Жанр: Триллер
Песнь Кали
...дь в городе, исчезли при виде грязи, муссонного ливня и вопиющей
нищеты, когда мы открыли шторы. Тропические сумерки стали кратковременным
переходом от серого дождливого дня к черной дождливой ночи. На другой стороне
залитой водой площади под навесами горели несколько фонарей.
Уставшая Виктория раскапризничалась, и поэтому мы рано уложили ее спать.
Затем мы сделали по телефону заказ и примерно час дожидались его доставку.
Появление ужина послужило мне уроком никогда не заказывать сандвичи с холодным
ростбифом в стране индусов. Я выпросил у Амриты часть ее отличного китайского
ужина.
В девять вечера, когда Амрита принимала душ перед сном, раздался стук в
дверь. Из лавки явился мальчик с тканью для сари. Подросток промок до нитки, но
материал был надежно упакован в пластиковый пакет. Я дал ему на чай десять
рупий, но он настоял, чтобы я разменял на две бумажки по пять. Десятирупиевая
банкнота была слегка разорвана, а при повреждении индийские деньги, очевидно,
выходят из обращения. Этот обмен подпортил мне настроение, а когда появилась
Амрита в шелковом халате, ей было достаточно одного взгляда на пакет, чтобы
заявить о досадной ошибке. В лавке перепутали ее рулон с тканью Камахьи. Потом
мы потратили двадцать минут на поиски нужного номера Бхарати в телефонной книге,
но это имя было не менее распространенным, чем "Джоунс" в нью-йоркском
телефонном справочнике, и Амрита высказала мысль, что семья Камахьи, возможно,
вообще не имеет телефона.
- Черт с ней, с этой тканью, - сказал я.
- Легко тебе говорить. Попробовал бы ты целый час выбирать материал.
- Камахья, наверное, принесет твою покупку.
- Тогда лучше бы завтра, если в понедельник утром мы улетаем.
Мы улеглись рано. Один раз Виктория проснулась, слегка всхлипывая из-за
какого-то детского сна, заставлявшего ее испуганно подергивать ручками и
ножками, но я поносил ее по комнате, пока она крепко не заснула, довольно пустив
мне слюни на плечо. В течение следующих двух часов в комнате становилось то
жарче, то холоднее. Стены дребезжали от разнообразных механических шумов. Звуки
были таковы, что казалось, все здание набито лифтами, которые поднимаются при
помощи цепей и лебедок. Через пару номеров по коридору шумела и хохотала
компания арабов, у которых и в мыслях не было перенести свое веселье в комнату и
закрыть дверь.
Примерно в половине двенадцатого я поднялся с влажных простыней и подошел к
окну. Дождь все барабанил по улице. Не было ни одной машины.
Я открыл свой чемодан. С собой я взял лишь две книги: свою последнюю книжку
в твердом переплете и купленное мной в одном лондонском книжном магазине
пингвиновское издание поэзии Даса в мягкой обложке. Усевшись на стул возле
двери, я включил торшер.
Признаюсь, что сначала открыл собственную книгу. Она раскрылась на
заглавной поэме "Зимние настроения". Я попытался читать, но казавшийся раньше
очень тонким образ старухи, бродящей по своему дому на ферме в Вермонте и
общающейся с мирными привидениями, в то время как снег засыпает поля, совсем не
стыковался с жаркой калькуттской ночью и звуками безжалостного муссона,
сотрясающего оконные стекла. Я взялся за другую книгу.
Поэзия Даса сразу же увлекла меня. Из коротких вещей в начале самое большое
удовольствие я получил от "Семейного пикника" с его юмористическим, но ничуть не
снисходительным взглядом на необходимость терпеливо сносить чудачества родных.
Лишь беглая ссылка на "...голубые, насыщенные акулами воды Бенгальского залива.
Незатмеваемые парусом или дымом далекого парохода" и краткое описание "...храма
Махабалипурам, песчаник, истертый морем, возрастом и молитвой, ставший теперь
игрушкой со сглаженными углами, для карабкающихся детских коленок и фотографий
дядюшки Нани" определяли местом действия Восточную Индию.
