Жанр: Философия
Философия как строгая наука. Логические исследования. другие раб
... теорий,
то она насквозь релятивна. Уже предполагаемое его основание
полностью лишено подлинной рациональности. Поскольку наглядный
мир, это просто субъективное, упущен тематикой науки, забытым оказывается
сам работающий субъект, и ученый не становится темой. (С
этой точки зрения рациональность точных наук попадает в один ряд с
рациональностью египетских пирамид.)
Конечно, со времен Канта у нас есть собственная теория познания,
с другой стороны, налицо психология, которая с ее претензией на естественнонаучную
точность стремится стать всеобщей основной наукой
о духе. Однако наша надежда на подлинную рациональность, т.е. на подлинное
прозрение, здесь, как и повсюду, не оправдалась. Психологи даже
не замечают, что и они сами по себе, как действующие ученые, и их
жизненный мир не являются ее темой. Они не замечают, что сами себя
123
ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ
заранее неизбежно предполагают в качестве живущих в обществе людей,
принадлежащих своему миру и историческому времени, принадлежащих
хотя бы потому, что ищут значимую вообще, для каждого, истину - истину
саму по себе. По причине этого объективизма психология не может
подойти к теме души в присущем ей собственном смысле, т. е. в смысле
деятельного и страдающего Я. Она может, расчленив,объективизировав,
свести к жизни тела и индуктивно обработать оценочное переживание
и опыт воли, но может ли она сделать то же самое с целями, ценностями,
нормами, может она взять своей темой разум, хотя бы как "предрасположенность"?
Совсем упущено из виду, что объективизм как результат
деятельности исследователя, стремящегося к познанию истинных норм,
как раз и содержит эти нормы в своих предпосылках, что он вовсе не
выводится из фактов, ибо факты при этом уже предполагаются как истины,
а не воображаемое. Конечно, заключающиеся здесь проблемы замечались
- так разгорелся спор о психологизме. Однако отказ от психологического
обоснования норм, прежде всего норм истины самой по
себе, ни к чему не привел. Все настоятельнее становится потребность в
преобразованиивсей психологии Нового времени, но еще не понято, что
препятствием является ее объективизм, что она вообще не подступалась
к собственной сущности духа, что изоляция объективно мыслимой души
и психофизическая трактовка бытия-в-сообществе - суть извращения.
Конечно, она работала не напрасно и нашла много также и практически
значимых эмпирических правил. Но она представляет собой действительную
психологию в столь же малой степени, в какой моральная статистика
с ее не менее ценными результатами представляет собой науку
о морали.
Повсюду в наше время чувствуется срочная потребность в познании
духа, и становится почти невыносимой неясность методических и предметных
взаимоотношений наук о духе и природе. Дильтей, один из величайших
исследователей духа, употребил всю свою жизненную энергию
на прояснение отношений природы и духа, на прояснение природы
психофизической психологии, которую, как он считал, необходимо дополнить
новой описательной аналитической психологией. Усилия Виндельбанда
и Риккерта не принесли, к сожалению, страстно желаемого
прозрения. Они, как и все, не вырвались из оков объективизма; тем более
новые психологи-реформаторы, полагающие, что всему виной долго
властвовавший в умах предрассудок атомизма и новые времена наступят
с психологией целостностей. Улучшения не может наступить, пока не понята
наивность объективизма, порожденного естественной установкой
на окружающий мир, и пока не прорвется в умы понимание извращенного
характера дуалистического мировоззрения, где природа и дух должны
трактоваться как реальности сходного рода, хотя каузально закрепленные
одна на другой. Я совершенно серьезно полагаю: объективной
науки о духе, объективного учения о душе - объективного в том
смысле, что оно считает души и сообщества личностей существующими
внутри пространственно-временных форм,- никогда не было и никогда
не будет.
КРИЗИС ЕВРОПЕЙСКОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА...
