Жанр: Философия
История философии: запад, Россия, восток 2.
...лужить обоснованием радикалистских программ
и движений. Считалось, что в мире человеческого праксиса
все можно и должно переделать, включая и самого человека.
ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ К. МАРКСА
Философию истории Маркса вычленить из целостной идеологии
марксизма еще труднее, чем его антропологические идеи. И это не
случайно. Дело в том, что Маркс сам стремился к действенности
своих идей и сознательно приспосабливал их для восприятия возможными
последователями в социально-политической практике.
А это означает, что Маркс-идеолог иногда подавлял философскокритическое
начало, принося теоретическую беспристрастность в
жертву идеологическому эффекту. Наиболее известные тексты
Маркса, легшие в основу партийных программ социал-демократического
движения XIX в., нуждаются в этом отношении в наиболее
осторожном подходе. Философское их прочтение требует
привлечения большинства оригинальных текстов необозримого
Марксова наследия. Вообще можно отметить, что искажений
философии Маркса существует очень много, а серьезных
марксоведческих исследований очень мало. Долгое время критическое
марксоведение в нашей стране - по тем же идеологическим
причинам - было невозможно.
Философско-исторические взгляды Маркса, как и его антропология,
основываются на понятиях "отчуждение" (Entausserung,
Entfremdung) и "присвоение" (Aneignung). При этом истолкование
"сущности человека" и "сущности истории" служит для взаимного
их обоснования, что затрудняет разграничение антропологического
и философско-исторического аспектов Марксовой философии.
Как уже говорилось, в основание родовой жизни человечества
Маркс помещает праксис - активность преследующего свои цели
человека. Действуя, созидая и разрушая, люди творят мировую историю.
Жесткие скрепы и ограничения в достижении этих целей
созданы самими же людьми - это приобретшие самостоятельность,
отчужденные и овеществленные результаты человеческой активности.
Они не носят трансцендентного или сверхъестественного характера.
Для Маркса вообще чужда мысль о каких бы то ни было внечеловеческих
факторах истории. Концепция мирового духа (Weitgeist)
у Гегеля или гипотеза о божественном предопределении в религиозном
сознании - все это для Маркса не более чем философско-религиозные
метафоры, выражающие сложность человеческого праксиса,
сочетание в нем величайшей свободы творящего человека и
непреодолимых сил создаваемого им же отчуждения. И все же
отчуждение Маркс понимает как социальное, историческое. Это
значит, что субстанция творящей активности, конечно, способна
преодолевать все наличные формы отчуждения, как бы растворять
их. "Застывшие формы" человеческого отчуждения временны, относительны,
историчны, их преходящий характер для Маркса не
подлежит сомнению.
Можно отметить, что ближе к концу жизни это понимание временной
ограниченности исторических форм социального отчуждения
у Маркса даже усилилось (что было связано, скорее всего, с
исследованиями по всемирной истории) и привело к презрительному
отношению к современному ему (затем и нам) "капиталистическому"
строю (...если рассматривать его исключительно с
точки зрения возможного времени существования, его вряд ли стоит
принимать в расчет в жизни общества)^.
В сочинениях Маркса в различных вариантах повторяется
единая философско-историческая (историософская) схематика,
согласно которой вся история человеческого отчуждения
и его ликвидация укладываются в три ступени.
Первая ступень - отношения "личной зависимости", при которых
социальное отчуждение огромно и всесильно. Индивид здесь либо
лично полностью зависим, либо целиком ограничен узкими рамками
господствующих над ним социальных общностей. Это - ранние
фазы истории, когда нет единства человечества и "производительность
людей развивается лишь в незначительном объеме и в
изолированных пунктах"^. Вся история традиционных обществ до
появления современного индустриального общества подпадает у
Маркса под данную категорию. Вторая ступень - отношения
"личной независимости" ("...вторая крупная форма, при которой
образуется система универсального общественного обмена веществ,
универсальных отношений, всеобщих потребностей и универсальных
потенций"^. Это современное Марксу (и нам) общество индустриального
типа, с мировым информационным и финансовым
рынками, наемным трудом и правовым обеспечением личной свободы
индивида. Господстцо социального отчуждения на второй стадии
мировой истории наиболее наглядно воплощено в деньгах. ("Свою
общественную власть, как и свою связь с обществом, индивид носит
с собой в кармане'13). Деньги - вещь, или вещная форма социального
отчуждения. Поэтому у Маркса в характеристике второй
исторической ступени постоянно встречается указание на сочетание
личной независимости с вещной зависимостью, "овеществлением"
(Verdinglichung), причем речь идет часто не только о деньгах, но и
о других социальных феноменах.
