Жанр: Философия
Имперсональность в критике Мориса Бланшо
... картина,
изображавшая начало пути Спасителя на Голгофу.
- Смотри, - сказал он, - ты тоже прочтешь четырнадцать молитв, как
Он. Следуй за мной, мы рассмотрим все четырнадцать картин, чтобы все
хорошенько отрепетировать.
Она покорно последовала за ним, бормоча молитву. Время от времени на
нее нападал истерический смех - сказывалось влияние возбуждающей
резинки.
Когда они вернулись на середину церкви, вдруг погас свет. Капелло
выругался и схватил Дельфину за запястье.
В здание церкви проник голос Бориса Корантэна, доносящийся сквозь
отверстие в одном из витражей:
- Хватит глупостей, Капелло! Церковь окружена, вам отсюда не уйти.
- Я ее убью, - завопил Капелло. - Вы же знаете, что я это сделаю. Так
что убирайтесь вон!
Стоящий на приставленной к витражу лестнице Корантэн провел рукой по
лбу, словно стремясь снять наваждение.
- Зажгите свет, - не оборачиваясь, приказал он и содрогнулся: внизу
обезумевший маньяк с горящими глазами прижимал к себе одурманенную
наркотиками девчонку, приставив к ее голове пистолет.
И все это происходило в церкви!..
Беспредел какой-то!
Борису нестерпимо захотелось выхватить "смит-вессон" и прикончить
Капелло. Хотя опасность задеть девочку велика, он был уверен, что не
промахнется. Ярость не позволит дрогнуть его руке.
Сумасшедший старик, должно быть, обо всем догадался. Он еще крепче
прижал Дельфину, прикрывшись, ею словно щитом.
Корантэн от бессилия заскрипел зубами.
- Прекратите, Капелло! Откройте дверь, отпустите ребенка. Вы и так
уже достаточно натворили.
Капелло попятился, затащил Дельфину в ризницу и закрыл дверь на
металлические задвижки. Точно так же он поступил и с дверью, ведущей в
дом священника. Затем зажег три свечи, которые прихватил с алтаря.
- Их свет будет тебе очень к лицу, если им вздумается снова отключить
электричество.
Поясом от стихаря он снова связал Дельфине руки и грозно рявкнул:
- На колени! Сейчас ты предстанешь перед калифом!
Воспаленное воображение подсказало ему новую забаву.
Дельфина с ужасом смотрела на своего мучителя. Несмотря на наркотики,
она вновь начала сознавать, что с нею происходит что-то страшное.
- Мама! - сквозь слезы застонала она; бедняжка не понимала, что
очутилась здесь из-за алчности своей матери, и звала ее, как все дети,
попав в беду, зовут мать.
А Капелло уже разыгрывал сцену суда. Обвинитель и судья одновременно,
став в позу, он произнес громовую речь в защиту общественной
нравственности, а затем объявил приговор: "Потаскушка и развратница
Дельфина Шене приговаривается к смерти на дыбе. Но прежде чем умереть,
она будет отдана на забаву солдатам".
Вместо тернового венца Капелло водрузил девочке на голову найденную в
ризнице митру. Затем подвесил ее на огромном, вбитом в балку гвозде за
вывернутые и связанные руки. Дельфина закричала от боли и, дернувшись
всем телом, сорвалась с гвоздя. Сумасшедший старик принялся хлестать ее
ремнем...
Борис Корантэн с недоумением посмотрел на молодого священника,
которого подвел к нему Эме Бришо.
- Меня зовут отец Озан, - священник перебирал четки, руки у него
вздрагивали. - Я работаю в этом приходе в период отпусков. Я постараюсь
вам помочь.
- Чем, святой отец?
Священник печально улыбнулся.
- Этот человек осквернил монастырскую церковь. Я хочу войти туда. Я
предложу себя в качестве заложника вместо этой несчастной девочки.
Корантэн покачал головой.
- Он сошел с ума. Это маньяк, понимаете? Сексуальный маньяк. Ему
нечего делать с другим заложником. Все, что ему надо, - это девчонка, а
вовсе не вы.