Дух, и даже только дух, существует в себе самом и для себя самого,
независим, и 6 этой независимости, и только 6 ней может изучаться
истинно рационально, истинно и изначально научно. Что же касается
природы в ее естественнонаучной истине, то она только по видимости
самостоятельна, и только по видимости для себя открыта рациональному
познанию естественных наук. Ибо истинная природа в ее естественнонаучном
смысле есть продукт исследующего природу духа, а следовательно,
предполагает науку о духе. Дух по сути своей предназначен к
самопознанию, и как научный дух - к научному самопознанию, и далее
вновь и вновь. Лишь в чистом духовно-научном познании ученый не заслужит
упрека в том, что от него скрыт смысл его собственных усилий.
Поэтому науки о духе извращаются в борьбе за равноправие с естественными
науками. Лишь только они признают за последними их объективность
как самостоятельность, так сами впадают в объективизм. Но
в том виде, в каком они существуют сейчас со всеми своими многообразными
дисциплинами, они лишены последней, подлинной, добытой в
духовном миросозерцании рациональности. Именно отсутствие у всех
сторон истинной рациональности и есть источник ставшего невыносимым
непонимания людьми своего собственного существования и собственных
бесконечных задач. Они неразрывно связаны в единой задаче:
лишь когда дух из наивной обращенности вовне вернется к себе самому
и останется с самим собой, он может удовлетвориться.
Как было положено начало такого самосознания? Начало было невозможным,
пока властвовали сенсуализм, психологизм данных, идеи
психики как tabula rasa. Лишь Брентано, потребовавший создания психологии
как науки об интенциональных переживаниях, дал толчок, который
смог привести к дальнейшим результатам, хотя у самого Брентано
объективизм и психологический натурализм остались непреодоленными.
Разработка действительного метода постижения сущностной основы
духа в его интенциональности и построения на этой основе бесконечной
и последовательной аналитики духа привела к созданию трансцендентальной
феноменологии. Натуралистический объективизм и любой
объективизм вообще она преодолевает единственно возможным
способом, а именно: философствующий начинает от собственного Я, понимаемого
чисто как производитель всех смысловых значений, по отношению
к которым он становится чисто теоретическим наблюдателем. В
этой установке возможно построение абсолютно независимой науки о
духе в форме последовательного самопонимания и понимания мира как
продукта духа. Дух здесь не в природе или возле нее, но сама она возвращается
в сферу духа. Я - это уже не изолированная вещь наряду с другими
подобными вещами в заранее готовом мире-; личности уже не "вне"
друг друга и не "возле", но пронизаны друг-для-друга и друг-в-друге-бытием.
Но об этом здесь говорить невозможно, эту тему не исчерпать ни
в каком докладе. Однако, надеюсь, мне удалось показать, что речь идёт
не об обновлении старого рационализма, который был абсурдным натурализмом,
вообще неспособным понять стоящие перед нами духовные
ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ
проблемы. Ratio, о котором мы рассуждаем, есть не что иное, как действительно
универсальное и действительно радикальное самопознание
духа в форме универсально ответственной науки, развивающейся в новом
модусе научности, где находят себе место все мыслимые вопросы
- о бытии, о нормах, о так называемой экзистенции. Я убежден, что интенциональная
феноменология впервые превратила дух как таковой в
предмет систематического опыта научного изучения и тем самым осуществила
тотальную переориентацию задачи познания. Универсальность
абсолютного духа охватывает все сущее в абсолютной историчности
, в которую включается и природа как духовное образование. Лишь
интенциональная, а точнее, трансцендентальная феноменология - благодаря
своей отправной точке и своим методам - создала свет. Лишь она
дала возможность понять, и по глубочайшим основаниям, что представляет
собой натуралистический объективизм, и в особенности, почему
психология в силу ее натурализма вообще должна была упустить из виду
творчество - радикальную и сущностную проблему духовной жизни.
