Жанр: Философия
Континент Евразия
...удет незавершенным,
и не только в том смысле, что оно не может в своих
недрах удовлетворить, напр., своих потребностей в специфически
тропических продуктах, но и во многих других смыслах. И
поэтому, в определенной степени, море, как связь с "мировым
рынком", нужно и останется нужным России; но необходимо понять
ту существенно ограниченную роль, которая выпадает на
долю "океанического", "морского" принципа в построении хозяйства
Российского... Следует добиваться реальной гарантии,
что флот противника не будет пропущен через проливы и не придет
громить берега Черноморья. Полезно приобрести выход на
Персидский залив (хотя бы с точки зрения возможности организовать,
при помощи этого "выхода", наиболее дешевым и удобным
способом ввоз во внутреннюю Россию тропических продуктов).
Но нужно помнить, что в деле хозяйственного становления
России и та, и другая задачи являются, в известном смысле,
принципиально второстепенными. Какой бы выход в Средиземное
море или к Индийскому океану ни нашла бы Россия, морской
прибой не принесет своей пены к Симбирскому "Обрыву". И
Симбирску, вместе с необозримым кругом других областей и
мест России-Евразии, придется все так же ориентироваться не на
обретенный выход к "теплому" морю, но на присущую им континентальность...
Не в обезьяньем копировании "океанической"
политики других, во многом к России неприложимой, но в осознании
"континентальности" и в приспособлении к ней - экономическое
будущее России.
' Carl Ballad. Grundias der Statistik. enthaltend
Bevolkerungs, - Wlrtschafta, - Flnanz - und Handels - Statistik.
Berlin, 1913,8.115 (курсив наш).
* Моря-озера, вроде Каспийского, в расчет не принимаются.
' В данном случае найдут себе применение те формы сельскохозяйственного
развития, которые в рассуждениях о земельной
"дифференциальной" ренте изображаются как удел
земельного участка, поставленного в наименее благоприятные
условия, а в Тюненовской схеме всецело континентального
"изолированного государства", располагающегося концентрическими
кругами вокруг своего промышленного центра,
выпадают на долю крайней, наиболее далеко отстоящей
от центра полосы".
* Персидский залив соединяется с другими водными про419
странствами мира проливом, имеющим менее 100 километров
ширины, и притом прегражденным островами и мелким,
как и весь Персидской залив: менее 200 метров глубины, что
в масштабах океанических глубин представляется совершенно
ничтожным.
' D-r A. Petermanns Mitteilungen, 1920. Dezember - Heft.
Priv. - Doz Schultz. Die Verteilung des Landbesitzes in Sibirien,
S.254.
B.B. БАРТОЛЬД КАК ИСТОРИК
В лице скончавшегося в августе 1930 г. Василия Владимировича
Бартольда понесло тяжелую, невосполнимую потерю не
только русское востоковедение, как таковое, но и русская историческая
наука. В. В. был не только знатоком восточных языков.
Он был и крупным историком.
Свою научную деятельность он начал в первой половине
1890-х годов \ В 1893-1894 гг. он произвел поездку с научною
целью в Среднюю Азию (отчет о ней появился в 1897 г.). Уже
тогда определился интерес Василия Владимировича к истории
кочевых народов. Но этот интерес, и в силу индивидуальных
черт его научного облика, и по природе предмета, отнюдь не
приводил к сужению его исторического горизонта. Больше всего
В. В. поработал над историей народов турецкого корня. Между
тем, по собственному его выражению, "для изучения истории
турецких народностей недостаточно быть туркологом; необходимо
быть также, смотря по тому, какой эпохой интересуешься,
синологом, арабистом или иранистом". Бартольд был
арабистом и иранистом и широко использовал данные синологии.
Если к зтсму прибавить, что В. В. был большим знатоком
420
как европейской (включая античную), так и русской исторической
литературы, то станет ясен объем его эрудиции. В
этой связи нельзя признать случайной тему его диссертации,
появившейся в 1898-1900 гг.: "Туркестан в эпоху монгольского
нашествия" (две части). Эпоха монгольского расширения и
монгольского владычества интересовала В. В. в течение всей
его научной деятельности '. И о нем самом можно сказать, что
он был ученым с "монгольскими горизонтами". Монголы основали
ведь "самую обширную империю, когда-либо существовавшую".