- И все-таки я хотел бы попробовать, - священник стоял на своем.
- Как угодно, - сдался Корантэн. - Я не могу вам этого запретить.
Священник окинул его благодарным взглядом и подошел к двери ризницы.
Корантэн, Бришо и остальные полицейские издали наблюдали за ним.
Он принялся говорить тихим голосом. О милосердии, о сострадании, о
разуме. Слова были простые, понятные и убедительные.
В какой-то момент Корантэну даже показалось, что ему удастся
уговорить Капелло: безумный хохот и вопли по ту сторону двери
прекратились. Но затем, словно удар грома, грохнул выстрел. Отец Озан
рухнул навзничь. Корантэн оросился к нему.
- Боже мой! - пробормотал он, приподнимая священника. - Вам повезло,
что вы во второй раз родились на белый свет.
Прошив дверь, пуля прошла рядышком с виском пастора, оставив в его
белокурых волосах подпаленный след.
Отец Озан ничего не отвечал. Он был без сознания.
- Ну все, с меня хватит, - прорычал Корантэн. - Если мы ничего не
предпримем, он прикончит девчонку.
Замок на дверях ризницы разлетелся вдребезги. Сквозь неестественно
вывернутые руки Дельфины Луис Капелло успел заметить, что к нему
огромными прыжками несется полицейский. Капелло ткнул пистолет девочке
под лопатку.
В полицейском тире Корантэн снискал славу снайпера. И сейчас он был
почти уверен, что успеет выстрелить первым и попасть точно в
"парабеллум" - выбить его из руки старого психа. Но, выбитый страшным
ударом, не убьет, не искалечит ли он девочку?..
Корантэн посмотрел в искаженное от страха лицо Дельфины и опустил
свой револьвер. Он мог сколько угодно рисковать своей жизнью, но не
жизнью ребенка.
- Вы снова одержали победу.
- Я всегда побеждаю! - захохотал Капелло. - Прочь с дороги! Я ухожу.
Он взмахнул пистолетом, приказывая Корантэну посторониться.
"Ладно, - решил Борис, - попробуем поймать тебя на трюк. Он стар как
мир, но, видно, поэтому и удается..." Сделав шаг в сторону, он прикинул
расстояние, отделявшее его от обезумевшего старика. Метров пять...
Хороший прыжок - и все... Корантэн застыл, вытянув шею и не отрывая
взгляда от двери, ведущей из ризницы в церковь, как будто оттуда к нему
должна была прийти помощь.
Он успел услышать, как в груди бешено колотится сердце. Ну же,
кретин, оглянись...
Капелло наконец обратил внимание на странное поведение инспектора и
резко повернулся к двери, к которой стоял спиной. И в это мгновение со
звериным ревом, призванным парализовать противника, Корантэн бросился на
него.
Грохнул выстрел, но пуля пробила лишь бочонок с вином для причастия;
пистолет Капелло тут же сменил хозяина. Капелло согнулся и пронзительно
взвизгнул от боли: схватив на лету за правое запястье, Корантэн заломил
ему руку за спину почти до самых лопаток.
- Не всегда же тебе, сукин сын, побеждать, - прерывисто дыша,
прохрипел он. - Теперь моя очередь.
Капелло, словно подрубленный, рухнул на пол.
- Не велика заслуга, - выдавил он. - Я ведь старше. И намного.
В церкви появился Эме Бришо с револьвером в руке и сбившимся набок
галстуком. Остановился, опустил руку. Разочарованно произнес:
- Снова ты сыграл в одиночку.
Корантэн надел на Капелло наручники, затем поднял с пола Дельфину.
Сквозь вульгарный запах духов, которыми пользуются проститутки,
пробивался природный запах ее волос, запах детского пота, слегка
горьковатый и кислый.
- Как можно сотворить такое с ребенком, - пробормотал он сквозь зубы.
Корантэн отнес укутанную с головой в одеяло девочку в полицейский
фургон, стоявший на площади среди домов с замшелыми гранитными стенами.
