Жанр: Электронное издание
big-eval
...сок сыра был маленький и
какой-то невразумительный. Отдать,
что ли, Бурану?.. Пес слизнул сыр с его ладони, посмотрел признательно и
потрусил в ванную, греться у АГВ. Через три
минуты ему станет жарко, и, шумно вздыхая, он потащится к двери -
проветриваться.
Почему активистка Тамара не раздала записки? Она не могла о них забыть.
Такие, как Тамара, не могут забыть о
чем-то, если на этом написано:
"В этот радостный вечер,
Когда мы празднуем встречу,
Хотим назад оглянуться
И к детству вновь прикоснуться!"
Прикоснуться они хотят, черт их возьми! Зачем Потапов написал записку
Дине Больц? Не устоял? Вспомнил
прошлое? Просто резвился? Что значит "Посмотри повнимательнее, это важно"? Куда
она должна смотреть и почему это
важно? Для кого важно? Для самого Потапова? Для Дины?
Кому адресована вторая записка с инициалами "Д. Л."? Дине Больц -
Лесковой? Дмитрию Лазаренко? Или никому
не известной Дарье Лебедевой, которую Никоненко нашел в списке приглашенных?
Вся его интуиция, если только она у него есть, говорит о том, что никому
не известная Дарья Лебедева тут совсем
ни при чем.
От свитера несло вчерашним табачищем, и он решил надеть водолазку. Авось
не замерзнет. А замерзнет, в куртке
посидит.
Навстречу ему попался Буран, который, вздыхая, шел охлаждаться.
- Да пропусти ты меня! - сказал ему Игорь и пихнул его в бок. Пихать
Бурана в бок было равносильно попытке
сдвинуть с места стог сена - пес и ухом не повел.
Собираясь, Игорь метался по дому. Старые полы скрипели жалобно, в шкафу
дрожала посуда, пружина в часах
отзывалась стариковским хриплым звуком. Игорь Никоненко прожил в этом доме всю
свою жизнь и был рад, что дом
теперь - его. Он разговаривал с ним, просил потерпеть с ремонтом крыльца до
очередных выходных, а с новой плитой - до
очередных денег, и дом слушал его, понимал, прощал...
Он налил похлебки в миску, вернее, в небольшой тазик, и скомандовал
Бурану:
- Завтрак!
Буран вскочил на ноги, чуть не поддав тазик башкой, застучал по двери
хвостом - хотел скорее завтракать. Игорь
проводил его до будки, поставил миску на скамеечку, с которой пес ел, и запер
дверь.
- Остаешься за старшего! - сказал он громко чавкающему Бурану.
Он знал, что, как только машина тронется, Буран бросит свою похлебку и
непременно выскочит к воротам
провожать его.
Машина тронулась, пес выскочил, и Игорь посигналил ему на прощанье. Буран
гавкнул один раз - солидно, как из
бочки. В зеркале заднего вида Никоненко видел его хвост, потрусивший между
грязными осевшими сугробами.
Первым делом он позвонит в Склиф. Потом повстречается со свидетелями.
Полковник может быть доволен - водку
капитан Никоненко на ночь не пил, порнуху тоже не смотрел. Правда, ничего умного
капитан тоже не надумал, потому как
заснул, едва коснувшись подушки, но зато выспался, а выспавшемуся думать легче.
Кто и зачем пришел на школьный бал с коричневой хозяйственной сумкой, из
которой свисали перья жухлого
зеленого лука?..
К обеду небо набрякло и налилось чернотой, как синяк под глазом драчунапятиклассника.
Зонт у капитана Никоненко сломался еще прошлой весной, когда к нему на
станции в Сафонове пристала какая-то
шпана. Шпана, понятное дело, не знала, что он - капитан и нормативы по борьбе
сдает регулярно и успешно. Одному он
своротил челюсть, второму основательно повредил колено, а третьему дал зонтом по
чугунной бритой башке. Башка
осталась цела - до некоторой степени, - а зонт сломался. Купить новый все было
недосуг, да и денег жалко...
По телефону он договорился с врачом, что его пустят к потерпевшей всего
на несколько минут, поэтому он
тщательно записал все свои вопросы и вообще к беседе подготовился.
