Жанр: Философия
Сочинения
...зможно изобразить
быт и судьбу народов. Невозможно даже решить
вопрос о прогрессе и о развитии, ибо прогресс технической
цивилизации может сопровождаться регрессом и падением
душевно-духовной культуры, иначе говоря, потерей
способности этического суждения, потерей чувства
ценного и неценного, исчезновением того, что можно
назвать "культурой сердца"; и тогда может наступить не
только разрушение всей системы культуры, но и простое
уничтожение жизни в силу мощного прогресса индустрии,
получившей такое направление, которое подрывает жизненные
силы человека или даже прямо направлено на
убийство.
"Техницизм" и технократия представляют не только
122
теоретическую ошибку в понимании философии истории,
но и неправильное этическое суждение, извращение иерархии
ценностей, угрожающее всему человечеству в эпоху
индустриализма.
Сказать, что техника есть независимая переменная во
всей системе различных функций общества, значит
сказать, что техническая цивилизация определяет культуру;
а это означает, что машина определяет человека, а
не человек машину ("бытие определяет сознание"); отсюда
результат: человек начинает служить машине, а не
машина человеку. Индустрия поглощает и подавляет все
другие духовные функции человека - в этом подлинный
трагизм эпохи индустриализма, который только углубляется
в безудержной, бесправной, безжалостной и безличной
индустриализации коммунизма.
Система культуры представляет собой систему взаимодействия
и взаимопроникновения всех функций труда
и творчества как индивидуального, так и массового. Изменение
и развитие каждой зависит от изменения и развития
всех, поэтому здесь не может быть "независимой
пер.еменной". Эта система есть органическое целое, имеющее
то сходство с живым организмом, что последний
тоже является неразрывным взаимодействием всех функций
жизни: ни дыхание, ни кровообращение, ни пищеварение,
ни нервный процесс не могут рассматриваться в
жизни организма в качестве определяющей всю его жизнь
"независимой переменной". Это выразил еще Менений
Агриппа в своей знаменитой басне, обращенной к римскому
пролетариату: общественный организм не может
жить без желудка и без его "кормильцев и поильцев", но
и эти последние погибают, отказываясь служить желудку
и отрываясь от организма^*.
Диалектика органического целого, охватывающего все
функции цивилизации и культуры, есть особая диалектика
сложной системы взаимодействия противоположностей.
Это есть диалектика в силу того, что она исходи т из
единства противоположностей и устанавливает их связь.
Она прежде всего исходит из той идеи, что целое (в сфере
органической, душевной и духовной) первее своих частей:
противоположности выделяются, дифференцируются, из
некоторого общего лона, в котором они совпадают. Развитие
культуры, развитие общества есть непрерывная
дифференциация и интеграция, она выражается в разделении
труда, в расчленении и противопоставлении различно
направленных функций культурного творчества. Изначальным
единством, в котором совпадают все функции
культуры, является миф', он есть одновременно знание о
мире, знание о добре и зле, история, художественное
творчество и, наконец, религия. Из мифа выделяются
раздельные функции духа. Но их общий корень всегда
сохраняется. Каждая культура имеет свой миф, свой "символ
веры", который выражает начало и конец всякого
культурного целого. "Символ" как раз означает соединение,
совмещение противоположностей, причем такое, которое
в своем конкретном многообразии не может быть
выражено в точных рациональных понятиях, диалектика
этих понятий убегает в бесконечность.
Гегель имел свою диалектику культуры, так же как и
Платон, но Маркс и Энгельс в этом смысле совершенно
недиалектичны; они вместе с тем и несовременны, ибо
проблема культуры, как целостной системы, составляет
основную проблему современной философии'. Маркс
чувствовал, однако, что в этой области дело обстоит не
совсем благополучно; он сознавал, что противопоставление
фундамента и надстройки в конце концов не может
обосновать соотношение трех основных ступеней культуры,
которые он различал, а именно технико-хозяйственной,
государственно-правовой и чисто духовной (религиозной,
художественной и философской). Упрощенная
схема трех этажей представляется явно непригодной, ибо
этажи проницают и созидают друг друга. В чрезвычайно
важной программе работы, которую Маркс намечает во
введении к "Критике политической экономии", он напоминает
самому себе, что ни в коем случае не должна быть
забыта диалектика понятий производительных сил и производственных
отношений, диалектика, определяющая их
границы и их реальное различие ("Критика политической
экономии", LV, XLVII)"
39. МАРКС КАК ИСТОРИК
Мы видели, таким образом, непригодность "экономизма"
и "техницизма" для понимания целостной культуры,
для ее исторической характеристики. Если уж искать
независимую переменную для характеристики
культуры, то ее скорее можно найти в организации права
О. Шпенглер говорит: "Вот в чем состоит задача XX столетия:
выяснить структуру исторических организмов"*.
