Жанр: Философия
Герменевтика, Этика, Политика. (Московские лекции и интервью).
... прочтения", объединяющим
все то, что было до сих пор разрозненным.
Вот почему проблема "понимание-объяснение" разыгрывается
между текстом и читателем.
А. Водолагин (РАУ):
Как Вы оцениваете теорию волюнтаристского
действия (в изложении Толкотта Парсонса, его последователей
и критиков)?
Н. В. Мотрошилова (ИФРАН):
Я хотела бы сделать дополнение к этому вопросу.
Философские истоки герменевтики действия получили
ясное выражение в докладе. Но для меня, например,
сразу же обнаружилась параллель между Вашей
теорией действия и аналитической теории действия
в концепции Парсонса и других социологов.
Как Вы относитесь к этой концепции, оказала ли она
на Вас влияние?
Поль Рикёр:
Концепция Толкотта Парсонса не оказала на меня
влияния. Скорее я отношусь к концепции этого
автора как к чему-то параллельному моим собствен93
ным взглядам. В этом нет ничего, что напоминало бы
пренебрежительное отношение или недооценку. Просто
каждый из нас работает с ограниченным кругом
источников. Но когда я прочитал Парсонса, у меня
возникло убеждение, что я получил подкрепление
моего анализа в одном вполне определенном аспекте.
А именно: социальное действие всегда предполагает
две составляющие. С одной стороны, имеются агенты
с их проектами, желаниями, предрассудками, убеждениями
и т. п., а с другой стороны,-системы. И эта
комбинация субъективности агентов и объективности
систем является основным предметом социальной теории
Парсонса. Я же произвел сходный анализ, исходя
из сопоставления текстов, используя, следовательно,
иную стратегию. Кроме того, Парсонс-социолог,
а я занимаюсь философией действия, опираясь на модель
философии текста.
В. С. Стёпин (ИФРАН):
В этой связи я хотел бы задать дополнительный
вопрос. Вы выделяете в Вашей концепции агентов
действия, субъектов, и систему объектов, на которые
направлено действие. Какое место отводите Вы средствам
деятельности, то есть тому, что является проводником
действия агента, и анализируете ли Вы специфические
способы организации и трансляции этих
средств?
Поль Рикёр:
Да. Как раз предполагая дать ответ на этот вопрос,
я говорил о необходимости введения понятий
вмешательства и инициативы. Часто считают, что
философия воли осталась каким-то умозрительным
построением, выраженным в терминах проекта, намерения,
мотива. Однако способность-делать-чтолибо
(ie pouvoir-faire) предполагает способность реализовать
в действительности свои проекты, вписать в
нее свои намерения с помощью собственного тела.
94
Итак, я думаю, что в моем докладе недоставало как
раз ссылки на телесное опосредование. Это очень
сложная проблема. Человеческое тело одновременно
принадлежит к совокупности физических объектов и
является материальным субстратом личности. Таким
образом, тело само по себе объективно-субъективно.
В последних работах Гуссерля о "жизненном мире"
(Lebenswelt) есть замечательное размышление об
этой двойственности тела, и немецкий язык позволяет
различать "Когрег" (физическое тело) и "Leib"
(биологическое тело). Думаю, что теории воли очень
часто не хватает этого взаимоотношения, вот почему
я многое почерпнул у фон Вригга, который анализировал
соотношение физических систем и ментальных
интенций. Их связь осуществляется именно в
человеческом теле.
Р. М. Алейник (РХТУ);
Как соотносится Ваша концепция с теорией Дройзена?
Поль Рикёр:
Проблема истории представляется мне сопоставимой
с проблемой текста и действия. В сборнике статей
под названием "От текста к действию"* у меня
есть работа, в которой рассматриваются параллели,
существующие между текстом, действием и историей.
Таким образом, данный вопрос вполне уместен.
Историческое объяснение выявляет отношения, складывающиеся
между человеческими намерениями, с
одной стороны, и историческими условиями, которые
могут быть и экономическими, и социальными, и политическими,
с другой стороны. Дройзен настаивал
как раз на том, что системы носят открытый характер,
что человеческие системы отличаются от материальных
систем именно тем, что включают в себя элемент
Ricoeur P. Dii texte a l'action. Paris, 1986.
