Жанр: Философия
Сломанная головоломка
...а виду не подают. Ходят с бесстрастными лицами...
Юра поймал вдруг себя на том, что внимательно рассматривает рекламные
объявления в лежащей на столе газете. Над объявлениями была еще статья:
"ОДИН НА ОДИН СО ВСЕЛЕННОЙ. Будни космонавта". Юра отшвырнул газету, положил
голову на коричневую клеенку. Опять что-то заурчало в животе. "Но они же не
отравленные?" Из комнаты донесся веселый хохот Ларисы.
— Ты спросил: почему так гадко? — сказал Юре Степан Самойлович. — А
ты не интересуешься: почему ты хочешь знать "почему"?
Мишенька только замычал, встал, подошел к окну.
— Я не хочу больше философствовать, Степан Самойлович. Разговоры на
кухне!.. О!.. Я не знаю — может вовсе и не из-за водки меня тошнит.
— "Тошнота", Жан-Поль Сартр, — премерзко произнес Мишенька. — Вы,
действительно, заебли уже всех своими попытками философствовать. Зачем это
все? Юра, вот ты скажи, тебе — зачем?
Юра пожал плечами. На стене напротив него висел календарь --
великолепная фотография высокого гриба-боровика среди упавшей листвы. На
шляпке, высунув рожки, сидел блестящий слизняк. Нагло, бесстыдно.
— А что, — ответил вместо Юры Мишеньке Степан Самойлович, — что-то
меняется от того, говорим мы вслух, или просто думаем? Почему же тогда не
говорить? Ведь так остается еще хоть какая-то надежда. А если даже и не
говорить, если вообще ничего не делать — может лучше сразу... того,
повеситься?..
Вошедший в кухню и стоящий теперь у стенки Паша тихо присвистнул.
— Это, извини, опять разговоры! Если ты говоришь "делать что-то" --
вот и сделай. Хоть это. Хоть повесься, — Мишенька посмотрел на люстру. --
Давай, давай, покажи, что ты и вправду человек действия.
Степан Самойлович тоже посмотрел на люстру.
— А тебе не кажется, Мишенька, — сказал Юра, — что ты сам
непоследователен, а? Ты советуешь, хотя считаешь, что делать что-либо — в
том числе и советовать! — бессмысленно.
— Совсем упились!... — всплеснул руками Паша. — Полные... э...
идиоты.
— Сам ты... э... идиот! — ответил Мишенька.
Гриб-боровик на календаре медленно поплыл влево. "В прошлый раз,
кажется, тоже налево — против часовой стрелки..." Юра закрыл глаза. В буром
полумраке проплыло оранжевое пятно. "А это — я на яркую лампочку посмотрел,
где Степа вешался. Она — отпечаталась на сетчатке..."
— Смысла во всем этом, действительно немного, Паша, — с удивлением
услышал он свой голос. И совсем с небольшим опозданием, секунду, не больше
— понял, что хочет сказать. И заговорил. Все молча слушали.
— Бессмысленно, небессмысленно... Сначала нужно бы вдуматься: что
такое этот самый смысл, а? Вот есть такой классический пример: кепка. Если
она на голове — она и есть просто кепка и ничего больше. А если она под
стеклом, в музее, кепка Ленина, например?!. Или какой-нибудь из жизни
пример. Самый обычный стук в дверь и тот же стук, если человек ждет, что его
арестуют. Это ведь — уже совсем другое. Понимаете разницу?
— Я тебе про это, Паша, и говорил, — вставил Степан Самойлович. --
Помнишь: кипарис, Эйфелева башня... Мишенька бешено затряс головой.
— Не нужно кипарисов! — закричал Юра. — Ничего не нужно. Нужно
просто задуматься — откуда они приходят эти смыслы. Из подсознания?.. Из
личной истории?.. Веревка — что может быть обыкновеннее. А ведь в доме
повешенного о ней даже говорить не могут!.. Хоть "коллективным
бессознательным" это обзови, хоть "нуминозным" — ведь от этого же ничуть не
легче! Оно все равно само приходит. Нас не спрашивая.
Все молчали.
— Можно и проще сказать: все от Бога, — усмехнулся Мишенька.
