Жанр: Стихи
Стихотворения и поэмы
...Не за горами и апрель. Сосульки. Будет днем капель.
Через недельку развезет.
Фрауэндорфа повезет Илья, как сказано, с утра.
—Что не гостишь? Примчал вчера, а нынче утром и назад'
288
И отдохнуть у нас не рад? Была баталья, говорят?
Чуть свет — уже в обратный путь!
— К дворцу подашь, да не забудь, кто твой седок! —
сказал Кузьма.—
Фрауэндорф-то зол весьма.
Свой экипаж-то не готов. Дал кучеру он сто кнутов.
Потребовал — вынь да положь:
Ямщик мне надобен
хорош!
Вот ты его и повезешь...
Кремль розовеет на горе. Кресты сияют на заре...
Дворец... Ворота... Шумный двор.
Соймонов вышел. Мутен взор.
С Фрауэндорфом разговор, брезгливо морщась, он ведет.
Вот кончили.
К Илье идет.
— Везешь'
— Так точно.
— Ну, вези. Смотри не вываляй в грязи.
Иль вверх тормашками на лед не выверни. Он зол. Прибьет.
— Прибьет? А если я прибью' —
Соймонов смотрит на Илью:
— Что? Стал ты вовсе сущеглуп' Ты вежлив должен
быть, не груб.—
Сух генеральский голос, тих:
— Марш! Чтобы жалоб никаких!
Лохматых фырканье коней...
Гарцуют позади саней Фрауэндорфа казаки.
На них папахи высоки и нахлобучены до глаз.
Болят головушки у вас? Что, казаки,— охота спать?
Не удалось вам отдохнуть.
Вчера явились — и опять сегодня утром в дальний путь.
А вот и сам Игнашка Шпаг! Ну, как дела твои, казак'
Притык понравился — кабак'
19 Л Мартынов
Фрауэндорф брюзглив и зол,
В тяжелой шубе меховой садится в сани
— Живо1 Пшел'—
По деревянной мостовой несутся кони
Казаки, качаясь в седлах, как спьяна,
Рванули следом
У реки на яме свищут ямщики
О дом родимый' Из окна кто выглянул' Никак — жена
Бог свят' Дорога далека Храни Илюшу-ямщика,
Владычица, мать преблага'
— наверно, молится она
Крут взвоз Отвесны берега Подтаивают снега Мост
Перевоз
У прорубей дерьмо, навоз
Кой-где видна уже вода поверх лысеющего льда
Татарский движется обоз — Аида1— кричат.— Аида,
айда'
Орда' Товар везет издалека Иртыш — великая река
Но вдруг брезгливая рука толкнула в бок
— Живей1 Гони1— кричит седок— Гони живей'
Вот мой приказ, чтоб этот город скрылся с глаз' —
Просить не надо ямщика Бич щелкнул Кони понеслись
Но снова голос седока
— Поторопись' Поторопись1
Ты сочиняешь летопись' Аннал строчит твоя рука
Вожжу держать не разучись!—
Как знает он' От старика, от губернатора узнал
— Ты, сочинитель! Твой аннал ты много долго сочинял
Но препаршивый твой Пегас, он хуже водовозных кляч' —
Ага' Галопом хочешь' Вскачь' Ужо узнаешь ты сейчас
Уважим, коли просишь нас
Хулишь ты коней' Кони — львы' Узнаешь — кони каковы'
Лед блещет неба голубей, но мутны очи прорубей..
Глух сзади топот казачья.
— Отстали, милые друзья!
Дорога... Прорубь... Полынья...
Рвануло. Встал горбом сугроб.
Плеснуло. Брызнуло.
В галоп!
В галоп несутся казаки.
Но, друг от друга далеки, один отстал, другой отстал..
Обрывы. Берег дыбом встал...
Крут яр. Там свищет гибкий тал.
Ага! Ожгло? Пригнись! Вот так1
Ну, пронесло! Теперь овраг.
Перелетим на всем скаку?
Уж треуголка на боку! Слетит, пожалуй, с головы!
Узнал ты — кони каковы?
Руками ветер не лови! На помощь стражу не зови
Не радуйся, что тот казак других опередил людей
Ведь это же Игнашка Шпаг!