недетерминированности. И в этом смысле можно говорить
об открытости структуры. Так, например, выдающийся
государственный деятель-это человек,
способный осознать открытость системы, понять
смысл того, что можно назвать обстоятельствами и
благоприятным моментом; умение установить все это
и есть искусство быть выдающимся политическим деятелем.
Вклад в философию немецкой исторической
школы, к которой принадлежат Гегель, Ранке, Вебер,
состоит в том, что благодаря этим мыслителям произошло
соединение духовного элемента, то есть интенции,
и каузального элемента обстоятельств. В действительности
никогда нельзя определить надстройку,
не включая в нее с самого начала человеческий
фактор и его продуцирование на реальность. Надстройка
всегда представляет собой некую круговую
связь интенциональных и структурных элементов. То
же самое имеет место и в тексте.
А. И. Панченко (ИНИОН РАН):
Почему, рассматривая герменевтику социального
действия. Вы говорите только о закрытых системах?
В. Кемеров:
Может быть, методологический дуализм социальных
и естественных наук утрачивает свое значение,
поскольку требуется герменевтика неклассических,
ненаблюдаемых объектов, которых обнаружилось так
много и в обществознании, и в естествознании?
Поль Рикёр:
Я буду крайне осторожен при ответе на данные
вопросы, поскольку не считаю себя компетентным в
области эпистемологии науки. Я думаю, что кризис
начала XX века, связанный с обсуждавшимся в эпоху
Бора и Гейзенберга вопросом о возможности определения
физических явлений независимо от вмешательства
наблюдателя, порождает проблему, сходную
с проблемой соотношения письма и чтения. Я не считаю
это метафорой. Здесь, конечно же, речь идет о
границах эпистемологии и простой фальсифицируемоеT
в том смысле, в котором об этом говорил Карл
Поппер. Лично на меня произвела большое впечатление
концепция Куна, который настаивал на смене
парадигм и показал, что существует возможность
проектировать систему в целом, и это позволяет вмешиваться
в частные процедуры. Нечто подобное этому
утверждению я услышал в докладе профессора
Стёпина, настаивавшего на целесообразности проектирования
глобальных культурных систем для того,
чтобы вызвать к жизни определенные явления. В этом
смысле систематизация вводит в действие элементы
глобальной интерпретации.
Бирюков (МГИМО):
Текстоподобная структура действия предполагает
отсылку к контексту. Контекст, в свою очередь,
может рассматриваться как текст. Это ставит вопрос
об исторической перспективе и метаконтексте. Что
можно сказать о происхождении такого "метаконтекста"
и как избежать здесь "дурной бесконечности"?
В. С. Стёпин (ИФРАН):
Для того чтобы понять текст, нужна отсылка к
более широкому контексту. В свою очередь, как только
мы его понимаем, контекст становится текстом, и
его нужно включать в еще один контекст, и так до
бесконечности. Как избежать этого парадокса?
Поль Рикёр:
Этот парадокс является составной частью проблемы.
Он рождается в более простых ситуациях, чем
системы знаков и тем более литературные тексты. Эта
проблема уже ставилась феноменологией восприятия.
Гуссерль в "Логических исследованиях" разрабатывал
теорию содержания и формы. Невозможно
представить объект без его содержания. Но и содер4
Поль Рикёр 97
жание в свою очередь может стать формой. Наверное,
вы помните пример, приводимый Витгенштейном:
есть некие неопределенные фигуры, которые позволяют
при прочтении трактовать то форму как содержание,
то содержание как форму. Таково условие
завершенности понимания. Мы способны постигнуть
объект, только отвлекаясь от его содержания, и, таким
образом, мы максимально приближаемся ко множеству
контекстуальных составляющих. Однако полное
понимание в принципе невозможно. Я думаю, что
тема завершенности понимания является классической
для герменевтики, и мне не хотелось бы к ней
возвращаться. Здесь еще следует сказать о модели
восприятия. Мы всегда видим объект в той или иной
перспективе. И идея целостного объекта вне перспективы-это
ограниченная идея.
Островная:
Рассматривали ли Вы в Ваших работах проблему
разнокачественности значений, лежащих в тексте самом
по себе, и значений, возникающих при прочтении
текста в определенной реальности? Каково
различие качества этих значений?
Поль Рикёр:
Для того чтобы ответить на данный вопрос, я введу
понятие, которое я не употреблял в моей лекции.