и государства, в формах властвования или, быть может,
в этико-религиозной установке. В самом деле, если мы
возьмем всю историю, как она была доселе кем-либо или
когда-либо написана, то мы увидим, что она была, прежде
всего, историей завоеваний и покорений, историей
создания и разрушения царств, историей борьбы за
власть внутри этих царств.
Это в сущности принужден признать и марксизм:
классовая борьба есть борьба за власть, борьба между
"подчиненными и господствующими" (цитата из Энгельса,
"Диамат", стр. 28). И она, по утверждению "Коммунистического
манифеста", составляет единственную тему
истории. В своей статье о Марксе, написанной в 1878
году, Энгельс еще раз это выражает со всей ясностью: вся
история человечества как борьба классов есть "разнообразная
и сложная политическая борьба, речь идет всегда
об общественном и политическом господстве... о сохранении
господства... о достижении господства..."*.
Рабовладельчество, феодализм, либерально-буржуазный
строй, диктатура пролетариата все это формы
господства и формы правопорядка. Что осталось бы от
истории, если бы из нее выбросить войны, революции,
смену правопорядка и законов, возникновение и гибель
государств?
Когда Маркс сам пускается в историю и хочет дать
картину конкретных событий, он изображает сложную
политическую борьбу Наполеона III ("18-е Брюмера Луи
Бонапарта". Работа, которую Энгельс считает гениальной),
изображает все перипетии его прихода к власти,
изображает, кто, как и над кем властвует и кто и кому
готов подчиняться.
Желая показать "физиономию" Франции, Маркс вовсе
не описывает ее хозяйства и еще менее ее технику,
он обращает внимание, прежде всего, на "ее колоссальную
бюрократическую и военную организацию, ее тяжеловесный
и искусственный государственный механизм,
с полумиллионной армией чиновников и полумиллионной
армией солдат" (Карл Маркс. Собрание исторических
работ, 1906 год, "18-е Брюмера Луи Бонапарта",
стр. 254-255). От "экономизма" Маркса остается
всего только упоминание о классах, но и то главную
роль играет класс крестьян, который, по Марксу, не
есть настоящий класс; и бюрократия и войско, которые
совсем не являются экономическим классом, но представляют
собой "искусственную касту", созданную вла125
стью (таким образом, власть может даже создать новый
класс).
Однако эта власть, в изображении Карла Маркса,
вовсе не считает себя связанной интересами какого-либо
класса; наоборот, она пользуется, когда ей это нужно, то
одним, то другим классом и, наконец, создает сама искусственный
класс, военно-бюрократический аппарат, на который
и опирается (стр. 262). "При Луи Филиппе власть
была орудием господствующего класса... при втором Бонапарте
государство становится самодовлеющим... и государственная
машина укрепляет свою независимость от
буржуазного общества" (стр. 254255). И наконец, что
самое замечательное, наперекор всякой классовой природе
власти - все, вслед за буржуазией, "жаждут освободиться
от собственного политического господства" (стр.
237-238), и "все классы одинаково бессильны и одинаково
безгласно преклоняют колена перед прикладом"
(стр. 253).
Таковы исторические перипетии этого "перекочевавшего
из-за границы искателя приключений" (точнее сказать:
искателя власти), создавшего свой аппарат, свою
искусственную касту, свою государственную машину,
"независимую от буржуазного общества", не зависящую
ни от каких классов, ибо они зависят от нее.
Маркс явно недооценивает макиавеллизма своего героя,
когда все объясняет тем, что он был "поднят на щит
пьяными солдатами, которых он купил водкой и сосисками"
(стр. 254-255)*. То же самое можно сказать о
позднейших римских империях, и не так просто иметь за
собой легионы, это классическое орудие самодовлеющей
власти.
