и слегка развернулся, так, что моя щека прижалась к
шершавой бетонной стене. А ствол бластера уперся мне в челюсть, чуть ниже левого
уха. И я подумал о том, что все на этих гастролях пошло у нас наперекосяк. С самого
начала.
Голубоглазый процедил:
- А мне насрать, что ты потерпишь, а чего нет. Мне вообще насрать на тебя. Вы
- заложники и больше ничего, запомни это.
С перепугу я начал мыслить абстрактно. "Мы спустились сюда с неба, как ангелы,
- думал я, - знать не зная, что это ад. Наши перышки пойдут на перины, а наше мясо -
на шашлычок..."
Командир продолжал:
- Если будете слушаться, выполнять команды быстро и беспрекословно, можете
остаться в живых. Нет - сдохнете точно. Это единственное правило. Ясно?
- Якхно, - прошамкал я перекошенными губами, чувствуя, как струйка пота
ползет мне с позвоночника в задницу.
- Тогда бегом! - рявкнул голубоглазый, опуская бластер. - Вы, - обернулся он к
нашим, - за ним!
- Не люблю я такую романтику... - тихо сказал Пила, и мы помчались по этой
коммуникационной шахте. И бежали так минут пятнадцать, пока не уперлись в наглухо
закрытую типовую титановую дверь шлюза. Мы во множестве видели такие в этом
"турне". "Командир" выругался и приказал:
- Все. Отдыхать, - и сам первый выполнил свою команду, опускаясь на пол. И
добавил безнадежно: - Не успели.
- Что теперь, Веня? - спросил его, падая рядом, колонист, которого я без маски
еще не видел, а теперь узнал в нем ту самую рожу со шрамом во лбу, которая встречала
нас, когда мы только прибыли на Марс.
- Будем ждать, - отозвался командир. - Если это наши почему-то закрыли, откроют.
Если нет... Подождем.
- Может быть, сейчас, раз уж мы сидим... - начал, было, я, но "командир" оборвал
меня:
- Заткнись!
Мы просидели так минимум минут двадцать, утирая липкий пот и озираясь по
сторонам. Сбоку от двери я заметил стандартный модуль переговорника. Почему они не
воспользуются им? Ах да, они же не знают, кто их запер, "свои" или чужие, не хотят
выдавать свое присутствие...
Безмолвие нарушил бородач.
- Похоже на абзац, - сказал он.
- Очень, - отозвался "командир".
- Слишком! - отчего-то радостно добавила рожа со шрамом.
И вновь повисла тишина. Вдруг переговорник зашипел, а затем раздался голос с
поразительно будничными интонациями:
- Вениамин Аркадьевич, вы меня слышите? Это вас Потехин беспокоит.
"Потехин" - фамилия губернатора Марсианской колонии. Я ни разу не видел и не
слышал его, но сразу понял, что это именно он. Аборигены переглянулись. Голубоглазый
тяжело поднялся, подошел к двери и коснулся сенсорной клавиши.
- Да? - отозвался он.
- Хорошо, - донеслось из коммуникатора, - рад вас слышать.
- А я не очень, - признался голубоглазый.
- А я вот, представьте, рад. Что не заставляете нас действовать вслепую. Спасибо.
- Не за что, - усмехнулся командир.
- Ну, не за что так не за что, - согласился губернатор. - Есть предложение. Ваших
всех мы уже отловили, мятеж подавлен. Затея с захватом заложников и корабля
провалилась. Так что давайте так. Наши люди открывают шлюз, и вы без шума сдаетесь.
- Вообще-то заложники пока у нас. Наши требования...
- Бросьте, Вениамин Аркадьевич, - перебил его губернатор. - Какие они, к
свиньям, заложники? Добрались бы вы до корабля, тогда - да: связались бы с Землей,
показали бы их всему миру. Тогда бы и требования диктовали. А сейчас, если сдадитесь,
мы их на Землю отправим, а не сдадитесь - перестреляем вместе с вами.
- Надо сдаваться, - тихонько сказал Чуч, словно бы разговаривая с самим собой.
Но никто на него не обратил внимания. А губернатор продолжал:
- На Земле прекрасно знают, что Марс - место опасное. Несчастные случаи тут -
дело привычное...
- С-суки, - сквозь зубы сплюнула рожа со шрамом.
- Вы не посмеете... - начал командир.
