Сто великих узников

страница №14

... 140
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
другие без глаза - следы минутного раздражения Дали-Мами. Рассказывали, что
однажды он приказал отрубить одному из нерасторопных гребцов руку и этой рукой
избить всю команду...
При Сервантесе были хвалебные письма от своих начальников, в том числе и от
принца Хуана, в которых говорилось о храбрости и мужестве изувеченного рыцаря и
призывалась на него особая милость короля. Пираты тотчас вообразили, что им
попался очень важный пленник, за которого можно получить большой выкуп. А
значит, его следует держать покрепче и построже.
Сойдя на африканский берег, Сервантес увидел совершенно новую для себя картину.
В Алжире, который был гнездом пиратов и корсаров, в то время царило настоящее
вавилонское столпотворение. Здесь можно было встретить представителей всех
европейских и азиатских народов, и все они говорили на удивительном наречии,
составленном из смеси разных языков. Это пестрое смешение рас и национальностей
поразило и оглушило Сервантеса. В невообразимой сутолоке толпились арабы, греки,
турки, евреи; среди иноверцев суетились христиане-рабы, служившие садовниками,
ремесленниками, гребцами... Привезенные с разных концов света товары или тут же
продавались, или обменивались на местные. Между купцами сновали покупатели, на
пристани в невообразимом шуме и хаосе толпились алькады, свирепые военачальники
и янычары. У самого моря строились, оснащались и снаряжались галиоты - и все это
делалось руками рабов-христиан.
Легко и весело жилось в разбойничьем городе Алжире, где всегда можно было
увидеть массу интересного: шествие дея и его телохранителей, парад янычар под
рев труб и дудок, ежедневные бичевания перед замком, едва над Большой мечетью
взовьется белый флаг, возвещающий полдень. Для жителей Алжира праздником было и
прибытие кораблей с добычей. Никогда не пустовал Бадистан - рынок рабов,
находившийся у самого моря возле Большой мечети. Это была красивая площадка,
огороженная кольями и уставленная столиками для расчетов. Здесь пленников
раздевали, и вся толпа принимала участие в оценке их физических качеств. Вместо
собственной одежды пленникам выдавали грубую рубаху, штаны, подобие короткого
кафтана, туфли и красную шапку, в придачу бросали небольшое шерстяное одеяло.
Потом начиналась торговля. Турки, иудеи и мавры осматривали "живой товар",
ощупывали плечи, ноги, руки... Так жил жестокий и сумасбродный город, в который
был занесен испанский идальго Мигель Сервантес де Сааведра - верующий человек,
полный отваги, фантазии и сострадания. Тяжелые мысли овладели Сервантесом, когда
он оглядел этот берег, где еще не так давно - в царствование короля Фердинанда
Католического - развевалось
АЛЖИРСКИЙ ПЛЕННИК СЕРВАНТЕС