Врач сказал, что она молодец и поправляется быстро, но все же говорить
долго не может. Лучше бы, конечно,
совсем не говорить, но на этом месте Никоненко врача прервал и капитанским
голосом сказал резко, что если уголовный
розыск считает нужным допросить потерпевшую именно сейчас, значит, у уголовного
розыска в этом - прямой резон. Врач
помолчал немного, переваривая милицейский тон, а потом сказал - приезжайте после
двенадцати.
Под ледяным крупнокалиберным дождем капитан добежал до больничного
подъезда и отряхнулся, как Буран после
утренней прогулки.
- Халат придется надеть, - сообщил врач с осторожным злорадством, - без
халата в реанимацию нельзя.
.Никоненко натянул халат, оказавшийся, ясное дело, слишком коротким и
узким, и моментально почувствовал себя
то ли подавальщиком мяса в гастрономе, то ли лаборантом на ветеринарной станции,
что давало врачу явные преимущества,
потому как сам он - в зеленой хирургической робе, узкой шапочке и маске,
болтавшейся на шее, - напоминал персонаж
известного сериала.
Потерпевшая Мария Суркова лежала высоко и, с точки зрения капитана
Никоненко, очень неудобно. Голова
находилась выше ног, руки, выпростанные из-под солдатского одеяла, были худы как
спички, какие-то иголки торчали из
желтой кожи, и по виниловым шлангам текло что-то отвратительное. Никоненко
показалось, что это выкачивают последние
соки из слабого безвольного тельца и скоро выкачают совсем.
Что у него за работа такая - допрашивать полумертвых женщин!..
Он посопел носом - врач все не уходил, и сестра возилась с какими-то
своими инквизиторскими штучками,
шуршала в углу. Очевидно, они и не собирались уходить. Любопытство, что ли, их
разбирало?..
- Здравствуйте, - сказал Никоненко несколько грубее, чем следовало бы, -
вы меня слышите?
Глаза распахнулись моментально, как у куклы. Глаза были карие, страдающие
и странно живые по сравнению с
неподвижным желтым лицом.
- Я капитан Никоненко из уголовного розыска, - продолжил он быстро, - мне
нужно задать вам несколько
вопросов.
Она продолжала смотреть так напряженно, что у капитана от ее взгляда
зачесался лоб.
- Вы меня понимаете?
- Она все понимает, - вмешался врач, - у нее ранение, а не слабоумие.
Никоненко на него даже не взглянул.
- Мне нужно с вами поговорить. Вы можете говорить со мной?
Молчание.
- Вы слышите меня?
- Слышу, - вдруг произнесла она отчетливо и довольно громко. - С Федором
все в порядке?
С каким Федором? Он ничего не знает ни про какого Федора! А, с Федором!..
- Все в порядке, - уверил он, хотя понятия не имел, в порядке ее сын или
нет. - Я должен поговорить с вами про
школьный вечер. Помните вечер?
Она моментально утратила к нему всякий интерес, и как будто даже плечи у
нее опустились.
- Мария, кого вы видели, когда шли по двору? Вспомните, пожалуйста! Ктонибудь
шел вам навстречу?
- Не знаю, - сказала она громко, - никто не шел. Там... Сидорин курил. Я
его видела.
- Где? Где он курил? Далеко от вас, близко?
- У самых ворот.
- А что он курил?
Она молчала.
- Вы хорошо его видели? У вас вообще хорошее зрение?
Больные неподвижные глаза опять уставились на него.
- Я видела хорошо. У него светлая куртка. Я поскользнулась на крыльце и
ухватилась за него. Я опоздала, потому
что Алина делала мне прическу.
Алина?! Алина делала ей прическу?! Эта рыба-угорь, очковая змея, у
которой даже голос меняется в зависимости
от того, с кем она разговаривает - с министром Потаповым или с капитаном
Никоненко?!!
- Когда вы выходили из школы, кто шел впереди вас?
- Димочка, - выговорила она, - Лазаренко. Дина. Женя Первушин. И из
параллельного класса кто-то. Не помню.
Много.
- Тамару Селезневу вы не видели?
- Я не знаю никакой Тамары Селезневой.
Да. Все правильно. Вряд ли она знает Тамару Селезневу.