На "Песнь матери Терезы" я смотрел уже другими глазами. Теперь я меньше
внимания обращал на академичное влияние Тагора в разработке этой многообещающей
темы, и гораздо очевиднее казались мне прямые указания на "...смерть на улице,
смерть на обочине, безнадежные одиночества, среди которых она шла, теплый
детский плач о помощи, на холодной груди не имеющего молока города". И, тогда я
попытался представить, будет ли когда-нибудь признано эталоном сострадания,
каковым, как я чувствовал, оно и является, - это эпическое произведение Даса о
юной монахине, услышавшей зов во время переезда в другую миссию и отправившейся
в Калькутту, чтобы помочь бесчисленным страждущим, хотя бы предоставив им место,
где бы они могли упокоиться в мире.
Я повернул книгу, чтобы взглянуть на фотографию М. Даса. Она успокоила
меня. Высокий лоб и печальные, чистые глаза напомнили мне фотографии
Джавахарлала Неру. В лице Даса были те же аристократическое изящество и
достоинство. Лишь очертания рта, полноватых губ с приподнятыми уголками наводили
на мысль о чувственности и некотором эгоцентризме, столь необходимых поэту. Я
вообразил, что вижу, откуда у Камахьи Бхарати такая чувственная красота.
Выключив свет и пристроившись рядом с Амритой, я уже гораздо легче смотрел
на грядущий день. А дождь на улице продолжал поливать скученный город.
Глава 10
Калькутта, Владычица Нервов,
Зачем хочешь ты уничтожить меня без остатка?
У меня есть конь и вечное убежище
Я еду в свой город.
Пранабенду Дас Гупта
Воскресным утром на встречу в связи с передачей рукописи собралась пестрая
компания. Гупта позвонил без пятнадцати девять. К тому времени мы уже два часа
были на ногах. За завтраком в открытом кафе Амрита объявила о своем решении на
этот раз поехать со мной, и я не мог ее отговорить. В сущности, эта идея вызвала
у меня облегчение.
Разговор по телефону Гупта начал в неподражаемом стиле, присущем всем
телефонным разговорам в Индии.
- Алло, - сказал я.
- Алло, алло, алло.
Звук был такой, словно мы использовали для связи две консервные банки и
несколько миль бечевки. Сплошной скрежет и пощелкивание.
- Мистер Гупта?
- Алло, алло.
- Как поживаете, мистер Гупта?
- Замечательно. Алло, мистер Лузак? Алло!
- Да, слушаю.
- Алло. Все приготовления.., алло! Мистер Лузак? Вы слышите?
- Да, я слушаю.
- Алло! Все приготовления закончены. Вы будете один, когда мы заедем за
вами в ваш отель сегодня в десять тридцать утра.
- Прошу прощения, мистер Гупта. Моя жена поедет со мной. Мы решили, что...
- Что? Что? Алло!
- Я говорю, со мной поедут мои жена и ребенок. Куда мы собираемся?
- Нет-нет. Обо всем уже условились. Вы должны быть один.
- Да-да, - возразил я. - Или моя семья будет сегодня вместе со мной, или я
вообще не поеду. Честно говоря, мистер Гупта, я немного устал от всего этого
шпионского дерьма. Я преодолел двенадцать тысяч миль для того, чтобы получить
литературное произведение, а не красться по Калькутте в одиночку. Где должна
состояться встреча?
- Нет-нет. Будет лучше, если вы поедете один, мистер Лузак.
- Почему? Если это опасно, я хочу знать...
- Нет! Конечно, это не опасно.
- Где состоится встреча, мистер Гупта? У меня действительно нет времени для
этой чепухи. Уехав с пустыми руками, я все равно напишу какую-то статью, но вы,
вероятно, получите весточку от юристов журнала. Это было пустой угрозой, но в
результате наступила тишина, прерываемая лишь шуршанием, потрескиванием, глухими
щелчками, обычными для здешней связи.
- Алло! Алло, мистер Лузак! Вы слушаете?
- Да.
- Очень хорошо. Мы, конечно, будем весьма рады видеть вашу супругу. Мы
встретимся с представителем М. Даса в доме Тагора...
- Дом Тагора?
- Да-да. Это музей, как вы знаете.