Обратившись к настоящей истории, Маркс тотчас
встретился с живым конкретным примером, прямо опровергающим
его классовую теорию власти: французское
государство, оказывается, не было орудием господствующего
класса, не зависело от буржуазного общества,
было самодовлеющим и притом признавалось ксеми
классами!
Кроме того, все исследование является наилучшим
подтверждением того, что автономная функция власти
составляет основное содержание истории. От "экономического
материализма" здесь остались только "водка и
сосиски"*. Чего мы. однако, совсем не встречаем в этом
Плохое понимание французского вкуса!
труде Маркса - это сведения исторических событий к
техницизму и технократии.
40. ВЛАСТИ И ПРАВО В СИСТЕМЕ КУЛЬТУРЫ
Политическая жизнь народов, изменение форм власти
и права несомненно стоит в центре исторического интереса,
однако и оно не является независимой переменной
истории, и оно обусловлено наличием других функций
духа.
С самого начала своего развития власть и закон обоснованы
религиозно и эгически (это никем теперь не
оспаривается. См. классическое исследование Фюстельде-Куланжа
"Античное государство"), и это обоснование
в принципе никогда не прекращается. Появление атеизма
и имморализма ничего не изменяет, ибо атеизм есть
религия с отрицательным знаком (аналогично появляется
мораль с отрицательным знаком). На месте старой религии
появляется новая религия: такова религия человечества
Фейербаха и О. Конта, таковы новые "мифы XX века".
При этом всякий миф имеет свою систему ценностей и
свою "святыню" (см. выше, гл. 25, стр. 96, 97 и еще стр.
151-153). Всякая культура имеет свою "ведущую систему"
идей, стремлений и верований.
Невозможно отрицать, что власть и право всегда
стоят перед судом правды и справедливости; но идея
правды и справедливости есть основная религиозно-этическая
идея"". Организация власти и права обусловлена
сверху - религией и этикой, - но она обусловлена и
снизу материальными потребностями человека, природой
его органической и психологической жизни. С этой
стороны существует, конечно, зависимость от форм труда
и творчества и, следовательно, от уровня техники: но
какого рода эта зависимость - этого марксизм выяснить
и понять не сумел.
Он вызвал наивное представление об односторонней
причинной зависимости: техника делается причиной
культуры, ее реальным основанием. Он вызвал лженаучное
представление о функциональной зависимости: техника
делается независимой переменной всех функций
культуры^. Наивное и ненаучное упрощение состоит уже
в том, что па место системы взаимодействия всех функций
ставится одностороннее воздействие одной. Даже
простой механизм (например, атом) не может быть понят
таким методом, ибо механизм есть система взаимодействия;
тем более живой организм и еще более социальная
организация.
Хозяйство, право, государство есть социальная организация,
поэтому система взаимодействия, но не взаимодействия
сил (как механизм) и не взаимодействия
реакций (как организм), а совсем особого взаимодействия
автономных зависимых и вместе с тем, свободных функций
свободных существ. Сходство с организмом состоит
в том, что и здесь мы имеем реакцию, т. е. ответ на
воздействие, но только реакцию сознательно решающую
и выбирающую.
Может ли "вопрос" быть назван "причиною" ответа?
В разговорном, наивном смысле - да; но в научном
смысле - нет, ибо здесь нет закономерной связи, нет
функциональной зависимости; реакцию нельзя строго
предвидеть: на вопрос можно вовсе не ответить, можно
ответить "да" или "нет", можно ответить разно. Может
ли "задача" быть названа "причиною" решения? Еще
менее, ибо решение есть сложная творческая реакция,
которая может решить или не решить и решить разными
способами (например, "разрубить гордиев узел"). И вот,
вся социальная организация, все культурное общение людей,
больше того - вся внутренняя организация личности
в ее динамике состоит из таких вопросов и ответов,
из таких задач и решений, из таких взаимных творческих
реакций.