- Тамару Борину, я хотел сказать.
- Нет.
- А Потапова?
Она помолчала, все так же пристально глядя на капитана. Ему показалось,
что кожа у нее на лбу сморщилась и
покраснела.
- Потапова я видела только в президиуме. Я хотела к нему подойти, но не
решилась. Мне так нужно было к нему
подойти!
- Зачем?
Она молчала и только смотрела.
- Маша, зачем вам нужно было к нему подойти?
- Мне было нужно, - и опять молчание.
- Вы видели, как подъехала ваша подруга?
- Нет. Я слышала, как Федор закричал "Мама!", и увидела, как он бежит. И
все. - Она вдруг тяжело задышала, так
что одеяло ходуном заходило там, где положено быть груди. Врач за плечом
Никоненко шевельнулся, как будто сделал
движение, чтобы подойти. - Его могли убить. Его могли убить вместо меня. Он
совсем маленький. Ему не много нужно.
И она заплакала. Лицо не изменилось, не сморщилось, только из лихорадочно
блестящих глаз разом полились
слезы - много.
- Хватит, - приказал врач, и стало понятно, что никакой милицейский тон
больше не поможет, - на сегодня
достаточно.
- Вашему сыну ничего не угрожало, - быстро сказал Никоненко. - Послушайте
меня. Он бежал в противоположную
сторону. Тот, кто стрелял, не мог его задеть. - Он врал, но это не имело
значения. - Подумайте сами. Он бежал из-под
выстрела, а не на него. Понимаете?
Ему было важно, чтобы она поняла, потому что именно эта мысль не давала
ей покоя. Мысль, что ее сын мог
погибнуть.
- Маша, я приду к вам завтра. Вы отдохнете, и мы еще поговорим. Хорошо?
Она не ответила, не кивнула, но Игорю показалось, что взгляд у нее стал
менее безумный. Врач вышел следом за
ним.
- Вы про завтра серьезно сказали? - спросил он недовольно. - Мне не
хотелось бы после каждого вашего посещения
колоть ей транквилизаторы.
- Ей не понадобятся больше никакие транквилизаторы. Просто она все время
думала, что с ее ребенком чуть было
не случилась беда. Если я ее переубедил, ей полегчает.
Врач недоверчиво фыркнул.
- В реанимации вообще посторонним не место, - зачем-то сказал он, - а к
ней народ валом валит, как на
демонстрацию! И мы пускаем.
- Кого вы к ней пускаете?
- Вас пускаем, - ответил врач любезно, - Потапов лично приезжал, его
пустили.
Этого Никоненко не ожидал.
- Когда приезжал Потапов? Врач пожал плечами:
- Вчера. Вечером, по-моему. Точно не знаю. Смена была не моя. А сегодня у
нас только и разговоров о том, что к
нашей больной из высоких правительственных кругов делегации ходят. Раз он
министр, значит, ему все можно - в
реанимацию можно, куда угодно можно!..
Ну и дела, подумал Никоненко быстро. Зачем приезжал Потапов? Что ему
могло быть нужно? Чувствовал вину?
Ничто человеческое нам не чуждо?
- Вон, - сказал врач неприязненно, - следующим номером нашей программы
еще одна делегация. Этих ни за что не
пущу!..
Под дверью реанимации все на той же дерматиновой кушеточке сидели сын
Федор и очковая змея Алина
Латынина.
- Здравствуйте! - выпалил Федор громко и вытаращил на капитана шоколадные
глазищи. - Вы видели маму, да?
Он говорил и таращил глаза совершенно так же, как его мать.
- Видел, - в присутствии очковой змеи капитан не мог оставаться в
кургузом халатике и поэтому поспешно
выбрался из него, - я даже с ней разговаривал. Она про тебя спрашивала. Халат
куда деть?
- Давайте сюда, - сказал врач с подчеркнутой иронией. Манипуляции
капитана в присутствии вновь прибывшей
дамы не прошли незамеченными. Впрочем, дама на капитана даже не взглянула.
- Можно нам увидеть... Марию Суркову? - Алина смотрела только на врача и
даже Федора взяла за руку, как бы
демонстрируя капитану свои исключительные права на него.