- Превосходно! - сказал я. - Я надеялся посетить дом Тагора. Отлично.
- Тогда мы с мистером Чаттерджи будем ждать вас в вашем отеле в десять
тридцать. Алло, мистер Лузак, вы слушаете?
- Да?
- Всего доброго, мистер Лузак.
Гупта и Чаттерджи не появились до одиннадцати, но зато, когда мы спустились
в вестибюль, там уже крутился Кришна. На нем были все те же грязная рубашка и
мятые брюки. При нашем появлении он выразил величайшую радость - поклонился
Амрите, потрепал волосенки Виктории, дважды пожал мне руку. По его словам, он
пришел, чтобы сообщить мне, что "наш общий друг Муктанандаджи" воспользовался
моим в высшей степени великодушным даром, чтобы вернуться в свою деревню Ангуду.
- По-моему, он говорил, что никогда не вернется домой.
- А-а-а, - произнес Кришна и пожал плечами.
- Что ж, тогда, как мне кажется, и он, и Томас Вулф ошиблись, - сказал я.
Кришна непонимающе смотрел на меня примерно секунду, после чего
расхохотался так громко, что Виктория заплакала.
- Вы получили рукопись Даса? - поинтересовался он, когда и его смех, и плач
Виктории утихли. Ответила Амрита:
- Нет, мы собираемся получить ее прямо сейчас.
- Ага. - Кришна улыбнулся, и я заметил блеск в его глазах.
Под воздействием безотчетного импульса я спросил:
- Не хотели бы проехаться с нами? Возможно, вам будет интересно узнать, что
за рукопись способен произвести на свет труп утопленника.
- Бобби! - сказала Амрита.
Кришна лишь кивнул, но его улыбка стала еще больше, чем когда-либо
напоминать акулий оскал.
Гупта и Чаттерджи испытали легкое потрясение при виде нашей многочисленной
делегации. У меня не было желания говорить им, что за нами последует еще и
неизвестное количество калькуттских шпиков.
- Мистер Гупта, - сказал я, - моя жена, Амрита. Последовал обмен
любезностями на хинди.
- Джентльмены, это наш.., гид, мистер М. Т. Кришна. Он также будет нас
сопровождать.
Джентльмены сухо кивнули, но Кришна просиял.
- Мы уже знакомы! Мистер Чаттерджи, вы меня не помните?
Майкл Леонард Чаттерджи нахмурился и поправил очки.
- А, не помните. А вы, мистер Гупта? Ну хорошо, это было несколько лет тому
назад, когда я вернулся из прекрасной страны мистера Лузака. Я тогда подавал
заявление о вступлении в Союз писателей.
- Ах да, - сказал Чаттерджи, хотя явно ничего не вспомнил.
- Да-да, - улыбнулся Кришна. - Мне тогда сказали, что моей прозе недостает
зрелости, стиля и строгости". Стоит ли говорить, что я не удостоился приема в
Союз.
Все почувствовали себя в высшей степени неловко, кроме Кришны. И меня. Я
начинал получать от этого удовольствие. Я уже радовался тому, что взял с собой
Кришну.
Мы поехали от отеля в восточном направлении на небольшом, битком набитом
"премьере". На переднее сиденье втиснулись Гупта, Чаттерджи и водитель Чаттерджи
в униформе. Насколько я мог судить, одну руку водитель высунул из окна, другой
все время поправлял фуражку, а рулил коленями. Результат не отличался от
обычного.
Я сидел сзади, зажатый между Кришной и Амритой, державшей на коленях
Викторию. Все мы обильно потели, но Кришна, по-моему, начал раньше, чем
остальные. Стояла невероятная жара. После того как мы покинули отель с
кондиционером, у фотоаппарата Амриты и на очках Чаттерджи успели запотеть
стекла. Было не меньше ста десяти градусов, и моя рубашка почти сразу же
прилипла к спине. На захламленной площади напротив отеля сидели на корточках,
задрав колени выше подбородка, сорок или пятьдесят мужчин. Перед ними на
мостовой были разложены мастерки, доски для замеса извести, отвесы. Картина
напоминала очередь безработных. Я спросил у Кришны, что они здесь делают, но он
только пожал плечами и изрек: "Воскресное утро". Такое высказывание, достойное
дельфийского оракула, судя по всему, удовлетворило всех, так что я промолчал.