— А Бог? Это что такое? Какой смысл у этого слова? Само это понятие --
оно откуда взялось?.. Зоя, вон, лекцию пыталась об этом прочесть! Самое
страшное, от чего просто выть хочется, что? То, что даже этот мой разговор,
эти мои мысли, все ваши мысли по этому поводу — они тоже сами по себе
откуда-то взялись. Сами, без спросу. И точно так же, сами, без спросу,
куда-то и исчезнут, сменятся другими. И никто не знает — какими! Вы знаете,
о чем вы подумаете через восемь секунд?..
Паша испуганно посмотрел на часы.
— Откуда выползают мысли — это просто самое страшное. По сравнению с
этим даже то, что в квартире над нами сейчас, может быть, лежит бомба и
через те же восемь секунд взорвется, продавит на нас потолок — это ерунда!
И то, что в любую секунду может остановиться сердце — тоже ерунда... Но то,
что через минуту я подумаю о чем-то — а о чем, не знаю! — вот это
страшно... Подумаю, увижу мир как-то по-другому, а как? Как угодно! Весь
этот мир вокруг — он у каждого из нас свой, он соткан из смыслов, он
рождается, изменяется, исчезает вместе с человеком — с его сознанием, с
теми смыслами, которое это сознание к миру цепляет — со всеми этими
проклятыми мыслями.
— Юре стало ужасно тоскливо.
— Как это "мир у каждого свой"? — сказал Паша. — Мир, Юра, у нас
общий. Вот, смотри, — он провел рукой по стене. — Стена... А? Стена? Юра
кивнул.
— Да, это стена. И от этого становится еще страшнее. Все потому же!
Потому, что я опять не понимаю: не понимаю, откуда пришла и эта мысль, что
мир у нас общий... Не понимаю, почему я с этой мыслью сейчас согласен — а я
согласен, Паша, он у нас с тобой общий... Почему у меня сейчас появилась
вдруг уверенность еще в другом — в том, что согласен с этим я был и всегда
раньше... И я не понимаю даже, почему я сейчас так уверен, что могу с тобой
соглашаться или не соглашаться...
— Да человек просто так устроен, и все, — сонно сказал Степан
Самойлович. — Зоя называла это... или что-то похожее... формами
коллективного бессознательного. Или сознательного? В общем, мы думаем так,
как... как мы думаем — просто не можем иначе! Что тут такого?..
— Интересная мысль, — засмеялся Юра. — Откуда, извини, она к тебе
пришла? И почему ты решил, что с ней можно согласиться?..
— Не лез бы ты, Степа, со своим "бессознательным", — сказал Мишенька.
— Это принято называть по-другому. То, что Юра пытается ответить на вопрос
"почему?", а потом на вопрос "почему я спрашиваю почему?..." --
действительно, обычное свойство мышления. Такие свойства, Паша, Кант,
например, "категориями" называет. Термин такой, его философы придумали. Юра,
вот, страдает из-за того, что мыслит категориями. "Почему" — это категория
причинности. Не бывает ничего, у чего причины бы не было. В общем,
"категории" это как "архетипы"... А "нуминозное" — его философы любят
называть "вещью в себе"...
— Да что мне с того, что это так называется! — заорал Юра. — Хоть
жопой назови! Ты просто скажи мне — почему я пытаюсь понять "почему"?!!
Почему все это?! Ну!..
Мишенька только ухмыльнулся и пожал плечами.
Юра обвел всех взглядом, помолчал, потом, уже спокойно, спросил:
— Вот, например, появился передо мной очередной абсурднейший образ:
стоит красивая, простая-простая такая, девушка Лариса. С руками. С ногами.
Слушает внимательно... А почему?!
Лариса, уже с минуту тихонько стоявшая в дверях, засмеялась:
— Густав Майринк, "Ангел Западного Окна", цитата: "И вновь возобладало
во мне желание поиронизировать над этим застольным философствованием,
национальной болезнью русских..." — извините...
Подмигнув Юре, она убежала — ее опять хором звали Костя и Илья.
Юра пожал плечами. Степан Самойлович, сидевший низко свесив голову,
вдруг пробормотал что-то, почмокал губами. "Сейчас у него упадут очки. Ну и
упадут... А может — и не упадут. Может они на веревочке".