141

кастильское знамя. Ему вспомнилась экспедиция короля Карла V, который мечтал
основать на африканском берегу свой военный пост.
Сервантес был непродажным, поэтому его отвели в сторону, а потом вместе с тремя
другими пленниками - в тюрьму. Он вступил в большое сводчатое и полутемное
помещение, в котором пахло сыростью и гнилью. Так как за него надеялись получить
большой выкуп, его содержали строго - в цепях и с большим кольцом на шее, чтобы
усилить в нем стремление к свободе и сделать его более сговорчивым при
обсуждении размера выкупа. Повествуя о жестокости Гасан-паши, турецкого
наместника в Алжире, Сервантес вспоминал в "Дон Кихоте":
Каждый день он кого-нибудь вешал, других сажал на кол, третьим отрезал уши, и
все по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без повода... Единственно, с кем
он хорошо обходился, это с одним испанским солдатом, неким Сааведра, - тот
проделывал такие вещи, что турки долго его не забудут, и все для того, чтобы
вырваться на свободу... Однако ж хозяин мой ни разу сам его не ударил, не
приказал избивать его и не сказал ему худого слова, а между тем мы боялись, что
нашего товарища за самую невинную проделку посадят на кол.
Сервантесу даже разрешили развлекаться в Алжире, и он мог целыми днями бродить
по городу, позванивая цепью на ноге и разглядывая окружающее. Через неделю он
уже освоился со всеми закоулками города, а потом нашелся для него и заработок.
Стольким невольникам нужно было отправить на родину письма с просьбой о выкупе,
а писать умели немногие. Существовали, правда, специальные писцы, но они плохо
владели даром слова, письма у них получались холодные и сухие, к тому же за свои
услуги они брали дорого. Сервантес же требовал от просителей, чтобы они
рассказали ему о тех родственниках и далеких друзьях, кому отправлялись письма.
Его обступали судьбы многих людей, и потому под быстрым пером каждое их слово,
каждая жалоба оживали. Он писал к андалузским крестьянам, рыбакам с Майорки,
итальянским горожанам, богатым покровителям в канцелярии и монастыри...
Сервантес был суров к себе, но мучительно чувствовал чужие страдания. А кругом
творились ужасные вещи, людей ежедневно сжигали на кострах, колесовали, вешали,
четвертовали, раздирали на части, привязывая к лошадям. За несколько украденных
грошей голодным и нищим людям отрубали руку. Казни, увечья, пытки были для
алжирского дея повседневной забавой, вопли замученных - привычными звуками вроде
ослиных криков или позвякивания колокольчиков водоносов. Стоило лишь пройти в
полдень мимо Дженины, где обитал турецкий наместник, и можно

142

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
было увидеть нагих, распростертых "преступников". Двое стражников держали
наказываемого за ноги и за шею, двое других размеренно били его тяжелыми
палками, выкрикивая число ударов... Сам Сервантес ничего не делал для своего
выкупа, да и кто бы мог его выкупить? Брат Родриго, попавший в дом к врачуеврею,
с каждым отплывавшим за море кораблем отправлял письма о несчастьях
Мигеля. Родители и сестры Сервантеса продали все, что только можно было продать,
и старательно копили деньги. Одна из сестер, монахиня, не щадя сил, обслуживала
настоятельницу монастыря; другая отказалась от покупки новых платьев и украшений
и старательно копила реалы, которые ей дарили кавалеры. Родственники Сервантеса
подавали петиции, целыми днями просиживали в королевской канцелярии; они
питались практически только луком и хлебом, но суммы, набиравшиеся с таким
трудом, были очень ничтожными, а требовалось 2000 дукатов.
И тогда Сервантес решил бежать, что уже само по себе было величайшим
преступлением. "Товар хочет быть свободным"? В этих случаях жадность и
жестокость объединялись, и зверски каралась даже сама попытка побега. Стенные
крючья за воротами тюрем были постоянно "украшены" головами христиан, и у
алжирских коршунов всегда была сытая трапеза.
Первая попытка побега закончилась для Сервантеса и его товарищей неудачно, так
как нанятый проводник покинул беглецов уже через несколько дней. Им пришлось
возвратиться в Алжир, где они поплатились за свою дерзостную попытку новыми
цепями и карцером. Не увенчалась успехом и вторая попытка побега, и Сервантеса
по приказу Гасана-паши доставили к нему во дворец. Ожидая мучительной казни,
Сервантес взял всю вину за организацию побега на себя, но жестокий Гасан-паша
распорядился посадить пленника в дворцовую тюрьму, заковать в цепи и держать в
полном одиночестве. Но и после второй неудачи Сервантес не пал духом.
Из тюрьмы он вышел через семь месяцев, и жизнь его в последующие годы была
весьма своеобразной. Достойный смерти в глазах алжирских правителей, Сервантес
тем не менее оставался жить, и даже ни один волосок не упал с его головы. Он попрежнему
жил в тюрьме, но мог подолгу пропадать и ночевать где угодно, хоть под
звездами, так что при возвращении стража встречала его как докучливого знакомца.
Его знали в городе все, и о нем говорили многое: например, что ужасный Гасанпаша
питал к нему мрачную привязанность и потому щадил его. И это было до того
удивительно, что многие шептали о колдовстве.
В марте 1578 года Сервантес попытался отправить письмо Мартину де Кордова,
коменданту Орана, с просьбой прислать людей и средства для организации нового
побега группы невольников.
АЛЖИРСКИЙ ПЛЕННИК СЕРВАНТЕС