Ты думаешь, тебя, злодей,
Игнашка хочет отстоять'
На сабельную рукоять
Игнашка руку положил, клинок он полуобнажил,
Но не меня рубить, Илью, а голову отсечь твою!
Уразумел? Завыл, как волк?
Ага! Откинулся. Замолк.
Смерть! Смерть близка!
Но тут, на счастье седока, выносит леший мужика
из придорожного леска.
Дерьма навстречу целый воз Везут навоз на перевоз.
Мелькнула, издали видна, сарая ветхая стена..
Куда дорога завела?
Пес выскочил из-за угла.
И мчится тройка, как стрела, по шумной улице села.
Аж в пене морды лошадей.
Крут поворот.
К саням сбегается народ. Тревожны голоса людей.
Вот наконец нагнал казак.
Конечно, он: Игнашка Шпаг.
Он мчался, шашку обнажив!
— Седок-то жив?
Я думал — вывалишь в овраг!—
Глядит казак на ямщика, глядит ямщик на казака,
Седок согнулся и молчит.
Подымется, как закричит, ударит...— думает Илья.—
Прощай, головушка моя!
Но нет. Сидит недвижен, нем.
— Да он без памяти совсем'—
Нет. Притворяется. Хитер! Начать он медлит разговор
Вот смотрит, жалобно стеня,
Промолвил:
— Подыми меня!
Ямщик! О, помогай мне слезть!
Мне очень много дурно есть.
Ямщик! Веди меня в избу!—
Ты слаб. Испарина на лбу. Теперь веди тебя в избу!
Вошли. Ложится, истомлен, на бабьи шубы. Говорит:
— Ох! Внутренность совсем горит.
Отбита внутренность моя.
О! Ты злодей, ямщик Илья!
Ты захотел меня убить...
Я не велю тебя казнить,
Мне сам Христос велел прощать.
Ни слова больше! Замолчать!—
А! Чуешь, для чего клинки вытаскивали казаки на всем
скаку в глухом лесу.
— Воды!
— Сейчас я принесу.
— Скорее.—
Из-под шуб и дох тяжелый рачдается вздох.
На шумной улице села толпа гудит невесела.
А все ж смеются казаки, довольны чем-то мужики.
Глядят они на ямщика.
— Намял ты барину бока! Он, слышно, очумел слегка.
— Злодей бы вовсе околел, да губернатор не велел!
...Соймонов стар, Соймонов сед. Не хочет он держать
ответ.
И так уж на своем веку он претерпел немало бед.
Отставку скоро старику дадут за выслугою лет.
И мирно доживет свой век птенец петровского гнезда
Эх, господа вы, господа! Орлы! Кто ж крылья вам подсек?
На шумной улице села толпа гудит невесела.
И липнет теплый вешний снег к подошвам стоптанных сапог.
О села у больших дорог! К вершинам гор, к низовьям рек
Пути на запад, на восток, пути в столицу и в острог...
Трудна дорога, далека. Но ведомы для ямщика
Все полосатые столбы с Кунгура вплоть до Барабы.
...Теплом пахнуло из избы.
Лучина дымная горит. С полатей смотрит мужичок.
Задумчивый, он говорит:
— Фрауэндорф-то занемог! Плашмя уляжется в возок.
Сенца бы надо подостлать... А то гебе несдобровать!
— Не сомневайся. Довезу... И не таку тяжелу кладь
перевозили на возу!
ИСКАТЕЛЬ РАЯ
Восток был дик и бесконечно пылен. По гулким руслам
пересохших рек
Шел путник. Это был Мартын Лощилин, высокий
худощавый человек
Случалось, что шагал он и ночами, любуясь азиатскою
луной.
Поклажа громоздилась за плечами. Все, что имел, тащил
он за спиной
Не земледельцем был, не звероловом сей пешеход
с мечтательным лицом,—
Себя он к людям причислял торговым, хоть, в сущности,
он не был и купцом.
К почтеннейшему этому сословью принадлежать он
чести не имел,
Хоть отличался к делу он любовью, но капиталов ростить
не умел.
И никогда под собственною кровлей он за прилавком
чай не распивал,—
Совсем иною занят был торговлей: на улицах вразнос
он торговал.
Неспешно приходил он на базары, свою котомку опускал
с плеча
И медленно раскладывал товары на землю, что суха и
горяча.