41. ФУНКЦИИ КУЛЬТУРЫ
КАК АВТОНОМНЫЕ РЕШЕНИЯ ЗАДАЧ
Существует, конечно, воздействие одного субъекта на
другого, одной духовной функции на другую, но это
воздействие принципиально отличается от всякого физического
воздействия одного тела на другое, одной силы
на другую. Фихте предложил для обозначения такого
"духовного" воздействия термин "Aufforderung" (можно
перевести: "призыв" - в смысле "призыва реагировать",
"приглашения к ответному действию", "приглашения к
взаимодействию"), а для физического воздействия он
сохранил термин "AnstoB", т. е. толчок^. Материализм
всегда будет склонен переносить физическую естественнонаучную
категорию причинности (или функциональной
зависимости) на духовное взаимодействие (понимать
"призыв" как "толчок"). Ог вульгарного "механизма" он
никогда избавиться не может*". Приглашение к ответному
действию ("призыв") составляет сущность социального
взаимодействия: оно может быть безмолвным и
бессознательным: мы можем иногда видеть, как два человека
беспомощно толкутся на улице, не будучи в состоянии
разойтись при встрече, не будучи в состоянии решить
простейшую задачу, кому идти направо и кому
налево. Обычно подобные задачи решаются мгновенно, и
решаются гораздо более сложные и опасные, которые
грозят катастрофой. Вся социальная жизнь состоит из
таких задач, из вопросов и ответов.
И в личной жизни человека, и в индивидуальной душе
существует такое "толчение на месте", такое искание
выхода, такая диалектика вопросов и ответов, существует,
наконец, и творческое решение жизненных задач. Все
функции души и духа творчески реагируют друг на друга,
вступают в конфликты и разрешают их*".
Совершенно так же относятся друг к другу основные
функции культуры: их воздействие друг на друга никогда
не есть "толчок", т. е. механически причинная необходимость,
но всегда есть "призыв" к творческой реакции
(Aufforderung). Если этика и религия воздействует на
власть и право (на политику), то это воздействие есть
"призыв" к священной Правде и Справедливости, есть
задача, поставленная законодателю и политику: согласовать
организующую функцию власти и права высшими
религиозно-этическими стремлениями. Никакой функциональной
зависимости здесь не существует, ибо задача
может быть решена в различном и противоположном
смысле: на "призыв" к высшей Правде политик может
ответить смиренным признанием, своеволием, презрением
или притворством и лицемерием. Аналогичная задача
существует и для религии и этики: как отнестись к культурной
функции власти и права? И здесь решения бесконечно
разнообразны: от религиозного анархизма и непротивления
до религиозного обоснования власти
("несть власти, аще не от Бога")*. Разнообразны они и в
принципе, и в изменчивых исторических условиях.
Таков метод, по которому создается система взаимодействия
всех функций культуры. Но вернемся к той,
которая стоит в центре внимания марксизма. Если техника
воздействует на организацию хозяйства и тем самым
на власть и право, то и здесь, конечно, мы имеем не
"толчок", исходящий от орудий производства, но "при129
зыв" к разрешению некоторой автономной задачи, которую
может разрешить только право^.
Если техника изобретает и усовершенствует орудия
производства, то организация хозяйства и права решает
вопрос о том, кто и как сотрудничает в использовании
этих орудий производства, "кто владеет и кто распоряжается
орудиями производства" ("Диамат", стр. 23), и никакая
технология на это ответить не может. Совершенно
так же никакие технические открытия не могут ответить
на вопрос, как распределить произведенные и перепроизведенные
продукты. Из техники нельзя вывести организацию
хозяйства и права и к технике нельзя ее свести. В
этом состоит ошибка техницизма. Обе функции культуры
- техническая и правоорганизующая - автономны.
Но каждая нуждается в другой, стоит с нею во взаимодействии,
обращается к ней с "призывом". Существует
своеобразная диалектика культуры, диалектика "зависимости
независимых" функций. Ее нетрудно показать на
примере.
Положим, изобретается ряд машин, увеличивающих в
огромной степени продуктивность производства, получается
перепроизводство и безработица. Техника имеет
свои собственные автономные принципы оценки и совершенства:
она стремится к увеличению продукции и к
уменьшению количества труда. С точки зрения техники
перепроизводство и безработица - суть доказательства
величайшей удачи и достижения. Напротив, с точки зрения
хозяйства и права - это неудача и несчастье. Ибо
принцип оценки организованного сотрудничества совсем
другой: он требует справедливого и целесообразного распределения
труда и продуктов труда.
