Жанр: Философия
Имперсональность в критике Мориса Бланшо
... он ее убил?
- Вот тут не все ясно, - сказал Чарли Бадолини. - Поэтому-то нас и
просят заняться этим делом.
Корантэн замер, уставившись в черные глаза шефа.
- Маринье задушил ее с помощью своего галстука, но у нас еще нет
окончательного заключения. Правда, мы почти полностью в этом уверены.
Так, обычный галстук для людей его положения и достатка...
Бришо нарочито небрежно потрогал узел своего галстука под выпиравшим
на худой шее кадыком.
- К тому же на нем его не было. Значит... - Чарли Бадолини чиркнул
зажигалкой. - Впрочем, это не так и важно. Медики установили, что смерть
девушки наступила не в результате удушения, а от чрезмерной дозы
наркотика. Конкретнее, морфия.
- И это в пятнадцать-то лет, - покачал головой Корантэн. - Ошибки
быть не может?
- Ни в коем случае. Я прочел протокол вскрытия, составленный
экспертами. На теле Вероники Довилье обнаружен след укола на сгибе
левого локтя. Врачи считают, что доза морфия, повлекшая смерть, должна
быть где-то около двух кубиков.
Шеф подвинул Корантэну сигареты и зажигалку. По комнате, пронизанной
солнечным светом, пополз голубоватый дымок.
- Судя по всему, и это удивляет больше всего, - принялся размышлять
вслух Корантэн, - Маринье, видимо, не заметил, что она мертва. Иначе он
бы ее не душил. Она что, наелась наркотиков перед самым изнасилованием?
В сарае, на ферме, в двух километрах к северу от Ла-Боли? Или она все же
сделала это раньше? Но тогда все равно незадолго до смерти - и где? - Он
подвинул к себе пепельницу. - А что показало вскрытие Маринье? Тоже
морфий в крови? Тогда все это еще можно как-то объяснить: девушка просто
умерла у него на руках. И тогда он имитировал "удушение", чтобы
заставить полицию принять версию убийства... Но зачем? Он ведь покончил
жизнь самоубийством. Ему, значит, не было никакой нужды затевать весь
этот цирк.
- Поди теперь узнай, - уклончиво ответил Бадолини. - Каких только
психов на свете не бывает. Но я могу ответить на ваш главный вопрос.
Анализ на морфий в крови Маринье отрицательный. Зато он крепко выпил,
где-то около 12 граммов спирта на литр крови. К тому же в крови
обнаружены остатки снотворного типа оксазепама и, что уж вовсе странно
для провинциального бухгалтера, изрядная доза модного сейчас в США
возбуждающего средства "секс-лакт". Это специальная жевательная резинка,
о ней рассказывал на последнем симпозиуме Интерпола в Лондоне американец
Джеймс Брински.
- Час от часу не легче, - пробормотал Корантэн. - Ох и не нравится
мне все это.
Чарли Бадолини с удрученным видом пожал плечами.
- Такая уж наша работа. Итак, подведем итоги. Раз речь идет о
наркотиках и об этом возбуждающем средстве, то вполне логично, что
полиция обратилась к нам за помощью.
Но, я думаю, вы должны догадываться, что есть еще одна причина, по
которой они это сделали.
Корантэн раздавил окурок в латунной пепельнице.
- Можете не объяснять, шеф. Вам позвонили сверху?
Чарли Бадолини утвердительно кивнул.
- Вам должно быть известно, кто является мэром Ла-Боли. Там сейчас
самый разгар пляжного сезона. А тут такая грязная история, подрывающая
репутацию курорта, и все такое. Можно понять местную верхушку, они очень
озабочены всем этим. Преступление на почве применения наркотиков
пятнадцатилетней девчонкой, которую к тому же изнасиловал и убил
примерный семьянин, сам напичканный какими-то возбуждающими средствами,
еще не известными во Франции, - тут есть от чего прийти в отчаяние и
мэру, и владельцам гостиниц с торговцами в придачу. Представляете, как
они должны себя чувствовать после того, как у них обнаружилась целая
сеть торговцев наркотиками для малолетних? Этого более чем достаточно,
чтобы подорвать репутацию серьезного и благопристойного курорта. Они
рискуют остаться без клиентов через неделю. Уж газеты-то не поскупятся
на аршинные заголовки!