Да ведают беспечные потомки, чем прадеду случалось
торговать:
Галантерею он имел в котомке и книжки, коих нам уж
не читать
Те книжки днесь на складах не хранятся, в библиотеках
не найдете их'
Письмовники, снотолкованья, святцы, молитвенники,
жития святых,
Рассказы о разбойничьих вертепах, и повести о древних
мудрецах,
И сказки о чудовищах свирепых, о ведьмах, об оживших
мертвецах.
Все было тут — различный хлам бумажный, но рядом
и сокровища. Одна
Из этих книг считалась непродажной, в сафьян истертый
переплетена
Ее не мог читать он без волненья, с собою нес ее из края
в край
А называлось это сочиненье
Потерянный и возвращенный
рай
Ту книгу перечитывал в дороге Мартын Лощилин
. Понял он вполне
Все то, что было сказано о боге, а также о мятежном
сатане.
Злой демон, человека искусивший, заслуживал вверженья
в серный дым,
Но тот же демон, вольность возлюбивший, прельщал
Мартына мужеством своим
И сатану не осуждал он строго, хоть знал, что велика
его вина
Так, вместе с богом, странника в дорогу сопровождал
мятежный сатана.
Постиг Мартын, читая ту поэму, что мир погряз
в грехах, в неправде, в зле,
И думал он:
Потерян путь к Эдему! Возможно ли
на грешной сей земле
Рай обрести' Быть может, где-то рядом, недалеко
обетованный край —
Он существует по соседству с адом, сей Парадиз,
сей вожделенный рай
.
И снова перечитывал и снова Мартын Лощилин мудрые
слова
А по отмене права крепостного все это было года через два
И до отмены крепостного права искал народ заветную
страну
Бежали люди в темные дубравы, пустыни нарушали тишину,
Овладевали незнакомым краем, куда пути не ведал
и киргиз,—
Нашли, мол, меж Алтаем и Китаем пушной Эдем, еловый
Парадиз!
В тот дикий рай, таясь от офицеров, и от попов,
и от барантачей,
Пришли когда-то толпы староверов — угрюмых меховых
бородачей.
И сам господь, одетый в козью доху, незримо проносился
каждый день
Над древними, шершавыми от моха, избушками
кержацких деревень.
Нет, не искал Мартын такого рая!
Закром пшеницы,
сдобны калачи,
Молельня, где, от свечек угорая, святого духа ловите
в ночи
И, наконец, хрипите, умирая, и — как и все — лежите
на столе.
Убог ваш рай!
— шептал он, презирая. Не этот рай
искал он на земле.
Имел Мартын с паломниками встречи. Дерзали
на Евфрате побывать,
Из Тигра пить, бродить по Междуречью и даже гроб
господен целовать.
Кой-кто бывал за нильскими горами, в той области,
гда правит эфиоп,
Где люди наги, а в престольном храме справляет службу
негритянский поп.
Был слух, что где-то за опоньским царством стоит
прекрасный остров христиан,
А правит тем крестьянским государством святой старик,
епископ Иоанн.
Но знал Мартын — рабы повсюду слабы, а господа везде
свирепы суть:
От Иерусалима до Каабы один и тот же каменистый путь.
Тот рай земной мерещился и прежде. Его искали кучки
беглецов.
А нынче вольно люди шли в надежде, что сыновья
счастливее отцов.
Когда крестьянам объявили волю, но между тем не отдали
земли,—
На стороне искать благую долю бесчисленные странники
пошли.
Кой-кто в дороге падал, обессилен, и, захрипев, кончал
свой горький век.
Но бодро шел вперед Мартын Лощилин, высокий
беспокойный человек.
Он размышлял. Он смутно грезил раем, Мартын Лощилин.
• Думал:
Где ж она,
Страна, о коей издавна мечтаем, Эдем — обетованная
страна?
По облику с Россией одинаков да будет рай! Но всякий
человек —
Хозяин станет всех плодов и злаков, и всех долин, и всех
лугов и рек.
Пусть это будет первое условье. Сольются люди в дружную
семью.
Да будут уничтожены сословья! Какие же сословия в раю?!"
Тот городок, куда забрел офеня, стоял неподалеку
от границ.
В нем смешанное было населенье, залетных много
появлялось птиц.
Шумел народ оборванный и дерзкий в предместьях
грязных, около застав.