- Нет, - сказал врач злорадно, - нельзя! Я вот даже товарищу из милиции
только что сказал, что к ней нельзя! Ну,
уголовному розыску мы указывать не можем, а вас я не пущу!..
- Ну тогда хоть Федора! Пожалуйста. Маруся увидит его и в сто раз быстрее
поправится!
- Да что это вообще за разговоры? Для вас что - не существует больничных
правил?!
Пока они препирались, Никоненко рассматривал Алину.
Сегодня она была в черных брючках и свитере трудноопределимого глубокого
болотного цвета. Распахнутая
широкополая тужурка изнутри была подбита норкой. В лакированном боку сумки
отражался свет больничных ламп. Может,
она выспалась, а может, как-то специально... улучшилась, но глаза казались
загадочнее и больше, губы вкуснее, а щеки
нежнее.
Неприятная, настырная, самоуверенная баба.
- А ты чего не в школе? - спросил капитан у Федора. - Прогуливаешь?
- Прогуливаю, - согласился тот. - Алина сказала, что мы вполне можем и
прогулять. Она сказала, что ей все равно в
офис надо, а меня в школу вести некому. От ее дома до моей школы далеко. Я
отличник и могу сколько угодно прогуливать.
- Будешь прогуливать, станешь двоечником, - сообщил капитан,
прислушиваясь к шуму баталии: Алина атаковала,
но и врач не зевал. - Вот я, например, все время прогуливал.
- И стали двоечником? - заинтересовался Федор.
- Стал, - признался Никоненко.
- А вы меня еще будете допрашивать?
- Это Алина сказала, что я тебя допрашивал?
- Она сказал, что вы меня допрашивали и... воспользовались ситуацией. Она
сказала, чтобы я не беспокоился. А я и
не беспокоился. Я из-за мамы только беспокоюсь, - добавил он печально, - и
бабушка не едет...
Что-то там не так с этой бабушкой, вспомнил Никоненко. Как Федор сказал в
прошлый раз? "Мы сели ей на шею"?
- Ты скучаешь без бабушки?
- Нет, что вы! - искренне удивился Федор. - Мне с Алиной лучше. Мы с ней
друзья, а с бабушкой мы не друзья.
Просто я боюсь, что она сейчас не едет. Значит, потом приедет и станет маму
ругать. Я очень не люблю, когда ругают маму!
Он по-взрослому вздохнул и потянул вниз широкую "молнию" новенькой желтосерой
куртки.
- Жарко.
- Куртка - блеск! - одобрил капитан.
- Это Алина купила, - похвастался Федор, - вчера вечером. Мы с ней как
встали, так поехали по магазинам. Она
сказала: чтобы успокоиться, нужно накупить как можно больше всего, а потом
наесться до отвала. Мы так и сделали.
Капитану вдруг стало весело и хорошо.
- Что же вы накупили?
- Целую кучу всего. Вот куртку купили. Потом еще мне ботинки. Желтые.
Видите? Еще два свитера - один мне и
один ей. Который зеленый. Мне не понравился, а она сказала, что хороший. Джинсы
купили, рюкзак, медведя маленького -
все мне. И еще джип с радиоуправлением, мы за ним специально в "Детский мир"
заезжали. А потом поехали есть в
ресторан. Алина сказала, что сегодня мы опять поедем, в другой ресторан, в
китайский. А вчера мы были в итальянском.
Она сказала, что, если мама узнает, как мы проводим время, она нам задаст!
- Это уж точно, - согласился капитан с удовольствием, - она вам, ясное
дело, задаст!
- Федор, поехали, - скомандовал холодный отчетливый голос.
Очевидно, поединок, от которого капитан отвлекся, завершился победой
дисциплины и медицины.
- Ну что? - спросил Никоненко язвительно. - Конфузия? Виктория не
состоялась?
Она выразительно посмотрела на него и ничего не ответила.
- Пошли, Федор!
- Напрасно, между прочим, вы на меня смотреть не желаете, - сказал Федор
Иванович Анискин в исполнении
Никоненко, - придется вам на меня смотреть и даже еще некоторое время со мной
разговаривать.
Она опять не удостоила его ответом.
- Я позвоню вашему главврачу, - сообщила она врачу утомленным тоном.