И знания В. В. были столь же обширны, как область
монгольского владычества. Они обнимали историю всех тех земель,
"до которых доходили копыта монгольских коней", и в
некоторых случаях даже выходили за эти пределы.
Памятником ирановедной эрудиции В. В. является "Историко-географический
обзор Ирана" (С.-Петербург, 1903), возникший
в связи с чтением лекций на факультете восточных языков
С.-Петербургского университета. Эта книга заключает в себе огромное
количество разнообразных сведений. При этом написана
она настолько просто и образно, что читатель не только не утомлен
обилием собранного материала, но, наоборот, увлечен им и
как бы собственными глазами созерцает описываемые автором
области. Особое внимание уделено сохранившимся в Иране памятникам
старины. Редко какая страна была описана, с этой стороны,
так удачно, как это сделано В. В. в его сравнительно кратком
обзоре. В исторической части обзора центральное место занимает
повествование об эпохе владычества в Персии монголов
(вторая половина ХШ - первая половина XIV века). Краткими,
но выразительными чертами охарактеризовано правление ильханов
Аргуна (1284-1291 гг.) и Газана (1295-1304 гг.). При
них расцвет культуры на территории Персии достиг особенной
высоты. В этой книге, несмотря на географический и археологический
характер темы, В. В. проявляет чутье я к остальной
стороне явлений. Так, он описывает "демократическое движение",
возникшее в Гиляне во второй половине IX века. Оно было
вызвано попыткой местной династии "захватить в свою пользу
участки необработанной земли, находившиеся до того в общем
пользовании и никому не принадлежавшие" ^ Показателен в
этом смысле и целый ряд других характеристик. Эта черта в
творчестве В. В. наметилась уже во второй части "Туркестана в
эпоху монгольского нашествия" (см. выше) ^ В ней относительно
"первого устроителя Хорасана - Абдаллаха б. Тахира (830421
844)" он извлекает, напр., у мусульманского историка указание,
что правитель этот "владел Хорасаном так, как еще не владел им
никто... заботился об интересах крестьян, как кормильцев остального
населения, велел составить свод правил о пользовании
водой для искусственного орошения и далеко опередил свое время
своими взглядами на значение науки, к которой, по его мнению,
надо было открыть широкий доступ всем желающим и предоставить
ей самой отличить достойного от недостойного" ^
Именно В. В. Бартольд дал понимание борьбы Темучина с одним
из его соперников - Джамугою, как борьбы аристократического
начала с демократическим °. Немалое внимание уделял В. В. социальным
вопросам и в позднейших своих работах. В монографии,
посвященной Улугбеку (о ней см. ниже), он отмечал, что
этот государь держал сторону "аристократических слоев населения".
При нем "именно дервиши отстаивали шариат и обличали
в нарушении его правил как представителей верховной власти,
так и официального главу мусульманского духовенства. Все это
делалось во имя интересов народных масс; как в Европе последовательные
коммунисты отвергали науку и искусство, недоступные
для народных масс, так в Туркестане XV в. представители
дервишизма были противниками всякой книжной учености, не
исключая и богословия" ". В полном согласии с этой характеристикой
очерчивается облик ходжи Ахрара, фактически правившего
в Самарканде в течение 40 лет (с 1451 г.) ": "своим богатством
и влиянием он старался пользоваться на благо народа.
Жизнь и интересы высших классов, лучшим представителем которых
был Улутбек, были для него непонятны; как последовательные
европейские коммунисты, он, по-видимому, отрицал
всякую культуру, недоступную народным массам" ". В "Истории
культурной жизни Туркестана", вышедшей в свет в 1927 г., собран
значительный материал по социальной истории этой страны
при русском владычестве. Рассмотрена политика, направленная
против "прежней служебной аристократии" среднеазиатских
ханств. Представители ее были лишены принадлежавших им земельных
имуществ "*. Намечен процесс зарождения крупной туземной
буржуазии ". Данные по социальной истории имеются и
в работе В. В. по истории киргизов ".