Это-понятие способности текста "вновь-описать" и
"вновь-представить" (refigurer) реальность. Рассмотрим
повествовательный текст. Благодаря тем реальным
или вымышленным историям, о которых говорится
в тексте, мы можем иначе описать нашу собственную
реальность. Читатель приступает к чтению
рассказа, трагедии, романа, имея определенные ожидания,
и эти ожидания выражают его внутренний
мир, его видение реальности. Однако его ожидания,
его мировоззрение изменяются в процессе чтения.
Именно это я называю способностью "вновьописать",
"вновь-представить". Можно сказать, что
объяснение, о котором я уже говорил, остается на
уровне представления (configuration). Но существует
и следующая стадия, это-"вновь-представление"
(refiguration), то есть преобразование мира читателя
при встрече с миром текста. Иногда чтение сопровождается
борьбой. Ведь можно восхищаться тем или
иным произведением с эстетической точки зрения,
одновременно испытывая неприязнь по отношению к
его персонажам или тому видению жизни, которое оно
несет. Это зависит от нашей личной этической позиции,
мы принимаем или не принимаем мировоззрение,
заключенное в данном тексте. Думаю, что в
результате этой борьбы и формируются ценности.
Возьмем в качестве примера "Лолиту" Набокова. Мне
кажется, что данное произведение обогащает наше
воображение в эстетическом плане, но это не означает,
что я хотел бы, чтобы Долита была моей дочерью.
Мы видим здесь борьбу эстетического и этического,
которая является нервом акта чтения. Я благодарю
Вас за этот вопрос, который позволил нам затронуть
тему реальности. Реальность постоянно меняется
благодаря воздействию интерпретации выдающихся
произведений, которые в свою очередь сами предлагают
те или иные интерпретации. Но последнее слово
остается за читателем.
В. Беров:
В шестидесятые годы герменевтика и структурализм
находились в конфликте. Почему это произошло?
Потому что неправильно был прочитан курс
Фердинанда де Соссюра. Этот курс был фальсифицирован
Шарлем Бали. Соссюр не стремился к созданию
какого-либо курса общей лингвистики, поскольку
он понимал, что это невозможно в рамках
общей концепции науки, сложившейся в то время. В
прочитанных им курсах Соссюр допускал множество
противоречий, которые он считал не недостатком, а,
4* 99
напротив, источником формирования новой науки.
При этом Соссюр не хотел никакой фиксации своих
идей в книге, он не стремился к изданию курса. В
шестидесятые годы противопоставление "langueparole"
(речь-слово) вытеснило более существенное
противопоставление "langage-parole" (языковый
мир-слово). Приведу два примера. С одной стороны,
Луи Энцлюб, крупный структуралист, с другой стороны,
Жак Лакан, пытавшийся составить перечень
принципиальных иррегулярностей, принципиальных
несводимостей, то есть проводил работу, совершенно
противоположную той, которую делал Энцлюб.
Таким образом, в шетидесятые годы структурализм
базировался на двух полюсах, которые, казалось
бы, исключали и в то же время предполагали друг
друга, как говорил Лакан. Что же произошло в семидесятые
годы? Понятие "langage", которое невозможно
адекватно перевести на русский язык (попытка
перевести его как "речевая деятельность", не отражает
смысла данного понятия; "langage"-это
языковый мир, в котором живет человек), было заменено
понятием "langue". Для структуралиста Лакана,
который близок к герменевтике, было очень важно то,
что речь и понимание относятся примерно к той же
схеме, которую традиционные структуралисты относили
к "langue", то есть к заданной системе. Другими
словами, многие, исходя из неправильно понятой
концепции Соссюра, рассматривали систему языка
как нечто стабильное, законченное. Итак, с того момента,
как мы перестанем рассматривать язык в качестве
некой законченной, застывшей системы, мы
можем прийти к следующему выводу: необходимо
исходить из того, что ни один текст не создан до конца,
все тексты являются принципиально открытыми. Но
для того, чтобы понять это, французские исследователи
должны были это пережить. Многие из них сами
были литераторами, писали литературные тексты,
например Селес, Файк, Рикарду, и тем не менее они
не пришли к подобным выводам. Единственный известный
мне французский автор, который сумел примирить
герменевтику и структурные исследования,
это-Маргерит Дюрас.
