Жанр: Философия
Самоорганизация смысла (Опыт синергетической онтологии)
...ий смысл, я могу
почти без искажений передать его своему партнеру по
совместному действию и тем самым однозначно
задать способ его поведения в данной познанной
("прочитанной") ситуации. Соответственно такой же
возможностью по отношению ко мне обладает и мой
партнер. И если участников процесса познания
достаточно много, то подобная интерпретация смысла
обеспечивает наличие каналов связи между всеми
членами сообщества - каналов, по которым
смыслосодержащая информация может беспрепятственно
перемещаться в любом направлении,
координируя жизнедеятельность коллектива и определяя
познавательный контакт с миром, и тогда шум действительно
является требующим устранения фактором,
а разговоры о хаотических средах - лишь некой "научной
мифологией", свидетельствующей о
неаккуратности исследовательского подхода к
изучаемому объекту. При этом сам источник смыслов
также может быть представлен в виде некоего
выделенного "центра" (природы, Бога,
трансцендентального Я и т.п.), с которым по мере
возможности устанавливается устойчивая связь.
Однако нарисованная картина справедлива с точки
зрения стабильного, статичного бытия. Но что
произойдет, если ситуация динамизируется, если на
смену статичного бытия приходит бытие становящееся
(как в ситуации Негла из приведенной ранее повести)?
Тогда, очевидно, следует предположить, что у
мироздания нет изначальных смыслов, и признать (как
одно из онтологических оснований такого
мироздания!) наличие в нем процессов, связанных со
смыслопорождением. Попробуем проиллюстрировать
сказанное следующим примером из жизни
микромицета, клетки которого живут порознь при
наличии пищевого субстрата и собираются к
определенной точке, когда субстрат исчерпывается.
В последнем случае клетки начинают испускать
определенную информацию (специфическое
вещество), сообщающую об отсутствии пищи. Каждая
клетка, получившая такую информацию, начинает ее
усиливать, "сообщая" дальше, что "еды нет!".
"Совершенно ясно, что сами клетки "не сознают" смысл
полученной информации, но сложная игра
испусканий, увеличение концентрации и диффузии
молекул цАМФ [вещество, несущее информацию -Я.С.]
приводит к образованию спирального распределения
концентрации цАМФ, то есть к рождению информации
на более высоком уровне. Поскольку эта информация
порождается кооперативным действием системы, мы
можем назвать ее синергетической информацией... Ясно, что в
этом случае мы отчетливо различаем производство
информации, носителя информации и приемник
информации - клетку, цАМФ и снова клетку. Однако,
как не трудно заметить, на следующем уровне
возникает новый смысл, а именно структура распределений
концентраций молекул, которая
направляет клетки к центру скопления" .
Если использовать данный пример как метафору,
описывающую процесс познания, то можно сделать
вывод, что смыслы существуют как внешний результат
взаимного внутреннего обмена информацией между
исследователем и природой или сообществом ученых
(то есть окружающей средой), а также процессов взаимообмена
мнениями в самом сообществе. Причем
если вспомнить, что не существует выделенной
позиции вынесенного вовне наблюдателя, то встает
вопрос об онтологическом статусе того, как возникают
новые смыслы. Смысл как эффект прямых
коммуникаций с объектом как бы надстраивается над
процессом познания, в котором он порождается, и
оказывает обратное - видоизменяющее - влияние на
саму прямую коммуникацию, выступая здесь как неявное,
неартикулируемое знание, проявляющееся во
вспышках интуиции, в непредсказуемых сдвигах
исследовательских установок. По отношению к нему
уместно применить бергсоновскую метафору бахромы,
окаймляющей артикулируемые познавательные акты.
Тогда можно выдвинуть гипотезу, что смыслообразующие
моменты ухватываются посредством
некой косвенной коммуникации. Подобного рода
смысловые образования, маргинальные по отношению
к классически понимаемому (уже данному,
записанному в "Книге природы") смыслу и в
определенной мере делающие возможным
последний, выступают на первый план именно при
изучении самоорганизующихся (синергетических)
объектов. А если принять во внимание рассмотренную
ранее модель Вселенной как живого организма, то
имеются резоны поразмышлять об изменении самой
логики смысла.