Отсюда вытекает важнейший вывод: усовершенствование
машин совсем не означает тем самым усовершенствования
социальной организации. Здесь нет никакой
функциональной зависимости, никакого причинного воздействия.
"Воздействие" существует, но совсем другое: автономная
задача, разрешенная техникой, "призывает" на
помощь право для решения другой автономной задачи,
неразрешимой для техники, но такой, без решения которой
все технические удачи и разрешения теряют смысл.
"Воздействие" техники на правоорганизацию есть
Aufforderung, призыв, или живой вопрос: как быть с этими
перепроизведенными продуктами и с этим более ненужным
трудом?
Диамат принужден признать правильность этой диалектики:
"материальная жизнь общества" (а она означает
"изменение и развитие орудий производства") "ставит
новые задачи", но решаются эти задачи организующими
идеями, "новыми политическими взглядами и новыми
политическими учреждениями", и без них разрешение
этих задач невозможно ("Диамат", стр. 15, 21)*.
Это-значит: разрешение задач дается правом, властью
и ее руководящими идеями. Но тому, кто способен решить
задачу, принадлежит и последнее решающее слово.
Оно принадлежит "совсем не орудиям производства", а
политическим идеям и политическим учреждениям, т. е.
правоорганизации общества. Основная идея марксизма
состоит в том, что правоорганизация общества предопределена
существующими орудиями производства, т. е.
уровнем техники. Это означало бы, что решение технической
задачи предопределяет решение юридической и
политической задачи.
На самом же деле это совершенно не так: современный
индустриализм с его перепроизводством и безработицей
вызвал совершенно различную и даже противоположную
реакцию власти и права в различных странах. На
грандиозный технический переворот XIX и XX вв. организация
хозяйства и права ответила автономно, самовластно
и повсюду своеобразно: она ответила консервативно,
эволюционно и революционно сохранением либеральной
демократии и капитализма, эволюцией социал-демократических
рабочих партий и союзов и революцией
коммунизма, национал-социализма и фашизма.
Все по-своему решали задачу безработицы и перепроизводства^.
Ясно, что здесь нет никакой функциональной зависимости
от техники, никакой однозначной предопределенности,
а есть индивидуально-разнообразное творческое
решение поставленной задачи, которое еще продолжается.
Замечательно при этом, что власть и право отвечают
на состояние орудий производства совсем не так, как это
полагается по Марксу. Мы уже упоминали о величайшей
странности истории: там, где индустриализм всего мощнее
(в Англии и Америке), он социальной революции не
вызывает: а там, где индустриализм почти не существует,
где господствует патриархальное крестьянское хозяйство,
Курсив "Диамата".
происходит "пролетарская" революция. Идеология социализма
завоевывает власть, и власть начинает проводить
индустриализацию. В истории СССР независимой переменной
является власть с ее идеологией, а вовсе не техника:
когда власть изменилась - изменяется и техника.
Итак, не существует никакой причинной или функциональной
зависимости форм организации от развития
техники. Зависимость рабства от мечей, феодализма от
ручной мельницы и капитализма от паровой мельницы
("Диамат", стр. 28) представляет собою наивное и
тенденциозное опошление истории*.
42. ВЫНУЖДЕННЫЕ ПРИЗНАНИЯ
МАРКСА И ЭНГЕЛЬСА
Неужели, однако, Маркс и Энгельс могли не заметить
чудовищной односторонности такого понимания истории,
которое объясняет все события, все судьбы культурных
систем из одной независимой переменной, из
развития орудий производства? Мы показали, как отпадает
материализм, экономизм и техницизм в силу
диалектики взаимодействия всех функций субъекта культуры.
Можно ли диалектически принудить марксизм
к признанию правильности наших выводов, к признанию
безвыходных для него затруднений? До известной степени
-да; по крайней мере Маркс и Энгельс чувствовали
эти затруднения.
Легче всего принудить к отказу от материализма.