- Легко! - вновь перебил его губернатор. - И не надо горячиться, Вениамин Аркадьевич,
мы же с вами интеллигентные люди.
- Если сдадимся, что они обещают? - тихо спросил бородатый, обращаясь к командиру.
- Я расслышал вопрос, - отозвался губернатор. - Мы ничего не обещаем. В случае,
если вы сдадитесь, ваше будущее неопределенно. Но это, друг мой, очень много в
сравнении с тем, что известно о вашем ближайшем будущем, если вы НЕ сдадитесь. По
большому счету, мне все равно. Но мне жалко моих людей, я не хочу, чтобы вы стреляли
в них. Вы и так погубили сегодня многих. Да и наши гости тут ни при чем. Короче, -
в голосе губернатора появилось нетерпение. - На обсуждение вам - пятнадцать минут.
Если через пятнадцать минут вы не дадите определенного ответа, мои будут штурмовать.
И разговорник отключился. Голубоглазый обернулся.
- Вот так, - сказал он. Потом, помолчав, добавил: - Я живым не сдамся.
- Я тоже, - отозвался бородатый. - Рудники. Лучше уж сразу.
- А я бы сдался, - сказала рожа со шрамом. - Душа - не воробей, вылетит, не
поймаешь. Хоть месяцок, да пожить еще.
- Хорошо, договорились, - вдруг заторопился командир, - это твой выбор. Сделаем
хотя бы что-то. - Он обратился к нам, точнее, ко мне: - Слушайте меня. Мы умрем,
но вы - единственная надежда, что это будет не зря.
За ухом еще саднило, и мне сильно хотелось сказать что-нибудь злорадное, типа:
"А-а, вот ты как запел, когда прижало..." Но удержался, понимая, что им сейчас
много хуже, чем нам.
- Земля должна знать правду, - продолжал "командир".
- Какую правду? - впервые за все это время открыл рот Боб. Я глянул на него.
Видок у него был не самый бравый. Еще бы. Каково это - сознавать, что только сейчас
кто-то погиб, закрыв тебя своим телом.
- Что на Марсе нет свободных колонистов, - ответил голубоглазый.
- Заключенные-смертники? - догадался Боб.
"Командир" отрицательно покачал головой. Тут влез Чуч:
- А спецназ?
- Да, вольнонаемную охрану с большой натяжкой можно назвать свободными
колонистами. Но основная часть населения - убитые на войне.
- Как это? - не поверил я своим ушам и вспомнил Козлыблина с его игрушкой.
- Вы вообще-то знаете, что на Земле идет война? - устало спросил командир.
- Когда мы улетали, никакой войны не было, - возразил Чуч.
- А я что-то такое слышал, - вмешался Пилецкий. - Но не поверил. Глупость какая-то.
Будто идет война, но она виртуальная. Вроде компьютерной игры.
Повстанцы переглянулись и невесело посмеялись.
- Значит, информация все-таки просачивается, - сказал командир. - Я тоже ничего
толком не знал, пока сам не попал сюда. И это при том, что я больше десяти лет
преподавал в университете историю. На Земле, милые вы мои заложники, идет мировая
война. В ней участвуют прямо - двенадцать держав, косвенно - все остальные. Но, как
вы верно заметили, никто никого не убивает, никто не портит технику и не сносит с лица
земли города. Война ведется на виртуальном уровне. Но периодически подводятся
итоги в реале. Во-первых, выплачиваются контрибуции, во-вторых, в программах этих
виртуальных войн фигурируют реальные люди...
- И всех, кого "убивают", отправляют на Марс! - догадался я.
"Командир" покачал головой:
- Всей Солнечной системы не хватило бы. Слава богу, отправляют не всех, а
только разность. Например, в определенный период с одной стороны "погибло" три
миллиона двести человек, а с другой - три миллиона сто восемьдесят. Вот эти двадцать
человек разницы и изымаются. Из обращения. И тут они работают в пользу противника.
- Ужас какой-то, - сказал Чуч.
- Это не ужас. Ужас был, когда их изымали, но никуда не отправляли, а просто
расстреливали. Так было лет двадцать назад, еще до колонизации Марса.
- Не верю, - помотал головой Чуч.
- Станиславский тоже не верил, - сказала рожа со шрамом.
- Как выбирают, кого из "погибших" отправить? - спросил Пилецкий.
- Имена всех виртуально погибших известны. Но это сотни тысяч, а то и миллионы.
