Жанр: Философия
Хищная власть
...способы его выполнения. Согласные этому плану
инструкции даны были "комитету восстания", который был уже
организован и в котором принимал участие Дюпор. Вскоре последовало и
выполнение: были убиты Делоне, Флессель, Фулон и Бертье. Их головы,
поднятые на копьях, были первыми трофеями этого
"филантропического заговора".
V
А вот еще слова Мирабо, приводимые Мармонтелем:
"только деньги и надежда пограбить имеют власть над этим
народом! Мы только что это испробовали в Сент-Антуанском
предместье. Право нельзя поверить, как легко было герцогу Орлеанскому
разграбить мануфактуру несчастного Ревельона, который кормил сотни
семейств в среде того же народа"... Далее Мирабо шутливо доказывает,
что, имея тысячу луи в кармане, можно устроить настоящий бунт.
"Буржуазии необходимо внушить, что она при перемене только
выиграет, - продолжает Мирабо, - чтобы поднять буржуазию
существуют могущественные рычаги: деньги, тревожные слухи о
неурожаях, голоде, бред ужаса и ненависти, - все это сильно действует
на умы. Но буржуазия дает лишь громких трибунных ораторов, и все они
- ничто в сравнении с демосфенами, которые за один экю в кабаках,
публичных местах, садах, на набережных ведут речи о пожарах,
разграбленных деревнях, о потоках крови, о заговорах, о голоде и о
разгроме Парижа. Этого требует социальное движение. Разве можно
что-нибудь сделать с этим народом одними разглагольствованиями о
честности, справедливости? Порядочные люди всегда слабы и робки;
решительны только головорезы. Народ во время революции ужасен тем,
что нет у него нравственных задерживающих устоев; а чем бороться
против людей, для которых все средства хороши?! Тут нельзя говорить
о добродетели, ибо для народа она не нужна, а революции необходимо
только то, что ей полезно и подходяще: в этом ее основное начало".
Ко времени отправления депутатов в генеральные штаты
масонские ложи в Париже и провинции необыкновенно размножаются, а
также изменяется система набора новых братьев. До сих пор народный
элемент редко попадает в ложи. Теперь же масоны-наборщики
наполняют предместья. Сент-Антуан и Сен-Марсо, рассыпаются по
городам и весям, основывают ложи, в которых и крестьяне, и рабочие
слушают разговоры о равенстве, свободе и народном благе в том смысле,
как толкуют эти понятия революционно-масонские идеологи. Герцог
Орлеанский призывает в ложи даже солдат французской гвардии,
предназначенных брать Бастилию и Версаль. Офицеры гвардейских
полков принуждены были выйти из масонских лож, когда увидели там в
качестве равных себе сочленов своих подчиненных.
В это время открылось в Париже множество клубов, где шли
оживленные толки на политически темы. Составленные в клубах
резолюции передавались в "Великий Восток", а оттуда во все
провинциальные ложи. "Мастера стула" этих лож были обязаны
уведомлять о получении таких "инструкций", присовокупляя клятву
верно и точно исполнять все имеющиеся там предписания... Тем, кого
эти приказания пугали или возмущали, оставалось только покинуть
масонство. На их место становилась более преданные адепты...
Приказание следовали одно за другим вплоть до самого открытия
генеральных штатов.
День общего восстания был назначен на 14 июля 1789 года. В этот
день крики о свободе и равенстве были вынесены из масонских лож на
улицу. Париж вооружился штыками, пиками, топорами. Бастилия пала.
Гонцы, которые понесли эту новость в провинцию, возвратились с
известием, что все города и деревни восстали... Знаменательно, что с
этого дня уже нет больше лож, нет масонских центров. Теперь масонов
можно найти только в разных партиях, городских управлениях и
революционных комитетах. Как господствовали они на предвыборных
собраниях, так будут господствовать они и в национальном собрании.
Террор, зародившийся в лоне "филантропического" общества,
мало-помалу овладел и генеральными штатами.
"Хотя доступ посторонним в нашу залу (т. е. залу, где заседало
третье сословие), - рассказывает Бадьи, - был запрещен, там всегда
находилось более шестисот посторонних зрителей, не молчаливых, а
весьма деятельных; они смешивались о депутатами, участвовали в
голосованиях, словом рядом с нами заседало как бы второе параллельное
собрание, которое часто диктовало свою волю первому, т. е. нашему.