Проехав по Чоурингхи, мы свернули направо перед Радж Бхаван - старым Домом
правительства - и дальше проследовали по улице Дхарамтала. Влетавший в открытые
окна воздух не приносил прохлады, а царапал кожу, как горячая наждачная бумага.
Спутанные волосы Кришны шевелились, точно змеиное гнездо. Возле каждого знака
"Стоп" или регулировщика водитель глушил двигатель, и мы сидели в потной тишине,
пока машина не трогалась снова.
Мы проехали в восточном направлении на Верхнюю кольцевую трассу, а потом
свернули на улицу Раджа Динендра, извилистую дорогу, которая шла параллельно
каналу. От стоялой воды несло нечистотами. Голые дети плескались на коричневых
отмелях.
- Смотрите туда, - приказал Чаттерджи, показывая направо, где стоял
неимоверно красивый храм. - Храм Джаин. Очень интересный.
- Священники Джаин ни у кого не отнимают жизнь, - сказала Амрита. - Когда
они выходят из храма, то заставляют слуг подметать перед ними дорожку, чтобы не
наступить по неосторожности на какое-нибудь насекомое.
- Они носят хирургические маски, - сказал Чаттерджи, - чтобы не проглотить
нечаянно какое-нибудь живое существо.
- Они не моются, - добавил Кришна, - из уважения к бактериям, живущим у них
на теле.
Я кивнул, подумав про себя, что Кришна, должно быть, особо чтит этот пункт
из устава Джаинов. В окружении обычных уличных запахов Калькутты, вони нечистот
и Кришны я начинал понемногу шалеть.
- Их религия запрещает им есть все, что является живым или некогда было
живым, - радостно сообщил Кришна.
- Минуточку, - не выдержал я. - Тогда им вообще ничего нельзя. Чем же они
тогда питаются?
- Ага. - Кришна улыбнулся. - Хороший вопрос! Мы ехали все дальше.
Дом Рабиндраната Тагора находился в Читпуре. Оставив машину в узком
переулке, мы вошли через калитку в еще более узкий дворик и перед входом в
двухэтажное здание разулись в небольшой прихожей.
- Из уважения к памяти Тагора к этому дому относятся как к храму, -
торжественно объявил Гупта.
Кришна скинул сандалии.
- У нас в стране каждый общественный памятник рано или поздно становится
храмом, - засмеялся он. - В Варанаси правительство построило здание с рельефной
картой Индии внутри, чтобы просвещать невежественных крестьян в области
национальной географии. Теперь это священный храм. Я видел, как люди там
молятся. Есть даже свой праздник. У рельефной карты.
- Потише, - сказал Чаттерджи, Он повел нас по темной лестнице. В комнатах
Тагора почти отсутствовала мебель, но стены были увешаны фотографиями и
заставлены витринами, в которых выставлялось все - от подлинных рукописей,
которые должны были стоить целое состояние, до жестянок с любимым нюхательным
табаком Мастера.
- Мы, кажется, одни, - заметила Амрита.
- О да, - подтвердил Гупта, еще больше напоминавший грызуна, когда
улыбался. - Музей обычно закрыт по воскресеньям. Нам предоставлена честь
побывать здесь, лишь благодаря особым договоренностям.
- Великолепно, - бросил я в пространство. Вдруг из динамиков на стене
послышались записи высокого и писклявого голоса Тагора, читающего отрывки из
своих стихотворений и напевающего некоторые из баллад. - Чудесно.
- Скоро должен появиться представитель М. Даса, - сказал Чаттерджи.
- Спешить некуда, - заметил я. На стене висели большие полотна с
написанными маслом картинами Тагора. Его стиль напомнил мне Н. С. Уайета -
иллюстраторский вариант импрессионизма.
- Он получил Нобелевскую премию, - сказал Чаттерджи.
- Да.
- Он сочинил наш национальный гимн, - сообщил Гупта.
- Верно. Я просто забыл, - сказал я.