Мишенька стал разливать водку. Она почему-то не лилась.
— Извини, — сказал Паша. — Мне кажется, что в бутылке уже ничего
нет. Так и оказалось. Все, кроме Степана Самойловича, встали и осторожно,
хватаясь, чтобы не упасть, за стены и мебель, двинулись в комнату.
В полутемном коридоре у вешалки стояла Лена, держась одной рукой за
рукав своего плаща и бессмысленно глядя куда-то в угол, на сваленную кучей
обувь.
— Лена пришла! — радостно закричал Паша.
— Она уже приходила, — поправил его Мишенька. — Раньше!
Юра хотел спросить Лену, что опять стряслось, почему она такая хмурая,
но она вдруг, закрыв лицо руками, убежала в ванную и заперла дверь изнутри.
В комнате было теперь совсем темно, торшер выключили, только в своем
углу сидели Лариса, Костя и Илья — в мерцающем свете пустого телевизионного
экрана они, почти касаясь друг друга лбами, разглядывали что-то на полу. И
вдруг — захохотали. Илья просто завыл от смеха, Костя повалился на спину и
задрыгал ногами.
Ни Зои, ни Сережи, конечно же, в комнате не было.
Не было больше и водки.
Мишенька лег на диван. Паша, опрокинув что-то на столе, втиснулся в
кресло. Юра, сев в ногах Мишеньки, закрыл глаза. Теперь, с закрытыми
глазами, начал медленно вращаться он сам — на этот раз уже в другую
сторону, по часовой стрелке.
— Кошмар, — испуганно вскрикнул вдруг Паша.
Помолчав, объяснил дрожащим голосом: — Совсем вдруг страшно стало:
помните, я говорил, что мои родители — на самом-то деле совсем чужие люди,
взявшие меня из роддома. Но ведь как они могли узнать тогда, кого им брать?
Все младенцы — они же на одно лицо. Они запросто могли перепутать... Вдруг
они взяли не меня? А я — так и остался там!..
— А еще — знаешь, что может быть? — вяло, не открывая глаз, спросил
Мишенька. — Вдруг твой папа — сексуальный маньяк, страшнее Чикатило... Его
дети ведь тоже ни о чем не догадывались. И вот твой папа сейчас, ночью...
— Баррикады на улицах Сараево. — громко крикнул Костя, они втроем
опять, совершенно по-идиотски, захохотали.
"Дерьмо", — мысленно произнес Юра. Ни о чем, так, вообще. Абстрактно.
"Дерь-мо. Мо-дерь... Дерь-модерь-модерь..."
Вошла заплаканная Лена, включила показавшийся после темноты
ослепительным свет, нашла под креслом свою сумочку: — Я пошла, — мрачно
сказала она. — Опять... дела дома. Извините... — у нее дрожали губы. Она
выбежала из комнаты, хлопнула входная дверь.
Освещенная комната показалась огромной. Откинувшись на спинку дивана,
Юра медленно переводил взгляд с предмета на предмет. Всюду торчали цветы
("Оранжевые, как те орхидеи. Которые теперь — неизвестно где..."), прямо
напротив — полка с большими яркими книгами. "TOLOUSE-LAUTREC" — прочел Юра
большущую надпись на корешке. На французском. Вспомнил, что Зоя собирается
уезжать, страшно выругался про себя. Потом поглядел немного на вазочку с
недоеденными грибочками. Отвел глаза и увидел свой потерянный дипломат.
Вернее — просто точно такой же, Зоин.
"Театр абсурда! Страшный театр абсурда... Всюду вокруг". Опять
захотелось плакать.
— Из гарнизона не уйдем, заявили офицеры в Латвии! — опять заорал
Костя. И опять — взрыв отвратительного, животного хохота. "Все потихоньку
сходят с ума..." Паша и Мишенька даже не пошевелились. Мишенька только
пробормотал что-то во сне.
"И ужас этого абсурда невыразим, — закрыв глаза, думал Юра, поглаживая
рукой дипломат. — Это так страшно, что никакие слова не подойдут. Какими
словами можно выразить, что... что..."