Они отвечали и записывали имена тех, кто не голосовал по их указке.
Эти записи тотчас же передавались из залы в публику, и люди, носившие
взятые в подозрение имена, объявлялась "врагами народа".
Проскрипционные списки тут же составлялись, печатались и в тот же
вечер в Пале-Рояле получали окончательное утверждение.
"Под подобным открытым, грубым давлением прошли многие
декреты, между прочим и тот, по которому штаты провозгласили себя
национальным собранием и захватили верховную власть. Накануне этого
депутат Малуэ предложил предварительно проверить, на чьей стороне
по этому вопросу окажется большинство, но тотчас же он был
окружен противниками, и какой-то человек из присутствовавших
посторонних бросился на него c криком: "молчи, негодный гражданин!".
Хотя Малуэ был освобожден, но собрание обуял страх. В результате под
влиянием угроз и насилия на другой день на стороне Малуэ оказалось всего
девяносто человек, тогда как накануне их было триста. Три дня спустя,
во время клятвы в зале Jeu de Paume, один депутат, Мартин д'Оух,
посмел воспротивиться; он подвергся грубым оскорблениям и, чтобы не
быть растерзанным толпившейся у входа чернью, принужден был
спастись через заднюю дверь. Вследствие такого вмешательства
насильников из посторонней публики радикальное меньшинство, около
тридцати человек, вело за собою большинство и не давало ему свободы
действий".
VI
"В последние дни апреля 1789 года через парижские заставы вошло
огромное количество всякого сброда".
"С первых чисел мая, - пишет Тэн, - замечается, что общий
облик парижской толпы изменился; к ней подбавилось множество
иностранцев изо всех стран, в лохмотьях, с большими дубинами в руках;
уж один внешний вид их показывал, чего можно было от них ожидать".
Один из депутатов от дворянства, перешедший к третьему
сословию, граф Лалли-Толандалль, свидетельствует:
"Уже давно Париж был полон таинственными подстрекателями,
которые сыпали деньгами направо и налево... Пришла откуда то весть,
что парижские волнения отозвались не только в соседних городах, но и в
отдаленных провинциях. В Сен-Жермене и Пуасси разыгрались кровавые
сцены; то же угрожало Понтуазу; стало неладно в Бретани, Нормандии
и Бургундии; волнение грозили распространиться по всей Франции.
Агенты, очевидно отправленные все из одного центрального места,
рыскали по дорогам, городам и деревням, нигде не останавливаясь
надолго, били в набат, объявляли то о нашествии иноземных войск, то о
появлении разбойников, призывая всюду к оружию. Раздавали деньги. Эта
агитация оставляла страшные следы: грабили хлеб, поджигали дома,
убивали владельцев".
Другой очевидец пишет:
"Я видел, как какие-то люди проезжали верхом мимо нас и
кричали, что гусары грабят и жгут хлеба, что такая-то деревня горит,
другая залита кровью.. На самом деле ничего подобного не было, но от
страха, ужаса и негодования народ обезумел, а это было все, что
нужно".
Подобно тому, как одинаковые образцы наказов (cahiers) были
распространены в 1789 году, как бы по условному знаку по всей стране,
так же очевидно был дан такой же приказ и для распространение
террора:
"В Эльзасе предъявляли королевский эдикт, в котором было
сказано, что всякий сам может чинить суд и расправу; в Зундгау ткач в
голубой ленте выдает себя за принца, второго сына короля; то же
происходит в Дофинэ". "В Бургундии было напечатано и расклеено, в
виде будто бы обязательного постановления, следующее: "по приказанию
короля с 1 августа по 1 ноября разрешается поджигать все замки и
вешать всякого, кто против этого что-нибудь скажет". В Оверни
крестьянам розданы такие же воззвания, в которых сказано: "его
величество этого требует". Тоже самое делалось в Провансе. В
Бриньоме грабили кассу сборщика податей при криках: "да здравствует
король!".