- Он написал много великих пьес, - поведал Гупта.
- Он основал большой университет, - добавил Чаттерджи.
- Он умер вон там, - сказал Кришна. Мы все остановились и проследили за
направлением пальца Кришны. В углу было пусто, не считая нескольких сгустков
пыли.
- Это было в 1941 году, - продолжал Кришна. - Старик умирал, угасая как
часы, в которых кончился завод. Здесь собрались несколько его учеников. Потом
еще. И еще. Вскоре все комнаты заполнились людьми. Некоторые из них никогда даже
не видели поэта. Проходили дни. Старик умирал медленно. В конце концов началась
вечеринка. Кто-то съездил в американский военный штаб.., в городе уже были
солдаты.., и вернулся с кинопроектором и фильмами. Они смотрели Лорела и Харди,
мультфильмы с Микки-Маусом. Старик лежал без сознания, всеми забытый в этом
углу. Время от времени он выплывал из своего смертного сна, как выплывает На
поверхность рыба. Представьте его замешательство! Он смотрел мимо спин своих
друзей и голов незнакомцев и видел мелькающие изображения на стене.
- А здесь ручка, которой пользовался Тагор при написании своих знаменитых
пьес, - громко сказал Чаттерджи, пытаясь отвлечь нас от Кришны.
- Он написал об этом поэму, - продолжал Кришна. - О том, как умирал под
Лорела и Харди. Этими остатними днями он и датировал свои стихотворения, зная,
что каждое из них может стать последним. Потом, во время коротких выходов из
комы, он стал подписывать и час. Исчез его сентиментальный оптимизм. Ушло его
мягкое bonhomie "bonhomie (фр.) - добродушие.", которым отмечены столь многие из
его популярных произведений. Поскольку, как вы сами понимаете, теперь, между
стихами, он видел перед собой темный лик смерти. Он был напуганным стариком. Но
эти стихи.., ах, мистер Лузак.., эти последние стихи прекрасны. И болезненны.
Как его смерть. Тагор всматривался в изображения на стене и задавался вопросами:
"Неужели мы все - лишь иллюзии? Недолговечные тени, брошенные на стену ради
досужего развлечения скучающих богов? И это все?" А потом он умер. Прямо там. В
углу.
- Пойдемте дальше, - бросил Гупта. - Там гораздо больше интересного.
Там и впрямь было на что посмотреть. Фотографии друзей и современников
Тагора, в том числе портреты с автографами Эйншгейна, Дж. Б. Шоу и очень
молодого Уилла Дюрана.
- Мастер оказал сильное влияние на мистера У. Б. Йетса, - сказал Чаттерджи.
- Знаете ли вы, что "грубое животное" из "Второго пришествия" - лев с
человеческой головой - был списан с присланного Тагором Йетсу описания пятого
воплощения Вишну?
- Нет, - ответил я. - По-моему, я этого не знал.
- Да, - подал голос Кришна. Он провел рукой по пыльной витрине и улыбнулся
Чаттерджи. - А когда Тагор прислал Йетсу сборник своей бенгальской поэзии,
знаете, что произошло?
Кришна не обращал внимания на нахмурившихся Гупту и Чаттерджи. Он присел на
корточки и помахал невидимым оружием, сжимаемым обеими руками.
- А вот что. Йетс метнулся через гостиную своей лондонской квартиры,
схватил подаренный ему когда-то самурайский меч и рубанул книгу Тагора, вот
так... Йе-е-е!
- Неужели? - спросила Амрита.
- Да, именно так, миссис Лузак. А потом Йетс закричал: "Будь проклят Тагор!
Он поет о мире и любви, когда кровь есть ответ!"
Магнитофонная запись музыки Тагора внезапно остановилась. Мы все
повернулись к вошедшему в комнату мальчику лет восьми. В руках у него была
небольшая холщовая сумка, слишком маленькая и неровная, чтобы вместить рукопись.
Прежде чем подойти ко мне, он обвел взглядом все лица.
- Вы мистер Лузак? - Слова звучали заученно, словно мальчик не говорил поанглийски.
- Да.
- Следуйте за мной. Я доставлю вас к М. Дасу.
