Жанр: Философия
Эннеады
...ладающее величиной? Мне
думается, как нечто нетождественное с количественным. Ведь, никто не
вздумает утверждать, что сущее и количественное бытие - одно и то же.
Существует еще многое другое, что не поддается количественному определению.
Вообще говоря, нужно считать не причастной количественным определениям всю
бестелесную природу, а материя, как мы знаем, также относится к
бестелесному миру.
Кроме того, количество, как таковое, не обладает количественными
определениями; их имеет только то, что причастно количеству. Следовательно,
и отсюда ясно, что количество в себе есть форма. И, подобно тому, как
предмет приобретает белый цвет благодаря своей причастности
соответствующему началу, а само это начало, вызвавшее к жизни белый и все
другие, пестрые цвета, не есть нечто пестрое по своей природе и может быть
названо, если угодно, пестрым понятием, так и то начало, которое создает
величину определенных размеров, само, как таковое, не есть определенная
величина, но есть величина в себе или понятие о величине.
Теперь возникает вопрос: не состоит ли роль этого понятия в том, чтобы,
приближаясь к материи, давать определенность тем отношениям величины,
которые в ней уже скрываются? Ни в коем случае. Ибо отношения величины, как
зародышевые формы малых размеров, не существуют вовсе. Понятие величины
создает заново отношения величины и количества, которые до того вовсе не
существовали.
Как же следует мыслить материю, лишенную определений величины? А как мы
мыслим что-либо, лишенное того или другого качества? И какое представление
является исходным пунктом для мышления? Нетрудно видеть, что это есть
представление неопределенности. Ибо, если подобное познается подобным, то
неопределенное должно познаваться через неопределенное.
Нужно, правда, признать, что само понятие неопределенности может приобрести
определенный характер, но исходный пункт, от которого мы должны
отправляться, чтобы достичь этой определенности, остается тем не менее
неопределенным. И так как все познается с помощью понятия и мышления, а в
нашем случае понятие устанавливает только общий признак неопределенности,
мышление же остается лишенным всякого содержания, являясь по существу как
бы полным отсутствием мысли, то представление неопредленности есть не
настоящее представление, ибо к нему примешивается момент иного, неистинного
бытия с отражающим это бытие понятием. И, возможно, что Платон имел в виду
именно это, когда утверждал, что неопределенность может быть понята только
своего рода ублюдочным разумом.
10. Что же такое неопределенность души? Есть ли это полное незнание,
совершенное отсутствие всякого содержания? Нет, неопределенность заключает
в себе некоторого рода положительное указание и, подобно тому, как для
глаза темнота является материей всякого невидимого цвета, так и душа,
впитывая в себя все, что в чувственно воспринимаемых предметах является как
бы светлым началом, не имея затем перед собой ничего, что могло бы быть
объектом ее определяющей деятельности, становится подобной зрению, которое
в темноте как бы сливается с тем, что служит его объектом. Но что же имеет
перед собой зрение в темноте? Нечто бесформенное и бесцветное, напоминающее
неосвещенный предмет без определенных очертаний - в противном случае зрение
само начнет создавать образы. Иначе обстоит дело с душой, которая мыслит
ничто.
В этом случае душа ничего не высказывает или, точней говоря, она не
испытывает никаких воздействий. Но когда она мыслит материю, то она
испытывает своего рода воздействие, как бы впечатление от чего-то
бесформенного. Дело в том, что, когда душа мыслит какой-либо предмет с
определенными очертаниями и определенной величины, то она мыслит его как
нечто сложное, обладающее известным цветом, вообще известными качествами.
Итак, объектом предметного мышления является всегда нечто целое, состоящее
из гомогенных частей. Качества этого целого всегда выступают в мышлении
ясно и резко, тогда как свойства бесформенного субстрата неясны и
неопределенны именно потому, что этот субстрат не есть форма.