Корантэн похлопал сидевшего рядом с ним Бришо по коленке.
- Ты все понял, Меме? Роль спасателей выпадает нам с тобой.
Но и без этих слов Эме Бришо уже понял, что расследование лично ему
грозит катастрофой. Быстренько все прикинув в уме, он пришел к
неутешительному для себя выводу: до отъезда в отпуск оставалось всего
десять дней - вряд ли им с Борисом удастся за это время распутать тугой
узел, в котором переплелись две смерти. А он уже забронировал домик для
семьи, внес задаток, и все это, похоже, пойдет псу под хвост.
Хорошенькое дело...
- Понял, - простонал он. - Вместо того чтобы лазить по горам, мне
придется купаться в Атлантике. Брр! Там же вода холодная, я этого не
перенесу.
Чарли Бадолини натянуто улыбнулся. Он положил перед собой папку с
документами. Она была розового цвета, так как речь шла о девушке, да к
тому же еще несовершеннолетней.
- Вы найдете здесь все подробности. По крайней мере все, что касается
осмотра места происшествия. Не очень густо, конечно, но полицейские
Ла-Боли сделали все, что смогли. Им там особо не развернуться: все их
слишком хорошо знают. Конечно, вы можете рассчитывать на поддержку
представителя прокурора республики.
Он улыбнулся, зная как не любит команда Корантэн - Бришо, чтобы
местные полицейские оказывали им помощь в расследовании, хотя это
предписывается законом.
- На месте вам никто не будет докучать, это я гарантирую. Если только
не возникнет крайняя необходимость. Единственное, чего они от вас хотят,
- действовать как можно незаметнее и не поднимать большого шума.
Бришо встал.
- Если позволите, господин дивизионный комиссар, я бы хотел высказать
одно соображение.
- Я весь внимание. - Бадолини подался вперед.
- Я имею в виду розовые купоны (специальные денежные средства,
которыми распоряжается лично глава Отдела по борьбе с наркотиками). -
Бришо простодушно улыбнулся. - У меня такое чувство, что на этот раз нам
их понадобится много.
Бадолини ответил такой же улыбкой.
- Ну разве я когда-нибудь вам в этом отказывал, инспектор?
Пришлось Бришо согласиться, что такого еще не было. Чарли Бадолини
никогда не скупился, когда речь шла об их команде.
- Я уже предупредил канцелярию уголовной полиции, - добавил Бадолини.
- Так что постарайтесь выехать как можно скорее. - Он встал, но не
удержался от последнего совета: - И не забывайте об осторожности. А то
вы вечно налетаете, как Зорро, и устраиваете страшную заваруху всюду,
где появляетесь.
Корантэн достал из пачки еще одну сигарету.
- Как славно, шеф, чувствовать вашу поддержку, - добродушно проворчал
он.
Бадолини улыбнулся. Он готов был простить Корантэну все, даже когда
тот слегка переступал границы дозволенного в отношениях с начальством. В
глубине души ему очень хотелось бы поменяться с Борисом местами. Иногда
он огорчался, что теперь не может сам заниматься конкретной
следовательской работой, особенно в таких вот случаях, как этот, когда
дело явно запутанное, трудное и деликатное.
Оставшись один, он тяжело опустился в кресло и набрал номер своего
домашнего телефона. Давно пора было поинтересоваться, как там чувствует
себя жена.
Вернувшись в Отдел по особо тяжким преступлениям, Эме Бришо удрученно
посмотрел на свои покупки.