Во дворе ждал рикша. Места рядом с мальчиком хватило для меня, Амриты и
Виктории. Гупта и Чаттерджи поспешили сесть в машину, чтобы последовать за нами.
У Кришны был такой вид, словно он потерял ко всему интерес, и он остался у
двери.
- Вы не едете? - окликнул я его.
- Сейчас нет, - ответил Кришна. - Увидимся позже.
- Мы улетаем утром, - крикнула Амрита. Кришна пожал плечами. Мальчик сказал
что-то рикше, и мы выехали на улицу. "Премьер" Чаттерджи держался за нами. За
полквартала позади нас от обочины отъехал еще и небольшой серый седан, а за ним
с грохотом тащилась запряженная быками повозка, на которой сидело с полдюжины
людей в лохмотьях. Я позабавил себя, представив, что погонщик быков и есть
полицейский, приставленный следить за нами. Мальчик выкрикнул фразу побенгальски,
а рикша проорал что-то в ответ и ускорил шаг.
- Что он сказал? - спросил я у Амриты. - Куда мы едем?
- Мальчик сказал: "Поторопись", - с улыбкой ответила Амрита. - Рикша
ответил, что эти американцы - тяжелые свиньи.
- Гм-м.
Мост Хоура мы переезжали в гуще бурлящего движения, по сравнению с которым
меркли все пробки, что я видел прежде. Пешеходов было не меньше, чем колесного
транспорта, и вся эта масса до отказа заполняла оба уровня моста. Затейливая
головоломка серых решеток и стальной сетки тянулась более четверти мили над
грязной ширью реки Хугли. Мост представлял собой разновидность детского
конструктора, и я взял у Амриты камеру, чтобы сфотографировать его.
- Зачем ты это делаешь?
- Обещал твоему отцу.
Мальчик замахал на меня обеими руками и произнес что-то настойчиво и
сердито.
- Что он говорит? Амрита сдвинула брови.
- Не уверена, хорошо ли понимаю его диалект, но это, кажется, насчет того,
что фотографировать мост противозаконно.
- Скажи ему, что все в порядке. Она заговорила на хинди, а мальчик
нахмурился и ответил на бенгали.
- Он говорит, что не в порядке, - перевела Амрита. - Он говорит, пусть для
нас, американцев, шпионят наши спутники.
- О Господи.
Рикша остановился перед бесконечным кирпичным зданием - железнодорожным
вокзалом Хоура. В стекающей с моста мешанине не было ни малейших признаков
"премьера" Чаттерджи или серого седана.
- Что теперь? - спросил я.
Повернувшись, мальчик подал мне холщовый мешок. Я распустил завязку и
заглянул внутрь.
- Боже милостивый, - произнесла Амрита. - Это монеты.
- Не просто монеты, - уточнил я, вынимая одну. - Это полудоллары времен
Кеннеди. Здесь их штук пятьдесят - шестьдесят.
Мальчик показал на вход в здание и затараторил.
- Он говорит, что ты должен войти и отдать их, - перевела Амрита.
- Отдать? Кому?
- Он говорит, кому-то, кто попросит их у тебя. Мальчик кивнул, словно
удовлетворившись, сунул руку в мешок, достал оттуда четыре монеты и, выскочив из
коляски, скрылся в толпе.
Виктория потянулась к монетам. Я туго затянул завязку и посмотрел на
Амриту.
- Ну что, - сказал я. - Теперь, я думаю, все зависит от нас.
- После вас, сэр.
В детстве самым большим зданием, что я только мог себе представить, был
крытый рынок в Чикаго. Потом, в конце шестидесятых, я получил возможность
побывать в ракетосборочном цехе Центра космических исследований имени Кеннеди.
Приятель, который меня туда водил, сказал, что иногда внутри здания появляются
облака.
Вокзал Хоура производил куда большее впечатление. Это было сооружение
исполинских масштабов. Одновременно можно было видеть десяток железнодорожных
путей; пять паровозов стояли неподвижно, несколько - выпускали пар; множество
разносчиков торговали с тележек чем-то непонятным, от чего исходили клубы едкого
дыма; тысячи потных, толкающих друг друга людей; еще больше - сидящих на
корточках, спящих, готовящих еду, живущих здесь; и над всем - какофония звуков,
настолько оглушительных, что не слышно было собственного крика, не говоря уж о
мыслях. Таким предстал перед нами вокзал Хоура.