Вот на базарчик, небольшой, но мерзкий, пришел Мартын,
порядочно устав.
Но тотчас же в полицию позвали:
— Ты кто таков?—
Ответил.
— Ну и что ж!
Торгуй, пожалуй. Только, брат, едва ли здесь книжною
торговлей проживешь!—
Тут появился некто в штатском платье — в поношенном
гороховом пальто.
Он был в очках. А про его занятья не ведал точно
* в городе никто.
Сей человек, по кличке Рыжеусое, пробормотал:
— Товарец, да не тот!
Ты не учел разнообразья вкусов. Вот мне, к примеру,
нужен анекдот.
Парижского хочу я анекдотца. Давай-ка покажи мне
хоть один
Не скромничай! Наверное, найдется?
— Нет, не найдется!— отвечал Мартын.
— Имеешь сочинения Баркова?— тут Рыжеусое
предложил вопрос.
— Не знаю сочинителя такого!— нахмурившись,
Лощилин произнес.
— Ну, так какой же, к дьяволу, ты книжник'—
надме'нно Рыжеусое закричал.
— Я вместо хлеба не даю булыжник!— Мартын ему
на это отвечал.
— А нет ли соблазнительных картинок?—
Сказал Мартын:
— Таких не продаю.
— Ну и чудак! Иди тогда на рынок. Чего-нибудь
да сбудешь варначью!—
И подхватил Мартын свою котомку, чтоб из участка
поскорей уйти,
И все ярыжки хохотали громко:
Блаженный муж!
Счастливого пути!
Нахмурился лишь писарь Бесогонцев. Пробормотал:
— Наш город не таков!
Ты не надейся загребать червонцев. Не выручишь,
мой друг, и медяков!
Не купит книг твоих простонародье. Свои гроши несут
они в кабак.
Ты понял?
— Понял, ваше благородье!— Мартын ответил.—
Понял! Точно так!
Шумел базар. Казалось, даже тенью и ветром здесь умели
торговать.
И взяли тут сомнения офеню: открыть котомку
иль не открывать?
Но набежали всякие людишки—мещане, казачата, варнаки.
Все брал народ — дешевенькие книжки, лубочные
картинки, образки.
В божественном хотели утешенье найти одни. Другие —
им под стать —
Печальные хотели сновиденья совсем наоборот истолковать.
А третьи — этих было много боле,— на книжечку истратив
пятачок,
Искали слов о настоящей воле, написанных, быть может,
между строк.
Он не был косен, люд степных окраин, тянулся ко всему
он, что ни дашь,—
Не зря Мартына снарядил хозяин, почтенный
володимирский торгаш.
И вовсе не манило возвратиться туда, в Россию,
под хозяйский кров,
Где тускло на иконах золотится мерцание лампадных
язычков.
Не звал Мартына Володимир древний, на пир Мартына
не ждала Москва,
Не грезил и родимою деревней, которую покинул
сызмальства
В семье крестьянской был не первым сыном Мартын
Лощилин. Просто ли отцу
Кормить семью? Вот по каким причинам еще юнцом
ушел Мартын к купцу.
Купец тот, книжных складов содержатель, Лощилину
по оптовой цене
Дал книг в кредит:
Продай сие, приятель! За новыми
вернешься по весне
Вот так Лощилин подружился с книжкой, и каждый год
являлся он на склад.
Взялся за дело, будучи мальчишкой, а ныне стал сутул
и бородат.
И не в кредит, а за расчет наличный теперь товары
забирал он все.
И вот один, в печали безграничной, стоял на пограничной
полосе.
Он вспоминал проникновенный голос хозяина, святоши
и скупца.
Он вспоминал: желтей, чем зрелый колос, коса у нежной
дочери купца.
Не забывал он запах земляничный, стада берез
и васильки в овсе,
И одинок, в печали безграничной, стоял на пограничной
полосе.
Но не о доме мучила тревога — манила неизвестная страна.
Воистину, Мартыну, кроме бога, сопутствовал мятежный
сатана!
И как-то раз явился покупатель, злой одноногий
отставной солдат,
Сказал он, хмурясь:
— Покажи, приятель, какою ты премудростью богат?—
И начал в книжках рыться одноногий. Сафьяновый
заметил переплет.