- Хоть министру здравоохранения, - ответил тот любезно, - если главный
разрешит, можете в реанимации
поселиться!
- Барышня! - позвал Никоненко. - Остановитесь на минуточку. Поговорите со
мной.
- Мне некогда, - отрезала Алина, - мне нужно заехать на работу. Хотите
разговаривать, можете ехать со мной.
- Куда же я с вами поеду? - перегибался "Анискин". - В какой такой офис?
Интересно, она никогда не слышала, что с "правоохранительными органами"
лучше поддерживать мир и любовь?
Что органам этим ничего не стоит устроить кому угодно такую кучу неприятностей,
что выбраться из нее будет проблемой
не только для генерального директора рекламного агентства "Вектор"?
Хлопнула дверь в конце коридора, протянуло затхлым сквозняком, и в узком
больничном пространстве,
пропахшем лекарствами и бедой, материализовался министр по делам печати и
информации - или как там - Дмитрий
Потапов. Следом за ним двигался охранник, а следом огромная корзина цветов.
Очевидно, кто-то ее нес, но кто из-за
огромности корзины было не разобрать.
Как в сказке, все моментально перестали ссориться и забыли, о чем только
что говорили.
- Добрый день, господа, - издали сказал Дмитрий Потапов, не повышая
голоса, - как вас много! Вы все стоите в
очереди, чтобы навестить Маню Суркову?
- Верочка, кофе сделайте нам, пожалуйста, - приказала Алина и, обойдя
длинные капитанские ноги, с комфортом
размещенные посреди ее стильного кабинета, повесила в шкаф норковую тужурку. -
Вам с чем? С молоком? С сахаром? С
пирогами?
- Вот у меня приятель есть, Павлик, - душевно сказал косивший под
Анискина капитан, - бо-оль-шой человек, а у
него буфетчица, Тамара. Она та-акие пироги печет - пальчики оближешь!
- У нас никто не печет, - сказала Алина сухо, - у нас в булочной
покупают. Так с чем вам кофе?
- С сахаром и с молоком, - решил Никоненко, - и с покупными пирогами.
Она даже не улыбнулась.
- Верочка, с сахаром, молоком и пирожными. Спасибо. Простите, я отвечу на
звонок.
Кабинет с черной и серой мебелью, такой же стильный, стремительный и
удлиненный, как она сама, подходил ей
идеально. Интересно, кто же платит за все это - за мебель, за офис на
Рождественском бульваре, за "Тойоту", за норковый
мех внутри тужурки?
С телефоном она разговаривала гораздо более благосклонно, чем с капитаном
Никоненко, и капитан решил, что
звонит как раз кто-то из тех, кто за все платит.
- Нет, - сказала она и нежно улыбнулась, - я сегодня никак не могу, у
меня Федор ночует. Маня в больнице. Скоро.
Ну что ты, он замечательный, я рада, что он со мной! Нет, не объявлялась. Ты же
знаешь ее мамашу! Да. Целую, пока.
Вечером звони! Секретарша подала кофе и какие-то невразумительные штучки в
бумажных кружевцах - очевидно,
пирожные.
- Алина Аркадьевна, звонили из "Хьюлитт Паккард" и из мэрии.
- Из мэрии кто звонил?
- Сказали, что по поводу первомайских праздников, и не назвались.
- Пусть Никита позвонит, с кем он там в контакте? Пусть позвонит, все
выяснит и зайдет ко мне, а с "Хьюлиттом"
я разберусь.
Секретарша вышла, а Алина взглянула на часы - в третий раз за пять минут.
Это было любопытно.
- Да бросьте вы, - сказал Никоненко осторожно, - что вы нервничаете? Вы
же не на улице ребенка бросили, а
оставили с уважаемым человеком...
- Да какое это имеет значение - уважаемый он или не уважаемый! -
рассеянно возмутилась она и потерла лоб. - Он
сказал, что отведет его к Мане и водитель привезет его сюда. Ну сколько он может
пробыть у Мани? Ну, десять минут. Не
полчаса же!
- А может, два часа. Ничего с ними не будет.
- В Потапова уже один раз стреляли, - сказала она ледяным тоном, - и
попали в Маню. Вы точно уверены, что в
него больше не будут стрелять?