Ill
Подведем же итог наших рассуждений. Так живо обсуждавшийся
сегодня, в столь многих симптомах жизненного распада подтвержденный
"кризис европейского существования" - это не темный рок, непроницаемая
судьба. Он становится понятным и прозрачным на фоне открываемой
философией телеологии европейской истории. Однако
предпосылкой этого понимания должно стать усмотрение феномена
"Европа" в его центральном, сущностном ядре. Чтобы постичь противоестественность
современного "кризиса", нужно выработать понятие Европы
как исторической телеологии бесконечной цели разума', нужно показать,
как европейский "мир" был рожден из идеи разума, т. е. из духа
философии. Затем "кризис" может быть объяснен как кажущееся крушение
рационализма Причина затруднений рациональной культуры заключается,
как было сказано, не в сущности самого рационализма, но
лишь в его овнешнении, в его извращении "натурализмом" и "объективизмом"
Есть два выхода из кризиса европейского существования: закат Европы
в отчуждении ее рационального жизненного смысла, ненависть к
духу и впадение в варварство, или же возрождение Европы в духе философии
благодаря окончательно преодолевающему натурализм героизму
разума. Величайшая опасность для Европы- это усталость. Но если
мы будем бороться против этой опасности опасностей как "добрые европейцы"
, с той отвагой, которая не устрашится даже бесконечной борьбы,
тогда из уничтожающего пожара неверия, из тлеющего огня сомнения
в общечеловеческом завете Запада, из пепла великой усталости восстанет
феникс новой жизненности и одухотворенности, возвещающих
великое и далекое будущее человечества, ибо лишь дух бессмертен.
ФИЛОСОФИЯ
КАК СТРОГАЯ
НАУКА
PHILOSOPHIE ALS STRENGE WISSENSCHAFT
Печатается с незначительными изменениями по изданию:
Э. Гуссерль.
философия как строгая наука
Логос. М., 1911, кн. 1
С самого момента своего возникновения философия выступила с
притязанием быть строгой наукой и притом такой, которая удовлетворяла
бы самым высоким теоретическим потребностям, и в этически-религиозном
отношении делала бы возможной жизнь, управляемую чистыми
нормами разума. Это притязание выступало то с большей, то с
меньшей энергией, но никогда не исчезало. Не исчезало даже и в такие
времена, когда интересы и способности к чистой теории грозили исчезнуть,
или когда религиозная сила стесняла свободу научного исследования.
Притязанию быть строгой наукой философия не могла удовлетворить
ни в одну эпоху своего развития. Так обстоит дело и с последней
эпохой, которая, сохраняя, при всем многообразии и противоположности
философских направлений, единый в существенных чертах ход развития,
продолжается от Возрождения до настоящего времени. Правда,
господствующей чертой новой философии является именно то, что она
вместо того, чтобы наивно предаться философскому влечению, стремится,
наоборот, конституироваться в строгую науку, пройдя сквозь горнило
критической рефлексии и углубляя все дальше и дальше исследования
о методе. Однако единственным зрелым плодом этих усилий оказалось
обоснование и утверждение своей самостоятельности строгими науками
о природе и духе, равно как и новыми чисто математическими дисциплинами.
Между тем философия даже в особом, только теперь дифференцирующемся
смысле, лишена, как и прежде, характера строгой науки
.Самый смысл этой дифференциации остался без научно-надежного
определения. Как относится философия к наукам о природе и духе, требует
ли специфически философский элемент в ее работе, относящейся
по существу все же к природе и духу, принципиально новых точек зрения,
на почве которых были бы даны принципиально своеобразные цели
и методы, приводит ли нас, таким образом, философский момент как бы
к некоторому новому измерению или остался в одной и той же плоскости
с эмпирическими науками о жизни природы и духа,- все это до сих пор
спорно. Это показывает, что даже самый смысл философской проблемы
еще не приобрел научной ясности. Итак, философия по своей исторической
задаче высшая и самая строгая из наук, - философия, предста129
ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ
вительница исконного притязания человечества на чистое и абсолютное
познание (и, что стоит с этим в неразрывной связи, на чистую и абсолютную
оценку (Werten) и хотение), не может выработаться в действительную
науку. Признанная учительница вечного дела человечности
(Humanitat) оказывается вообще не в состоянии учить: учить объективно
значимым образом. Кант любил говорить, что можно научиться только
философствованию, а не философии. Что это такое, как не признание
ненаучности философии? Насколько простирается наука, действительная
наука, настолько же можно учить и учиться, и притом повсюду в одинаковом
смысле. Нигде научное изучение не является пассивным восприятием
чуждых духу материалов, повсюду оно основывается на самодеятельности,
на некотором внутреннем воспроизведении со всеми основаниями
и следствиями тех идей, которые возникли у творческих умов.