Взял книгу в руки. Завопил в тревоге:
— С аглицкого, я вижу, перевод! —
Он костылем царапнул по странице. Воззвал Мартын:
— Не рви священных книг!
— А на афганской ты бывал границе?— угрюмо
вопросил его старик.—
Афганскую границу карауля, там полноги в горах
оставил я.
И говорю тебе, что эта пуля приспела из английского
ружья!
Таких обид я, милый, не прощаю. Я говорю, и ты мне
не перечь!
Тебе я книгу эту запрещаю. Ее, наверно, следовало
сжечь!—
Сказал Лощилин:
— Что это за мода? Как смеешь ты Мильтона
запрещать?
Цезурою святейшего синода сей мудрый труд допущен
был в печать!
— Допущен? Эй! Со мной затеешь ссору — возьму
да и огрею костылем!—
...К горячему прислушивались спору два человека,
скрывшись за углом.
Один в поддевке — тот, что помоложе. А пожилой —
в гороховом пальто.
Он молодому говорит:
— А все же нам приближаться к спорщикам негоже.
Тут постоим. Не видит нас никто.
— -Да, случай нам представился счастливый!
— Ну, ладно! Прячься за мучной ларек.—
То были Рыжеусое похотливый и Бесогонцев —
юркий писарек.
...А между тем волнуется калека. Офеню он поносит
и корит.
Увечного жалея человека, Мартын ему спокойно говорит:
— Мир многогрешен! Лорды-дипломаты коварной
королевы англичан
В твоей беде, служивый, виноваты, а не Мильтон —
премудрый Иоанн!
Вини в ней царедворцев-беззаконцев. Всех к сатане их
сплавить надо в ад' —
...Из-за угла тут вышел Бесогонцев.
— Э,— закричал,— о чем тут говорят?—
За ним усач, дрожа от нетерпенья—
Крамола' Расходись, народ честной!
Какие речи ты ведешь, офеня! Наверно, соблазнен ты
сатаной
Ты книги дерзновенные читаешь, народ к неподчинению
зовешь,
Вельмож ты ни во что не почитаешь' Что говорить —
хорош, дружок, хорош!
Так не забудь же эти рассужденья, когда пойдешь,
каналья, на допрос! —
...И пропили они вознагражденье, полученное ими
за донос.
Судья сказал'
— Кто спора был затейник? Ты, негодяй'
Тебя я накажу
Ты в ересь впал, проклятый коробейник' Народы
подстрекаешь к мятежу
Какую книгу ты хвалил, офеня' А ну-ка, друг, сюда
ее подай1—
Тут взял судья Мильтоново творенье
Потерянный
и возвращенный рай
;
— Святейшего синода цензорами действительно
допущено в печать. .—
Сказал Лощилин.
— Видите вы сами
Но тут судья воскликнул:
— Замолчать'
Ты плохо понял это сочиненье! Его ты начитался
не к добру
Поэтому Мильтоново творенье я у тебя покуда отберу!
А чтобы дух в тебе мятежный замер, чтоб, коробейник,
впредь ты был умней,
Не выпустят из каталажных камер тебя, Лощилин,
ровно тридцать дней! —
Так, всем другим офеням в назиданье, Лощилин
познакомился с тюрьмой
А судия, закрывши заседанье, медлительно направился
домой
...Вооружен Мильтоновым твореньем, в свою семью
вернулся судия,
И эту книгу с удовлетвореньем читала вся судейская
семья.
На поиски потерянного рая не бросились ни дочь
и ни жена,
Поскольку жили сыто, не хворая, и в доме были мир
и тишина.
Но уцелела книга та едва ли. Кто с добрыми порядками
знаком,
Тот ведает, что книгой прикрывали довольно часто
крынки с молоком,
Свечу тушили, чтоб не нюхать чада. . И растрепалась
эта книга вся.
Хотя не вся Оговориться надо: судьихи разрешенье
испрося,
Уберегла кухарка те листочки, на коих ад и рай
изображен,
И бережно на кухне в уголочке их укрепила около икон.
Низвержен демон, но не обескрылен Как только срок
назначенный исгек,
Свою котомку подхватил Лощилин и прочь пошел,
упрямый человек
Не оглянувшись, он покинул город, где проживал
без малого что год.
Он шел без шапки, расстегнувши ворот, шагал вперед
бодрей, чем скороход.