- Послушайте, Алина Аркадьевна, - сказал Никоненко и, потянувшись,
поставил недопитую чашку на край
шикарного стола, - я уверен, что стреляли вовсе не в Потапова. Стреляли в вашу
подругу и не убили чудом. Так что давайте
не осложнять друг другу жизнь взаимным презрением. Вы мне быстро и толково
ответите на все вопросы, и я от вас
отстану. До следующего раза.
Она так изменилась в лице, что капитан даже пожалел, что сказал ей об
этом.
- В Марусю? - спросила она, как будто не поняла. - Стреляли в Марусю?!
- Алина Аркадьевна, голубушка вы моя, - начал "Анискин" отвратительно
задушевным тоном, - я понимаю, это
страшно и неприятно. Но так случилось. Поэтому вы мне быстренько ответите на все
вопросы, и я поеду искать того, кто
стрелял в вашу дорогую подругу.
- При чем тут Маруся?! - за время его монолога Алина немножко пришла в
себя, по крайней мере настолько, чтобы
снова пойти в атаку. - Господи боже мой, да с чего вы взяли, что это в Марусю...
из-за Маруси...
- С вашего разрешения я не стану излагать вам, с чего я это взял. Лучше
расскажите мне про вашу подругу все, что
знаете.
Алина налила себе кофе из сверкающего начищенной сталью кофейника, даже
не предложив капитану, и выпила в
несколько коротких глотков. Налила еще.
А водку она пьет такими же отчаянными глотками?
- Что значит - все, что знаю? Откуда начинать? С десяти лет? С
тринадцати? С чего начинать? С того, как мы
выдавливали мои прыщи? Как пошли в аптеку за ватой и так и не купили, идиотки,
потому что стеснялись попросить?
- Стоп, - прервал Никоненко, - не надо так стараться демонстрировать мне
вашу крепкую дружбу. Я верю, что вы
подруги.
- Что значит - верю?! Вы считаете, что я вас обманываю?..
- Алина Аркадьевна, с кем, кроме вас, дружит Суркова? Или дружила, но
потом рассталась?
- Ни с кем она не дружит и не дружила. Есть на работе, в управлении
делами, у нее какие-то подруги, они к ней на
день рождения всегда приезжают, один раз в год.
- Она работает на телевидении?
- Она работает секретаршей у большого начальника, - сказала Алина жестко.
- Сто раз я говорила ей, брось его,
переходи ко мне, я бы тебе хоть деньги платила!
- А она не переходила?
- Она у нас деликатная, - Алина хищно улыбнулась, - нежная она у нас. У
нее, видите ли, Федор, и она должна быть
дома вовремя. Там она в шесть часов свободна, а у меня ненормированный рабочий
день. Как будто я не отпустила бы ее
домой!
- Как зовут начальника, вы знаете?
- Его все знают, - Алина пожала худыми плечами. - Его зовут Артур Агапов,
он какая-то шишка на ТВ-7, я точно
не знаю, как называется его должность. То ли директор, то ли председатель совета
директоров...
- У нее был муж?
- Кто? - переспросила Алина, как будто никогда в жизни не слыхала такого
слова.
- Ах, ну что вы, Алина Аркадьевна, как будто вы не понимаете! -
закудахтал "Анискин". - Ну как же - кто? Муж! У
нее же есть сын, значит, должен быть муж!
- Логично, - сказала Алина, которая ничего не знала об "Анискине", - раз
сын, значит, и муж. Мужа нет. И не было
никогда.
- Как же так - не было, Алина Аркадьевна!
- Не было, и все. Была... как у всех, любовная история. И потом появился
Федор.
- Но у него же есть отец!
- Есть, - согласилась Алина злобно, - у него отец - я. И мать. И еще у
него мать Маруся. И она же отец.
- Вы что, вместе живете? - спросил капитан подозрительно.
Он читал о таких штуках: две полруги-любовницы заводят одного на двоих
ребенка. Очень современно и шикарно,
в духе статей из "Космополитен" или журнала "Блеск" - "мы были подругами и в
один прекрасный день поняли, что не
можем прожить друг без друга... мы не представляем, что было бы с нами, если бы
мы не встретились...". Далее следует
красочное описание мучений, которые пришлось вынести, чтобы одна из них смогла
забеременеть и родить - в семье
должны быть дети! И название статьи непременно "Такая разная любовь".