Эти факты позволяют утверждать, что одной из сторон своего
творчества В. В. примыкал к тому "социальному" направлению в
историографии, которое получило широкое развитие в России. В
области европейской истории эта струя представлена именами
М. М. Ковалевского, Н. И. Кареева, П. Г. Виноградова, И. В.
Лучицкого, в сфере византиноведения - В. Г. Васильевским и
Ф. И. Успенским, в истории античного мира - М. И. Ростовцевым
(называем только крупнейшие имена).
Но эта сторона отнюдь не была единственной, не была она и
преобладающей в научном творчестве В. В. Бартольда. Не подлежит
сомнению его интерес к проблемам географического истолкования
истории. Правда, В. В. не считал себя специалистом в
тех отделах так наз. "доисторической" археологии, которые дают
возможность с особенной ясностью установить связь между
общественной жизнью людей и географическими условиями ".
"Конечно, - отмечал он, - и письменной истории достаточно,
чтобы убедиться в том, как часто под влиянием действий человека
изменялось... "лицо земли" и соответственно изменялись хозяйственные
возможности... хорошо известен факт, что юг нынешней
Европейской России имел значение для международной
хлебной торговли в IV в. до н.э. и снова получил такое значение
только в XIX в. н.э. В 1918 г. достаточно было кратковременного
запущения Петербурга, чтобы лес в черте города снова проявлял
свою деятельность, и ботаники в самом городе могли собирать
соответствующие растения" ". В этих словах интерес к географической
стороне явлений сочетается с вниманием к экономической
истории, в частности к истории торговли. Эти предметы
также входили в круг ведения В. В. Чуть ли не в каждом его
труде мы встречаемся с данными по истории земледелия и промышленности^.
Но пристальнее всего он изучал именно историю
торговли. Первые главы "Истории культурной жизни Туркестана"
в значительной степени посвящены рассмотрению торговых
сношений в пределах евразийской "великой степи". "Распространение
арамейских шрифтов среди иранцев и турок Средней
Азии, как некогда распространение финикийского шрифта
вдоль берегов Средиземного моря и Индийского океана, было,
конечно, связано с развитием тортовых сношений". Культурная
деятельность согдийцев и "их мусульманских потомков - сартов
вдоль караванных путей Средней Азии мало уступает культурной
деятельности финикиян вдоль путей морской торговли"".
Специальное внимание к истории торговых путей сказывается и
в "Очерке истории туркменского народа", появившемся в 1929 г.
Здесь довольно подробно прослеживается история торгового пути
"из России через устье Волги и полуостров Мангышлак в Хорезм"".
Волжскому пути, в сто значении для раннего периода
русской истории, В. В. Бартольд посвящает ценные замечания в
своей "Истории изучения Востока в Европе и России". Там же он
говорит о походе Святослава на хазар и последовавшем уходе его
из хазарских земель: "Для истории России этот факт имел большое
значение; если бы русские тогда остались на Волге, они, наверное,
подчинились бы мусульманской культуре; Святослав пожертвовал
бы Киевом для Итиля, как потом хотел пожертвовать
им для Переяславца"^. Та же мысль повторена в статье В. В.
"Кавказ, Туркестан и Волга"". Вообще же статья эта в
значительной мере посвящена истории торговых путей, проходивших
чрез указанные в ее заглавии страны. Вместе с тем В. В.
прослеживает в ней миграцию культурных средоточий. При
Ахеменидах западный Кавказ "по уровню культурного развития"
стоял выше восточного. В эпоху арабских географов Х века,
"в противоположность древности, прикаспийская часть Кавказа
в культурном отношении стояла гораздо выше черноморской". В
современности восточные кавказцы - азербайджанцы "отстали
от грузин и армян". Здесь намечается своеобразная "периодическая
ритмичность" в миграции культурных средоточий '".
Весьма интересно замечание В. В. об изменениях в пролегании
торговых путей в глубине континента: "В истории Средней
Азии наблюдается постепенное передвижение главных торговых
путей с юга на север, от пути мимо Лоб-Нора на Хотан, Яркенд и
через горы в Авганистан, открытого китайцами во II веке до нашей
эры (до тех пор китайские товары проникали в Среднюю
Азию через Индию), до современной сибирской железной дороги.