Теперь я перейду к проблеме эконструкции. Поясню,
что это такое. Реконструкция-это восстановление
чего-либо по оставшимся фрагментам. Существует
понятие "деконструкция", которое было введено
Жаком Деррида и другими структуралистами. Этопопытка
протестовать против клише, против устоявшихся
методов восприятия текста. Я предлагаю иной
вариант, связанный с нашей действительностью: понятие
"эконструкция" от латинского "ex-constructio".
Специфика российской истории такова, что в нашей
стране всегда было трудно создавать что-либо. Многие
произведения остались не только незаконченными,
неопубликованными, утраченными, но даже и
неначатыми. Эконструкция как выявление не созданного,
не родившегося из мира "ничто", на мой взгляд,
может стать новым направлением философских исследований.
Мы должны восстановить то,, что не было
начато. Солженицын в своей книге "Архипелаг ГУЛАГ"
утверждал, что он как бы говорит от лица тех,
кто не смог выжить. Мы, российские философы, должны
помнить о тех людях, которые стремились, но не
смогли создать свои произведения. Мы обязаны завершить
то, что не смогли сделать они.
Поль Рикёр:
В настоящее время мы располагаем полным изданием
"Курса общей лингвистики" Соссюра, подготовленным
итальянским лингвистом Де Мауро. Поэтому
следует пользоваться именно данными текстами,
а не текстами Бали. Правда, при этом одна из
частей "Курса общей лингвистики" осталась нереализованным
проектом, потому что завершить работу
Соссюру помешала смерть. Эта неоконченная часть
была посвящена структуре слова (la parole), но она не
получила развернутой трактовки. В "Курсе общей
лингвистики" говорилось только о структуре языка
(la langue), имеющего системный характер. Именно
на этом и основывался структурализм. Но существует
еще и речь, являющаяся одновременно и структурированной,
и спонтанной, то есть дискурс (ie discours).
В этом отношении можно сказать, что в дискурсе
содержится нечто большее, чем в слове, поскольку
единицей, образующей дискурс, является
фраза, а не отдельное слово. Я считаю, что крайне
важно различать лингвистику знака, или слова, и
лингвистику дискурса, то есть лингвистику фразы,
потому что фраза имеет структуру, позволяющую ей
играть роль предиката. В моей книге "Живая метафора"*
я стремился показать, что мы не можем построить
теорию метафоры, основываясь на слове, что для
того, чтобы построить теорию метафоры, необходимо
учитывать роль предиката, приписываемого субъекту,
то есть борьбу между субъектом и предикатом во
фразе. Рассмотрим в качестве примера известную метафору
Шекспира "Время-это нищий". Метафора не
заключена ни в одном из отдельно взятых слов данной
фразы. Метафора рождается из конфликта, из той
напряженности, которая возникает в результате соединения
слов во фразе. Вот почему следует обратиться
к единице более высокого уровня, чем слово,-
к дискурсу. В этой связи я хотел бы отметить важное
значение работ русских лингвистов Трубецкого и
Якобсона, а также датчанина Ельмслева. Эти авторы
доказывали, что именно диалектическое единство
слова и фразы создает дискурс. Я согласен с тем, что
структурализм в ряде случаев был недальновиден,
Ricoeur P. Methaphore vive. Paris, 1975.
поскольку использовал в качестве модели лишь систему
знаков в лексике, а не живое производство дискурса
в структуре фразы. Я думаю, что герменевтика
имеет больше общего с лингвистикой фразы, чем с
лингвистикой слов или лингвистикой отдельных знаков.
И еще одно замечание. Я считаю, что нужно различать
два направления в деятельности структурализма.
С одной стороны, структурализм занимался
литературной критикой, то есть разрабатывал особую
технику объяснения, роль которой по отношению к
пониманию я пытался показать. С другой стороны,
структурализм-это создание произведений согласно
определенной структуралистской модели. Существуют
два уровня структурализма: структурализм в области
производства текстов и структурализм в области
литературной критики. Приведенный пример с
творчеством Маргерит Дюрас относится ко второму
уровню деятельности структурализма. В этой сфере
литературные произведения строятся таким образом,
чтобы соответствовать заранее имеющейся концепции,
разъясняющей, как это следует делать. Мне кажется,
что это направление уже исчерпало свои возможности,
поскольку привело к стилистическим упражнениям
и созданию трудных для прочтения
романов. Я называю такую литературу экспериментальной.