Туда же полицейские отволокли и Луиса Капелло.
Фургон тронулся в путь при слабом свете начинающегося дня. Он проехал
по аллее столетних вязов, пересек городскую крепостную стену и взял курс
на Ла-Боль по шоссе между дамбами, по которым шли к своим разработкам
рабочие соляных приисков в коротких серых шортах. Ноги их утопали в
тумане, поднимающемся над соляными болотами, и казалось, что они плывут
по воздуху.
Борис погладил Дельфину по взмокшему лбу - по всему было видно, что
ее и во сне продолжают мучить кошмары.
- Все кончено, - прошептал он. - За тобой теперь присмотрят. Ты еще
забудешь об этом ужасе, я тебе обещаю.
Луис Капелло с достоинством вздернул заросший серой щетиной
подбородок.
- Не утруждайтесь, инспектор, - сказал он, - я вам все сам расскажу.
На часах было двенадцать. Они сидели в комиссариате Ла-Боли. Действие
наркотиков прошло, протрезвевший "черный человек" собирался начать свой
путь на Голгофу. Ему еще только предстояло осознать всю глубину бездны,
куда его столкнули порок и необузданное сладострастие.
- Маринье пришел ко мне, на мою летнюю виллу, - начал он свой
рассказ, - 13 июля рано утром. Из разговора я понял, что он собирается
меня шантажировать. Он уже давно обнаружил, что я подделываю записи в
журнале учета взрывчатых веществ, так что у него было время все оттуда
выписать и разработать план действий. Капелло сцепил короткие толстые
пальцы: спокойный и здравомыслящий человек, совершенно не похожий на
того безумца, за которым Корантэн охотился сегодня ночью, как за диким
зверем.
- Он требовал триста тысяч франков, тридцать миллионов сантимов за
свое молчание. В случае отказа грозился выдать меня полиции. Я,
естественно, попросил у него время, чтобы подумать. Я и не пытался
что-либо отрицать, тем более что он сунул мне под нос маленькую записную
книжку, в которой все было отмечено. Абсолютно все. Мы условились
встретиться 15 июля утром, и он ушел...
- А вы позвонили своей секретарше, - перебил его Корантэн, - и
продиктовали письмо о его увольнении.
Вы уже тогда решили ликвидировать Маринье, и вам нужно было
обеспечить себе прикрытие.
Капелло удивленно посмотрел на него.
- Вовсе нет. В тот момент я даже еще не решил, уступить ему или нет.
Что до письма, то я его продиктовал лишь 15 июля, то есть на другой день
после смерти Маринье.
- Кое-кто об этом еще пожалеет, - пробормотал Корантэн. - Зачем вы
сказали мадемуазель Фюрэ, чтобы она нам солгала?
Капелло осклабился.
- Но так ведь было гораздо логичнее: письмо об увольнении получено
накануне смерти. Вот он - повод для нервного потрясения. Но вы и так
вышли на меня. Зачем же мне теперь рассказывать вам байки. Так ведь? В
любом случае, я влип.
- Вся беда в том, что у вашей секретарши не было адреса Маринье. Она
его раскопала только 16 июля.
- Вот этого я как раз и не знал. Теперь я понимаю, как вам удалось
все это раскрутить.
Корантэн улыбнулся.
- Иногда случай бывает благосклонен и к нашему брату. Продолжайте!
Вошел полицейский. Иван Ле Коат внимательно выслушал, что тот
прошептал ему на ухо, и довольно усмехнулся.
- Прошу извинить, - обратился он к Корантэну. - У нас хорошая
новость: удалось разыскать мать Дельфины. Мои ребята взяли ее на
вокзале, она пыталась уехать. Ее доставили сюда.
- Спасибо, - ответил Корантэн. - Сейчас все встанет на свои места.
Он вновь обратился к Капелло:
- Итак, мы вас слушаем.
Глядя на сбитые костяшки своих пальцев, старик собирался с мыслями.