Отделив все, что доступно мысли в сложных предматах со всеми их качествами,
душа имеет перед собою то, что остается после логической обработки, и этот
остаток она мыслит темно и неясно, как нечто темное и неясное. Можно
сказать даже, что душа мыслит это вне обычного акта мышления. Но так как
сама материя не пребывает в состоянии неопределенности, а формируется в
отдельные предметы, то и душа придает материи немедленно же предметную
форму, ибо неопределенность причиняет ей страдания. Душа как бы боится
остаться вне бытия, она не в состоянии долго находиться в мире не-бытия.
11. Теперь нам нужно ответить на вопрос, почему для возникновения
предметного мира требуется еще наличность другого начала, помимо
количественных и качественных определений.
Дело в том, что все эти определения должны быть прикреплены к некоторому
субстрату. Субстрат этот, следовательно, должен включать в себя массу и
поэтому обладать величиной, ибо в противном случае он не мог бы служить
объемлющим началом телесного мира. Да и кроме того: если бы он был лишен
определений величины, то он, не охватывая ни формы, ни качества, с одной
стороны, ни протяжения, ни величины - с другой, не имел бы никакого
значения. Ведь там, где мы в телесном мире встречаем определения величины,
источник их, как нам кажется, лежит в материи.
И, подобно тому, как, вообще, все действия, влияния, все промежутки времени
встречаются в сфере бытия, не будучи прикрепленными к какому бы то ни было
материальному субстрату, так и отдельные элементарные тела не нуждаются в
материи, а каждое из этих тел, как самодовлеющее целое, остается самим
собой во всем своем многообразии, являясь продуктом совместного действия
нескольких форм.
Итак, материя без определений величины есть слово, лишенное содержания.
Заметим теперь, что воспринимающее начало, чем бы оно ни было по своей
природе, вовсе не должно само обладать массой, если только ему не присущи
уже определения величины. Так, например, душа, все воспринимающая по своей
природе, включает в себя все одновременно, тогда как, если бы ее
акциденцией была величина, она воспринимала бы все с точки зрения величины.
Что же касается материи, то она воспринимает все, как нечто протяженное,
именно потому, что она по природе своей одарена соответствующей
способностью.
Нечто подобное преставляют животные и растения, которые по мере роста не
только увеличиваются в размерах, но в соответствующей пропорции
совершенствуются и качественно. Однако, если мы, опираясь на эту аналогию и
исходя из того, что растения и животные уже наперед обладают некоторой
величиной, играющей роль субстрата по отношению к качественно формирующему
началу, сделаем вывод, что и материя должна обладать определенными
величинами, то вывод этот будет ошибочным. Ибо материя животных и растений
не есть материя вообще, а именно материя этих единичных предметов; материя
же вообще должна получить свои определения величины из иного источника.
Итак, субстрат, воспринимающий форму, не должен по природе своей быть
массой, но вместе с тем нужно, чтобы он, при самом своем возникновении,
заключал в потенции как массу, так и остальные качественные определения,
обладал бы отражением массы, своего рода предрасположенностью к тому, чтобы
сделаться массой, иначе говоря, это должна быть пустая форма.
Вот почему некоторые философы считали материю началом, тождественным с
пустотой. Я же говорю, что материя - это призрак массы, потому что и душа,
когда она, приходя в соприкосновение с материей, не имеет объекта для своей
формирующей деятельности, сначала как бы теряется в неопределенности,
оказывается не в состоянии установить границы и дать обозначения тому, что
она перед собою имеет. И только после этого она начинает выполнять свою
формирующую работу.
Поэтому мы не имеем права приписывать материи какие бы то ни было размеры,
считать ее малой или, наоборот, большой по величине, а должны одновременно
признавать за ней как малые, так и большие размеры, равно как, с другой
стороны, и в том же самом смысле ее нужно одновременно считать и массой, и
началом, лишенным всяких определений величины.
Дело в том, что это есть материя массы и, переходя от больших размеров к
малым или наоборот, она совершает эти переходы как бы в пределах массы. И
именно благодаря неопределенному характеру присущих ей свойств массы,
материя и оказывается способной к восприятию определенной величины.
В нашем представлении она может, конечно, выступать как настоящая масса.