— Инфляция ищет новые жертвы! — простонал, корчась от смеха Костя.
Лариса — уже только тихонько повизгивала...
"Существует ли Бог? Что обозначается этим словом?.. И почему он
тогда... такой?" — попробовал, блуждая взглядом по комнате, подобрать слова
Юра. Слова показались ему не менее неприятными, чем и все вокруг.
"Существует. Ли. Бог. Бог. Существует. Ли". Каждое слово звучало как-то
мерзко. "Бох!.. Бох!.. Су-сче-ству-етт... Ли-и-и..." Юра опять закрыл глаза.
"Разве это я закрыл глаза? Мои веки состоят из белка, воды, еще чего-то
такого. Все электрончики и протончики носятся по своим орбиткам, каждый --
по каким-то своим законам. Теперь переместились по своим траекториям в
другое место. Разве это я сделал?" Он опять открыл и закрыл глаза. "А даже
если сказать, что я: что от этого изменится?"
В голове родилась новая фраза: "Мы все умрем. Мы. Все. Умрем." Ему
опять захотелось плакать. "Мы все умрем". Лозунги к первомайской
демонстрации.
"Человек, товарищи, все равно не может мыслить иначе, чем он это может
делать! Он обречен на это!" Ур-а-а!..
Юра вдруг представил себе их коробочку-комнату — одну из тысячи в
этажерке-здании, представил себе их дом на краю огромного грязного города.
Этот город: пятнышко плесени на гигантской, ползущей куда-то тысячелетиями
плите Среднерусской возвышенности... Эту плиту — кляксу на кожуре
гигантского вертящегося глобуса... Горошинку Земли, вертящуюся вокруг
крошечного Солнца. Миллионы таких песчинок-звездочек, скукожившихся в
червячок-галактику. Пришла курица и склевала всех червячков.
"Мы — обречены — жить — здесь". Юра опять стал вращаться, быстрее,
чем в прошлый раз. "Мы. Здесь. Жить. Обречены".
Вспомнился тупой заголовок из газеты на кухне: "Один на один со
Вселенной".
— Один. На один. Со Вселенной! — как проклятие произнес Юра вслух.
Костя, Лариса и Илья от этого захохотали. Голос Ларисы, осипший от
смеха, раздался вдруг совсем рядом: — Ты тоже играешь?! Как здорово!
Пойдем, — она взяла его за руку. Рука у нее была теплой. — Ох!.. Один на
один со Вселенной!.. Не могу... У-у-у...
Открыв глаза, Юра удивленно уставился на Ларису. Та вытирала слезы. Юра
понял, что и у него щеки — мокрые от слез.
— Ну, пошли! — Лариса потянула его за руку. Юра встал.
Костя и Илья перебирали газеты. — Каждому дагестанцу по пистолету! --
заорал радостно Илья, Лариса запищала от восторга.
— Он с нами будет играть, — сказала она, переведя дух.
— Правила знаешь? — засмеялся Костя. — Берешь газету. Представляешь
себе как мужик трахает бабу. И читаешь: "Министерство связи расколото
надвое". А?! — все захохотали. Юра ошалело молчал.
— Или вот: "Возрождение российских единоборств"! Юра улыбнулся. Потом
засмеялся. И смеялся с этой секунды не переставая.
"ООН предъявляет ультиматум Багдаду!"
"Куда вложить ваучер?"
"Наслаждение от подлинного искусства".
— А вот так? — вытирая слезы, сказал Юра. Взяв с полки книгу он
прочел (наугад! честно! Вы, конечно, не поверите, но вправду наугад!):
"Бытие определяет сознание"...
От воя и хохота проснулись Паша с Мишенькой. Они морщились, хлопали
глазами и ничего не могли понять. Пришла Зоя — тоже с заспанными глазами.
— Вы что, сдурели?.. — улыбаясь, спросила она. Ответить ей никто не
мог, все только тихонько всхлипывали. Мишенька и Паша удивленно молчали.
Лариса наконец поднялась с пола, куда недавно опять упала, обняла Зою,
зачем-то поцеловала, еще раз засмеялась. Потом сказала:
— Да, Сережа извинялся, ему завтра дочку в сад отводить, рано-рано...