143

Мавра, отправившегося с этим письмом, задержала алжирская пограничная стража, а
письмо передали Гасану-паше. Тот приказал забить гонца до смерти, а Сервантесу
дать 2000 ударов палками. Однако наказание это не было приведено в исполнение,
благодаря заступничеству "третьих лиц".
В сентябре 1579 года у него был готов новый план: в осуществлении его должны
были принять участие два валенсийских купца, проживавших в Алжире. Они
согласились приобрести фелюгу, на которой в Испанию собирались отплыть 69
пленников во главе с Сервантесом и неким лиценциатом Хироном. Но от
доминиканского монаха Хуана Бланко де Паса о плане узнал Гасан-паша, и Сервантес
скрылся в доме испанца Диего Кастельяно. Через уличных глашатаев было объявлено
о его розыске. Не желая, чтобы пострадали другие участники заговора, Сервантес
сам явился во дворец наместника. Допрошенный с веревкой на шее и со связанными
руками, он отказался назвать имена своих товарищей, кроме четырех, которые были
уже в безопасности. Сервантеса снова заключили в дворцовую тюрьму, заковав в
цепи. Он был прикован у самого входа в большой двор, но длинная тонкая цепь
давала ему возможность прохаживаться: эта цепь была специально изготовлена для
Сервантеса, и была она серебряной.
Многие исследователи жизни и творчества Сервантеса пытались разгадать причину
хорошего отношения Гасана-паши к своему узнику. Что скрывалось за ним? Может
быть, правитель Алжира видел в Сервантесе своего рода талисман? Слуга передавал
слова, которые однажды вырвались у паши за столом: "Не погибнет город Алжир,
корабли его, рабы и добро, пока будет во дворце однорукий". Гасан-паша держал
при себе Сервантеса как держат благородного неукротимого зверя. "Мой знаменитый
леопард", - говорил он гостям, подводя их к нише, где сидел и писал Сервантес,
потому что паша разрешил ему заниматься всем, чем тот захочет. Кроме того, его
два раза в день спускали с цепи и позволяли вдоволь плескаться в одном из
колодцев. Через каждые две недели приходил цирюльник и подстригал "леопарду"
бороду.
А Сервантес сидел в своей нише, и перед глазами его проходила вся жизнь Дженины.
Он изучал пестрые церемониалы разбойничьего двора, затейливое смешение западного
с восточным, видел суд и расправу, видел, как людей обезглавливали, вешали,
сажали на кол, а потом отмывали кровь с каменных плит, по которым в вечерней
прохладе прогуливался паша. Узник знал о таких делах государства, о которых,
пожалуй, не знал никто.
Но наступил день, когда Сервантеса выкупили за 500 эскудо. И вот он свободен!
Однако, прежде чем отплыть на родину, ему пришлось "оправдываться", ведь
выкупленный доминиканский монах Хуан Бланко де Пас, опасаясь разоблачения своего
предатель144