- Вот увидишь, что мой отпуск накроется, - заныл он. - Стоило мне
впервые собраться в горы, и черт принес этого психа!
Он неприязненно посмотрел на Корантэна.
- Тебе, конечно, на это наплевать. Ты всегда живешь сегодняшним днем
и не строишь никаких планов.
Не обращая на его слова внимания, Корантэн набрал номер канцелярии.
- Я займусь сочинением планов в Ла-Боли, - сказал он. - Странно
будет, если там мне не представится подходящий случай.
В отчаянии Бришо втянул голову в плечи. Он отлично понял, какой
подходящий случай имел в виду его непосредственный шеф. Речь, конечно
же, не шла о том, чтобы снять маленький уютный домик, где они будут
жить. Борису Корантэну никогда не приходилось ломать голову по поводу
жилья. Он был просто убежден, что повсюду в мире полным полно уютных
постелек, в которых лежат пышнотелые дамочки и только и ждут, чтобы
некий Борис Корантэн пришел и самодовольно развалился рядом с ними.
Глава третья
Модный курорт Ла-Боль, расположенный в западной части Сен-Назера,
вдоль самого прекрасного пляжа в Европе (протяженностью девять
километров), у входа в устье Луары, считался последним пристанищем для
добропорядочной буржуазии в период отпусков. Город честно заслужил эту
репутацию. Он полностью соответствовал странным и незыблемым правилам,
по которым спроектировано большинство европейских столиц: западную часть
занимали богатые кварталы - район Пулигена, кварталы простолюдинов
находились в восточной части - район Порнише. В соответствии с этой
топографией казино размещалось в западной части города, в районе
аристократических кварталов. По этим улицам нередко бесшумно проплывают
"роллс-ройсы" в окружении "ягуаров". Административные здания и аэропорт
- как любят писать газеты, источник звукового загрязнения окружающей
среды - находятся в восточной части города. Граница между обеими частями
условно проходит неподалеку от железнодорожного вокзала Эскуолак,
соседствующего с бойнями на улице Жана Мермоза. А второй вокзал и вовсе
находится в восточной части города и называется Ла- Боль-ле-Пин.
Как опытный бретонец, который все-таки успел в юности прокатиться
пару раз от Одьерна до "Берега любви" (так туристы называют прибрежные
кварталы Ла-Боли), Борис Корантэн сразу же разобрался с адресом. И
сделал надлежащий вывод: люди, снимающие на июль виллу на улице Гномов,
в непосредственной близости от парка Дриад, вряд ли принадлежат к
высшему свету. Вывод тем более интересный, что виллу снял именно Жильбер
Маринье, бывший главный бухгалтер "СЕКАМИ", то бишь фирмы, расположенной
в пригороде Сен-Себастьян-сюр-Луар. Отнюдь не аристократ, в ночь своей
смерти он принял самое модное на нынешний день в Лос-Анджелесе
возбуждающее средство, о существовании которого едва ли подозревало
большинство шалопаев из богатых кварталов Ла-Боли.
Вилла называлась "Ла Розетт" и имела форму мельничного жернова,
накрытого баскской крышей. Стены кирпично-красного цвета, окна с
ярко-зелеными ставнями.
Перед домом разбит чахлый садик, обнесенный типично бретонской
оградкой, выкрашенной в кричащий синий цвет. Несколько кустов тамариска
и жимолости, обвивающей беседку, в которой семья, должно быть, жарила
мясо на мангале. Еще до смерти Маринье... По краям росли кусты роз,
изрядно побитые мучнистой росой. В глубине сада, ближе к сарайчику для
всякого хлама, за которым виднелся дом в чисто испанском стиле,
раскачивались на ветру несколько худосочных приморских сосен. Сразу ?6
видно было, что улица эта оживает лишь в период отпусков, когда на ней
появляется толпа ребятишек, раскатывающих на роликовых досках, что зимой
здесь должны царить тоска и уныние, усугубляемые солеными декабрьскими
штормами. Такова извечная реальность курортных городков, наполняющихся
жизнью лишь два-три месяца в году и почти вымирающих на все остальное
время.