- Матерь Божья, - только и вымолвил я. В нескольких футах от моей головы из
решетки высовывался самолетный пропеллер и медленно месил густой воздух. Рокот
десятков таких же вентиляторов вливался в океан шума.
- Что? - закричала в ответ Амрита. Виктория сильнее прижалась к материнской
груди.
- Ничего!
Мы пошли наугад, протискиваясь сквозь толпу, двигаясь в неизвестном
направлении. Амрита вцепилась в мой рукав, а я наклонился к ней, чтобы она
смогла говорить прямо мне на ухо.
- Не подождать ли нам мистера Чаттерджи и мистера Гупту?
Я покачал головой.
- Пусть они получат свои полудоллары.
- Что?
- Да так.
К нам приблизилась низкорослая женщина. У нее на спине висело нечто, что
вполне могло бы быть ее мужем. Позвоночник у него был беспощадно скручен, одно
плечо росло из середины горбатой спины, а ноги представляли собой бескостные
щупальца, исчезавшие в складках сари женщины. Черная, костлявая, почти
бесплотная рука с открытой ладонью преградила нам путь.
- Баба, Баба.
После некоторых колебаний я залез в мешок и подал ему монету. Его жена
широко раскрыла глаза и протянула к нам обе руки.
- Баба!
- Отдать ему все, что ли? - закричал я Амрите, но не успела она ответить,
как к моему лицу потянулись десяток рук.
- Баба! Баба!
Я попытался отступить, но в спину мне уткнулось еще больше протянутых в
мольбе ладоней. Я принялся торопливо раздавать монеты. Руки хватали серебро,
исчезали в лохмотьях, а потом тянулись снова. Краем глаза я увидел метрах в трех
поодаль Амриту с Викторией и порадовался, что они не рядом.
Толпа росла как по волшебству. Только что здесь было десять или пятнадцать
вопящих и тянущих руки людей, а через несколько секунд толпа выросла до
тридцати, потом до пятидесяти человек. Мне представилось, что это Хэллоуин, а я
раздаю сладости ватаге детишек, но эта безобидная иллюзия исчезла, как только из
толпы вынырнула изъеденная проказой рука и по моему лицу скользнули шершавые
пальцы.
- Эй! - закричал я, но этот слабый звук утонул в шуме толпы. Не меньше
сотни людей проталкивались к середине сжимающегося круга со мной в эпицентре.
Давление было ужасающим. Чья-то слепая рука случайно распахнула мою
рубашку, оставив у меня на груди параллельные полосы. Чей-то локоть ударил меня
сбоку по голове, да так, что я наверняка бы упал, если бы не сдавливавшие меня
со всех сторон тела.
- Баба! Баба! Баба!
Толпа сдвигалась к краю платформы. До стальных рельсов внизу было метра
два. Женщина с калекой на спине завопила, когда его оторвало от нее и швырнуло в
напирающую кучу людей. Мужчина рядом со мной закричал и стал бить другого по
лицу.
- К черту все это, - проговорил я и подбросил мешок с монетами. Холщовая
сумка лениво перевернулась в воздухе и изрыгнула монеты над толпой и вопящим
разносчиком риса. Вопли перешли в визг, и возбужденная толпа отхлынула от края
платформы, но перед этим я услышал, как кто-то или что-то тяжелое упало на
рельсы. В нескольких сантиметрах от моего лица орала какая-то женщина, брызгая
на меня слюной. Получив увесистый удар в спину, я полетел вперед, ухватился за
чье-то сари и приземлился на колени.
Толпа все плотнее сжималась вокруг меня, и на какое-то мгновение я
запаниковал и прикрыл голову руками. Ноги в грязных штанинах, острые колени
ударяли меня по лицу. Кто-то упал на меня, и на краткий миг мне на спину
навалился груз всей толпы, прижимая меня лицом к полу, расплющивая меня. Сквозь
звериный рев толпы до меня донос
...Закладка в соц.сетях