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
В МОНАСТЫРСКИХ ТЮРЬМАХ

145

ства, стал писать на Сервантеса ядовитые доносы. Он приписывал ему осмеяние
христианской веры, приверженность к исламу, продажность, развращенность и всякие
беспутства... И вместо того, чтобы радостно устремиться на родину, Сервантесу
пришлось еще много недель топтать знакомые мостовые, вымаливать свидетельские
показания, обстоятельно доказывать свое смирение: что он - не еретик, не тайный
мусульманин, не лжец, не развратник, а верный и добронравный сын католической
церкви.
Он покинул Алжир 24 октября 1580 года. Впоследствии в "Великодушном поклоннике"
Сервантес писал:
На следующий день они увидели перед собой желанную и горячо любимую родину.
Веселье снова заиграло в их сердцах; новое, неиспытанное блаженство потрясло их
души, ибо выйти после долгого плена живым и здоровым на берег своего отечества -
одна из самых больших радостей нашей жизни.
Этому вторит в "Дон Кихоте" и пленный капитан: "Нет на свете большей радости,
нежели радость вновь обретенной свободы!".
В МОНАСТЫРСКИХ ТЮРЬМАХ
Стоустая молва распространяла о монастырских тюрьмах самые невероятные рассказы,
будто целые десятилетия люди в них сидели без суда и следствия, а заточали их
сюда "по высочайшему повелению" навечно. И имен их назвать никто не может, разве
что изредка в каком-нибудь раскольничьем скиту, молясь за своего исчезнувшего
собрата, называли посвященным место его заточения. При этом часто называли
подземные тюрьмы и "каюты" Соловецкого монастыря или "арестантские чуланы"
Суздаля.
Монастырские тюрьмы находились вне всякого контроля со стороны судебных и
правительственных органов. Общеизвестен факт, что в Средние века вообще все
монастырские тюрьмы относились исключительно к церковной юрисдикции, и если
подсудимый не
признавал свою вину, то отцы инквизиции видели в этом только его упорство в
ереси. Если инквизиторы считали, что все средства словесного убеждения
исчерпаны, а подсудимый все не сознается, его подвергали страшным пыткам,
выдержать которые могли немногие. Например, жертву клали на стол или на скамью,
утыканную острыми гвоздями, нос и рот ему затыкали тряпкой и медленно
лили на нее воду. Несчастный задыхался, испытывая в то же время ужасные
мучения от острых гвоздей. В другой раз ноги жертвы заковывали, смазывали жиром
и начинали пытать огнем: кожа лопалась, обнаженные кости обугливались, причиняя
человеку страшную боль... Оправдываться подсудимый вообще не мог, все его
уверения заведомо считались ложными, к показаниям приглашенных им свидетелей
относились с предубеждением, к тому же родственники и прислуга давать показаний
в его пользу не могли, а вот их показания против подсудимого имели огромное
значение. И несчастному оставалось только раскаиваться или упорствовать
дальше... Но даже и раскаяние под пыткой для еретика - в лучшем случае! -
оборачивалось длительным заключением, а чаще всего пожизненным.
В средневековых тюрьмах существовала строгая градация. Например, "теснейшие
тюрьмы" (одиночные) обычно располагались в самых подземных темницах, и узники
содержались здесь на "хлебе печали" и "воде скорби". Свое происхождение такая
тюрьма ведет от бенедиктинского монаха Мобильона, но впервые такую тюрьму
построил римский папа Климент IX, разместив ее в доме Святого Михаила в Риме.
Предназначалась она для несовершеннолетних преступников, труд которых нещадно
эксплуатировался. Взрослые же арестанты должны были работать в общих камерах,
молча, а за нарушение их подвергали строгому наказанию. На ночь и взрослых
преступников разъединяли...
По сообщению русского криминалиста И.Я. Фойницкого, некто Дефорж был брошен в
камеру площадью в 8 квадратных аршин, куда дневной свет проникал лишь через
темное отверстие в церковном полу. В камере под церковью узник пробыл три года,
а когда его освобождали, то были приняты все меры, чтобы от быстрого перехода к
свету он не потерял зрение.
В России всякий узник, направлявшийся в "тесное заточение" монастыря,
сопровождался инструкцией, в которой указывалось, как его содержать, как
охранять и т.д. Почти каждый из доставляемых в монастырскую тюрьму арестантов
предварительно подвергался жесточайшему наказанию, о чем тоже говорилось в
церковных актах. Например, "бить кнутом нещадно и, вырезав ноздри... скована в
ручных и ножных кандалах содержать в особом уединенном месте под крепким
караулом". Самых опасных преступников, которых предписывалось держать "до смерти
неисходно" в особо уединенном месте, сажали в "каменные мешки". Их устраивали в
стенах верхних этажей крепостных башен, и представляли они собой каменное
помещение длиной около полутора метров, шириной чуть более метра и высотой три
метра. У одной из стен выкладывалась каменная лавочка шириной около одного
метра; маленькое окошечко "каменного мешка" было такой шири,-ж
¦
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
НЫ, чтобы в него можно было только просунуть руку с едой. В та-ком месте
невозможно было лечь, и несчастный узник годами сИдел в полусогнутом положении.