Корантэн подергал за цепочку возле почтового ящика и услышал
серебряный звон колокольчика. Он был приятно изумлен, увидев мадам
Маринье: вдова негодяя была просто красавица.
Усталым жестом Франсуаза Маринье подтолкнула к дверям шестилетнего
Марка, младшего из двух ее детей.
- Иди поиграй в песочнице с Карин, - печально сказала она. - И прошу
тебя, не балуйся.
Черноволосый мальчуган, похожий как две капли воды на отца (Корантэн
не поленился хорошенько изучить фотографии в деле), нехотя вышел из
комнаты. Оставшись наедине с полицейским, Франсуаза Маринье положила
ногу на ногу и прикрыла колени плиссированной цветной юбкой. Гардероб ее
довершала простенькая белая блузка. На лице не было и намека на
косметику: застывшая маска безразличия и непричастности ко всему
происходящему. Светлые с рыжинкой волосы едва причесаны: впустив
Корантэна, Франсуаза извинилась, что не успела привести себя в порядок.
Хотя разговаривала она подчеркнуто вежливо, Корантэн мог поклясться,
что Франсуаза испытала ужасный шок, который еще далеко не прошел. Он
подумал об унизительной пытке, которой она подвергалась последние трое
суток. Бесконечные допросы полицейских из Сен-Назера, затем своих,
местных, из Ла-Боли, беседы с жандармами, да и журналисты, должно быть,
уже начинают на нее наседать...
Незадолго до того, как он пришел сюда, в комиссариате ему показали
несколько вырезок из местных газет. Конечно, журналисты занимаются своим
делом, их задача, как известно, информировать людей. Но что может быть
ужаснее, чем рубрика "Происшествия" в любой газете. Жизнь человеческая в
ней выставляется на всеобщее обозрение. Зачастую в грязь втаптываются ни
в чем не повинные люди - целые семьи, вдовы, родственники. Извечная
проблема информации. Извечная и неразрешимая...
- Но что же Маринье, каким он был мужем?
- Почему вы меня об этом спрашиваете? - чуть слышно проговорила
Франсуаза, в глазах у нее заблестели слезы.
Корантэн прикусил губу. За короткое время, проведенное здесь, он и
так уже почти все понял. Эти двое, должно быть, вначале очень любили
друг друга. Пылкость свойственна всем молодым и не позволяет им трезво
оценить ожидающее их будущее. А тут еще не сошлись характерами. Годы
идут, и с ними накапливается груз гнетущей обыденности повседневной
жизни. Чувства улетучиваются как дым. На смену им приходит неприязнь,
иногда даже ненависть, ссоры по пустякам. И в основе этого, как правило,
сексуальная несовместимость. Это видно было невооруженным глазом:
пышнотелая, словно налитая соком Франсуаза Маринье, с чувственным ртом и
напичканной гормонами плотью, была из тех сильных телом и духом женщин,
которые предпочитают заниматься любовью без всяких выкрутасов, что,
видимо, совершенно не устраивало ее умершего мужа.
Да и что тут удивительного? Не зря же Маринье обнаружили повесившимся
рядом с пятнадцатилетней девчонкой, которая, как об этом
свидетельствовали все анализы, была изнасилована именно им. Причем
изнасилована уже мертвой...
- Прошу меня извинить, - как можно мягче сказал он, - ной
полицейскому не всегда легко приходится. Мне нужно знать - в интересах
следствия, да и в ваших собственных тоже, - всю правду о вашем муже.
Франсуаза отвела взгляд в сторону и долго смотрела на раскачивающуюся
за окном сосну.