Если бы "материальные производительные силы" означали
орудия производства, машины, силы природы, сырье,
одним словом вещи, материю, то мы имели бы действительный
материализм. Но это категорически отвергается
Марксом: производительные силы - это труд и
творчество людей, это работа трудового класса ("из всех
инструментов производства наибольшая производительная
сила есть сам революционный класс". "Нищета философии",
стр. 163)*. Труд и творчество Маркс называет
самосозиданием, самовыявлением личности ("Selbstbetatigung
der Individuen**, "Немецкая идеология" (немецк.
издание, стр. 291). "Развитие производительных сил" означает
"развитие сил самих индивидуумов", или "проКстати
говоря, ручная мельница существовала и при рабстве, ло
всякого феодализма; и капитал существовал до паровой мельницы. Ибо
только "капиталист" мог построить паровую мельницу.
грессирующий характер самосозидания" ("fortgeschrittene
Art Selbstdetatigung. Там же). Но самосо-зидание, как нами
было уже выяснено, и есть как раз сущность "духа".
сущность субъекта воли и знания, созидающего свою
судьбу посредством власти над природой и материей-^.
Определяющая роль принадлежит вовсе не орудиям и
не машинам; они есть нечто "производное", ибо производятся
творческим духом: определяющим и первичным
является "уменье производить эти орудия и уменье пользоваться
этими орудиями" ("Диамат", стр. 19). Это уменье
есть духовный дар, отличающий человека от животного.
Вслед за материализмом, как было нами показано,
отпадает "экономизм". И с этим Марксу придется согласиться,
ибо если экономика состоит прежде всего из
"производственных отношений", то она тем самым состоит
из правоотношений. "Существующие производственные
отношения, - говорит Маркс, - на юридическом
языке означают отношения собственности" (цитата. "Диамат",
стр. 32)*. (Produktionsverhaitnisse als Reshtsverhaltnisse
римское гражданское право лежит в основе современного
производства... "Критика политической экономии".
Предисловие). Во всем этом выражено полное признание
правоты Штаммлера: право есть организующая
форма экономического процесса, ибо без права и власти
нет организации, нет, следовательно, и никакого общественного
хозяйства (ubi societas, ibi jus)**. Вот почему в
основе всякого экономического понятия лежит юридическое
понятие (см. выше, гл. 35).
В силу этого, как мы видели, право и государство
вовсе не "возвышается" над хозяйством, но целиком
содержит его в себе. Образ фундамента и надстройки
явно непригоден. Штаммлер заменяет его соотношением
формы и материала: право форлшрует взаимодействие
людей. И Маркс вынужден признать его правоту и прибегнуть
к понятию формы: право есть "форма взаимодействия",
Verkehrsform, и в истории мы видим развивающийся
ряд таких форм (Verkehrsformen) ("Немецкая
идеология", стр. 291)***.
Но что же составляет материю этой формы, что
формируется, что организуется при помощи форм? Конечно,
действия людей, а не вещей. Право не формирует
"орудий производства". Право превращает труд в сотрудничество.
При этом оно должно иметь в виду все
виды труда и творчества, вовсе не только материальный
труд; поэтому выражение Маркса "Selbstbetatigung der
Individuen" ("самосозидание индивидуумов") лучше выражает
всестороннюю и многообразную духовную активность
личностей, нежели двусмысленное выражение "производительные
силы".
Эта автономная самодеятельность индивидуумов
имеет свое развитие и усовершенствование, свои открытия
и изобретения, свою прогрессирующую технику. С
другой стороны, с изменением труда должны измениться
и формы сотрудничества, формы правоорганизации. Но
эти две сферы развиваются непропорционально: отсюда
происходят конфликты, противоречия между техникой и
правом*, которые кончаются "взрывом" (eclat) и далее
новой ступенью развития.
Здесь мы встречаемся с некоторым важным социально-историческим
наблюдением Маркса, которому придается
огромное значение и которое возводится в закон
(он был нами формулирован выше; см. гл. 38).
Для нас важно прежде всего отметить, что этот конфликт
техники и права мыслится Марксом не иначе, как в
тех же самых штаммлеровских категориях формы и материи:
материя, подвижная и развивающаяся, разбивает
и взрывает форму права - неподвижную и окаменевшую
(точнее: отстающую в своем развитии); старая форма
взаимоотношений (Ve
...Закладка в соц.сетях