- Сначала я хотел лишь проучить этого Маринье. Все произошло
случайно. Я играю в рулетку. В тот вечер, то бишь 13 июля, приехав в
казино, я заметил Маринье. В залы для игры в рулетку и в будь попадают
через общий вход.
- Знаю, - кивнул Корантэн.
- Я прошел за ним в зал, где играют в буль. Там я увидел, что он
играет осторожно, с умом. Он выиграют две тысячи франков, если мне не
изменяет память. Вот тогда я и подумал, что подловить его - пара
пустяков.
Он искоса взглянул на Корантэна.
- Рассказывать вам о Шейле, мне кажется, нет надобности. Я заметил,
чем они занимаются, в одном заведении, оно называется "Лорд". Однажды
вечером я пошел туда, чтобы встретиться с ними и...
- Что было дальше, мне известно. Можете опустить этот эпизод. Что
произошло назавтра? Итак, Шейла, Эрик и этот их чертов голландец
согласились поработать на вас. Они выследили Маринье, укололи ему
наркотик, ограбили и сбросили в канаву. Почему же его обнаружили на
рассвете повешенным в сарае, рядом с мертвой и изнасилованной
девчонкой?
Эме Бришо проверил, успевает ли полицейский-стенографист все вносить
в протокол. В принципе, ему самому следовало бы печатать протокол на
машинке (три экземпляра на обычной и три на папиросной бумаге, один из
которых обязательно желтого цвета - для архивов Отдела по борьбе с
наркотиками). Но он предпочел свалить эту работу на местного
полицейского, а сам лишь делал пометки, чтобы потом доработать протокол,
который ему все равно придется печатать для своего начальства.
Луис Капелло помолчал.
- Несколько дней назад я положил глаз на эту девчонку, Веронику. Она
действовала на меня крайне возбуждающе, но в то же время и раздражала.
Сразу было видно, что в деньгах она не нуждается, а чем еще я мог ее
соблазнить? Мне ведь не девятнадцать.., к сожалению.
Он медленно пригладил свои крашеные волосы, и Корантэна поразили
сдержанность и спокойствие человека, который так бесновался прошедшей
ночью. Неужели ему не знакомо чувство вины, чувство раскаяния?!
Монстр...
- Клянусь вам, что в тот вечер меня сопровождал злой рок. 14 июля,
когда кругом начинались гулянья, фейерверки, на бульваре Дарлю, у моря,
я увидел Веронику.
Она была так нарядна, что я сразу понял: собралась куда- то на танцы.
Только на ногах у нее были гольфы и теннисные туфли. Совсем как у
ребенка. Она стояла на краешке тротуара и, по всей видимости, ждала, что
за ней приедут друзья: наверно, назначила им тут встречу. Я был на
машине и остановился рядом. Открыл правую дверцу и наклонился к ней,
словно собирался что-то спросить. Она подошла ближе. Кругом бурлила
толпа, была ужасная толчея, и никто не заметил, как я втащил ее в
машину.
В комнате воцарилась гнетущая тишина, затем снова затрещала пишущая
машинка.
- Сначала я отвез ее на пляж, отхлестав по щекам так, что она
потеряла сознание, - ровным голосом продолжал Капелло. - У "мерседеса"
единый привод запирания дверей, выскочить она не могла. Я врубил радио
на всю мощь и, когда она пришла в себя, хотел ею овладеть. Но она
отбивалась с неожиданной силой, и я снова ее оглушил.
Он посмотрел на свои руки.
- У меня старая невралгия. После дорожного происшествия, в которое я
попал еще двадцать лет назад, меня часто мучают боли. На всю жизнь
остался ущемленным лицевой нерв. Приступы боли случаются в самые
неожиданные моменты, и у меня всегда при себе наготове шприц. Даже в
перчаточном ящике машины. Мне разрешено пользоваться морфием.
Каждые две недели врач выписывает очередной рецепт.
- Как это? - спросил изумленный Корантэн. - У вас что, есть лечащий
врач, который регулярно выдает вам талоны на яд?