Она стремится отвечать некой модели описания.
Я думаю, что было бы целесообразнее исследовать
борьбу смысла и бессмыслицы в произведениях
таких выдающихся писателей, как Кафка, Джойс,
Музиль, не принадлежавших к структурализму как
литературно-философскому течению. Это-действительно
неординарные произведения, не подчиняющиеся
никаким предзаданным моделям.
Вопрос;
Что Вы думаете о критике Альбертом Нозиком
концепции распределения Джона Роулса?
Поль Рикёр:
Нозик является теоретиком доктрины "минимального
государства". Он строит свою концепцию
государства и свою политическую модель на основе
экономической модели Адама Смита. Позиция Нозика
такова: чем больше свободы, тем больше надежды
на то, что сформируется порядок. Как раз вмешательство
сверху приводит к наибольшему беспорядку.
В данном случае я принимаю сторону Роулса. Я считаю,
что любое государство должно стремиться исправить
существующее естественное неравенство.
История показала, что успех рыночной экономики
оплачивается колоссальной несправедливостью. Это
можно наблюдать не только в странах третьего мира,
но и в демократических государствах. Таким образом,
невозможно отделить проблему власти от проблемы
справедливости. Традиция Аристотеля, ФомыАквинского,
Канта, Гегеля-идея справедливого распределения.
Это крайне сложный вопрос. Полное равенство
нереально. Невозможно, чтобы все имели одинаковые
доли при распределении. Интеллектуальная честность
требует признать это. Проблема скорее заключается
в том, каким образом можно достигнуть наименее
несправедливого неравенства. Это разумнее,
чем рассуждать об утопии всеобщего равенства. Парадокс
капитализма состоит в том, что, с одной стороны,
это-режим, при котором производится максимум
богатств, и, с другой стороны, он же порождает
наибольшее неравенство и несправедливость. И многие
политические проблемы Запада вытекают именно
из этого противоречия.
Н. В. Мотрошилова (ИФРАН):
В Вашей книге "От текста к действию" Вы рассматриваете
соотношение сфер этики, политики и
экономики. В главе "Этика и политика" Вы приводите
схему, в которой указываете как пункты совпадения,
так и области конфликта этих сфер.
В нашей стране преобладают подходы, при которых
политику пытаются отождествить с экономикой,
а власть этики стремятся распространить на экономику
и политику. Не отрицая важности морального
измерения в политике, я хотела бы задать вопрос о
том, каковы, согласно Вашей концепции, основания
разделения этих сфер и -границы их относительной
автономии?
Поль Рикёр:
Прежде всего я хочу отметить, что трактовка
проблемы соотношения сфер этики, политики и экономики,
произведенная мной в лекции, отличается от
подхода к этой теме в книге "От текста к действию".
Некоторые аспекты проблемы не были затронуты в
лекции, и в то же время были намечены новые пути
изучения данной темы. Так, я не говорил о сфере
экономики, но при этом стремился дать антропологическое
обоснование понятию власти. Я анализировал
власть как совокупность способностей: говорить,
действовать и т.д. Таким образом, политическая
власть была представлена в качестве одной из способностей
в ряду других способностей. Замечу, что этот
метод был использован Спинозой в "Политическом
трактате", где он начинает исследование с рассмотрения
проблемы антропологии силы и сразу же вводит
понятия "potentia" и "potestas". В моей лекции "роtentia"
соответствует желание жить вместе, a "potestas"-арбитражная
функция политической власти
в различных областях взаимодействий. В лекции я
опустил один из трех элементов-сферу экономики,-и
все же я говорил об экономических вопросах,
когда обсуждал отличие рыночных благ от нерыночных.
Я думаю, что идущая на Западе дискуссия на эту
тему вызвана именно стремлением противодейство105
вать тому, чтобы все блага стали рыночными. Я придаю
большое значение книге Майкла Уолзера "Сферы
справедливости", в которой автор показывает, что хотя
рыночная сфера и является особой областью, помимо
нее существуют и другие сферы: просвещения,
творчества, политики как области распределения политической
власти. Уолзер подчеркивает, что в наши
дни следует поддерживать сферу политической власти
и препятствовать ее растворению в области рыночных
отношений. Я считаю, что такой юридический
плюрализм позволяет занять промежуточную позицию
между концепциями Роулса, стремившегося к
идентификации посредством процедуры, и Нозика,
тяготеющего к теоретическому анархизму. Этот
принцип многообразия сфер представляется мне
очень интересным. Проблема политического состоит
в необходимости определить место политики среди
других сфер и ответить на вопрос о том, является ли
политика равноправной среди них или она включает
в себя все остальные сферы. Эта проблема, пожалуй,
и есть важнейшая проблема политики, в особенности-демократически
ориентированной политики.