На второй ступени человечество накапливает силы для перехода
к третьей ступени, к стадии "присвоения" человеком всех накопленных
человечеством сил и потенций. Марксово понятие "присвоение",
"делание своим" (Aneignung) на русском языке не привилось,
ибо звучит плохо, неудобно. Дело в том, что и в немецком, и
в русском языках в словах "получение в собственность", "делание
своим", "присвоение" равно соединены меркантильный и личностно-индивидуальный
смыслы понятия "собственность". У Маркса
речь идет о превращении человека из подчиненного отчужденным
результатам собственной деятельности в господина, властвующего
над этими результатами. Не человек должен подчиняться отчужденным
сущностям (разделению труда, государственным институтам,
деньгам, репрессивной морали, религиозным фетишам, идеологическим
иллюзиям), а наоборот, все это должно быть преобразовано и
поставлено на службу -человеку, индивидам, людям в их личностной
уникальности. Вместо "частичного", "абстрактного" индивида,
изуродованного существующим социальным отчуждением (наиболее
действенным на индивидуальном уровне в форме разделения
труда), должен развиваться человек-индивид "универсальных потенций",
воплощающий в себе все накопленные культурные
творческие потенции рода, его умения, знания, таланты. Для общества
это - будущее, которое подготавливается уже на второй ступени
развития человечества. "Свободная индивидуальность, основанная
на универсальном развитии индивидов и на превращении
их коллективной, общественной производительности в их общественное
достояние", - так характеризует Маркс третью ступень,
которая должна стать концом "предыстории" человечества^.
Основной конструктивный принцип, который Маркс использовал
для создания своей философской концепции истории, широко
известен: это гегельянское "отрицание отрицания". Но Маркс вовсе
не старается ученически применять "отрицание отрицания", а
строит несколько измененную философскую конструкцию. Как
известно, главное в "отрицании отрицания" - это идея самодвижущегося
и самопреобразующегося в этом движении объекта
(неважно какого - от зерна до универсума и мирового духа).
А затем - триадический ритм, хотя последнее уже менее принципиально,
так как Гегель иной раз отказывался от педантической
триады и строил "четверицы".
Эти два момента присутствуют в Марксовой конструкции истории.
В праксисе человек (люди, индивиды) является своего рода
"самодвигателем". Не признавая, как мы говорили, никаких
внешних "движущих" сил, Маркс полностью отдает приоритет
активности людей, практически действующих и тем самым как бы
толкающих вперед человечество, преодолевая его относительно
стационарные, косные или закрепленные формы. Место, прежде отводимое
Богу или мировому духу, функцию энергийного импульса в
историческом движении теперь получают люди, "эмпирические индивиды".
Они - то, что философы именуют субъектами истории,
хотя Маркс несколько двойственно изображает (или выражает в
философских абстракциях) данный субъект: это и "человечество
вообще", и даже просто категория "Человек", и разработанная в
полемике со Штирнером категория "эмпирические индивиды".
Мысль об активности и первичности праксиса в равной мере
обосновывается Марксом на всех этих уровнях, иногда даже с
учетом стандартной для гегелевской школы диалектики единичного
и всеобщего.
Итак, люди и их праксис выполняют у Маркса философскую
роль того, что Гегель называл "принципом отрицательности" в
истории. Их история, их преобразующий праксис проходят
последовательно по трем ступеням или трем фундаментальным историческим
формам. ("Форма" и "формация" иногда у Маркса
различаются, иногда используются как синонимы.) Люди, по Марксу,
становятся людьми, как только они начинают практически выделять
себя из природы, т. е. когда они начинают "производить
собственные условия жизни". Производящий праксис, по сути,
начинается с "инструментальной деятельности" (по выражению
К). Хабермаса), что сопровождается выделением семьи и, следовательно,
разделением труда между полами и затем выделением особой
формы деятельности - духовной. Очевидно, что мы имеем дело
с довольно условно намеченной границей между уходящей в
даль "древностью" как предысторией, а исторически — с крайне
неопределенно намеченным "началом" первой для Маркса исторической
формы общества.