Соответственно с этим изменялась и степень участия в этой
торговле отдельных народностей"".
С одним мнением В. В" касающимся современности, мы не
согласны. Совершенно правильно он отмечает, что "для более
широкого использования богатств какой-либо страны теперь необходимо
включение ее в мировую железнодорожную сеть". В
частности, относительно Восточного Туркестана он утверждает,
что здесь это "по географическим причинам едва ли возможно.
Поэтому Восточный Туркестан является только страной прошлого,
но не страной будущего"^. С этим последним заключением
никак нельзя согласиться. Современная техника дает полную
возможность провести железную дорогу в Восточный Туркестан
и в направлении перевала Терек-даван (по пути из Оша в Кашгар),
и в обход с востока основных хребтов Тянь-Шаня, скажем,
через Урумчи - Турфан. Это дело скорее легче, чем труднее,
напр., проведения Амурской железной дороги. И нет никакого
сомнения, что при расцвете русского народного хозяйства основное
значение в снабжении евразийского мира рисом и хлопком
будет иметь именно "единство трех Туркестанов", т. е. Русского,
Авганского и Восточного.
Возвращаемся к отношению В. В. к вопросам о связи исторических
проблем с географией. В предисловии к "Историко-географическому
обзору Ирана" В. В. говорил о себе: "В своих курсах,
посвященных Персии и Средней Азии, я стараюсь дать студентам
понятие о географических условиях этих стран, выяснить,
насколько возможно, зависимость исторической жизни от
этих условий". Впоследствии взгляды В. В. на эти вопросы расширились
и видоизменились. И та концепция, которую он дает в
"Истории изучения Востока в Европе и России" (издание 1925 г.),
значительно сложнее, чем только что изложенная. В. В. говорит
о Риттере, немецком географе XIX века: "Как для Страбона образование
Римской империи было естественным последствием географического
положения Италии, как, по мнению арабов, культурное
первенство мусульманского мира было естественным последствием
климатических преимуществ того пояса, в котором
находятся Багдад и Исфахан, так и для Риттера культурное первенство
Европы было естественным последствием географических
особенностей этой части света. Ни одно из этих обобщений не
считалось с фактом, что физико-географические причины оказывали
то или другое влияние на судьбу страны только в определенный
момент ее исторического существования, в зависимости
от хода исторической эволюции... Риттер был убежден, что Англия
своим географическим положением с самого начала (von
Anfang an) была предназначена к господству над морями, хотя
это господство началось, как известно, только с XVII века. Как в
Африке, так и в Европе побережье Атлантического океана,
вследствие большей отдаленности от культурных центров, восприняло
культуру значительно позже, чем многие области внутри
материка"^. Этот взгляд далеко отстоит от того элементарного
констатирования зависимости исторической жизни от географических
условий, которое мы привели в предыдущем. Нам кажется,
что мысль В. В. можно было бы формулировать еще так:
нет односторонней зависимости исторических явлений от географической
обстановки. Историческая эволюция и здесь играет
роль активного начала: она берет из географической среды то,
что наиболее соответствует ее требованиям на данной стадии раз425
вития. Если необходимых географических предисловий не оказывается
- историческая эволюция в данной стране и в данном
направлении замирает. Если они налицо - возникает законченное
и яркое историческое явление, выражающее собою соответствие
географических условий требованиям исторической эволюции.
Но каждое такое явление преходяще. И многое из того,
что имело значение в прошлом, теряет его в настоящем, но в измененном
виде может снова приобрести его в будущем. Пафос изменчивости
исторических явлений был едва ли не основным пафосом
Бартольда в его исторических построениях. Именно об изменчивости
отношений и связей говорится в письме В. В. к автору
этих строк: "Последствия континентальности, которым посвящена
Ваша статья "Континент-океан", тоже были совершенно
различны в эпоху первенства караванного пути из западной
Азии в Китай и в эпоху созданного европейцами океанического
мореплавания. В первый период Семиречье не было такой "обездоленной"
страной, как потом; в Семиречье тогда было довольно
большое число городов, хотя от этого блеска осталась только
башня Бурана. По аналогичным причинам (направление торговых
путей) в Персии культурная жизнь всегда сосредоточивалась
в городах северных областей, далеких от океана, а не в береговой
полосе".