— А я заснула! Представляете? Слышь, Юра, пошла понюхать твои
гладиолусы, или как их там? Задумалась...
— А вот еще, — сказал Юра. — "Гегель перевернул диалектику с ног на
голову..."
Костя, Илья и Лариса плакали, у них болели от смеха животы.
— И Ленка, что ли, ушла? — спросила Зоя у удивленных Мишеньки и Паши,
пока остальные валялись по полу.
— Схватила сумку и, чуть не плача, убежала. Что там у нее?..
Зоя махнула рукой. — Пойдемте, чаю, что ли, попьем?..
Степан Самойлович еще спал, поджав под стул ноги, сложив руки на животе
и свесив голову набок. Во сне он улыбался, хмурился, бормотал что-то. Все
тихонько расселись вокруг. Степан Самойлович подвигал вдруг руками и ногами,
сказал: — Нет, я быстрее... — опять улыбнулся.
— Степа, а Степа? — Зоя потрясла его за плечо. Степан Самойлович
сразу открыл глаза, удивленно огляделся. — Чаю не хочешь? С тортом, --
спросила Зоя.
— С тортом?.. — он еще ничего не понял. — С каким тортом?
— Чаю. С тортом.
— Хочу, — неуверенно сказал он. — А я тут уснул, похоже. Фу... Так о
чем ты говорил, Юра? О том, что человеческое сознание устроено...
Юра засмеялся. Степан Самойлович очень удивился.
Паша опять спросил у Зои: — Так что с Ленкой-то?!.. Мы помочь ничем не
можем?.. Серьезно.
— Да нет. У нее... — Зоя не могла понять, рассказывать, или нет.
Потом засмеялась. — Только вы ей не говорите, ладно? Она психует жутко,
просила, чтобы я молчала... Пришла, в общем, сегодня самая первая, мы с ней
выпили здесь на кухне. И вдруг она посмотрела на чайник — и как подскочит!
Вспомнила, что электрочайник дома не выключила. Помчалась домой. И оказалось
— что выключила...
— И вот из-за этого — она так раскисла? Ох...
— Вначале — из-за этого. А потом — еще хуже... Она засомневалась...
Ну, в общем, что, все-таки, выключила. Не была уверена.
Все замолчали.
— Можно ее понять, — сказал наконец Паша. — У нас однажды такой
чайник за два часа прожег крышку стола и потом еще два ящика. Почти до полу
опустился...
Степан Самойлович посмотрел, оглянувшись, на закипающий чайник и
недовольно, с осуждением, покачал головой.
Юра, оглянувшись, тоже взглянул — и засмеялся. Сам не мог понять
почему. Паша, Мишенька и Степан Самойлович удивленно смотрели на него.
Лариса не выдержала первой, прыснула и тоже засмеялась. Посмотрев на нее,
заулыбались и Костя с Ильей.
— Да, случай — серьезная вещь, — вздохнув, сказал Мишенька. — Но, с
другой стороны, против судьбы не попрешь... Понятие судьбы...
Юра, перегнувшись пополам, обхватив себя за плечи руками, смеялся,
крутил во все стороны головой. Мишенька обиженно замолчал. Юра вдруг
вскочил, поднял палец. — Еще идея! — закричал он, вытирая слезы. — Другую
игру вспомнил!..
Выбежав из кухни, он тут же вернулся с какой-то книгой.
— Объясняю. Все видели, как в книгах принято обозначать пропуски в
цитатах? Идет цитата, потом — там где пропуск — три точки, потом опять
дальше, да? В точности так же — и нецензурные выражения, например: "п", три
точки, "а", да? Точки — по количеству пропущенных букв. Значит, очень легко
можем восстановить все пропуски в цитатах! Ну вот, например: "Процесс бля
смыслообразования неподвластен закону бля причинности, равно как бля и всем
прочим."
— А мы по-другому играли! — закричала Лариса. — Вместо запятой
вставляли слово "боком", а вместо точки — "раком".
— Проверяем, — засмеялся Юра. Все затаили дыхание.
"Смертность человека боком употребляемая в качестве примера абсолютной
боком непреложной истины боком ставит многих скептиков в тупик раком раком
раком." Извините, тут в конце три точки...