Говоря о неявном знании, о маргинальных
смысловых полях, в которые ушла и в которых
завершается вся работа по выполнению того, что
впоследствии мы воспринимаем как открытый нами
или прочитанный смысл, мы вынуждены признать, что
смыслопорождение наделяется здесь чертами
самоорганизующегося процесса, а сами смыслы
утрачивают характеристики стабильных "идеальных
предметов" и обретают процессуальные свойства.
Вспомним, что некоторые особенности такого
процесса были зафиксированы в работах видного
ученого и философа М.Полани. В своих работах
Полани показывает, что процесс познания может быть
разложен на три последовательные процедуры, каждая
из которых осуществляется благодаря присутствию
неартикулированного, неявного, личностного знания,
обеспечивающего акт контакта познающего как со
средой, так и текстово оформленной информацией об
этой среде . Первая процедура связана с
"вычитыванием" информации из объекта либо
напрямую с помощью органов чувств, либо
посредством приборных приставок к телу
исследователя. Извлекаемая информация обретает
здесь смысл благодаря неявным, "вписанным в
телесную организацию" субъекта характеристикам,
задающим горизонт осмысленного восприятия мира.
К таким характеристикам могут относиться вышедшие
из непосредственного фокуса сознания навыки,
умения, перцептивные предрасположенности - все
они представляют собой выработанный в процессе
культурного развития данного человека аппарат,
определяющий саму технологию прочтения . Вторая
процедура связана с артикуляцией полученной
осмысленной информации с целью передачи ее по
всему сообществу ученых в виде некоего произведения.
Здесь вступают в действие механизмы
смысло-придавания, которые также несут в себе заряд
авторского личностного знания, причем последний
уходит в контекстуальные особенности, оттенки и
стиль изложения, создавая вокруг него некую "ауру",
предопределяющую возможные способы понимания.
Смысло-придавание плотнее связано с творческими
особенностями личности. И третья процедура - это
прочтение научного произведения адресатом или
адресатами, где также происходит взаимодействие
между личностными характеристиками участников
познавательной деятельности. Описанные процедуры
хорошо иллюстрируют процесс смыслопорождения,
демонстрируя, что "информация не только связана с
пропускной способностью канала связи или с
командами, отдаваемыми центральным регулятором
отдельным частям системы. Она может также обретать
роль своего рода среды, существование которой
поддерживается отдельными частями системы -
среды, из которой эти части получают конкретную
информацию относительно того, как им функционировать
когерентно, кооперативно" . То есть
уже сама информация может интерпретироваться как
некая среда.
В принципе, признав предложенную модель,
можно утверждать, что изначально смыслы не
существуют нигде - ни в природе, ни в уравнениях.
Смыслы вырабатываются в результате активного
диалога с природой так же, как с уравнением,
моделирующим последнюю. Можно даже
предположить гипотетическую начальную ситуацию,
предшествующую как научному исследованию, так и
продуктивному диалогу, когда относительно
обсуждаемого вопроса нет никаких артикулировано
оформленных "общих идей" (то есть имеет место, так
сказать, "вакуум" смысла). С этой стартовой позиции и
начинает раскачиваться маятник диалога, в котором
попеременно каждый из участников оказывается либо
в устойчивом (убежденном относительно своей
правоты) состоянии, претендующем на прямую
коммуникацию, либо в неустойчивом, подвешенном
состоянии (когда нечто "витает в воздухе", но не
поддается схватыванию), отсылающем к косвенной
коммуникации. Но вот через какое-то время
оформляется тема, прорисовывается единство
подходов, вырабатывается частично интерсубъективный
смысл, воспринимаемый каждым
участником действия в соответствии с его
личностными качествами (Негл - Дикстра).
И поскольку отрицается наличие сверхмудрого
наблюдателя, то каждый вновь появившийся на сцене
участник вносит свой собственный вклад в
формирование смысла и будет обладателем своих
собственных, только ему видимых граней последнего
(прямая и косвенная коммуникации входят в состояние
взаимодополнительности).