В. В. Бартольду обязана многим история русской географии.
Вторая часть его курса по истории востоковедения, озаглавленная
"Обзор русских трудов по изучению Востока", содержит в себе
историю русских географических открытий и вообще экспансии
русской географической науки, т. е. расширения поля ее деятельности.
В этом качестве работа В. В. может быть поставлена
рядом с лучшими новейшими трудами по истории русской географии,
в частности с книгами Л. С. Берга и покойного Г. И. Танфильева.
Но "обзор" В. В. Бартольда заключает в себе и нечто
большее. По существу дела - это "взгляд на русскую историю не
с Запада, а с Востока", по полноте соперничающий со всеми подобными
опытами последних лет, а по времени им предшествующий.
Тот обзор культурных связей Руси с Востоком и ее дипломатических
с ним сношений, который дал В. В., не мог пройти -
и не прошел - бесследно для русской историографии. Он явился
фактором расширения тех рамок, в которых рассматриваются
факты русской истории.
Как было сказано выше, "монгольскому" периоду в истории
Старого Света В. В. уделял самое пристальное внимание. Общее
значение его он характеризует, напр., в книге об Улутбеке ": "В
короткое время возникает не только сильная государственная
власть, но и представление о великодержавном могуществе, при
благоприятных условиях переходящее в представление о мировом
владычестве". Здесь же он дает исключительную по яркости
параллельную характеристику Чингисхана и Тимура^. К теме о
значении монголов в истории он возвращается и в брошюре 1926
г.^. В "Истории изучения Востока в Европе и России" он рассматривает
это значение применительно к проблемам русской
истории: "Несмотря на опустошения, произведенные монгольскими
войсками, несмотря на все поборы баскаков, в период
монгольского владычества было положено начало не только политическому
возрождению России, но и дальнейшим успехам
русской культуры... Татарские традиции больше всего отразились
на русской внешней политике и на посольском церемониале.
После исчезновения или ослабления татарских ханств на
русского царя отчасти была перенесена татарская государственная
идея; его стали называть "великим беком, белым ханом"".
В. В. характеризует фигуру Касимова, одного из эмиссаров русского
правительства, побывавшего в XVII в. в среднеазиатских
ханствах. При исполнении своей миссии Касимов держал себя с
большой твердостью и достоинством. По словам Бартольда, "Касимов
был одним из тех деятелей татарского происхождения,
которые в XVII и XVIII вв. оказали России большие услуги при
сношениях с переднеазиатскими и даже с восточноазиатскими
государствами"^.
Вопрос о роли монголов В. В. ставил не только исторически,
но также историософски. Именно так он трактовал вопрос в словах,
обращенных к пишущему эти строки: "В связи с монгольской
империей можно до некоторой степени говорить о единстве
(конечно, тоже временном) степной полосы от Венгрии до Хингана
как об особом историческом мире; но, несмотря на большое
число кочевых политических образований, только монголы на
короткое время объединили под своей властью культурные страны
восточной и западной Азии; может ли это совершиться еще
раз, этого никто не знает. Монгольское владычество всем странам,
где оно было, оставило в наследство большую политическую
устойчивость, но в остальном его последствия были неодинаковы.
До сих пор не могу объяснить себе факт, что из Китая только
в эпоху монгольского владычества отправлялись большие мор427
ские экспедиции, тогда как персидское мореплавание в эпоху
монгольского владычества потеряло всякое значение (сказанное
в моем "Историко-географическом обзоре Ирана", как у моих
предшественников, будто "среднеазиатские арийцы вообще никогда
не могли преодолеть страха перед морем", как я с тех пор
убедился, совершенно неверно"). Здесь В. В. оперирует с понятием
"степной полосы от Венгрии до Хингана", как с представлением
об особом историческом мире. В том же письме он анализует
понятие Европы, как особого культурного мира. Он говорит: "И
это для меня только временное явление; такого мира не было в
древности, и он образовался под влиянием таких поздних явлений,
как латинская колонизация и распространение католичества,
- и, конечно, останется не навсегда". В связи с этим В. В.