В других прокламациях говорится о нашествии врагов, - будто бы
на Бретань и Нормандию напали англичане, на Дофинэ - савояры, а
испанцы перешли уже Пиренеи. Повсюду всем мерещились иностранные
шпионы и предатели. Чтобы еще более подействовать на народ,
пустили слух, будто шайки разбойников рыскают по стране, грабя,
поджигая, убивая и уничтожая все по пути. Неизвестно откуда
появившиеся посланцы распространяли повсюду подобные вести.
"28 июля Террор распространился по всей области (Сент-АнжельЛимузен);
в полдень 29-го зазвонили в набат во все колокола, призывая к
оружию; били в барабаны; мужчины собираются для защиты своих
жилищ, женщины спешат прятать свои пожитки и бегут с детьми в
леса".
В Лиможе такую же панику производит шесть человек,
переодетых капуцинами.
В Дофинэ распространяет тревогу какой-то человек "с волосами,
заплетенными в косицу". Он выдавал себя за депутата и говорил, что
вышел королевский эдикт, разрешающий грабить и жечь замки и
усадьбы.
"Призыв к бунту против короля не имел бы никакого успеха, даже
не удалось бы поднять народ против королевского правительства, как бы
непопулярно оно ни было... Главари достигли своего обманом. Они
задумали и выполнили необыкновенно смелый план, который сводился к
следующему: поднять народ во имя короля против господ; когда господа
будут уничтожены, тогда напасть на обессиленный престол и
разрушить его".
"Пока в деревнях близ Лиона говорили, что король разрешил
грабить усадьбы вельмож, в окрестностях Бургуена народ возбуждали к
беспорядкам тем, что агитаторы говорили: "к нам ворвалась савояры:
ополчайтесь и ожидайте врага!" Испуганное население вооружалось и
собиралось в сборных пунктах. Конечно тревога всегда оказывалась
ложной, причем обвиняли во всем вельмож, и разожженные страсти
направлялись против них. Большинство населения, вооружившееся для
отражение нападения савояров, шло поджигать и грабить усадьбы".
Так было почти во всех французских провинциях.
"В Кремье на крестьянском сходе появился человек с генеральской
красной лентой через плечо, призывая всех по приказанию короля
грабить и разрушать все ближайшие заики". Все это имело целью
поднять и вооружить население. "Вооружившийся для отражения
мнимого врага народ так и остался восставшим и вооруженным;
представляя собою готовую армию для революции".
После всех этих приведенных исторических свидетельств, трудно,
кажется, настаивать на мнении, что французская революция была
"внезапным взрывом народного воодушевления".
VII
Кто же были вое эти таинственные "капуцины", "люди с
косицами" и прочие агитаторы? Вот что пишет масон Брюнельер:
"после 1789 года масоны разбрелись по клубам, предались
политической жизни, были избраны в народное представительство и
зачислились в армию; некоторые ложи прямо обратились в клубы, даже
не изменяя своего названия, как например, ложа "Le Cercle Social"...
Время "споров" и "науки" миновало, - надо было действовать. Теперь
соответственно обстоятельствам великие масонские идеи начинают
применяться".
В 1797 году Сурда прямо называет масонов виновниками террора.
"Посредством масонов,- говорит он, - распространились в июле
1789 года в один и тот же день и час по всему государству слухи о
мнимых разбойниках; через масонов установилась всеобщая связь и
взимание пожертвований в пользу революционных партий".
Другое очевидец террора, аббат Баррюель, выражается так же
определенно:
"Во все время восстания убийцы узнавали друг друга по масонским
знакам, коими они обменивались. Только зная эти знаки, можно было
сойтись с разбойниками и сохранить свою жизнь. Среди убийств палачи
протягивали по-масонски руку тем, кто к нам подходил. Один
простолюдин мне рассказывал, как палачи подали ему таким образом
руку, и как он едва спасся, так как не сумел им ответить: другие же,
более опытные, были по тому же знаку приветствуемы улыбкою злодеев
среди потоков крови".
Еще современник, Ломбар-де-Лангр, пишет:
"Мирабо, Дюмурье. Лепелетье, Ламет, Орлеанский, Дантон,
Дюбуа-Крансе, Сиейс, Лафайетт и масса других адептов заседали ночью
в своих капитулах в Рюеле и Пасси; они управляли братьями третьей
степени. Благодаря многочисленному разветвлению масонских лож, они
осуществили в один день и в один час "внезапное" восстание 1789 года".