Та же образная система может быть распространена
и на "общение" исследователя с математической
моделью, записанной в виде нелинейного уравнения,
поскольку именно нелинейные уравнения, в отличие
от линейных, обладают практически бесконечным
спектром несводимых друг к другу решений, каждое из
которых может нести свою смысловую нагрузку. Такие
модели исследуются, как правило, с помощью
мощной вычислительной техники (работа с которой
очень напоминает рассмотренную ранее беседу). Здесь
также вполне можно предположить первоначальный
"вакуум" смысла. И лишь в процессе активного и
длительного "диалога с машиной", с уравнением,
"заключенным" в машине, последнее начинает
предоставлять экспериментатору некоторые варианты
смыслов в соответствии с той традицией, в которой
тот работает. И если рассматривать уравнение как
некое предложение, в артикулированной форме
отображающее некоторое конкретное обстояние дел,
то "смысл, или то, что выражается предложением, не
следовало бы сводить к индивидуальным состояниям
дел, специфическим образам, личным убеждениям и
универсальным или общим понятиям... Возможно,
смысл тогда был бы чем-то "нейтральным", всецело
безразличным как по отношению к специфическому,
так и к общему, как к единичному, так и к
универсальному, как к личному, так и к
внеличностному" .
Смысл, таким образом, обитает в зоне "сотрудничества"
исследователя и уравнения, прорастая на
границе, разделяющей эти две инстанции, в виде
набора новых представлений о данном "фрагменте
реальности", как в сторону личностных установок
ученого или группы ученых, так и в сторону
придавания новых значений рассматриваемому
уравнению. Последнее обстоятельство фиксирует то,
что уравнение, может статься, далеко не исчерпало
свои возможности и еще преподнесет новые
сюрпризы.
Итак, смыслы, которые мы имеем в виду,
удерживаются в пространстве подвижного диалога, в
"тонкой материи", заполняющей промежуток между
"говорящими", никто из которых не может приписать
весь смысл ни себе, ни собеседнику. Рассматриваемая
нами смыслопорождающая работа представляет собой
крайне непростой познавательный акт. Здесь уместно
вспомнить идеи Дж.А.Уиллера о недостаточности
одного лишь фундаментального уравнения, когда
между уравнением и познающим субъектом возникает
поле промежуточных концепций, причем каждая несет
какие-то грани общего смысла, вибрирующего на
стыках этих концепций. Задачей науки тогда
становится скольжение по этим стыкам, улавливание и
фиксация подобных вибраций, что весьма отличается
от традиционного образа научного поиска, сводимого
к кропотливому выкапыванию (открытию) того, что
уже заранее присутствует.
Соответственно меняется и представление о методе.
Классическое понимание метода имеет несколько
милитаристский оттенок. Метод - это то, чем можно
вооружиться, и, вооружившись, смело приступать к
завоеванию истины, спрятанной в "тайниках природы".
Действительно, овладев некой совокупностью
поддающихся четкой фиксации правил и открывая с
их помощью некие регулярности в представшем перед
ним объекте, ученый получает возможность наладить
контакт с природой - контакт, способствующий
"освоению данного участка реальности". Установка на
поиск таких правил сопровождает всю историю
становления классической науки. Однако теперь, когда
в фокусе исследовательского интереса оказались
сложные самоорганизующиеся объекты, по-видимому,
стоит сменить агрессию на благоразумие. Не
завоевать, а присмотреться и вжиться, не покорить, а
понять, если угодно, "погрузиться" в проблемную
ситуацию.
Видимо, такому вживанию-погружению и
пониманию должны соответствовать определенные
методологические процедуры. Если мы признаем
недостаточность одного лишь уравнения для
получения смысла и настаиваем на отсутствии
сверхмощного третьего наблюдателя, то нам самим
(без помощи эпистемоглога-психолога Бэрка)
необходимо каким-то образом создать ситуацию
смыслопорождения, создать в самих себе нестабильность,
способную вызвать эффект самоорганизации
смыслов. Для реализации подобного рода проекта
ценным, на мой взгляд, является методологический
призыв П.Фейерабенда: anything goes (все пути
допустимы), что влечет за собой принцип
пролиферации теорий, суть которого в непрерывном
расшатывании устоявшихся концепций, разрушении
устойчивых смыслов. Подобное разрушение и
выдвигает исследователя в область, где совершается
работа смыслопорождения. По сути дела, здесь и
возникает идея внутренне-внешнего по отношению к
познавательному акту стохастического воздействия, или
шума-среды. Такой шум-среда, видимо, указывает на
глобальную проблему: взаимоотношение между
упорядоченной открытой системой и хаосом. Здесь,
по необходимости, возникает имеющий давнюю
историю термин "Хаос" - родственник слова "шум".