Моментально стало неинтересно и даже противно.
Ему-то что за дело? У него работа, и интересов никаких быть не должно.
- Что значит - вместе живем? Иногда я сижу с Федором в Марусиной квартире
или она ночует в моей, когда я за
границей. Это значит, что мы вместе живем, или не значит? - Она вдруг
приостановилась и посмотрела на него
внимательно: - Или вы хотите знать, не лесбиянки ли мы?
К своему стыду, Никоненко так покраснел, что стало жарко ушам и скулам.
Алина Латынина смотрела на него в
упор, стекла очков поблескивали язвительно.
Чтоб ей провалиться, этой мегере!
- А вы лесбиянки? - спросил он как мог смело. Очень даже легко спросил,
небрежно, но она засмеялась
оскорбительным смехом.
- Нет, - сообщила она ему, - или вы так представляете себе женскую
дружбу?
Ругая себя за непрофессионализм и невесть откуда взявшуюся школьную
стыдливость, он сказал, что женскую
дружбу никак себе не представляет, и спросил:
- Значит, замуж она не выходила. А этот человек, отец Федора, как долго с
ней жил?
- Дней пять. Или десять. И не жил он с ней, он к ней... приезжал. На
свидания. Впрочем, может, и дольше. Я сейчас
уже не помню. И потом, он меня совершенно не интересовал. Потом он ее бросил,
хотя у нее, конечно, хватило ума сказать
этой скотине, что она беременна. Но он все равно ее бросил.
- Она с ним еще встречалась?
Алина помолчала, раздумывая.
Говорить с посторонним человеком о Марусиных делах было противно. Она
чувствовала себя предательницей, но
знала, что капитан ни за что не отстанет, пока не выведает все, что ему нужно.
Господи, неужели стреляли в нее, в ее Маню?! Кто?! Зачем?!
- Она встречалась с ним раза два, на этих самых школьных вечеринках.
- Он... ее одноклассник? - спросил Никоненко осторожно.
Опять стало горячо, как говорили у них на работе.
- Да, - кивнула Алина, - Лазаренко. Кажется, Дима, - она отлично знала,
что он именно Дима. - Художник!
И она выругалась, четко и правильно выговаривая слова, как будто читала
стихи со сцены Дворца пионеров.
Вот те на, подумал Анискин.
- Она просила его... вернуться? Или хотела, чтобы он признал ребенка?
- Она с ним даже никогда не разговаривала! Она, видите ли, просто на него
смотрела. Идиотка. Ей нравилось
вспоминать свою любовь к нему, понимаете? И она совершенно не собиралась
пристраивать ему Федора.
- Он известный художник?
- Он набирает силу, - подумав, сказал она, - недавно я его видела в
какой-то передаче, даже, по-моему, на ОРТ. Нет,
он не знаменитость, но он прогрессирует.
- Вы с ним знакомы?
- Нет. Я просто знаю, что он отец Федора и что Маруся от любви к нему
совершенно ополоумела. Тогда, десять лет
назад. Господи, я сорок раз говорила ей, чтобы она не ходила на эти встречи, а
она никогда меня не слушала! Упертая, как
осел.
Очень горячо, решил Никоненко. Бывший любовник и отец ребенка. Может, она
его шантажировала? Чем-то
угрожала?
- Об остальных одноклассниках вы ничего не знаете?
- Нет. Они меня не интересуют.
- Вы никогда не встречались ни с кем из них?
- Да нет же, говорю вам!.. Ну не так давно мы в ресторан пошли, вернее, я
ее повела. Она с кем-то там
поздоровалась и сказала, что это ее одноклассник. Я на него даже не посмотрела.
- Ладно. Там есть еще кофе?
- Есть, но он холодный.
- Наплевать, холодный еще лучше.
Пока он наливал себе кофе, Алина рассматривала его.
Он был высокий и худощавый. Длинные ноги, много мышц, короткие темные
волосы. Изящная кофейная чашечка
из лондонского сервиза выглядела в его руке как-то глупо. Джинсы и водолазка
явно тай-ван
...Закладка в соц.сетях