— Бля!.. — хором крикнули Костя, Илья и Лариса, а чайник присвистнул.
У КОГО ЧТО
для чтения вслух
Идет как-то заяц по лесу. Вдруг ему навстречу — тигренок.
Говорит: — У меня — полоски.
Заяц подумал и отвечает: — Уши.
Тигренок дальше пошел. Встречает он слоненка, тот говорит:
— У меня — хобот, вот, смотри.
— А у зайца — уши, — отвечает ему тигренок.
И добавляет: — Полоски!!!
Слоненок идет своей дорогой, навстречу ему паук. Говорит слоненку: — У
меня — паутина.
Слоненок ему отвечает: — У зайца — уши. У тигренка — полоски.
Потом подумал и говорит: — Хо-о-бот!
Паук дальше пошел, видит — навстречу ему тот самый заяц. Заяц увидел
паука и говорит: — У меня уши!
Паук в ответ: — Знаю! У зайца — уши. У тигренка — полоски. У
слоненка — хобот.
А потом про себя: — Паутина!..
Заяц дальше пошел. Ему навстречу опять тигренок, подошел и говорит: --
У меня — полоски!!!
Заяц отвечает: — У зайца — уши. У тигренка — полоски. У слоненка --
хобот. У паука — паутина! — и добавляет: — Уши!
Тигренок кивнул и дальше пошел. Встречает слоненка. Слоненок ему: — У
меня — хобот!
Тигренок отвечает: — У зайца — уши. У тигренка — полоски. У слоненка
— хобот. У паука — паутина! У зайца — уши!
Подумал, и опять про себя: — Полоски! Полоски! Полоски! — и на спине
их показывает.
Слоненок, запомнил. Идет дальше, а навстречу ему — опять паук! Подошел
и говорит: — Слоненок! У меня — паутина! Ты запомнил?
Слоненок ему в ответ: — У зайца — уши, у тигренка — полоски, у
слоненка — хобот, у паука — паутина. У зайца — уши! У тигренка --
полоски!!!
И потом добавил: — Хобот!
Паук дальше пошел. И опять, во второй раз, повстречал зайца! Тот сразу
говорит ему: — У меня — уши!
Паук отвечает: — У зайца — уши, у тигренка — полоски, у слоненка --
хобот, у паука — паутина, у зайца — уши, у тигренка — полоски. У слоненка
— хобот.
И добавляет: — Паутина!
Заяц дальше пошел. Ему навстречу — тигренок, в третий раз! И сразу
кричит: — У меня полоски!
Заяц отвечает: — У зайца уши, у зайца уши. У тигренка полоски, у
тигренка полоски. У слоненка - хобот, у слоненка хобот. У паука паутина, у
паука паутина. — И добавляет: — Уши!!! Смотри, тигренок, какие уши!
Тигренок встречает слоненка, тот опять свое: — У меня — хобот!
Тигренок в ответ: — У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши! У тигренка
полоски, у тигренка полоски! У слоненка хобот, у слоненка хобот! У паука
паутина, у паука паутина!..
Собрались они все вечером на поляне, сели в кружок:
— У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши, у зайца уши... — говорит
тигренок.
— У тигренка полоски, у тигренка полоски, у тигренка полоски, у
тигренка полоски... — говорит слоненок.
— У слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка
хобот... — говорит паук.
— У паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина,
у паука паутина, у паука паутина... — говорит заяц.
Вдруг подходит к ним медведь и как зарычит:
— Что за галдеж?!!
Тут они все и замолчали.
ОДИН ИСТОЧНИК И ОДНА СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ МАРКСИЗМА
Сидит как-то Иммануил Кант и пишет письмо Ницше, вдруг в дверь
стучатся. Он спрашивает: "Кто там?", не отвечают, только какое-то
взволнованное пыхтение. Выглядывает — а там стоит медвежонок Винни-Пух и
дрожит. Набрался смелости наконец, говорит: — Здравствуйте, Иммануил Кант,
меня зовут Винни-Пух!.. — от страха даже зажмурился.
Кант очень удивился, говорит: — Заходите, Винни-Пух, чем обязан в
столь поздний час?