Следующие строчки также одного из современников, Бутильи де
Сент Андре, глубоко знаменательны:
"Тайной, но истинной целью созыва генеральных штатов являлось
ниспровержение существующего строя во Франции. Одни только
адепты, главы масонства, были посвящены в эту тайну, другие (а их
было большинство) думали, что предстояло только уничтожить
некоторые злоупотребления и привести в порядок государственные
финансы... Чтобы можно было надеяться на помощь народа, надо было
внушить ему сознание своей силы, поднять его, вооружить;
организовать и восстановить его против существующего порядка...
наконец надо было дать ему толчок к выступлению... Чтобы достичь
всего этого, недостаточно было толковать народу об отвлеченных
учениях, провозглашать народовластие, призывать к "освобождению от
оков" и к тому, чтобы броситься на своих "тиранов". Гораздо более
действительно было встряхнуть его неожиданным толчком, вложить
ему в руки оружие под каким-нибудь правдоподобным предлогом,
например - самозащиты в виду громадной неизбежной опасности, дабы
внезапно захватить общую власть над умами и заставить всех
действовать одновременно.
"Это необыкновенное движение, это неожиданное потрясение,
заранее тщательно и тайно подготовленное, было предварительно по
секрету сообщено масонам каждой провинции... Вспышка произошла 12
июля 1789 года... Я во всю жизнь не забуду этого рокового дня, когда все
французы одновременно восстали и вооружились, покорные
революционному побуждению, для того, чтобы служить орудием заранее
обдуманных крамольных замыслов. Этот роковой день подготовил
падение престола и смерть короля".
Но не одни очевидцы говорят о роли масонства во французской
революции. О ней говорят и факты:
1. Мы видим тождество масонских теорий с учением якобинцев. видим
тождество их приемов, даже фраз и выражений.
2. При приезде короля в ратушу, нотабли, (все будучи масонами),
обнажили шпаги и образовали над его головою "стальную крышу",
что являлось масонским салютом; этим они символически показали,
что с этого момента король находится во власти их сообщества.
3. В день 20 июня 1792 года королю надели на голову красную шапочку,
как делали это при посвящении в степень "жреца" (Ерорте) у
иллюминатов.
4. Весь праздник в честь богини разума совершался по масонским
ритуалам; костюм же первосвященника этого нового культа
(Робеспьера) был костюмом "жреца" иллюминатов.
Итак, можно с полною уверенностью сказать, что французская
революция есть плод деятельности масонства.
"Масонство выставляет революцию как братское дело, - пишет
Копен-Альбанселли, - как светлое усилие, ведущее к освобождению
человеческих племен, тогда как в действительности это есть лишь
огромный заговор, направленный к тому, чтобы осуществить
сокровенные замыслы руководящей самими масонами тайной силы. Эта
тайная сила подготовила французскую революцию, она ее произвела, она
распространила ее "идеи" по всей Европе и теперь уже стремится
закончить ее..."
Этим объясняется кажущаяся несвязность в последовательности
явлений современной истории, но в действительности теперешние
события развиваются с невозмутимою логичностью, если взглянуть на
нее с точки зрения, которую мы стараемся выяснить.
Однако, если революция произведена масонством, то как же
историки этого не заметали и упустили совсем из виду такой имеющий
несомненно огромное значение фактор.
Но дело в том, что масонство есть тайное общество, постоянно
изощряющееся в том, чтобы сокрыть свою деятельность. и поэтому
истории, слишком близкие к событиям, легко могли проглядеть, в чем
была суть. Только теперь, в исторической, так сказать, перспективе,
начинает выясняться настоящая подоплека французского
революционного "действа". Но даже и теперь, когда горсть смелых
противников масонства с документами в руках твердит о грозящей со
стороны этой преступной, как мы видим, организации опасности,
большинство общества остается в убеждении о полнейшей
безвредности масонства. Можно ли удивляться тому, что мы не знаем
политического прошлого масонства, когда оно конечно тщательно, как
это делают все преступники, уничтожало следы своего преступления и
спряталось за отдельными личностями, которые действовали под его
внушением, часто сами того не подозревая.