- Совершенно верно. Доктор Понселе. Он выдает мне пронумерованные
рецепты из своей рецептурной книжки. Талоны на яд, как вы изволили
выразиться. Так что с этой стороны у меня все в порядке. Я вам даже
признаюсь, что мне удалось накопить некоторое количество ампул с
морфием, так как я колюсь, только когда боли становятся невыносимыми.
Полицейский поставил перед ним стакан воды. Капелло с жадностью выпил
- у него пересохло во рту.
- Я направился за город по дороге на Геранд. Вероника лежала без
сознания рядом. Я остановился на боковой дорожке и, когда она снова
пришла в себя, сделал ей укол морфия. Чтобы она была покладистее и
ласковее.
Он тяжело помотал головой.
- Клянусь,, я не хотел ее убивать. Я был не в своем уме. Доза в
шприце - два кубика, она рассчитана на мой вес. Я не собирался нажимать
на поршень шприца до конца, но Вероника дернулась, и весь морфий попал
ей в вену. Вскоре она умерла от передозировки.
- А потом? - едва сдерживаясь, спросил Корантэн: спокойный,
размеренный голос убийцы приводил его в ярость. - Вы все обдумали и
начали действовать?
- Точно, я все обдумал. Я знал, где должны были сбросить Маринье.
Была полночь. Я подъехал поближе к намеченному месту. Вскоре туда же
подкатили Шейла с Эриком. Они вышвырнули Маринье из машины и оставили ее
метрах в двухстах, как и было договорено. Я дождался, пока они уехали, и
принялся за работу. Я отлично знаю местность. Там есть ферма, совсем
недалеко. Сараи и ангар для тракторов удалены от жилых построек. - Он
слабо улыбнулся. - Я даже знаком с владельцами фермы.
Они никогда не держали собак. Это тоже было мне на руку. Я затащил
Маринье в "мерседес", отвез к ангару и выгрузил там вместе с Вероникой.
Потом снял с Маринье галстук и нацепил его Веронике на шею. Но я вам
клянусь, его смерти я тоже не хотел. Достаточно, если бы его обвинили в
смерти девчонки. А то, что произошло дальше, - только его вина.
Полностью. Он же нажрался наркотиков. "Секс-лакт" - это жуткая штука,
она выворачивает мозги наизнанку...
- Знаю, - перебил его Корантэн, вспомнив, как ужасно выглядел сам
Капелло минувшей ночью.
- Прежде чем уехать, я взвалил Маринье на Веронику и по всему ее телу
наставил его отпечатки пальцев. Он пошевелился и обнял ее. Что вы
хотите? Ведь он же был в беспамятстве. - Безумие снова вернулось к нему,
он скорчился от приступа смеха. - У него хрен стоял как у оленя.
Потрясающее зрелище. Я посмеялся и уехал оттуда.
- Только сначала подвесили на балку веревку. - Корантэн достал из
пачки мятую сигарету. - Чтобы навести его на мысль о самоубийстве, не
так ли?
Старый безумец кивнул.
Корантэн щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся. Во что бы то ни
стало нужно хоть немного отвлечься. Уж слишком отвратительно все, о чем
с таким олимпийским спокойствием рассказывает Луис Капелло.
- На сегодня хватит, - сказал он. - Мы снова допросим вас, когда
понадобится.
Погруженный в раздумье, Капелло не шелохнулся.
Эме Бришо взял со стола фотоаппарат "Кодак", найденный Иваном Ле
Коатом при обыске у Луиса Капелло часом раньше.
- С помощью этого аппарата вы сфотографировали Маринье?
- Вы и его нашли? Молодцы...
Ле Коат сделал знак, и двое полицейских увели хозяина "СЕКАМИ".
Оставшись в кругу коллег, Корантэн обратился к Ле Коату:
- Как нам поступить с секретаршей Симоной Фюрэ? Разберетесь с ней
сами? Меня она больше не интересует.
Ле Коат грузно пошевелился в своем кресле.
- Но, дорогой друг, она ведь сообщница? Так или нет?