Немудрено, что с развитием этнологии Марксовы представления
оказались неверными, а пределами Марксовой философско-исторической
конструкции оказался целый мир - родовой, общинный,
племенной жизни человечества.
Заключительный член триады еще более разомкнут и открыт
содержательным истолкованиям и уточнениям. Речь идет о будущем.
Его пока нет, и Марксовы размышления в 1844 г. об
"общественном" человечестве, о мире "без отчуждения" - без собственности,
без денег, без "труда", а только с досугом, "свободным
временем" как единственным мерилом человечности, без социального
разделения труда - носили столь же неопределенный характер,
что и суждения о неизвестном прошлом. Таковыми же они остаются
и в конце XX в., почему Марксову философию не без оснований
упрекают в утопизме.
Итак, начало и конец триады у Маркса только формально "закруглены",
как того требует гегелевская традиция, а на самом деле
они разомкнуты, уходят к убегающим горизонтам неизвестного
"доисторического" бытия людей. Поскольку "начало" и "конец"
триады у Маркса разомкнуты во времени, неопределенны и как бы оставлены
на доработку, то основное внимание уделено "середине" -
живой и известной истории человечества, от первых письменных
памятников до современности. Методологически это отвечает традиции,
ибо середина - "средний термин" по аристотелевской силлогистике,
учтенной и в гегелевской триаде, - истина крайних.
Мир отчуждения, или реальная история, у Маркса также разбит на
триады. Речь идет о глобальной триаде: "античность-феодализмкапитализм",
ограниченной, с одной стороны, предысторией, а с
другой - постисторией человечества. В теоретическом отношении
эта триада объединена общей основой - частной собственностью,
или социальным отчуждением. Движение собственности, ее
изменения в процессе исторического времени - то, что
различает предшествующие и последующие формы общества.
(А преобразующий праксис, его внутренние силы или, точнее,
деятельность "эмпирических индивидов" - источник движения,
энергийный импульс, как и во всей истории.)
Получается, что люди, совершенствуя свой праксис, свою производящую
деятельность, волей-неволей вынуждены совершенствовать
и свои отношения, "формы общения", изменять традиционные
схемы разделения труда и создавать некие инновационные типы
собственности.
Это механизм смены общественных форм. Сама "смена" пони
мается по схематизму человеческого отрицания, как мы уже говорили,
но, поскольку речь идет о социуме, Маркс чаще всего оперирует
термином "социальная революция". Несомненно, правы те
наблюдатели, которые указывают на исходную базу для суждения
по аналогии, - для людей поколения Маркса таковой базой были
исторически свежие знания о Французской революции конца
XVIII в. В то же время эти представления вовсе не подходят для
характеристики смены "рабовладельческой" и "феодальной" форм.
Равным образом переход от "феодализма" к "капитализму" в XIXXX
вв. дал многообразие вариантов, далеко уводящее от исходного
прообраза (Французской революции).
Главная ограниченность Марксовой концепции философии
истории - в абстрактности, односторонности, в
принципиальной неполноте. Бесконечность исторического бытия
человечества (сколь бы конечными ни были время и пространство
существования рода человеческого) являет свое всесилие по отношению
к любым интерпретациям - и в данном случае это именно
так. Разнообразие материала, долженствующего быть "подведенным"
под Марксовы категории "феодализм", "капитализм",
потребовало структурной организации, иначе история этих общественных
форм выглядела бы набором исключений из истории, "внеисторических"
случаев. Поэтому в текстах Маркса (и Энгельса),
начиная с 1845 г. до конца жизни, повторяется как заклинание
мысль о том, что всю мировую историю нужно изучать и писать
заново - исходя из достигнутого Марксом общефилософского подхода,
общего взгляда на историю человечества. Но, конечно, даже
реализация данной установки привела бы только к тому же самому
итогу, к демонстрации несовместимости эмпирии исторического
бытия и философско-исторических схематизмов.