Те немногие авторы; которые своевременно прямо указывали на
политическую деятельность масонства, очутились под запретом и
вокруг них был организован заговор молчания. Наоборот, шумно
рекламировали тех историков, которые не обнаружили происков
масонского сообщества. Аббат Баррюель, на которого мы уже
ссылались, как на обличителя масонства в организации террора, был
таким образом "замолчан". Его документов никто не оспаривал, но как
будто его никто и не слышал: его произведения не читали, потому что
все, кто сознательно или бессознательно говорил и действовал по
масонским внушениям, распространяли слух, что он сумасшедший...
После Баррюеля явился протестант Эккерт, затем Дешан и Жане,
которые в свою очередь обнародовали груды документов, доказывающих,
что вся история XIX века планировалась согласно тайным планам
масонства, но и это не помогало.
"Благодаря принятым масонством мерам предосторожности до,
во время и после революции, т. е. благодаря уничтожению или подмене
документов, которые могли бы установить истинный характер и
истинное происхождение этой революции, мы уже сто лет живем в
историческом заблуждении, обманутые самым реальным образом. Вся
наша история искажена в самых своих источниках и только отсталые
или заведомо предубежденные будут верить, что история французской
революция произошла так, как описали ее Мишле и его последователи".
VIII
Луи Блан, будучи масоном (правда не очень дисциплинированным), в
своем сочинении "Historie de la Revolution" посвящает политической роли
масонства французской революции целую главу , названную
"революционеры-мистики". В виду огромного интереса этой главы
приводим перевод ее полностью.
"Франция с некоторого времени имела странный вид... Среди
народа появились какие то тревожные слухи. Говорили, что
существуют какие-то люди, связанные между собою страшными
клятвами, преследующие темные цели, обладающие тайнами, более
ценными, чем все сокровища мира, и имеющие чудодейственную власть...
В действительности, эти люди, представляясь, будто они углублены в
изучение таинственных наук, делали это лишь с целью обмануть надзор
властей и усыпить опасение правительства; они окружали себя
таинственностью только для того, чтобы легче увлечь за собою
легковерную, падкую до всего чудесного толпу: главы их были апостолами
революции; они сыпали золотом направо и налево, подготовляя свою
революционную пропаганду; все думали, что это золото добывается в
магических колбах, в действительности же оно исходило из
центральной кассы, питаемой тайными систематическими взносами
заговорщиков...
Следует ввести читателя в ту яму, которую рыла под алтарями и
престолами группа революционеров, гораздо более глубоких и деятельных,
чем энциклопедисты. Представьте себе сообщество людей разных
стран, разных верований, разных сословий, они связаны между собою
символическими совместными ритуалами, обязаны под присягою
нерушимо хранить тайну внутренней их организации; они подвергаются
испытаниям, занимаются в таинственных собраниях мистическими
церемониями, а в то же время и благотворительностью и держат себя
равными друг другу, хотя и разделены на три разряда: учеников,
товарищей и мастеров. Это а есть масонство - то таинственное
учреждение, которое некоторые связывают с древними египетскими
мистериями, а другие относят к братству строителей, образованному в
III веке.
Накануне французской революция масонство оказалось
распространенным весьма значительно по всей Европе. Оно
соответствовало мечтательному строю мыслей Германии, глухо
волновало Францию и повсюду являлось образцом общества,
построенного на началах, противоположных основам тогдашнего
гражданского общежития.
В масонских ложах были исключены все притязания
наследственного достоинства в устранены все привилегии по рождению.
Когда неофит при посвящении входил в "горницу размышлений", то на
стенах, украшенных погребальными эмблемами, он читал характерную
надпись: "если человеческие отличия тебе дороги, - уйди: тебе не
место здесь!" Затем из речи оратора он узнавал, что цель масонства
есть уничтожение различие сословий, положений, отечества,
фанатизма и искоренение вражды между нациями; все это выражалось
в аллегории невещественного храма, сооруженного мудрецами разных
стран Великому Строителю Вселенной, причем колонны храма были
увенчаны эмблемами дружбы. Вера в Бога являлась единственным
религиозным долгом, который требовался от вступающего. Посему над
престолом, где восседал председатель каждой ложи, или мастер стула,
была изображена сияющая дельта, в середине которой еврейскими
буквами было написано имя Иеговы. Итак, уже по самым основам своего
существования, масонство являлось учреждением, отрицающим идеи и
формы внешнего окружающего мира. Правда, масоны подчинялись
законам и обычаям государственности, а также якобы питали уважение
к монархам. В монархических странах за трапезой они пили здоровье
монарха, а в республиках, - здоровье президента, но делать подобные
изъятия предписывала им осторожность, и конечно это не изменяло
природное революционное направление масонства. В "непосвященном"
обществе масоны продолжали оставаться бедными или богатыми,
знатными или плебеями, во в недрах лож - храмах, открытых для
следования "высшей" жизни, богатые и бедные, знатные и плебеи
должны были считать себя равными и называть друг друга братьями.