Философии нельзя учиться потому, что в ней нет таких объективно понятых
и обоснованных идей, и потому, - это одно и то же, - что ей недостает
еще логически прочно установленных и, по своему смыслу, вполне
ясных проблем, методов и теорий.
Я не говорю, что философия - несовершенная наука, я говорю просто,
что она еще вовсе не наука, что в качестве науки она еще не начиналась,
и за масштаб беру при этом хотя бы самую маленькую долю объективного
обоснованного научного содержания. Несовершенны все науки,
даже и вызывающие такой восторг точные науки. Они, с одной стороны,
незаконченны, перед ними бесконечный горизонт открытых проблем,
которые никогда не оставят в покое стремления к познанию; с другой
стороны, в уже разработанном их содержании заключаются некоторые
недостатки, там и сям обнаруживаются остатки неясности или несовершенства
в систематическом распорядке доказательств и теорий.
Но, как всегда, некоторое научное содержание есть в них в наличности,
постоянно возрастая и все вновь и вновь разветвляясь. В объективной
истинности, т. е. в объективно обоснованной правдоподобности удивительных
теорий математики и естественных наук, не усомнится ни один
разумный человек. Здесь, говоря вообще, нет места для "частных мнений",
"воззрений", "точек зрения". Поскольку таковые в отдельных случаях
еще встречаются, постольку наука оказывается еще не установившейся,
только становящейся, и, как таковая, всеми подвергается обсуждению^.
Совершенно иного рода, по сравнению с только что описанным несовершенством
всех наук, несовершенство философии. Она располагает
не просто неполной и только в отдельном несовершенной системой уче1
Конечно, я имел здесь в виду не спорные философско-математические и натурфилософские
вопросы, которые, если присмотреться к ним ближе, затрагивают не только отдельные пункты
содержания учений, но самый "смысл" ("Sinn") всей научной работы отдельных дисциплин.
Они могут и должны оставаться отличенными от самих дисциплин, так как на самом
деле они достаточно безразличны для большинства представителей этих дисциплин. Быть
может, слово "философия" обозначает в соединении с названиями всех наук род исследований,
которые дают как-либо всем этим наукам некоторое новое измерение и тем самым
последнее завершение. Но слово 'Измерение" указывает в то же время и на следующее:
строгая наука остается наукой, содержание учений остается содержанием учений, если даже
переход во это новое измерение еще и остается делом будущего.
ФИЛОСОФИЯ КАК СТРОГАЯ НАУКА
ний, но попросту не обладает вовсе системой. Все вместе и каждое в отдельности
здесь спорно, каждая позиция в определенном вопросе есть
дело индивидуального убеждения, школьного понимания, "точки зрения".
Пусть то, что научная мировая философская литература предлагает
нам в старое и новое время в качестве замыслов, основывается на серьезной,
даже необъятной работе духа, более того, пусть все это в высокой
мере подготовляет будущее построение научно строгих систем: но в качестве
основы философской науки в настоящее время ничто из этого не
может быть признано, и нет никаких надежд с помощью критики выделить
тут или там частицу подлинного философского учения.
Это убеждение должно быть еще раз упорно и честно высказано и
притом именно здесь, на начальных листах "Логоса"*, который хочет
свидетельствовать в пользу значительного переворота в философии и
подготовить почву для будущей "системы" философии.
В самом деле, наряду с упрямым подчеркиванием ненаучности всей
предшествующей философии тотчас же возникает вопрос, хочет ли философия
в дальнейшем удерживать свою цель - быть строгой наукой, может
ли она и должна ли этого хотеть. Что должен значить новый "переворот"?