Винни испугался еще сильнее, говорит: — Ой, а вы уже спать собрались?
— Что вы, — отвечает философ, — заходите, заходите, раз уж пришли. У
вас, наверное, какие-то вопросы ко мне?
А сам улыбки сдержать не может, хоть и неприлично над гостями смеяться.
Винни тоже разулыбался, лапки о коврик вытер, вошел в кабинет, примостился
на краешке скамеечки, а начать боится. Кант сел напротив в вольтеровское
кресло, глядит на него внимательно. Решил издалека начать: — Вы к нам
издалека приехали? — говорит.
— Нет, что вы, не волнуйтесь! Я так просто, мимо проходил. Я только
спросить чего-то хотел.
— Спрашивайте, спрашивайте, что же вы, боитесь словно! Я с вами с
удовольствием побеседую. Вы такой необыкновенный гость, вероятно расскажете
много интересного!
— Я? — испугался Винни-Пух. — Я ничего не знаю. Я просто... А так я
пойду... Мне нужно тут...
Слезает со скамеечки и, перепугано пыхтя — к дверям!
— Да стойте же!.. — Кант ему кричит. — Какой вы стеснительный! Ведь
вы, похоже, медведь, а такой трусишка! Садитесь вот сюда на диван, чай
сейчас подадут...
— С вареньем?..
Винни-Пух остановился у самых дверей, почесал лапой ухо и задумался.
— Конечно, конечно с вареньем! У нас в Кенигсберге варят замечательное
варенье. И мед есть, тоже очень вкусный! — смеется хозяин. Ему все это
ужасно понравилось, такой необычный гость!..
Винни-Пух подумал немного и сказал: — Ладно. Я остаюсь.
Он влез с лапками на скамеечку и спросил: — А варенья хватит? — как
будто волновался, не стесняет ли он хозяев. — И меда хватит?..
Он определенно повеселел и освоился.
Подали чай. Кант внимательно наблюдал, как Винни-Пух ест смородиновое
варенье и все больше удивлялся. Даже улыбаться перестал.
— Очень вкусное варенье. — сказал Винни. — Мое любимое. Как здорово,
что оно у вас завалялось.
— И мед тоже очень вкусный, я очень люблю такой мед, — сказал он
через несколько минут, вылизывая блюдце. — А сгущенка у вас в Кенигсберге
тоже есть?
— Нет, — ответил Иммануил Кант. — Сгущенки у нас не бывает.
Он ждал, что же спросит у него такое чудо. Винни сидел и молчал. Потом
побарабанил слегка по столику, опять задумался. Потом вдруг сказал:
— Да, это плохо, что у вас в Кенигсберге не бывает сгущенки... Опять,
оперев голову на лапы, задумался о чем-то, потом посмотрел на часы, вскочил
со стульчика и сказал: — Ну, мне пора. Спасибо, было очень вкусно!
— Вы же хотели что-то спросить у меня?! — воскликнул удивленный
философ. Такого оборота он не ожидал, даже рассердился немного.
— Да? — очень удивился Винни-Пух и почесал ухо. — Вы уверены?.. --
уточнил он на всякий случай. Кант молчал.
— А вы не знаете, о чем это я хотел вас спросить? — попытался
выкрутиться Пух. Он очень расстроился. Вечно с ним приключались такие
истории.
— Ну, может быть, о смысле жизни?.. Или об ограниченности человеческой
способности адекватного отображения мира?..
— Вот-вот!!! — обрадовался Пух. — Именно! Об этом самом, ква-кватном
кружении! Очень сложный вопрос. Но вы знаете, я, кажется, догадался, как оно
там!.. — он почесал себя за ухом. — Вот когда чай пил, да. Очень, очень
сложный ответ! Да. Спасибо еще раз! Заходите как-нибудь!.. Буду рад!..
Когда Винни-Пух ушел, Кант пошел на кухню, съел полное блюдце варенья,
но все равно настроение у него не улучшилось, ночью он бредил и помер.
ПРЕДЫСТОРИЯ СКАНДАЛЬНО ЗНАМЕНИТОЙ ЭКСК
...Закладка в соц.сетях