В массовое сознание, как это нередко бывает, вошел
наиболее идеологизированный вариант Марксовой философии
истории. Для него характерны представления о материальном,
промышленном производстве как субстанции истории, об
эксплуатации как эквиваленте социального отчуждения, о более
дробной иерархии исторических форм на необходимом пути к бесклассовому
обществу, о классовой борьбе как движущей силе истории.
Хотя этот вариант родствен исходным идеям Маркса об
отчуждении и эмансипации человечества, но более близок к
обыденному сознанию и политическому праксису Х1Х-ХХ вв. Некритичность
и позитивизм традиционных марксистких представлений
- что было источниками их долгой популярности и влияния,
а затем и разочарования в марксизме, - состоит в примирении с
наличными типами социального радикализма. Маркс (а еще
более - его последователи) доходят до наделения их некоей
суперисторической силой и эффективностью. Но таковы ли они?
Мобилизационная действенность марксистского идеологического
выражения радикалистских реальностей Х1Х-ХХ вв. (движение
пролетариата) оказалась достаточно высокой. Например, концепция
исторических формаций и по сей день привлекательна для части
массового сознания. Абстракции "капитализм", "социализм" и
др. еще и сейчас используются для введения в политический праксис
эффективных ценностных ориентаций. Однако характер общества
меняется, устаревает и идеология. Впрочем, на этом уровне
рассмотрения философии истории Маркса мы уже выходим за пределы
собственно философского знания; это должно быть изучаемо
в рамках истории массовых идеологий.
ПРИМЕЧАНИЯ
I CM.: Mader J. Zwischen Hegel und Marx. Wien, Miinchen, 1975; Maлинин
В. А., Шишкарук В. И. Левое гегельянство. Киев, 1983.
2 CM.: SmidtA. Erfordernisse gegenwertiger Feuerbach-interpretation.
Bielefeld, 1973.
Зфейербах Л. Избр. философские произведения: В 2 т. М.,
1955. Т. 2. С. 110. * Там же. С. 204.
^См.: Smidt A. Emansipatorische Sinniichkeit. Ludwig Feurbach
/ Antropologischer Materialismus. Munchen, 1973.
в Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 3. С. 440. 7 Там
же. С. 20.
^См.: Маркс К., Энгельс Ф. Избр. сочинения: В 9 т. М., 1985.
Т. 2. С. 22-24; 25-29.
^ Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 42. С. 245.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Избр. сочинения. М., 1987. Т. 6. С. 63.
11 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 46, ч. 1. С. 101.
12 Там же. 13 Там же. С. 100. ^ Там же.
РАЗДЕЛ V
Философия XVIII-XIX вв. в России
Глава 1. ВЕК ПРОСВЕЩЕНИЯ В РОССИИ
ВВЕДЕНИЕ
В допетровский период были заложены основы и традиции
отечественной философской мысли. В новое время она получила
ускоренное развитие, испытала сильнейшее влияние западной
философии, восприняла иные импульсы идейной напряженности.
Резкий поворот всей жизни российского общества в результате
петровских реформ породил, с одной стороны, во многом пренебрежительное
отношение к древнерусскому наследию, с другой -
преувеличенные ожидания от общения с Западом. Но в целом в
новое время европейская мысль оказала благотворное влияние на
русскую культуру.
Отечественная философия постепенно адаптировалась к европейской,
воспринимая от нее, особенно немецкой и французской, а
затем английской, немало ценных идей и концепций. Складываются
направления, аналогичные западным, в России активно преподают
и работают иностранцы, русские люди ездят учиться в Европу,
отечественная мысль становится частью общеевропейского интеллектуального
универсума.
Вместе с тем добросовестное ученичество и старательное подражание,
типичные для XVIII - начала XIX вв. и давшие повод
говорить о позднем, вторичном, заимствованном характере русской
философии вообще, не могли удовлетворить творческую самобытную
мысль. Принимая западный опыт, ценя и усваивая его достижения,
отечественная философия все более начинала испытывать
потребность в своем, оригинальном, незаимствованном слове. Наряду
с подражательными шеллингианством, кантианством, гегельянством
возникали собственные, отражающие неповторимый путь
России течения - славянофильство, почвенничество, византинизм.
Но западный опыт не был отброшен, произошла своеобразная
его переплавка, сложился творческий синтез своего и чужого.