Он шел по лысинам и спинам горным все на восток,
отнюдь не на закат,—
И звезды в небе азиатски-черном мерцали, как глазенки
бесенят:
Что, отдохнул ты под казенной кровлей? Идешь опять
скитаться налегке?
Занялся б лучше хлебною торговлей в каком-нибудь
соседнем городке!
Забудь-ка суемудрые мечтанья. В приказчики к любому
богачу
Тебя возьмут, лишь прекрати скитанья!
Но отвечал Лощилин:
— Не хочу'—
День. Снова ночь. А на рассвете рано, как будто б отлита
из серебра,
Вдруг выплыла из алого тумана далекая высокая гора.
И был прелестен вид ее, высокой. Решил Мартын:
Взойду-ка я туда!
И он взошел. Над трещиной глубокой склонился он.
И видит: в ней — руда!
И камень поднимает он, в котором не серебро, так, верно
уж, свинец.
Обвел Лощилин скалы мудрым взором.
Вот,— думает,—
удача наконец!
Мне открывать теперь не надо лавку, я в слуги
к богатеям не пойду,
Но в горный округ сделаю заявку, что отыскал богатую
руду
Так он решил. Вдруг видит: издалека, через Долину
Пересохших Рек,
Спускается бродячий сын Востока, оборванный и темный
человек.
Он тихо шел со стороны Памира, тот человек, по облику
факир.
Не стал Мартын расспрашивать факира, зачем и как он
шел через Памир.
Он лишь сказал:
—Худа твоя осанка' Народ, как видно, там у вас
убог
Что говорить, коварна англичанка! Немало принесла она
тревог.
А впрочем, это знаете вы сами... Я думаю: придя издалека.
Ты хочешь поразить нас чудесами! Выращиваешь
финик из пупка?
Втыкаешь гвоздь в свое худое тело? Умеешь посох
превращать в змею?
Факир, факир! Оставь пустое дело, премудрость
не показывай свою!
О чудесах я не таких мечтаю. Рай я ищу! Рай для
живых людей.
Скажи, пути к тому земному раю ты ведаешь,
таинственный индей? —
Так рек Мартын. И, не взглянув на небо, на божеских
владений рубежи,
Он протянул факиру ломоть хлеба, печенного из русской
сладкой ржи.
И взял факир. И кушал по кусочку. И, кланяясь,
за хлеб благодарил.
Мартын же, от скитаний в одиночку уставши, откровенно -
говорил:
— Я рай искал! За это покарали меня лихие судьи
здешних мест,
Божественную книгу отобрали, на тридцать дней сажали
под арест.
И вот теперь руду открыл в горе я. Плоть вопиет:
Ты рая не ищи,
20 Л Мартынов
А возвращайся в город поскорее да запишись, бродяга,
в богачи!
Но я не жадный! Всю деревню нашу, которую покинул
сызмальства,
Я одарю и всяко разукрашу. Обрадую отца я и мамашу,
коль жив отец и матушка жива.
Соседей осчастливлю заодно я. Скажу:
Один работать
не люблю!
На рудники поедемте со мною. Свои права я с вами поделю!
Я кликну клич в окрестные деревни:
Эй, земляки,
в компанию зову,
Чтоб каждой девке стать бы как царевне, собольи
шубы — бабам к покрову!
Ведь тут руды на многие мильоны! На что мне все
богатство одному?
И ты, факир, просись в компанионы. Я и тебя в товарищи
возьму.
О, нас теперь не устрашат наветы похабника да злого
писарька!
Но зря, факир, тебе толкую это. Ты ж русского не знаешь
языка!—
Так он сказал. И вдруг случилось чудо: взглянув
кругом — не видно ли людей,
Членораздельно и совсем не худо по-русски отвечал ему
индей.
Сказал факир:
— Ты прост. Тебя обманут. Поверь мне — стережет
тебя беда!
Ты открывал, а брать другие станут. Меж пальцев
ускользнет твоя руда.
Чего докажешь ты недобрым судьям? Кто с ними в спор
вступает — тот погиб!
Доверься мне. Пойдем к хорошим людям. Там, в Индии,
живет один сагиб.
Ему расскажешь ты про эту гору. Тебе вперед заплатят
за руду.