- Инспектор, - наконец произнесла она, не отрывая взгляда от окна, -
мы с мужем давно уже не были супружеской парой в полном смысле слова,
если именно это вас интересует.
Он молчал, пораженный несуразностью только что услышанного. В глубине
души он не понимал, как этот осел Маринье мог пренебрегать женщиной,
которая, по всей видимости, желала лишь одного: чтобы муж помог ей
раскрыться во всей красе, но чего она так от него и не дождалась.
- Спасибо, - сказал он, и во взгляде его промелькнуло дружеское
расположение, не укрывшееся от Франсуазы Маринье. - Мне необходимо было
знать наверняка.
Он провел рукой по глазам.
- Мне придется еще помучить вас, но без этого не обойтись. Вы
допускали мысль, что ваш муж способен совершить.., что-то подобное?
Франсуаза перестала рассматривать свой сад.
- Видите ли, инспектор, - начала она монотонным голосом, - в народе
говорят, что те, кого такие дела больше всего касаются, как правило,
узнают об этом в последнюю очередь. Так, наверное, и со мной произошло.
Но где-то в глубине души я чувствую, что все-таки он на такое не был
способен. - Она робко улыбнулась. - Не знаю почему, но я уверена, что
Жильбер мне ни разу не изменил. По крайней мере, до этого вечера...
Ее глаза цвета серого морского неба словно застыли.
- И еще. Я, может, и сумасшедшая, но я все равно не могу заставить
себя во все это поверить. Тут есть какая-то тайна. Не мог он совершить
все эти ужасные вещи. Возможно, я не удовлетворяла Жильбера как женщина,
но он все-таки не был человеком с больной психикой. Уж я бы это
заметила, клянусь вам. У него были какие-то комплексы, но я убеждена,
что все это было гораздо проще...
Она замолчала, словно спохватившись, что раскрывает самые интимные
стороны своей жизни перед незнакомым ей человеком. Но понимая все-таки,
почему она это делает. Вовсе не потому, что этот приехавший из Парижа
полицейский был хорош собой и излучал какую-то спокойную силу. Просто
она сердцем почувствовала, что от него не приходится ждать подвоха.
- Может, и мне следовало быть более покладистой в отношениях с ним, -
прошептала она и снова уставилась на сосны за окном. - Но я не могла
себя превозмочь, - выдохнула Франсуаза. - Не такая я женщина, и все эти
штучки не по мне. Тут уж мне ничего с собой не поделать.
Корантэн внимательно рассматривал ее профиль. Сидит прямо, высоко
подняв грудь. Просто прекрасна. И вот такая женщина уже много лет
обделена любовью. Непостижима тайна супружеской верности. Он испытывал
противоречивые чувства.
С одной стороны, было очевидно, что страдавший разными сексуальными
комплексами Маринье не находил удовлетворения в семье и пытался хоть
как-то компенсировать их на стороне. Интересно, первая ли его попытка
закончилась так печально? С другой стороны, и Франсуаза Маринье не
казалась ему такой уж наивной. А может быть, она лгала? Но и в это тоже
трудно было поверить. С какой целью? Она овдовела, ей нужно всю жизнь
начинать заново. Впрочем, похоже, это ей удастся сделать без труда. Так
что почему бы Франсуазе не попытаться помочь полиции пролить свет на всю
эту запутанную историю?.. Он же сам достаточно ясно дал ей понять, что
ему нужна вся правда, чтобы помочь ей как можно скорее вернуться к
спокойной жизни.
- Расскажите мне еще раз об этом вечере, - мягко попросил он.
Франсуаза Маринье, казалось, с трудом вернулась к окружавшей ее
действительности.
- Мы поссорились, - тихо сказала она. - В последнее время это
случалось все чаще и чаще. - Она махнула рукой, словно отгоняя
воспоминания. - Впрочем, это не представляет никакого интереса.
- Вы уверены?
- Нет, конечно. В известной мере в наших ссорах есть и моя доля вины.