И как Пушкин стал величайшим выразителем русского духа и европейской
образованности в литературе, так Владимир Соловьев
стал подобной вершиной русского духа в философии XIX в.
Подобный сплав и синтез привели впоследствии к появлению действительно
великих отечественных мыслителей уровня о. Павла
Флоренского, о. Сергия Булгакова, Николая Бердяева и других
представителей религиозно-философского ренессанса.
Как писал Ф. М. Достоевский, у нас две родины: Россия и
Европа, они неслиянны и неразрывны, сосуществуя и дополняя
друг друга, как сосуществовали и дополняли друг друга славянофилы
и западники, бывшие двумя сторонами одной медали, двумя
тенденциями одного процесса, двумя акцентировками единой внутренней
сложной сути, которую невозможно выразить однозначно,
одномерно и однолинейно. Проблема соотношения местного и
привнесенного, автохтонного и трансплантированного, родного и
общечеловеческого постоянно осмыслялась в отечественной истории,
начиная со времен крещения Руси и активного внедрения
чужой греческой веры. Ее острота видна в полемике православных
с католиками и протестантами, грекофилов с латинистами, старообрядцев
с никонианами. Но особенно страстными споры о судьбах
России, ее культуре, вере, народе, о русской идее и русской
миссии стали в новое время. Данная тематика остается по существу
одной из важнейших и злободневных до сего дня (и будет таковой,
очевидно, во все времена), играя роль напряженного импульса для
развития отечественной мысли.
Уравновешенный синтез отечественного и западного начал в
российском обществе стал складываться с середины XIX в., до этого
же времени шел процесс усиленного воздействия западноевропейской
цивилизации. Особенно интенсивным и резким в сравнении
с предшествовавшим периодом он был в первой половине
XVIII в. Более того, произошел второй великий раскол традиционного
общества, а именно - формирование прозападной элитарной
дворянской верхушечной среды, по языку, образу жизни, ценностным
ориентирам весьма далекой от основной массы населения.
Многие дворяне подолгу, а то и вовсе не бывали в родных краях,
проживая в Петербурге и за границей. Существуя рентой от своих
владений, они презирали темную деревню. Совершенно иное отношение
к родовым гнездам, той же деревне было у Л. Н. Толстого,
И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова и других, глубоко знавших
жизнь народа деятелей культуры.
Однако многообразную жизнь в России XVIII в. во всех слоях
общества и в динамике развития нельзя представлять как деятельность
лишь одной элиты. Для целостного и объемного рассмотрения
важно хотя бы вкратце охарактеризовать основные течения
мысли, оказавшие наиболее существенное влияние на русское миросозерцание
"осьмнадцатого столетия" - куртуазного, своевольного,
увлеченного блеском барокко и рококо.
1. СТОРОННИКИ И ПРОТИВНИКИ ПЕТРОВСКОЙ
ВЕСТЕРНИЗАЦИИ
Обычно подобный анализ начинают с освещения деятельности
адептов и противников петровских реформ, в частности с "ученой
дружины" во главе с Феофаном Прокоповичем (1681-1736). Как и
сам Петр 1, Феофан одной ногой стоял в прошлом веке, а другой
тянулся в век иной. Прогрессизм, безусловная поддержка любых
начинаний самовластного правителя, беспринципность и жестокость
в отношении к инакомыслящим позволили ему, выпускнику
Киево-Могилянской академии, стать главным идеологом утверждавшейся
Российской империи, а после упразднения патриаршества
занять пост обер-прокурора Синода, сохранив его вплоть до
своей кончины. Именно он был основным автором "Духовного регламента"
и руководителем церковной реформы, изменившей традиционное
православие по подобию протестантских национальных
конгрессий и осуществив своего рода "русскую реформацию"^.
В "Правде воли монаршей" Прокопович обосновывает концепцию
"монократии" как единовластия монарха на благо Отечества,
противостоящего гибельной анархии и многоначалию. В духе
своего предшественника Крижанича он проповедует ставшую господствующей
в XVIII в. теорию просвещенного абсолютизма.