Ибо все остальные вещи, лишенные определенной величины, обладают единичными
формами, качественно определенными, и таким образом они не могут служить
источником представления о массе. Материя же, обладающая неопределенным
характером, неспособная к самостоятельному существованию, устремляется то в
одном, то в другом направлении навстречу каждой новой форме. При своей
всесторонней податливости она приобретает качественное многообразие и в
процессе становления приобретает природу массы.
12. Итак, определения величины способствуют возникновению телесного мира,
ибо качественные формы тела причастны величине. Но мы встречаем их не в
самой величине, а в том, что обладает определениями величины. Ибо, если бы
они были свойственны величине, как таковой, то мы не встречали бы их в
материи, и они, подобно самой материи, были бы лишены определений величины
и не были бы способны к существованию. Это были бы чистые понятия, которые
существуют только в душе, и в таком случае вовсе не существовало бы
телесного мира.
Итак, здесь многое должно быть охвачено высшим единством, и это единство,
причастное величине, не есть в то же время величина, как таковая. Поэтому
всякое смешение качественно различных субстанций возможно благодаря
наличности материи, и, так как каждая субстанция привносит свою собственную
материю, то все смешение не нуждается в дальнейшем носителе.
Тем не менее, требуется нечто, что было бы в состоянии охватить собою это
смешение, будь это нечто своего рода сосудом или определенным местом
пространства. Однако материя предшествует пространству, и, следовательно,
тела, как таковые, нуждаются прежде всего в материи. Ведь не нужно думать,
что если акты действия и влияния обладают нематериальной природой, то
поэтому и тела должны быть также нематериальными.
Дело в том, что тела суть нечто сложное, акты же - нет. Ибо всякое
действующее начало пользуется для проявления своей деятельности материей,
как субстратом, который пребывает в действующем начале. В самом процессе
действия материя не выступает активно, да действующее начало и не требует
этого. Точно так же ни одно действие не превращается в другое, ибо в этом
случае они были бы прикреплены к материи, а само действующее начало
переходит от одного акта к другому и, таким образом, является материей по
отношению к актам своего проявления.
Итак, материя необходима для проявления как качественных определений, так и
определений величины, а, следовательно, необходима для телесного мира.
Таким образом, это не пустое слово: субстрат телесного мира существует,
хотя он невидим для нас и не имеет величины.
Если бы мы захотели отрицать его, то с таким же точно правом можно было бы
отрицать существование различных свойств и самой величины, так как все это,
взятое само по себе, не существует. Если же все это действительно
существует, хотя взятое в отдельности и в неясном виде, то тем более должна
существовать материя, хотя ее существование носит неопределенный характер и
она недоступна для наших чувств.
Мы не видим ее, ибо она бесцветна; мы не слышим ее, ибо она не производит
никакого шума; она не обладает ни вкусом, ни запахом, а потому ни язык наш,
ни нос не воспринимает ее. Но, может быть, мы воспринимаем ее осязаемость?
Этого также не может быть, ибо она не есть тело. Для осязания нужен
телесный предмет, ибо с его помощью мы воспринимаем нечто плотное или
разряженное, мягкое или твердое, влажное или сухое. Материя не обладает ни
одним из этих свойств и может быть постигнута только представлением. Однако
представление это не исходит от духа, но лишено всякого содержания.
Поэтому-то такое представление есть, по выражению Платона, представление
ублюдочное. В нем не содержится даже общего представления о телесности.
Ибо, если телесность является понятием, то этим самым оно отлично от
материи и есть нечто иное; если же понятие телесности уже воплотилось в
определенном образе и как бы смешалось с материей, то ясно, что этот
продукт есть уже не только материя, но и тело.
13. Обратимся теперь к другой стороне вопроса. Если допустить, что субстрат
обладает качественной природой, то нужно прежде всего определить, что такое
эта природа. Затем нужно ответить на вопрос, каким образом качество может
вообще играть роль субстрата. Каким образом нечто, лишенное определений
величины, может обладать качественной природой, которая, со своей стороны,
не связана ни с материей, ни с величиной? Если же эта природа есть нечто
определенное, то каким образом она может быть материей? И, наоборот, если
она есть нечто неопределенное, то в таком случае она уже не качественная
природа, а субстрат и искомая материя.