В одном из казематов Николо- Корельского монастыря был за-^Урован новгородский
епископ Феодосии Яновский - соперник и враг Феофана Прокоповича. Он был брошен
на хлеб и воду в тю-Ргмную "келью", находившуюся под церковью, "за дерзость"
про-Т|1в императрицы Екатерины I и "за бранные слова на дворцовый кйраул".
"Келья" его была запечатана губернаторской печатью с предписанием "содержать
Яновского накрепко, а придет смерть - похоронить в том же монастыре". В тюрьме
Ф. Яновский провел чуть °Олее семи месяцев, а потом было приказано перевести
узника из ^печатанного каземата в другую келью. Но заключенный был уже т^к плох,
что не мог ходить, и его несли на руках.
Но самыми ужасными были "земляные тюрьмы", которые °бычно устраивались под
башнями. Они представляли собой вы-РЬпую в земле яму глубиной около 2,5 метра.
Края ее облицовы-%шсь кирпичом или просто плитняком; иногда в нее вставлялся
с{)уб, а для спанья узнику постилали солому. Крыша "земляной Г1орьмы" состояла
из досок, покрытых тонким слоем земли или д^рна; в крыше имелось отверстие, в
которое можно было подать и опустить узника и подать ему еду. Отверстие это
запиралось на замок, ключ от которого хранился у монахов. В таких "погре-°йх"
разводилось множество крыс и паразитов, и часто заклю-ч^нных вынимали оттуда с
отъеденными пятками, носом или У'иами, о чем тоже свидетельствуют монастырские
акты. Давать ^е узнику что-либо для своей защиты строго запрещалось под уг-Рйзой
самому оказаться в "земляной тюрьме". В монастырях, кроме колокольного звона,
часто раздавалось бряцание оружия и лязг кйндалов; кроме божественного пения,
слышались свист кнута, с^оны и проклятия заключенных... За годы долгого
заключения в Земляной тюрьме" люди теряли рассудок, а чтобы они не кричала и не
протестовали, им нередко отрезали языки.
В. Романов, сосланный по доносу своего холопа в Пелым, был п^сажен в "земляную
тюрьму" вместе со старшим братом Миха-И)1ом. Яму копали при них же, и Михаил,
чем-то рассерженный, Хватил обеими руками сани, на которых их привезли, и отбросНл
от себя на несколько саженей. На него надели "железа" весом J? два пуда,
"стул" (плечевые железа) весом в 30 фунтов, ручные ^2 фунтов) и ножные (19
фунтов) кандалы и замок для них ве-С(^м в 10 фунтов. В. Романов погиб в
"земляной тюрьме" от истощения, хотя сердобольные жители посылали своих детей
носить еМу квас и молоко... в дудочках. Несмотря на свою необыкновен-HVio силу,
не прожил года и брат его...
В МОНАСТЫРСКИХ ТЮРЬМАХ