Это был косвенный, но все же действительный и постоянный протест
на "несправедливости" существующего социального порядка; это была
пропаганда на деле, живая воочию проповедь. С другой стороны мрак,
таинственность, страшная клятва, тайна, сообщаемая лишь после
многих испытаний, тайна, хранимая под страхом изгнания и смерти,
особые знаки, по которым братья с разных концов земли узнавали друг
друга, церемонии, относящиеся к какому-то делу убийства и
прикрывавшие мысли о мщении - все это служило отличною
подготовкою для воспитания самых настоящих заговорщиков... Стены
масонских лож постепенно расширялись и демократия широко
проникала туда; наряду со многими братьями, для которых масонство
служило или удовлетворением честолюбие, или просто
препровождением времени, или средством для благотворительности,
явились люди. проникнутые мыслями о деятельности, побуждаемые
революционным духом... Однако в среде трех степеней низшего
масонства находилось много людей, которые по своему положению или
убеждениям относились враждебно ко всякому плану общественного
переворота; тогда было увеличено число ступеней мистической
лестницы и основаны тайные ложи (arrieres-loges), предназначенные
только для избранных, "пылких" душ, были также установлены высшие
степени, в которые адепт попадал после долгих испытаний,
рассчитанных таким образом, чтобы можно было убедиться в
прочности его революционного воспитание, проверить постоянство его
убеждений и открыть тайники его сердца. В этих испытаниях, среди
то нелепых, то мрачных обрядов, все имело отношение только к
освобождению и равенству... В виду всего этого нет ничего мудреного,
что масонство казалось подозрительным всем правительствам, что оно
было проклято папою Климентом XII в Италии, гонимо инквизицией в
Испании и что во Франции Сорбонна объявила его "достойным вечных
мук". И все-таки, благодаря ловкому ведению дела, масонство нашло
среди государей и вельмож больше покровителей, чем противников.
Монархи, даже сам Великий Фридрих, не гнушались брать в руки лопату
и надевать передник. Существование высших степеней было тщательно
от них скрываемо, и они знали о масонстве лишь то, что можно было
им без опасности сообщить. Им ничто не могло внушать опасений, пока
они находились в низших степенях, куда суть масонских вожделений
проникала смутно и была затемнена аллегориями; большинство видело
здесь лишь развлечение магией да веселые банкеты, тешилось
неприменимыми к жизни формулами и игрою в равенство. Но игра
обратилась в глубоко-жизненную драму. Случилось так, что самые
гордые и презирающие все люди покрыли своим именем тайные замыслы,
направленные против них же самих, и влиянием своим слепо служили
тем, кто желал их погибели. Среди масонов "королевской крови" был
герцог Шартрский, будущий друг Дантона, Филипп Эгалите, столь
известный в расцвете революции. И он под конец стаи подозрителен, и
его убили. Масонство привлекло его; оно сулило ему власть, обещало
вести его по скрытым дорогам в народные вожди... Он принял звание
великого мастера, как только ему это предложили, и затем в следующем
(1772) году масонство во Франции сплотилось под ферулою одного
центрального управления, которое поспешило уничтожить
несменяемость мастеров стула, устроило ложи на началах чисто
демократических и приняло название "Великого Востока". Явился
центральный пункт общения всех лож, где собирались и заседали
делегаты городов, охваченных тайным движением; отсюда шли
инструкции, особый шифр или таинственные условные знаки, в смысл
которых не давали проникнуть непосвященным. С этого момента
масонство стало вербовать тех деятелей, которых находим в рядах
революционного движения.
Дальнейшая судьба Филиппа Эгалите особенно характерно
показывает, как масонство обходится с людьми, в которых оно больше
не н
...Закладка в соц.сетях