Она принялась объяснять, что муж хотел пригласить друзей и что она
отказалась их принимать. Она любила принимать гостей, но не тех, которых
обычно приглашал Жильбер. Ей становилось невмоготу, когда она видела,
чем заканчиваются эти сборища, стоившие ей немалых трудов: глупыми
разговорами о политике, зарплате и безудержными возлияниями до поздней
ночи. А ей приходилось лишь мыть посуду после обеда, над приготовлением
которого она так уставало и за который ее никто даже не додумывался
похвалить или поблагодарить.
- Короче говоря, - заключила она с удивившей Корантэна обреченностью
в голосе, - Жильбер решил пойти развеяться. Ему это легко было сделать,
ему же не приходилось сидеть с детьми. Это было, как он сам говорил,
полночное увольнение в город.
Во взгляде ее на секунду промелькнуло отчаяние.
- Мне-то он ни разу не предложил прогуляться с ним. Женщине вечером
не дозволено даже сходить полюбоваться витринами на проспекте Де Голля,
не то еще люди подумают Бог знает что.
Корантэн потупился. "Меме, - подумал он, - не веди себя никогда так с
Жаннетт, не то я сверну тебе шею".
- Он мне даже не сказал, куда идет, - словно заведенная, продолжала
она. - Но я и сама догадалась, чего уж тут. Его любимым коньком была
игра. Но учтите, он никогда не тратил на это деньги, предназначенные для
семьи. Никогда не пытался припрятать хоть сколько-нибудь из своей
зарплаты. Для него казино было тем же, что для других бега или лотерея.
Расслабиться во время отпуска! Он верил, что ему удалось придумать
идеальную комбинацию для выигрыша.
Она вздохнула.
- Можно подумать, что это реально. Люди бы об этом моментально
пронюхали... Но сами понимаете, в цифрах он был особенно силен. Вот он и
доверялся им без оглядки.
Она разгладила юбку на коленях.
- В полночь он должен был вернуться домой. В час я заснула. Накануне
ночью у Марка резался зуб, он капризничал, и я не выспалась. Но около
четырех часов утра, я вдруг проснулась вся в поту.
Франсуаза резко повернулась к нему, у Корантэна промелькнула шальная
мысль, что он с удовольствием переспал бы с ней.
- Мне приснилось, что он мне изменяет. - Она задрожала. - С какой-то
совсем еще молоденькой девчонкой. Беленькой, хрупкой, позволяющей ему
делать с ней все, что он пожелает.
Борис Корантэн почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки.
- Мне бы хотелось узнать всего одну вещь, - продолжала Франсуаза
Маринье. - Вы не должны от меня это скрывать. Я вам доверяю. Ведь вы
совсем не такой, как ваши коллеги, которые меня раньше допрашивали.
Как.., как она выглядела, эта девочка?
Она отвернулась, не в силах продолжать.
Корантэн не ответил. Он чувствовал, что у него язык прилип к небу.
Бежали секунды, а он не мог вымолвить ни слова.
- Спасибо, - сказала она, и глаза ее блеснули. - Это все, что мне
хотелось узнать. Я ведь всегда верила в вещие сны.
Корантэну показалось, что она сейчас расплачется. Но вместо этого
Франсуаза улыбнулась ему все той же печальной улыбкой.
- Что вас еще интересует? - спросила она.
Рассыпаясь в извинениях, он спросил, нельзя ли ему осмотреть вещи ее
мужа. Чистая формальность, пояснил он, но, кто знает, может, это
что-нибудь и даст. Впрочем, и для него самого это было пустой
формальностью. Он полностью доверял Франсуазе Маринье: конечно же, муж
никогда ей не изменял до той самой ночи. Он не курил. Не был пьяницей.
Не употреблял наркотиков. Играл по мелочи и никогда зря не рисковал.