Получив дополнительное образование в Польше и Италии, будучи
весьма начитанным в западной богословской и философской литературе,
Прокопович явно и неявно цитирует Вольфа, Гоббса, Гроция
и других авторов, где соглашаясь, где полемизируя с ними, что
в целом способствовало повышению уровня мышления в отечественной
среде.
Стефан Яворский (1658-1722) - главный противник Прокоповича,
также прошедший западную выучку, занимавший пост
местоблюстителя патриаршего престола, - стал духовным вождем
оппозиции петровским реформам, особенно в церковной сфере.
В фундаментальном антипротестантском "Камне веры", запрещенном
в России и изданном иезуитами в Европе на латинском языке,
обосновывается незыблемость христианской веры, превосходство
божеских законов над человеческими, протест против секуляризации
общества и подчинения церкви машине государства, что неуклонно
осуществлялось в России нового времени^.
Кроме духовных лиц к числу активно действовавших мыслителей
первой половины века следует отнести аристократа В. Н. Татищева
(1658-1750) и представителя ремесленно-торгового сословия
И. Т. Посошкова (1652-1726). Первый был видным дипломатом,
военным, начальником Горного округа на Урале, основавшим Екатеринбург.
Главные его труды: "Разговор о пользе наук и училищ"
и пятитомная "История Российская". В духе теории естественного
права, следуя французским рационалистам, он считал, что "наука
главная есть, чтоб человек мог себя познать"^. Прослеживая
мировую и российскую историю, Татищев положительными факторами
ее развития считал рост знаний, просвещение, расцвет наук и
ремесел, совершенствование политической власти, разумной организации
общества. Он критиковал схоластическое преподавание
философии в Славяно-греко-латинской академии, оторванное от
реальной действительности.
Посошков был типичным самородком, выходцем из народа,
одним из тех, кого за природные дарования и активную службу
Отечеству приближал Петр Великий. Посошков составил ряд
проектов, записок, разнообразных планов по подъему России в
экономической, торговой, социальной областях. Из его трудов
главнейшим стала законченная к концу жизни "Книга о скудости и
богатстве". За допущенные в ней антидворянские высказывания он
был заключен в каземат Петропавловской крепости, где и скончался.
Основой преуспевания страны Посошков считал не царскую
грузом лежащую казну, а благосостояние граждан, их имущество,
функционирующий капитал, оживленную торговлю. Для процветания
России, по его мнению, необходимо освободить крестьян, дать
им, как и всем другим сословиям, возможность владеть собственностью,
активно трудиться, получать образование и под монаршим
покровительством содействовать всеобщему благу*. Драматическая
судьба Посошкова и его трудов свидетельствует о сложностях и
препятствиях, стоявших на пути самореализации третьего сословия
в России, за усилением влияния которого ревниво следили дворянство
и чиновничий аппарат.
СЦИЕНТИЗМ И МИСТИЦИЗМ
С петровской эпохи начинают создаваться светские учебные заведения,
основывается Академия наук, приглашаются видные ученые
из-за рубежа, воспитываются национальные кадры специалистов.
Подобная тенденция не могла не сказаться на общей идейной
и культурной ситуации в стране. Я. Брюс, Л. Блюбентрост, Л. Эйлер,
Д. Бернулли и многие иные европейские светила оказали заметное
влияние на взгляды С. П. Крашенинникова, М. Е. Головина,
С. Я. Разумовского и других отечественных естествоиспытателей
и мыслителей.
Наиболее яркой величиной в данном отношении был М. В. Ломоносов
(1711-1765), крупнейший представитель отечественных
наук о природе и вместе с тем историограф, поэт, филолог и философ.
В нем счастливо сочетались любовь к родной истории,
культуре, знание древнерусского наследия и прекрасная профессиональная
подготовка современного ему европейского уровня.
Будучи энциклопедистом леонардовского типа, он стал первооткрывателем,
основателем, лидером многих научных направлений
в физике, химии, астрономии, геологии, географии. Он же основал
в 1755 г. первый российский университет, оттеснивший Славяногреко-латинскую
академию. Вместе с тем тогда же возник разрыв
Михаил Васильевич Ломоносов
между светским и духовным образованием, поскольку в университете
не было богословского факультета.
В философском отношении Ломоносов был деистом ньютоновского
толка, эволюционистом, детерминистом, сторонником теории
двух
...Закладка в соц.сетях