Однако ничто, по-видимому, не препятствует тому, чтобы материя, именно
благодаря своей непричастности к какому бы то ни было качественному
определению, обладала, несмотря на свою бескачественность, некоторым
характерным строением, представляющим ее существенное отличие от других
предметов и являющимся как бы отрицанием их положительных свойств. Ведь
слепой, например, лишенный определенного положительного зрительного
свойства, тем не менее обладает известным отличительным признаком. Если,
таким образом, материя лишена подобных частных свойств, то как можно
сказать, что она не имеет никаких отличительных признаков? Если же она,
вообще, есть полное отрицание всех частных свойств, то, признавая, что
отсутствие положительного свойства является также своего рода признаком, мы
тем более должны считать такую материю обладающей качественной природой.
Однако тот, кто признает это, в сущности говоря, превращает решительно все
в качественно определенные являения и в известные отличительные признаки,
так что, например, и количество, и сущность являются с этой точки зрения
качествами. Следовательно, все обладает определенной природой, а тем самым
причастно качеству.
Следует тем не менее сказать, что стремление превратить нечто, не имеющее
положительных свойств, в качественно определенное явление на основании
только его отличия от другого, действительно качественно определенного
явления, является смешной затеей. А именно, если мы скажем, что само
отличие, как таковое, является источником определенной природы этого нечто,
то такое заявление будет неверно, ибо ведь и качество, как таковое, не
имеет определенной природы. Если же мы будем полагать это нечто
определенным просто в силу его отличия, то нужно помнить, что отдельное
явление не может быть отличным или тождественным само по себе, но лишь в
силу отличия или тождества по отношению к другому.
Поэтому-то отсутствие некоторого свойства не является само по себе
свойством или признаком качественного порядка, а только отрицанием качества
или какого-либо иного факта, как, например, бесшумность выражает только
отсутствие шума или какого-нибудь другого явления.
Отсутствие есть отрицание, тогда как качество есть соотношение. Материя же
не имеет образа, и это является ее особенностью, ибо ей свойственно
отсутствие формы и качества. Поэтому не имеет смысла называть материю
качественным началом, тогда как она не есть качество, точно так же, как
неправильно утверждение, что материя именно потому есть начало величины,
что она сама не обладает величиной.
Итак, особенность материи не есть отличное от нее самой как бы свойство,
привходящее извне. Особенность эта определяется свойственной материи ролью
быть всегда чем-либо иным, чем это данное. И это иное, взятое, как
единичное явление, не есть просто иное, а всегда обладает определенной
формой, так что его следует правильнее называть "нечто иное". Для того же,
чтобы указать неопределенный характер инобытия материи, нужно определять ее
не как "нечто", а употреблять по отношению к ней только термин "иное".
14. Теперь нам нужно исследовать, является ли отрицанием в смысле
отсутствия признаков сама материя, как таковая, или же отрицание есть
нечто, только присущее материи.
Сторонники мнения, по которому материя и отрицание суть два логически
различных проявления одного и того же субстрата, должны были бы прежде
всего показать, в чем состоит логически различное содержание этих двух
понятий, т.е. дать понятие материи, не заключающее в себе понятия
отрицания, и, наоборот, понятие отрицания, не имеющее ничего общего с
понятием материи. Ведь между этими двумя понятиями может, вообще говоря,
существовать троякого рода соотношение. Оба понятия могут или вовсе не
входить одно в другое, или же первое может так же содержаться во втором,
как второе в первом, или же, наконец, только одно из этих двух понятий -
безразлично какое - может содержаться в другом.
В первом случае, когда каждое понятие существует само по себе, не касаясь
другого, эти понятия представляют две самостоятельных единицы, и материя
есть нечто иное, чем отрицание, даже если отрицание является акциденцией.