В. Ж. Келле (ИИЕТ):
Гегель различал мораль и нравственность. Иногда
эти понятия отождествляют. Каково Ваше мнение по
этому вопросу?
Поль Рикёр:
В моей лекции я основывался главным образом на
противоположности концепций Аристотеля и Канта,
то есть морали блага и морали долга. Но в определенном
смысле эта проблема связана с философией Гегеля,
потому что Гегель стремился ограничить кантовскийморализм.
Правда, Гегель делалэто, опираясьне
на этику блага, а на философию исторических сообществ.
В "философии права" он рассматривал четыре
типа сообществ: семью, гражданское общество, эко106
комическое общество и политическое общество. При
этом Гегель критиковал чисто экономическое общество,
поскольку оно является обществом борьбы за
собственность и прибыль и не создает подлинной связи
между людьми. В политическом же обществе существует
органическая связь между людьми, которая
дополняется механической связью, имеющей место в
экономическом обществе. Я думаю, что именно гегелевский
анализ нужно принять во внимание, поскольку
Аристотель не занимался рассмотрением
взаимосвязи экономики и политики и переходил непосредственно
от этики к политике. Я считаю, что
политическая философия должна включать в себя три
элемента: аристотелевскую философию блага, кантовскую
философию долга и гегелевскую философию
конкретных исторически сложившихся обществ. Мне
кажется, что Гегель был ближе к Аристотелю, чем к
Канту. Вот почему я не рассматривал в моей лекции
учение Гегеля. Тем не менее, как Вы, наверное, заметили,
я использовал некоторые идеи Гегеля, анализируя
концепцию Аристотеля. К тому же сам Гегель
считал себя новым Аристотелем.
Никулин (УГУ):
Справедливый характер политических институтов
предполагает наличие равенства между субъектами.
Это равенство связано с идентичностью "я", с
предполагаемым "я" в "ты" и последующим распространением
подобной идентичности на множество "ты".
Что для Вас является достаточным основанием для
идентификации "я" и "ты"?
Поль Рикёр:
Я уже касался этой проблемы, когда говорил, что
непосредственная связь между "я" и "ты" имеет место
крайне редко, она встречается только в отношениях
дружбы и любви. Но даже в этих отношениях присутвует
элемент институциональности. Так, брак-это
институт распределения ролей, поэтому здесь необ107
ходим опосредующий данную связь третий термин. Я
пытался это показать с помощью языка. Когда мы
говорим, мы пользуемся языком, изобретенным rie
нами и подчиняющимся определенным лексическим,
фонетическим и синтаксическим правилам. В этом
смысле можно сказать, что нас объединяет мир языка.
В действительности существуют не два человека, разговаривающие
друг с другом, а целое лингвистическое
сообщество, дающее нам инструменты, с помощью
которых мы ведем беседу. Быть может, это
покажется парадоксальным, но я считаю, что связь
"я-ты" является наиболее абстрактной, потому что
она распространяется на более широкие сообщества.
Я стремился это продемонстрировать на примере действия,
которое представляет собой взаимодействие
многих агентов. Даже когда мы говорим о собственной
жизни, то этот рассказ с неизбежностью связан с рассказами
о жизни других людей, и в совокупности они
составляют историю. Итак, одна из основных проблем
моей лекции-это вопрос о целесообразности различения
двух значений понятия "другой": существуют
"другой", в котором я вижу личность и которого я могу
воспринимать как "ты", и "другой" как все остальные,
с которыми я связан институционально, но к которым
я не отношусь как к личностям (например, почтальон,
приносящий мне коррепонденцию, и т. п.).
К. М. Долгов (ИФРАН):
Каково Ваше отношение к политической системе
Макиавелли?
Поль Рикёр:
Я бы хотел отметить следующие идеи, высказанные
Макиавелли. Во
...Закладка в соц.сетях