Тем более, что в рассматриваемом нами
междисциплинарном направлении - синергетике -
именно хаос выступает в качестве репрезентативного
понятия, или концепта, выражающего те внутренние и
внешние факторы, которые позволяют говорить о
самоорганизации. И если до того речь шла о
нелокализуемости шума (и в этом состояла одна из его
принципиальных характеристик), то хаос, как
показывают современные исследования, может быть
локализован. Он может притягивать к себе разнообразные
процессы, происходящие как с объектом, так и с
субъектом, и, к тому же, обладать формой -
динамический хаос, не сводимый к
термодинамическому хаосу, или "тепловой смерти".
Динамический хаос (шум-среда, порождающая новые
смыслы) противоположен термодинамическому хаосу,
отсылающему к разложению и гибели.
В современной науке для моделирования динамического
хаоса довольно часто используются математические
объекты, именуемые странными аттракторами.
Привлечением термина "хаос" (наряду с шумомсредой)
мне хотелось бы выдвинуть гипотезу (которую
я и попытаюсь если не доказать, то обосновать),
подкрепляемую рядом современных исследований, о
том, что упорядоченные устойчивые
самоорганизующиеся структуры возникают на границе
между двумя и более странными аттракторами.
Взаимодействие динамических хаосов порождает на
границе самоорганизацию как поверхностное явление.
И по-иному может быть проинтерпретирована та
инстанция, которую классическая философия и наука
в той или иной мере именовала либо внешней
организующей силой - будь то Бог или "великий эпистемолог",
- либо анонимной властью, узурпирующей
функции высшего распорядителя. Предлагаемая
интерпретация отсылает, скорее, к чему-то, что
исполняет роль "шума" - как в сфере "натуральных"
явлений, так и в области познавательных актов.
Известно, что вопросы, связанные с конструктивной
ролью хаоса, остаются сегодня одним из самых
перспективных направлений научной мысли. Можно
предположить, что новаторские идеи, возникающие в
данной области, будут иметь решающее значение как
для формирования методологического арсенала
постнеклассической науки, так и для осмысления ее
онтологического статуса.
Но для конструктивного осмысления всей предложенной
тематики необходимо подробнее остановиться
на всех тех понятиях, которые имели место в данной
главе. И прежде всего нужно прояснить ту связь, какая
существует между представлениями о смысле,
событии и хаосе.
Дополнение 1:
Линейные и нелинейные дифференциальные
уравнения
В большинстве исследований отмечается, что
классическая наука ньютоновского типа превращает
мир в громадный механизм, управляемый разумной
волей и состоящий из локализуемых в пространстве
частей. Именно такого рода представления
превратились в конечном счете в то, что принято
сегодня называть механистическим пониманием
природы. Такое понимания нашло свое емкое
выражение в знаменитом мысленном эксперименте
Лапласа, где главным персонажем выступает
гипотетический разумный наблюдатель, чей сверхмощный
интеллект обладает в каждый данный момент
полным знанием всех сил природы, как в большом, так
и в малом, и который способен посредством этого
знания иметь "полную картину состояния, в котором
природа находится", а также "обозреть одним взглядом
как будущее, так и прошлое". Речь фактически идет об
абсолютной наблюдаемости, если угодно,
"прозрачности" самых мельчайших деталей
происходящего в природе -наблюдаемости как
принципе, внутренне связанном с идеей абсолютной
управляемости природы, подчиненности ее вечным и
неизменным законам. Природа выступает в качестве
полностью подчиненного универсальным
механистическим законам посредствующего звена
между богом и человеком, звена, которое мыслится в
образе огромной механической машины, постижение
которой равнозначно постижению замысла Бога.