147

В "земляной тюрьме" сидела и знаменитая помещица Салты-чиха (Д.Н. Салтыкова),
прославившаяся изуверскими истязаниями своих дворовых девушек. Слухи о ее
мучительствах дошли до широких кругов общественности, и правительство вынуждено
было начать официальное расследование. Оно подтвердило, что свирепая помещица
замучила до смерти 38 дворовых людей; кроме того, ее подозревали в убийстве еще
26 человек, но доказательств этому "не нашлось". Юстиц-коллегия присудила отсечь
помещице голову, однако Сенат решил смягчить приговор: бить Салтычиху кнутом на
площади, а потом сослать в Нерчинск в каторжные работы. Императрица и это
наказание смягчила: на Красную площадь помещицу привезли на позорной колеснице,
в саване, привязали к позорному столбу, где она под снежными хлопьями простояла
около часа. Затем ее снова усадили в повозку и увезли в старый Ивановский
монастырь. Здесь Салтычиху поместили в "земляную тюрьму", располагавшуюся под
соборной церковью, где она просидела около 11 лет.
Не спасали от монастырских казематов ни болезнь, ни возраст. Малолетний казачий
сын И. Панасенко был заключен в Соловецкий монастырь за убийство 8-летней
девочки Самому "преступнику" было тогда 10 лет, и убийство произошло случайно,
однако он пробыл в тюрьме шесть лет, а потом был отдан в сЪлдаты.
В допетровское время право ссылать в монастырские тюрьмы принадлежало только
царю, патриарху, митрополитам и архиереям, то есть люди попадали туда без
решения суда. Но были случаи, что туда попадали и вопреки решению суда, когда в
борьбе с "преступными мыслями" правительство не находило поддержки даже в
бюрократической судебной среде.
В монастырские тюрьмы часто отправляли людей, деяния которых не подпадали ни под
какую статью закона, а с точки зрения евангельских истин они вообще заслуживали
всяческого уважения. Но в основном в монастырских тюрьмах сидели так называемые
"религиозные преступники", вся вина которых заключалась в своеобразном понимании
ими тех или иных вопросов веры, той или иной евангельской истины, а порой и того
или иного житейского принципа.
Многих несчастных суровый монастырский режим доводил до умственного
расстройства, но в монастырские тюрьмы ссылались и просто психически больные
люди, в бреду которых начальство усматривало хулу на религию. Например, в 1820-х
года шатался по монастырям один юродивый; зимой и летом он ходил босой и
рассказывал всякого рода истории, вроде того, что святые архангелы - Гавриил,
Михаил и Рафаил - и Святитель Николай ослушались Всевышнего Владыку, за что и
были посажены под арест в небольшую избу. Юродивого арестовали и посадили в
Шлис148

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
СОЛОВЕЦКИЕ УЗНИКИ ПРОШЛЫХ ВЕКОВ