Вычисляют разницу, а потом конкретные имена получают с помощью жребия.
Точнее, методом случайных чисел.
- Как вы узнали, что вы... погибли? - спросил я.
- Вы военнообязанный?
- Да.
- Я тоже. Меня призвали. А о том, что я убит, я узнал уже на Марсе.
- Дикость какая-то, - потряс головой Чуч.
- Война - всегда дикость, - возразил командир. - Сейчас человечество пришло к
самой, пожалуй, гуманной ее разновидности. И заметьте, это говорю я, человек, которого
"убили".
- Колония международная? - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал
Боб.
- Да, она делится на двенадцать губерний.
- Если вы сами говорите, что нынешняя война - самая гуманная, чего же вы тогда
хотите? - спросил Пиоттух-Пилецкий. - Дезертировать из мертвецов?
- Это было бы неплохо, - сказал командир, - но сейчас - неактуально. Мы хотим,
чтобы эта информация была открытой. Нельзя превращать людей в стадо, из которого
на убой берут по жребию. А если уж это неизбежно, то человек должен хотя бы знать о
такой возможности. Мы имеем сведения, что уже несколько лет жребий проходит нечестно,
и в порядке вещей, когда тем или иным персонам правительство устанавливает
бронь задним числом.
Меня осенило:
- А почему вы не торгуетесь? Поставьте условие, чтобы вас отправили с нами,
дайте подписку о неразглашении...
Командир покачал головой:
- Во-первых, я просто не могу так поступить. Мятеж готовили сотни людей, я не
могу их предать. Пусть лучше улетите вы, а с вами правда, чем мы - с завязанными
ртами. Во-вторых, живыми нас с Марса не отпустят все равно, скорее перебьют вместе
с вами, вы же слышали... Да я не уверен, если честно, что и вас-то отпустят.
- Отпустят, - возразил бородатый. - Если бы они хотели...
Но тут снова ожил коммуникатор:
- Что решили? - спросил губернатор. - У вас осталась одна минута.
- Сдаемся! - крикнул "командир" и взглянул на бородатого: - Ты не передумал?
Тот покачал головой.
- Тогда отойдем. Стреляем на счет "три". Режим поражения максимальный. Пока,
ребята, - кивнул он нам, а роже со шрамом сказал: - Если получится, передай привет
нашим. Сейчас посчитаешь нам.
- А может... - начал было я, но "командир" перебил:
- Не надо нас жалеть. Мы уже давно умерли.
Взяв по бластеру, они с бородатым отошли от нас на несколько шагов и встали
друг против друга, прижавшись спинами к стенам тоннеля.
- Давай, считай, - скомандовал "командир".
- Раз.
Щелкнули предохранители.
- Два.
Они направили стволы друг на друга.
- Три!
Короткая вспышка, звук, словно пламя вырвалось из огромной газовой горелки,
и два обугленных тела повалились на пол.
- Что у вас там происходит?! - раздался встревоженный голос губернатора. - Мы
вскрываем дверь!
- Валяйте! - отозвалась рожа со шрамом.
Потом был прием у губернатора русского сектора генерала Потехина, извинения
за беспорядки и возмещение нам стоимости сломанных инструментов. Потом мы дали
подписку о неразглашении по форме 001.
Нам сообщили, что погибшие повстанцы будут похоронены с почестями, как солдаты,
убитые в бою. Нам сказали также, что, оказывается, "чекист" Смирнов был приставлен
к нам, охранять наши жизни, и он с честью справился со своей задачей. Его
тело будет отправлено на Землю, несмотря на дороговизну этой операции. Правда, Пила
дал довольно циничное объяснение такой расточительности: "Его живого ведь
должны были на Землю доставить. Так что - уплочено".
... Зальник мы все-таки выпустили, только называется он "Live on the Moon ", без
Марса. Мне он не очень нравится, вялый какой-то и камерный. Но расходился он неожиданно
хорошо, и, говорят, ряды наших поклонников пополнились любителями самодеятельной
"костровой" песни. Что-то они в этом альбоме свое услышали.
А вот про наше пребывание на Марсе нигде никаких материалов не было. Вообще.
Так что весь рекламный эффект, на который рассчитывал Ворона, пошел насмарку.
Я спросил его:
- Аркаша, а что, о Марсе совсем писать не будут?
Он наморщил лоб и переспросил:
- О Ма-марсе? - Он у нас заикается, когда, волнуется. - О каком Ма-ма-марсе?