С этой картиной хорошо согласуется рационалистический
взгляд на ученого как на существо, хотя и
конечное и, очевидно, в этом качестве не равное
бесконечномерному Богу, но тем не менее способное
по "конечным проекциям" как проявлениям высших
начал расшифровывать план творения природы, видеть
ее с божественной точки зрения, приобщившись тем
самым к высшей мудрости, а заодно и к могуществу
верховного законодателя.
Не углубляясь в вопросы генезиса классической
науки, ее корней в социальной истории западного
общества, отмечу, что вся эта бегло обрисованная выше
гносеологическая схема, отделяющая наблюдаемое от
наблюдателя и воссоздающая их связь на
рациональной основе, оказалась хорошо
приспособленной для естественного включения в нее
как экспериментального, так и математического
методов познания в качестве тех средств, с помощью
которых человеческий разум "получает доступ к той
самой сокровенной точке, откуда Бог наблюдает
природу, к тому божественному плану, осязаемым
выражением которого является наш мир" . Именно в
рамках этой, по сути дела, платонистски ориентированной
схемы познания сформировалась одна
из самых фундаментальных идеализаций
классического естествознания (впрочем, не только
классического) - идеализация абсолютно
автономной, не взаимодействующей со своим
"внешним" окружением системы. Ю.И.Манин называет
ее также абстракцией изолированной или замкнутой
системы, характеризуя которую, он пишет: "Это часть
Вселенной, эволюция которой в течение некоторого
периода существования определяется лишь
внутренними законами. Внешний мир или не взаимодействует
с системой вовсе, или в некоторых
моделях это взаимодействие учитывается суммарно
как эффект связей, внешнего поля, термостата... Петли
обратной связи нет или она искусственно прервана.
Мир разбирается на детали, узлы и сборки как в
заводских спецификациях. И в самом деле, это
идеология не только Человека Размышляющего, но и
Человека Делающего. Винтики и шестеренки большой
машины мира, когда их поведение понято, могут быть
собраны и соединены в новом порядке. Так является
лук, ткацкий станок и большая интегральная схема" .
Данная идеализация (или абстракция) обособленной,
изолированной системы, наблюдаемой "внешним"
наблюдателем, явилась одной из методологических
предпосылок симбиоза эксперимента и математики,
лежащего у истоков классического естествознания
XVII в.
Упомянутый симбиоз приобрел в истории
научного познания разные, порой весьма
специфические, формы. Среди многообразия этих
форм особое место принадлежит мысленному
эксперименту, сыгравшему важную роль в научном
творчестве многих знаменитых физиков. Проблеме,
связанной с ролью и местом мысленного эксперимента
в научном познании, посвящена обширная
литература. Я же коротко хочу остановиться на принципиальной
роли мысленного эксперимента - как
конструктивного фактора - в развитии теоретического
знания не только в физике как таковой, но и в
математике. Эта роль обычно остается скрытой в тех
случаях, когда методологический анализ проблем
физики или научного знания вообще ориентирован на
рассмотрение только готового, завершенного знаниярезультата,
отдельно от методов и средств его
получения, то есть, по сути, вне конкретного контекста
человеческой познавательной деятельности как
развивающегося исторического процесса. Мысленный
эксперимент как относительно самостоятельная форма
теоретического познания - это, прежде всего,
задаваемый природе конкретный вопрос,
проблематизирующий последнюю и имеющий
обычно вид: "Что увидит наблюдатель, если...?".
В контексте же готового знания мысленный
эксперимент - это ответ на ранее задававшийся
вопрос. Но в силу все той же укоренившейся в
естествознании традиции внеисторического,
вневременного рассмотрения, о которой говорилось
выше, этот готовый ответ часто необоснованно представляется
в форме универсально истинного декларативного
утверждения, в полном забвении того вопроса,
который когда-то вызвал его к жизни.
Именно так зачастую и бывает, когда мы
оцениваем роль и место аппарата математического
анализа, в частности аппарата дифференциальных
уравнений как средства математического описания
физических процессов, то есть их моделирования,
которое всегда предполагает явное или неявное
принятие некоторой совокупности идеализирующих
предпосылок относительно моделируемой
реальности. К их числу относится и упомянутая
идеализация изолированной, замкнутой системы.