Пойдем со мной. Ты станешь счастлив скоро. Тебя я сам
к сагибу доведу.
Полицеймейстер что-то был не в духе. Допрашивал
беспаспортных бродяг
И поминутно раздавал им плюхи... Но вот вбегает
с улицы казак,
Докладывает он, что коробейник Мартын Лощилин
к городу идет
И, из веревки сделавши ошейник, на привязи кого-то он
ведет.
— Кого ж ведет?
— Как будто азиатца. Навстречу им сбегается народ.
Там люди начинают волноваться. Да, вот толпа! Лощилин
у ворот!—
Устал Мартын. Он говорит, измучен:
— Я пленника довел едва-едва.i
Он есть факир. И сей факир научен таинственным
приемам колдовства.
Его связать пришлось как можно крепче, не то б он живо
выскользнул из пут.—
Тут писарек явился. Что-то шепчет тайком
полицеймейстеру он, плут.
Полицеймейстер молвит:
— Мы, Лощилин, тебе сначала учиним допрос.
Откуда ты бредешь, измучен, пылен? Какие вести
нынче к нам принес?
За что факир тобой побит и связан? Рассказывай
подробно, не таи!
Ведь сам ты был не так давно наказан по приговору
нашего судьи.—
Мартын ответил:
— Ваше благородье! Я не урод среди родной семьи.
В опоньско царство, в море беловодье, к заморской
королеве в холуи
20*
Посмотри в окно!
Чтобы сохранить великий дар природы — зрение,
врачи рекомендуют читать непрерывно не более 45–50 минут,
а потом делать перерыв для ослабления мышц глаза.
В перерывах между чтением полезны
гимнастические упражнения: переключение зрения с ближней точки на более дальнюю.
Я не пошел! Я в подданство к Китаю проситься никогда
не захочу!
Я счастлив быть на родине мечтаю! В родной стране
я рай найти хочу.
Но также и о счастье всех народов я замышляю,
скромный человек.
Не будет битв да воинских походов — впрямь золотой
тогда настанет век.
Так будет! Нынче ж хищники и воры еще повсюду живы.
Грешен мир!
Вот сей факир... Явился в наши грры он неспроста,
таинственный факир.
Его вы хорошенько допросите, зачем явился из-за горных
круч,
Но прежде в баню подлого сведите, понеже он и грязен
и вонюч.—
И повели индея мыться в баню. Не шел. Насильно
погрузили в чан.
Тут выяснилось: рыж, как англичане, сей человек.
— Ты не из англичан?—
И стало стыдно этому мужчине. И закричал он, гневом
обуян:
— Не звать на
ты
! Я в офицерском чине!
Я королевской службы капитан!
Все радовались. Только писарь юркий был на офеню
несколько сердит.
Он говорил:
— Ты ходишь к черту в турки, в горах ты лазишь,
как контрабандит...
Арендовал бы малую лавчонку здесь в городе и стал бы
торговать,
Сосватал бы смазливую девчонку да приобрел
двухспальную кровать!—
Мартын в ответ:
— Не буду строить лавку! Торговцем быть я вовсе
не хочу!
Я в горный округ сделаю заявку. Руду нашел.
Права я получу!—
Тут писаришка бросил взгляд упорный:
— Какие руды? Блеск их серебрист?
- Да!
— Ну, иди, Лощилин, в округ горный, чтоб выслушал
тебя канцелярист.
Но к инженеру только, брат, не суйся,— уж очень
важный этот господин,—
К канцеляристу прямо адресуйся. Он все устроит.
Понял, друг Мартын?—
...Канцелярист промолвил:
— Интересно!
В какой горе руда-то?.. Вот беда,
Мой милый друг! Давно уже известно, что в той горе
имеется руда!
Сия руда и не годится в плавку. Невыгодная!
С нею согрешишь.
Прискорбно мне принять твою заявку.—
Поник Мартын. Гора родила мышь.
— Заявку делать, значит, нет и толку?— спросил
Мартын.
Чиновник отвечал:
— Да, ты бы лучше шел на барахолку, горами бы
такими торговал.
Но и на этом можешь просчитаться — и будет только
хлопот без конца! —
И проводил Мартына-рудознатца канцелярист с усмешкой
до крыльца.
Прощай, базар, толчок и барахолка! Ушел в
...Закладка в соц.сетях