И тем не менее его нашли повешенным, с запрещенными стимуляторами в
крови, рядом со зверски убитой им девчушкой. Которая, к тому же, умерла
до того, как он надругался над ней, от чрезмерной дозы наркотиков. А на
шее у нее был затянут его собственный галстук. И все это на удаленной от
всякого жилья ферме. А собственная машина Жильбера Маринье, зеленая
"Симка-1300", была найдена на обочине проселочной дороги, меж высоких
изгородей, в двухстах метрах от фермы.
Почему именно в двухстах метрах?..
Борис Корантэн подбросил золотую монету на ладони. Наполеондор. В
отличном состоянии. Даже не поцарапанный по краям, как обычно делают
перекупщики, чтобы собрать немного золотой пыли.
Франсуаза Маринье вдруг сбросила строгую маску овдовевшей женщины и с
почти детской радостью пояснила:
- Его самое первое приобретение. С первой зарплаты. Он говорил, что
это его талисман. - Лицо ее помрачнело. - В тот вечер он не взял его с
собой...
Но Корантэн уже положил монету на место и принялся листать
ученическую записную книжку в черной обложке. Все страницы ее были
испещрены цифрами и буквами Казалось, что это какое-то абстрактное
нагромождение лишенное всякого смысла.
- Цифры всегда были любимым конском Жильбера, - пробормотала вдова. -
Я ведь вам уже об этом говорила.
Она дотронулась пальцем до записной книжки.
- Он частенько повторял такие странные слова: этот блокнот -
настоящее сокровище для того, кто сумеет узнать, что в нем зашифровано.
Франсуаза помассировала себе левое плечо правой рукой, как это
частенько машинально делают женщины, даже если им совершенно не холодно.
- Не спрашивайте меня, что бы это могло означать. Мне об этом ничего
не известно.
Вдруг Франсуаза рассмеялась. Этот глубокий грудной смех, неожиданный
и неуместный, буквально парализовал Корантэна.
- Инспектор, - сказала она, глядя ему прямо в глаза, - вы меня
посчитаете сумасшедшей, но я вам скажу: все секреты моего мужа следует
искать только в этой записной книжке. Все остальное - полная ерунда.
Он еще раз взглянул на цифры и закрыл книжку.
- Если это так, то позвольте мне забрать ее с собой. В ближайшее
время я ее верну.
Она кивнула.
- Само собой разумеется.
Уже у двери она вдруг протянула к нему руку, словно хотела удержать.
- Поверьте мне, месье, - быстро произнесла она, - наши отношения были
не такими уж плохими. Мне бы хотелось, чтобы вы об этом знали. Хотя бы
из-за детей. Помогите мне.
Она не сводила глаз со своих резвящихся в песочнице детей. А те,
похоже, и не догадывались о произошедшей трагедии. Они еще не знали,
почему их папочка до сих пор не вернулся домой. Наверно, мама им
сказала, что он уехал в командировку.
- Как это принято говорить у вас, полицейских?.. А, вот! Я глубоко
убеждена, что мой муж не совершал всех этих мерзостей, хотя факты
свидетельствуют против него.
Оторопевший Корантэн попятился. Ну что ты ответишь этой женщине, не
желающей примириться с более чем очевидными вещами.
И все-таки что-то его смущало.
- Вы можете на меня рассчитывать, мадам, - с трудом выговорил он. -
Единственное, что я пытаюсь обнаружить, - это правду.
Возбужденный, как ребенок, Эме Бришо с удовольствием рассматривал
огромное блюдо с дарами моря, которое водрузил на стол официант
ресторана "Ла Пуасонри".
- Ты заметил? - прошептал он.
Корантэн изучающим взглядом прошелся по моллюском, ракушкам, белым и
коричневым устрицам, уложенным брюшком вверх среди водорослей, которыми
было устлано все блюдо.
- А что? - спросил он. - Тебе что-то кажется подозрительным?
Бришо одернул манжеты св
...Закладка в соц.сетях