"Классическая замкнутая система, - отмечает
Ю.И.Манин, -изолирована от всего внешнего мира,
значит, и от внешнего наблюдателя. Она изолирована
от воздействий, которые на нее может оказать
наблюдатель. Наблюдение - не воздействие.
Наблюдение - это важнейший мысленный
эксперимент, который можно произвести над
системой и цель которого состоит в первую очередь в
локализации системы в ее фазовом пространстве.
Можно сказать и наоборот: фазовое пространство есть
множество возможных результатов мгновенных
полных наблюдений... Эволюция - это набор
результатов наблюдений во все моменты времени" .
С точки зрения сказанного, дифференциальное уравнение,
посредством которого выражается, например, второй
закон Ньютона - F=mx - есть компактная форма
записи связи последовательности мысленных
экспериментов - наблюдений над локализуемой
системой. И эти классические мысленные
эксперименты, в отличие от широко известных
квантовых мысленных экспериментов типа ?-
микроскопа Гейзенберга и др., исходят из
идеализированного допущения принципиальной возможности
достижения абсолютной точности
наблюдения (измерения) путем устанавливания
полного контроля над всеми возможными
воздействиями на систему, рассматриваемыми как
источник случайных или систематических ошибок.
Создание математического аппарата дифференциальных
уравнений (Ньютоном и Лейбницем)
знаменовало собой в глазах современников
становление абсолютно точной идеальной науки,
полностью защищенной от субъективного произвола
тех или иных земных авторитетов. Вольтер в
предисловии к французскому переводу
"Математических начал" писал: "Того же, кто освоил
исчисление бесконечно малых, кто проделал
эксперименты со светом, кто усвоил законы
притяжения, в Англии более не именую
ньютонианцем: теперь давать название какой-нибудь
секте стало привилегией ошибки" . Обоснованием
нового математического приема явилась
теоретическая механика, в которую в качестве универсальной
переменной было введено время. Причем
"время как таковое его [Ньютона] не интересовало, он
рассматривал только его равномерное течение" .
Время здесь (в отличие от времени Декарта, у которого
оно определялось порядком сменяющих друг друга
явлений) выступает как некий однородный фон, на
котором совершаются все природные процессы и
который "трансцендентен" им. Помимо всего прочего
в такой картине мира нет места и идее необратимости,
ибо прошлое и будущее практически ничем не
отличаются друг от друга в качественном отношении.
В рамках математического формализма данное
обстоятельство выражается в том, что в уравнениях
движения Ньютона время присутствует во второй
производной .
Другой особенностью классического
естествознания, внутренне связанной с концепциями
однородного, "опространствленного" времени, а также
с изолируемостью (локализуемостью) природных
процессов, является принцип линейности
фундаментальных законов, которым эти процессы
подчиняются. Физический смысл принципа
линейности сводится к утверждению, согласно
которому отклик (или реакция) системы на
относительно малые воздействия линейно
(пропорционально) зависит от их силы.
С математической точки зрения речь идет о линейных
дифференциальных уравнениях, в которые
неизвестные величины входят в степени не выше первой
(например: уравнения Гамильтона, уравнения Максвелла
и т.д.). Принципиальная возможность представить
почти любую закономерную связь явлений в виде
линейного уравнения, в левой части которого стояло
бы выражение в виде комбинации из вторых
производных по времени (ускорений) от неизвестных
величин, а в правой - сила, записанная в виде функции
той или иной степени сложности, превратилась в один
из важнейших идеалов классического физикоматематического
естествознания. Разумеется, были и
исключения, например процессы, связанные с трением
или взаимным притяжением тел, где силы нелинейно
зависели от расстояния, но их исследование долгое
время не оказывало существенного влияния на
"линейную" установку физиков и математиков. При
этом считалось (и это вытекало из типа уравнений),
что любое, пусть даже малое, изменение в начальных
условиях однозначно приводит к пропорциональному
изменению конечного результата движения, ради
которого, собственно, и предпринимались вычисления.
Причем если начальные условия не задавались
исчерпывающим образом, то задача в классической
физике теряла смысл. Позднее, с появлением
статистической физики, некоторые вопросы,
касающиеся объективных оснований всякого рода
...Закладка в соц.сетях