Похоже, нет такой планеты в Солнечной системе.
Так что остались мне на память об этом полете, как единственный его результат,
только длинные курчавые волосы на заднице. Оказывается, у всех космонавтов такие
отрастают, так как в невесомости люди не сидят, не лежат и не травмируют тем самым
волосяные луковицы.
... Иногда меня мучает мысль о том, что мы "не оправдали...", не стали борцами
за справедливость и не пытаемся рассказать всем и каждому правду. Но я не представляю,
как бы мы это сделали. Подписанные нами бумаги выглядели весьма недвусмысленно,
и если бы я, например, выступил с публичным разоблачением, то меня простонапросто
засудили бы за разглашение государственной тайны на абсолютно законном
основании. И по закону военного времени я однозначно схлопотал бы "вышку".
Правда, когда меня особенно прихватывает, я вспоминаю фразу "командира":
"Не надо нас жалеть. Мы уже давно умерли". И мне становится легче. В конце концов,
они сделали свою игру и проиграли. Нам же они изначально назначили роль бессловесных
пешек, и мы ее с успехом исполняем.
Но как-то, за бутылочкой, я все-таки не удержался и рассказал обо всем этом
Петруччио. Больше всего его зацепило, что обломок алмазного купола упал на то место,
где должен был сидеть он.
- Опять я вытянул верную карту, - сказал он удрученно, почесывая за ухом кота
Филимона Второго. - Выходит, зря я надеялся, что утратил эту способность. Хорошо
еще, что я не знал этого вашего "чекиста" лично, а то бы совесть замучила.
А потом мы выпили еще, и он предложил мне написать обо всем этом песню и
даже название придумал: "Мертвецы на Марсе". Говорит:
- И разоблачим их всех к чертовой матери!
Но я возразил:
- Никого мы не разоблачим. Никто даже и внимания не обратит, решат, что эти
наши откровения - поэтический вымысел. Да и вообще, песни я хочу исполнять про
живых и на Земле.
Потом мне еще одна идея в голову пришла: связаться с Козлыблиным да похимичить
в той его "чумовой игрушке". Я говорю Петруччио:
- Дай-ка, я от тебя Козлыблину позвоню.
А он - хлоп себя по лбу:
- А я-то никак вспомнить не мог, что мне все эти твои марсианские хроники напоминают!
Когда вас не было, он мне среди ночи позвонил. "Поздравь, - говорит, - я
послезавтра тоже на Марсе буду!" - и морда у него от счастья сияет, как начищенный
пятак. "Как это так? - спрашиваю. - Что за гон?" - "Да я тут одну игрушку взломал
окончательно, а главный бонус в ней - отправка на Марс!" - "Ну, поздравляю, - говорю,
- удачи тебе". А сам, конечно, не поверил ни фига, решил, что он переел чего-то и у
него крышу сорвало...
Я тут же позвонил Козлыблину. Но его ДУРдом ответил, что хозяина забрали в
армию и он велел передавать всем приветы...
Ох, и нажрались же мы с Петруччио в тот вечер.
Ми
ДИКАЯ ТВАРЬ ИЗ ДИКОГО ЛЕСА
... Мы доверим это только Луне,
Я и кошка серая, кошка серая.
С ней вдвоем идем в ночной
тишине,
От привычной усталости,
как в полусне...
Из песни "Луна и кошка"
Я сказал, величественно воздев палец к потолку:
- Дабы наш будущий Степка вырос нормальным человеком, нужно, чтобы в доме
было животное.
Кристина оживилась и предложила:
- Игуана. Я читала, это сейчас модно.
- Дорогая, - произнес я ласково, - ты когда-нибудь видела игуану?
- Нет, - призналась она.
- Так посмотри, дорогая.
Придерживая животик, она сползла с софы и вышла на кухню, где у нас установлен
стереовизор с выходом в Сеть. Вернувшись, спросила покладисто:
- А ты какое животное хотел?
- Я хотел кошку.
- Просто кошку?! - воскликнула она так, словно мое желание было преступным.
- Проще некуда, - подтвердил я, чувствуя, что начинаю злиться.
- Подожди, - сказала она и снова удалилась на кухню. Я понял, что она опять
полезла в Сеть. Она что, кошек никогда не видела?!
Вернувшись, она процитировала по памяти:
...Закладка в соц.сетях