- Сообщница, - вздохнул Корантэн. - Но она всего лишь запуганная
старая дева, которая дрожала за свое место. Увы, закон есть закон,
поступайте как знаете.
На улице Корантэн подставил лицо ветру, и ему сразу полегчало.
Упругий ветер нес запах моря и, казалось, смывал с его души всю
мерзость, в которой он так долго барахтался.
- Пошли, - позвал он Бришо, - нужно позвонить Баба. А потом мне
предстоит еще кое к кому зайти.
В комиссариате Ле Коат составлял отчет для своего начальника,
который, как обычно, не преминет приписать себе все заслуги в раскрытии
этого запутанного дела...
Глава девятнадцатая
Ни в чем не уступающее средиземноморскому, солнце нещадно пекло над
пляжем Ла-Боли, по которому прогуливался легкий западный ветерок, весело
наполнявший паруса яхт. Зазывая покупателей, по пляжу расхаживали
продавцы вафель; детишки самозабвенно рылись в песке. Влюбленные
парочки, взявшись за руки, потихоньку забредали в теплую воду, чтобы
пофлиртовать, отплыв подальше от берега. Ла-Боль являла собой именно то,
чего от нее ожидали: обитель спокойной и счастливой отпускной жизни.
Место, где приятно остановиться на две-три недели, чтобы забыть о серой
повседневности. Там-сям были отдыхающие, погруженные в чтение газет.
Многие только сейчас узнавали о чудовищном преступлении, совершенном,
можно сказать, у всех на глазах. Слава Богу, что полиция уже его
раскрыла.
Корантэн отложил кипу газет без горечи, хотя, как всегда, ни в одной
из них не было и полслова об участии в расследовании специально
присланной из Парижа группы. Зато чуть не с каждой счастливо улыбался
Иван Ле Коат, с удовольствием демонстрируя вещественные доказательства:
"Кодак", пакетики "секс-лакта", шприц, с помощью которого была убита
Вероника.
Незадолго до этого Корантэн, как и собирался, посетил всех, кого
наметил. Месье и мадам Довилье, мадам Маринье, а также Шейлу, которая
сквозь слезы спросила у него, на сколько ее могут упечь. "Минимум два
года строгого режима", - жестко ответил он.
Жерар - последний, кого он хотел увидеть, был на пляже. Борис отдал
ему калькулятор.
- Спасибо, старик. Только благодаря этой штучке я смог докопаться до
истины.
Он рассказал Жерару, как погибла Вероника, как был арестован и
изобличен "черный человек", преследовавший подростков.
Жерар молча выслушал, затем нажал несколько клавиш на своем
калькуляторе и протянул его Корантэну. Тот прочел: 13.5.18.3.9.
- Переворачивать нужно?
Жерар отрицательно покачал головой.
- Нет, бесполезно, это слово из пяти букв. Вовсе не то, которое
обычно приходит на ум.
Корантэн сосредоточился.
- Ага! Я все понял: 13 - это тринадцатая буква алфавита, то есть М, 5
- пятая, значит, Е.., и так далее. МЕРСИ. - Он изучающе посмотрел на
подростка. - Ведь она умерла. За что же меня благодарить?
Жерар притворился, что его страшно интересует неуверенное лавирование
яхты, ведомой неопытной рукой новичка.
- Спасибо за всех остальных. Тех, кого этот Капелло мог бы тоже
погубить, если бы не вы.
Дженни прощалась с Эме Бришо.
- Ты меня бросаешь, вероломный ты человек! - говорила она с
неподражаемым английским акцентом.
Бришо закончил укладывать чемодан.
- Ничего не поделаешь. - Вид у него был глупый и несчастный. Она
красноречиво вздохнула.
- Да, конечно. Ведь ты женат.
Бришо подскочил, словно его ужалил тарантул.
- А какая она из себя, твоя жена? - Дженни пригладила ему усы. - У
нее красивая грудь?
У Эме Бришо даже уши покраснели.
- Замолчи! - взвился он. - Не говори так о Жаннетт!
Дженни обиженно отошла.