был решительным противником европоцентризма в исторических
построениях. Он критикует выводы европейской социологии:
по его мнению, они "основаны почти исключительно на фактах
истории Европы, между тем, даже если принимать во внимание
только народы, входящие или входившие в круг всемирноисторического
общения, то и среди этих народов народы Европы
составляют только незначительное меньшинство... Этим определяется
необходимость изучения истории Востока для понимания
"всемирной" истории, под которой уже нельзя понимать только
историю Европы, и для создания науки "социологии", положения
которой нс могут считаться установленными, пока они опираются
только на факты истории европейских народов" ^.
Из числа работ Бартольда наиболее насыщенной в историософском
отношении является именно "История изучения Востока
в Европе и России". В письме к автору этих строк В. В. так
разъясняет само название этого труда:
"Давая заглавие своей книге, я не имел в виду какой-либо исторической
доктрины. Если бы я начал свое изложение хотя бы
со средних веков, я, может быть, употребил бы термин "Западная
Европа"; но в моей книге довольно много места занимает античный
период, когда Западной Европы, как особого культурного
мира, еще не было. Поэтому я счел себя вправе рассматривать
европейскую науку о Востоке как одно целое, не смущаясь тем,
что эта наука получила начало на западном берегу Малой Азии,
что главным местом се процветания был некоторое время африканской
город (Александрия), что несколько веков призванная в
Европе научная работа продолжалась в Багдаде и других центрах
мусульманской культуры. Изучение Востока в России я
рассматривал отдельно совершенно независимо от вопроса,
причислять ли Россию к Европе или нет. Я руководствовался
только тем, что в России отношение к Востоку и связанное с ним
изучение Востока развивались особыми путями, не утратившими
своего значения даже после подчинения русской науки влиянию
западноевропейской. Мне и теперь кажется, что изучение
Востока в России в гораздо большей степени, чем "русская географическая
наука", представляет "особый научный мир"".
Многие русские географы не согласились бы с последним суждением
В. В. в его отрицательной части. Для некоторых из них
"русская географическая наука" есть "особый научный мир" во
всей той мере, какая мыслима ^. Но нужно заметить, что собственно
естествоведные данные географии были не так близки В. В.,
как другие ее части. Зато характеристику русского востоковедения,
как "особого научного мира", можно считать сделанной
лучшим специалистом эпохи. Нельзя не поразиться яркости и
сжатости данного в немногих строках общего обзора судеб востоковедных
изучений. Повторяем, В. В. Бартольду были в одинаково
полной мере доступны выводы античного, мусульманского,
европейского и русского востоковедения. И работы его составлены
с привлечением всей совокупности этих данных, в частности
с широким и постоянным обращением к арабским, персидским и
турецким источникам, используемым всегда в оригинале, а
сплошь и рядом - по неизданной рукописи. В. В. не ограничивается
всем этим и к "истории изучения Востока в Европе и России"
присоединяет краткий очерк китайского западоведения ".
Эрудиция В. В. была действительно беспримерна. А раз осуществившись,
она указывает русской науке новые пути - пути трактовки
Старого Света, как единства. В этих перспективах Восток
и Запад видны одинаково хорошо. До сих пор это было не так.
Восток в русском самосознании чувствовался мало и слабо. Но
отныне это должно стать именно так. Рассматриваемый вопрос
В. В. Бартольд трактует не только в общекультурной, но также в
экономической плоскости: "Меры отдельных правительств к открытию
и закрытию рынков, в том числе и завоевательные походы,
были только бессознательными шагами на пути к осуществлению
все более выяснявшегося исторического призвания России
быть посредницей в сухопутных сношениях, торговых и
культурных, между Европой и Азией... мрачными страницами
прошлого... не закрывается путь для более светлого будущего" '".
Одной из центральных, постоянно им выдвигаемых историо429
софских идей Бартольда была идея передвижения культурных
средоточий. Наблюдения этого рода составляют основной стержень
целого ряда работ В. В. Он характеризует эпоху Сасанидов:
"Римская империя была оттеснена от берегов Каспийского
моря, что не могло не отразиться на ее уча
...Закладка в соц.сетях