Не уклонение ли от идеи строгой науки, например? И что должна
для нас значить "система", которой мы жаждем, которая, как идеал,
должна светить нам в низинах нашей научной работы? Быть может, философскую
"систему" в традиционном смысле, т.е. как бы Минерву, которая
законченная и вооруженная выходит из головы творческого гения,
чтобы потом в позднейшие времена сохраняться в тихих музеях истории
рядом с другими такими же Минервами? Или философскую систему
(Lehrsystem), которая после мощной подготовительной работы целых
поколений начинает действительно с несомненного фундамента и,
как всякая хорошая постройка, растет в вышину, в то время как камень
за камнем присоединяется прочно один к другому, согласно руководящим
идеям? На этом вопросе должны разделиться умы и пути.
"Перевороты", оказывающие решающее влияние на прогрессы философии,
суть те, в которых притязание предшествующих философий
быть наукой разбивается критикой их мнимо научного метода, и взамен
того руководящим и определяющим порядок работ оказывается вполне
сознательное стремление радикально переработать философию в смысле
строгой науки. Вся энергия мысли прежде всего концентрируется на
том, чтобы привести к решительной ясности наивно пропущенные или
дурно понятые предшествующей философией условия строгой науки и
потом уже пытаться начать новую постройку какого-либо философсконаучного
здания. Такая хорошо сознанная воля к строгой науке характеризует
сократовско-платоновский переворот философии и точно также
научные реакции против схоластики в начале нового времени, в особенности
декартовский переворот. Данный ими толчок переходит на великие
философии XVII и XVIII столетия, обновляется с радикальней*
Статья Э. Гуссерля впервые была опубликована в журнале "Логос" (1911, к. 1). - прим. ред.
ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ
шей силой в критике разума Канта и оказывает еще влияние на философствование
фихте.Все сызнова и сызнова исследование направляется
на истинные начала, на решающие формулировки проблем, на правильный
метод.
Только в романтической философии впервые наступает перемена.
Как ни настаивает Гегель на абсолютной значимости своего метода и
учения - в его системе все же отсутствует критика разума, только и делающая
вообще возможной философскую научность. А в связи с этим
находится то обстоятельство, что философия эта, как и вся романтическая
философия вообще, в последующее время оказала дурное действие
в смысле ослабления или искажения исторического влечения к построению
строгой философской науки.
Что касается последнего, т. е. тенденции к искажению, то, как известно,
гегельянство вместе с усилением точных наук вызвало те реакции,
в результате которых натурализм XVIII века получил чрезвычайно
сильную поддержку и со всем скептицизмом, исключающим всякую абсолютную
идеальность и объективность оценки (der Geltung), решающим
образом определил мировоззрение и философию новейшего времени.
С другой стороны, гегелевская философия оказала воздействие в
смысле ослабления философского стремления к научности, благодаря
своему учению об относительной истинности всякой философии для
своего времени - учению, которое, разумеется, внутри системы, притязавшей
на абсолютное значение, имело совершенно иной, не исторический
смысл, как его восприняли целые поколения, которые с верой в гегелевскую
философию утратили и веру в абсолютную философию вообще.
Благодаря превращению метафизической философии истории Гегеля
в скептический историцизм определилось в существенном возникновение
новой "философии мировоззрения",которая именно в наши дни,
по-видимому, быстро распространяется и в общем, со своей по большей
части антинатуралистической и иногда даже антиисторической полемикой
, хочет быть именно скептической. А поскольку она оказывается свободной
от того радикального стремления к научному учению, которое
составляло великое свойство новой философии вплоть до Канта, постольку
все сказанное выше об ослаблении философско-научных стремлений
относилось к ней.
Нижеследующие соображения проникнуты мыслью, что великие
интересы человеческой культуры требуют образования строго научной
философии; что, вместе с тем, если философский переворот в наше время
должен иметь свои права, то он во всяком случае должен быть одушевлен
стремлением к новообоснованию философии в смысле строгой
науки. Это стремление отнюдь не чуждо современности. Оно вполне
жизненно и притом именно в самом господствующем натурализме. С самого
начала со всей значительностью преследует он идею строго научной
реформы философии и даже постоянно уверен, что уже осуществил
ее, как в своих более ранних, так и в своих современных образованиях.