149

сельбурГ) потом он побывал в Литовском замке, в монастыре на Ужме, все церковные
обряды исполнял, но крестился двумя перстами. Монастырское начальство усмотрело
в его поведении умственное расстройство и послало его на медицинское
освидетельствование, после чего врачи сделали такой вывод: "У крестьянина
Сергеева при возбуждении религиозных ощущений воспламеняется необыкновенный
энтузиазм, и воображение его, напитанное, Может быть, какими-либо
невежественными понятиями о духовном мире, выходит из правил здорового рассудка,
но обществу вреда наносить не может". Однако Синод не согласился с мнением
врачей, что крестьянина Сергеева можно оставить на свободе, и отправил его в
Соловецкий монастырь.
Ссылали в монастырские тюрьмы и только за "сумасшествие", и ничего больше за
такими узниками не числилось. Например, дворовый человек С. Трифонов - "как он
есть сумасшедший, оттого и происходили разные непристойные слова, и для того во
всем tqM; что он при разговорах произносить будет - не верить". Протоиерей Савва
Стоянов в 1813 году был отправлен в Суздальский Спасо-Евфимьевский монастырь "на156
100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ
ность" заключалась) его приказано было посадить в земляную яму "навечно, держать
под крепким караулом до конца жизни неисходно, пищу ему давать хлеб и воду
умеренно, и никого к нему не допускать, и разговоров с кем бы то ни было не
чинить".
В "земляной тюрьме" И. Буяновский пробыл более 10 лет, а потом его перевели в
монастырскую Салтыкову тюрьму, которая находилась рядом с пекарней, и тепло от
нее шло в каземат арестанта. Здесь он сидел с монахами-греками, которым
посоветовал объявить "слово и дело" и тем освободиться не только от тюрьмы, но и
вообще от ссылки. Греческие монахи объявили "слово и дело", после чего в
соборной церкви собралось все монастырское начальство, которое стало спрашивать
у них, о чем они знают, откуда узнали и не научил ли кто-нибудь... На допросах
монахи во всем признались, и тогда был вызван И. Буяновский, который признался,
что это он подговорил невинных греков. А государственная важность состояла в
том, что один пришлый монах ободрал с иконы драгоценные камни и отдал их
архимандриту, за что тот отпустил его. Заявил он и о том, что в монастыре
скрываются беглые солдаты, но эти показания, как потом выяснилось, оказались
ложными. Но было и третье заявление И. Буяновского. Когда на Дону была война с
татарами, тогда враги взяли многих казаков в плен. А когда был заключен с
татарами мир, то велено было пленных казаков отдать, но татары не захотели этого
делать и будто бы дали П.М. Апраксину много денег, а пленных оставили у себя.
Это дело монастырское начальство само не могло разрешить, и потому решено было
И. Буяновского отправить в Москву, даже не дожидаясь навигации. Сковав узника по
рукам и ногам, 1 января 1725 года его снарядили в дальний путь, но в
Преображенском приказе он не мог доказать о взятке П.М. Апраксину, поэтому был
жестоко наказан и снова отправлен в соловецкий каземат. Ссыльный иеромонах
попытался было и во второй раз объявить "слово и дело", но его заявление даже не
приняли к сведению, и он просидел в тюрьме Соловецкого монастыря 26 лет.
Этот пример показывает, что заключение делалось до того невыносимым, что узники
порой готовы были принять и плети, и другого рода наказания, лишь бы хоть на
время вырваться из душного каземата и повидать живых людей. А услышав страшное
"слово и дело", монастырское начальство тотчас начинало допросы, но узник
объявлял, что сказать о деле может только перед царем. Делать нечего! Колодника
заковывали в кандалы, давали ему провожатых и отправляли в Москву. Путь тогда до
столицы был долог, и много удавалось повидать узнику и надышаться свежим
воздухом, пока он доберется до места. А в Тайном приказе окажется, что все
показания - какие-нибудь пустяки, бьют его плетьми и снова отправляют
СОЛОВЕЦКИЕ УЗНИКИ ПРОШЛЫХ ВЕКОВ

157

в тюрьму. С дорогами да допросами пройдет целый год - год почти вольной жизни, и
узник был этим очень доволен.
В 1744 году в Соловецкий монастырь был заключен раскольник Афанасий Белокопытов
с предписанием "содержать его под крепким караулом до смерти никуда неисходна",
но через год ему удалось убежать. К окну его тюрьмы приходили разные люди,
приносившие подаяние, - кто ниток, кто холста, кто еды. Некоторых из них он
просил принести досок, чтобы построить в своем каземате чулан. Досок ему
наносили, и чулан А. Белокопытов построил. Найдя в стене кусок железа и
несколько гвоздей, он стал понемногу ломать стену за чуланом и после долгих
усилий все-таки проломал ее. В темную ночь на 15 августа через дыру он взошел на
крепостную стену и через бойницу на заранее приготовленной веревке спустился на
землю.
Выйдя за монастырскую стену, он ушел в лес, где нашел пустую избу и спрятался в
ней. В следующую ночь наносил к морю доски, связал их и на таком плоту
отправился в плавание. Но сво...

Список страниц

• #
• 1
• 2
• 3
• ...
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• 15
• 16
• 17
• 18
• 19
• 20
• 21
• ...
• 39
• 40
• 41

Закладка в соц.сетях