При этом одно понятие не должно содержаться в другом даже потенциально. Во
втором случае, если понятия относятся друг к другу, например, так, как
понятие "вздернутый" к понятию "вздернутый нос", мы имеем все-таки два
самостоятельных понятия. И, наконец, если они относятся друг к другу так,
как понятие огня к понятию теплоты, т.е. так, что первое понятие охватывает
второе, но не наоборот, причем материя является в такой же мере отрицанием,
в какой мере огню присуща теплота, то она и в этом случае не суть нечто
иное. Ибо теплота здесь по природе своей уподобляется огню, тогда как
субстрат, а этим субстратом должна быть материя, есть "иное".
Но, быть может, материя и отрицание являются логически различными
проявлениями одного и того же начала таким образом, что отрицание вовсе не
указывает на существование чего-либо иного, отличного от отрицаемого, и,
следовательно, отрицание бытия есть как бы его уничтожение. Ведь отрицание
не прибавляет никаких новых признаков, а указывает, что нечто не
существует.
Итак, действительно ли отрицание равнозначно с не-бытием? Допуская, что
отрицание, в смысле отсутствия признаков, не существует самостоятельно, так
как оно относится не к бытию, а к чему-то иному, мы имеем перед собой снова
два понятия, из которых одно целиком подходит к субстрату, а другое
указывает на отношение отсутствия признаков к "иному". Или, точней говоря,
одно понятие есть понятие материи в ее отношении к иному или понятие
субстрата в его отношении к иному, понятие же отрицания соответствует этим
отношениям, поскольку оно указывает на их неопределенный характер.
Вообще же, как в том, так и в другом случае, понятия эти едины в своем
субстрате, различны - в своем логическом выражении. Но здесь возникает
вопрос: каким образом отрицание, являющееся, благодаря своей
неопределенности, безграничности и бескачественности началом, тождественным
с материей, тем не менее, обладает отличным от нее логическим выражением?
15. Это возвращает нас к исследованию вопроса, является ли безграничность и
неопределенность акциденцией какого-либо иного начала, и, если да, то как
это возможно. Вместе с тем нам нужно ответить на вопрос, является ли
акциденцией отрицание, как отсутствие всяких определенных признаков.
Если все, что относится к категории чисел и понятий, находится вне
безграничности, то все то, что является объектом формирующих и движущих
сил, и есть по необходимости безграничное. Ведь все границы, нормы, все
вообще оформленное, встречающееся в других вещах, коренится в числах и
понятиях, но при этом формирующей силой служит не то, что уже оформлено, и
не сам порядок, уже воплощенный в вещах, а граница, норма, понятие. Нужно
иметь в виду, что формирующая сила есть совершенно не то, что служит ее
объектом. Таким объектом является материя, а также все, что так или иначе
причастно материи или ее понятию. Таким образом, материя и есть по
необходимости безграничное, но при этом так, что безграничность не является
акциденцией материи, как бы привходящей извне.
Дело в том, что все, привходящее извне как акциденция, должно быть сначала
понятием, а безграничное не есть понятие. Далее: что именно в мире бытия
должно было бы получить безграничность в качестве акциденции? Граница и
все, что ею ограничено. Но материя не является ни тем, ни другим. А, кроме
того, безграничность, привходя к тому, что ограничено, должна была бы
уничтожить его природу.
Следовательно, безграничное не есть акциденция материи, но сама материя,
как таковая, есть безграничное. Ведь и материя умопостигаемого мира есть
тоже безграничное, порождаемое безграничностью Единого или, вернее говоря,
безграничностью его могущества и вечностью его бытия, ибо безграничность,
как таковая, не содержится в Едином, а является продуктом его творчества.
Здесь возникает ряд вопросов. Каким образом безграничное может существовать
и в умопостигаемом мире, и в мире чувственного бытия? На это следует
ответить, что безграничное двойственно по своей природе. Чем же отличается
одно безграничное от другого? Они отличаются друг от друга, как прообраз от
копии. Следует ли заключить отсюда, что безграничное чувственного мира
менее безгранично, чем безграничность мира умопостигаемого? Как раз
наоборот, ибо поскольку оно, как копия, дальше отстоит от истинного бытия,
постольку оно обладает еще более высокой степенью безграничности. Ибо
большая степень неопределенности свойственна именно тому, что менее
определено, подобно тому, как меньшая степень добра означает большую
степень зла.