Но все это, если рассматривать дело принципиально, совершается в та132
ФИЛОСОФИЯ КАК СТРОГАЯ НАУКА
кой форме, которая теоретически ложна в своем основании, равно как
и практически знаменует собою растущую опасность для нашей культуры
В наши дни радикальная критика натуралистической философии является
важным делом. В особенности же велика, по сравнению с просто
опровергающей критикой следствий, необходимость в критике основоположения
и методов. Она одна только способна удержать в целости доверие
к возможности научной философии, которое, увы, подорвано познанием
бессмысленных следствий строящегося на строгой, опытной науке
натурализма .Такой положительной критике посвящены рассуждения
первой части этой статьи.
Что же касается переворота, происходящего в наше время, то он,
правда, в существенных чертах направлен антинатуралистически, - и в
этом его правота,- но под влиянием историцизма он уклоняется, по-видимому,
от линий научной философии и хочет слиться с одной только
философией миросозерцания. Принципиальным разъяснением различия
обеих этих философий и оценок их относительного права занята
вторая часть.
НАТУРАЛИСТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
Натурализм есть явление, возникшее как следствие открытия природы
- природы в смысле единства пространственно-временного бытия
по точным законам природы. Наряду с постепенной реализацией этой
идеи вовсе новых и новых естественных науках, обосновывающих массу
строгих познаний, распространяется и натурализм. Совершенно сходным
образом вырос позднее и историцизм, как следствие "открытия истории"
и обоснования все новых и новых наук о духе. Соответственно
господствующим привычкам в понимании естествоиспытатель склоняется
к тому, чтобы все рассматривать как природу, а представитель наук
о духе - как дух, как историческое образование, и сообразно этому пренебрегать
всем, что не может быть так рассматриваемо. Итак, натуралист,
к которому мы теперь специально обратимся, не видит вообще ничего,
кроме природы, и прежде всего физической природы. Все, что есть,
либо само физично, т.е. относится к проникнутой единством связи физической
природы, либо, может быть, психично, но в таком случае оказывается
просто зависимой от физического переменой, в лучшем случае
вторичным "параллельным сопровождающим фактом". Все сущее есть
психофизическая природа - это с однозначностью определено согласно
твердым законам. Ничто существенное для нас не изменяется в этом понимании,
если в смысле позитивизма (будь то позитивизм, примыкающий
к натуралистически истолкованному Канту или обновляющий и последовательно
развивающий Юма) физическая природа сенсуалистически
разрешается в комплексы ощущений, в цвета, звуки, давления и т.д.,
а так называемое психическое - в дополнительные комплексы тех же самых
или еще других "ощущений".
ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ
То, что является характерным для всех форм крайнего и последовательного
натурализма, начиная с популярного материализма и кончая
новейшим монизмом ощущений и энергетизмом, есть, с одной стороны,
натурализование сознания, а с другой - натурализование идей, а с ними
вместе и всех абсолютных идеалов и норм.
В последнем отношении он сам себя упраздняет, не замечая этого.
Если взять как примерный перечень всего идеального формальную логику,
то, как известно, формально-логические принципы, так называемые
законы мысли, истолковываются натурализмом как законы природы
мышления. Что это влечет за собой ту бессмыслицу, которая характеризует
всякую в точном смысле скептическую теорию, подробно доказано
нами в другом месте^. Можно также подвергнуть подобной же
решительной критике и натуралистическую аксиологию и практическую
философию, в том числе и этику, а равным образом и натуралистическую
практику. Ведь за теоретическими бессмыслицами неизбежно следуют
бессмыслицы (очевидные несообразности) в действенном теоретическом,
аксиологическом и этическом поведении. Натуралист, говоря
вообще, в своем поведении - идеалист и объективист. Он полон стремления
научно, т. е. обязательным для каждого разумного человека образом,
познать, что такое есть подлинная истина, подлинно прекрасное
и доброе, как они должны быть определяемы по общему своему существу,
каким методом должны быть постигаемы в каждом отдельном случае.
Благодаря естествознанию и естественнонаучной философии цель,
думает он, в главном достигнута, и вот со всем в
...Закладка в соц.сетях