- А что тут такого? - воскликнула она по-английски. - Она ведь
женщина? А что для женщины может быть важнее красивой груди? - Она
задрала майку. - У нее такие же большие груди, как у меня?
Бришо закатил глаза и принялся читать про себя "Отче наш".
В номере напротив Борис Корантэн прощался с Клодин и Жинетт. Его,
правда, несколько смутило, как они предложили это сделать. Уж, кажется,
что могло смутить такого закаленного в любовных баталиях бойца, как
Борис, однако и он растерялся, когда подружки предложили ему переспать с
ними обеими одновременно. Всего-то...
По тому, с каким жаром Клодин и Жинетт обсуждали "технические"
подробности осуществления своей идеи, Борис понял, что любовного опыта и
сноровки им не занимать.
Лежа на кровати, Клодин подняла и раздвинула ноги, положив пятки на
спинки двух широко расставленных стульев. Жинетт, стала над нею на
колени, приподняв зад, и прильнула своими губами к ее губам.
- Чего же ты ждешь? - приказала Клодин.
Борису ничего не оставалось, как подчиниться. Он прошел к ним между
стульями и долго ублажал по очереди каждую. Клодин и Жинетт все это
время страстно целовались и ласкали друг друга. Похоже, у подружек были
близкие отношения не только по работе...
Когда напряжение достигло предела, послышался голос Клодин:
- Назови число. Один или два?
- Зачем? - с недоумением спросил Борис: меньше всего он думал сейчас
о числах.
- Потом объясню. Сначала скажи.
- Ну, пусть будет два.
Клодин отбросила со лба прилипшие кудряшки.
- Два у меня. Сеанс завершается со мной. Уяснил?
Ее изобретательность сразила Бориса. Оставалось лишь приложить все
усилия, чтобы и Жинетт не осталась обиженной.
Обессиленный, задыхающийся, он рухнул на свободную постель. Кружилась
голова, мышцы ног сводила судорога.
"Боже мой, - подумал Борис, - если так провести весь отпуск, вполне
можно рехнуться..." Он повернулся к подружкам, которые медленно
забирались под одеяло.
- Ну, девочки, с вами не соскучишься. И где вы только всему этому
научились?!
Клодин лукаво вздернула бровь, на которой блестела капелька пота.
- А ты, господин инспектор, наверно, считал, что женщины лишены
воображения?
Как бы не так... Впрочем, насколько я понимаю, ты не считаешь нас
чудовищами? Вот и отлично. Нам ты тоже понравился. А посему...
Она грациозно потянулась к ночному столику и достала из ящика
записную книжку и карандаш.
- Твой парижский адрес! - сказала Клодин. - Это приказ.
Стоя на перроне, три фигурки в джинсах, подчеркивающих их
привлекательные округлости, дружно махали руками. Они становились все
меньше и меньше и наконец скрылись за поворотом. Эме Бришо закрыл окошко
купе, в котором, кроме них, никого больше не было.
- Ну вот, - сказал он, укладываясь на полке, - еще один эпизод нашей
жизни уходит в прошлое.
15 августа около половины первого ночи Борис Корантэн с трудом вырвался из объятий двух загорелых девиц, которые, казалось, задались целью довести его до полного изнеможения. Клодин и Жинетт позавчера вернулись из Ла-Боли и нагрянули к нему, как они выразились, "просто на уик-энд".
Телефон заливался на столе посреди рюмок с водкой: Клодин и Жинетт
решили организовать русский ужин и принесли все необходимое с собой.
Борису осталось только купить икры.
Он снял трубку, дав в душе клятву, что, если это Чарли Бадолини, тут
же подаст в отставку.
- Алло, Борис? - Корантэн едва узнал голос Эме Бришо.
- Меме, - обреченно спросил он. - Что случилось? Ты, наверное, сломал
ногу, спускаясь с Монблана?
Эме Бришо кашлянул.
- Борис, ты был прав. Дженни...
Ему не удалось закончить фразу. Да это вовсе незачем было делать.
Корантэн и
Закладка в соц.сетях