Итак, безграничное умопостигаемого мира обладает большей полнотой бытия,
является формой или понятием безграничного, тогда как безграничное
чувственного мира менее причастно бытию именно постольку, поскольку оно
удалилось от истинного бытия, погрузилось в призрачное существование и
обладает в действительности более высокой степенью безграничности.
Теперь возникает новый вопрос: все ли равно быть безграничным, как таковым,
или только обладать безграничностью? Там, где понятие и материя существуют
раздельно, это не одно и то же; там же, где мы имеем дело только с
материей, одно можно считать вполне тождественным с другим или, что еще
лучше, можно сказать, что безграничность вообще не свойственна материи, ибо
безграничность есть понятие, а понятие не может находиться в безграничном,
не разрушая его природы. Поэтому-то материю следует считать, в
противоположность понятию, безграничной по природе. Ибо, подобно тому, как
понятие, поскольку оно не воплощается в чем-либо другом, остается абсолютно
чистым понятием, так и материя, в полную противоположность этому чистому
понятию, остается по отношению к безграничности чистой материей, т.е.,
безграничным.
16. Теперь еще вопрос: тождественна ли материя с инобытием?
Нет, только с той частью инобытия, которая составляет противоположность
истинному бытию, а именно понятиям, следовательно, в этом смысле существует
и не-бытие, как отрицание всяких признаков, если только отрицание это
образует противоположность с бытием, в смысле логических понятий.
Но разве отрицание это не будет уничтожено, если к нему присоединится то,
что составляет предмет отрицания? Ни в коем случае, ибо основой всякого
явления служит не мир явлений, а то, что является отрицанием, отсутствием
всяких свойств. Точно также средой, где воплощается принцип ограниченности,
является не то, что уже ограничено, и не сама граница, но безграничное,
поскольку оно еще не подвергалось ограничению.
Но каким же образом принцип ограничения, соединяясь с безграничным, не
уничтожает природу этого последнего, тем более, что безграничность не
является акцидентальным признаком? Если бы безграничное было количественно
безграничным, то, конечно, его природа была бы уничтожена, но именно
потому, что это не так, природа безграничного продолжает жить и в мире
бытия. Здесь становится действительностью и получает печать совершенства
все, чем безграничное обладает по своей природе, подобно тому, как
необработанная почва только после обработки развертывает все таящиеся в ней
свойства. Женщина, оплодотворенная мужчиной, не теряет от этого своей
женственности, а, наоборот, становится еще женственнее, т.е., становится в
еще более высокой степени тем, чем она была.
Теперь еще вопрос: сохраняет ли материя характер злого начала даже после
того, как она становится причастной добру?
Несомненно, и это потому, что материя нуждается в добре, так как она по
своей природе чужда ему. Ибо все, что, с одной стороны, обладает некоторыми
данными, с другой же - нуждается во многом, занимает в некотором смысле
среднее положение между добром и злом, так как оно причастно и к тому, и к
другому. Но то, что не обладает решительно ничем, что прозябает в нужде
или, вернее, есть само воплощенная нужда, то неизбежно относится к
категории зла. Ибо здесь мы имеем не только недостаток богатства или
отсутствие силы, - здесь не хватает всего: духа, разума, добродетели,
красоты, образа, формы, качества. Как при таких условиях материя может не
быть крайним злом, безобразием, мерзостью?
Что же касается материи в умопостигаемом мире, то она относится к категории
бытия, ибо то, что стоит выше ее, само выходит за пределы бытия. Но в
чувственном мире то, что предшествует материи, уже само принадлежит к
категории бытия. И поэтому здесь материя, как нечто не-сущее, является
инобытием по отношению к красоте бытия.
Глава 1
II.5 О ПОНЯТИЯХ ВОЗМОЖНОСТИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
1. О некоторых вещах мы говорим, что они существуют "в возм
...Закладка в соц.сетях
