Жанр: Боевик
Тривейн
...основанием.
- А вам объяснили причину моего отказа?
- Да... Простите.
Президент какое-то время так пристально изучал Тривейна, что тот в конце
концов почувствовал себя не в своей тарелке. Ему хотелось отвести глаза от этого
доброго, прекрасного человека, но он знал, что лучше не делать этого.
- Что-то связанное с моим здоровьем? - спросил президент.
- Да.
- Рак?
- Так я понял... Извините.
- Не стоит извиняться. Это ложь. Вы поняли? Ложь!
- Очень рад.
- Нет, вы меня не понимаете. Я говорю - ложь. Грубейшая и простейшая из тех,
что могут быть использованы в политике.
Напряжение, охватившее Тривейна, понемногу спадало. Он смотрел на волевое с
четкими чертами лицо человека, сидящего напротив него. Глаза президента смотрели
твердо, подтверждая только что сказанное.
- В таком случае, я полный идиот.
- Да и я не лучше... Так вот. Я намерен представлять интересы своей партии,
баллотироваться на второй срок и остаться в Белом доме. Вы меня поняли?
- Конечно.
- Мистер Тривейн, - мягко проговорил Уильям Хилл, - примите мои
извинения. Вы вовсе не единственный идиот в этом кабинете. - Он попытался
изобразить улыбку, но губы по-прежнему были напряжены. - Мы оба движемся к
одной цели... И должен сказать, что оба выглядим довольно нелепо.
- Вы не можете назвать мне того, кто зачитал вам некролог по поводу моей
преждевременной кончины? - спросил президент.
- Мне сказали об этом дважды. Первый раз в Джорджтауне, на вилле "Д'Эсте". Я
отправился туда с намерением выяснить, кто поспешит откупиться от моего доклада.
К моему удивлению, произошло обратное: никто... Вышел я оттуда на три четверти
кандидатом...
- Вы не сказали мне...
- Извините. Это был сенатор Алан Нэпп. Со всей убедительностью он объявил
мне, что вы намерены удалится с поста президента. А интересы страны - превыше
всего.
Президент повернул голову в сторону Хилла.
- Улавливаете, Билл?
- Этот проворный сенатор сам удалится со своего поста, не пройдет и месяца, -
сказал Хилл. - Пусть это будет ему рождественским подарком.
- Продолжайте, мистер Тривейн.
- Второй раз я услышал то же самое в Нью-Йорке, в "Уолдорфе". У меня
состоялся там занятный разговор с Ароном Грином и Йаном Гамильтоном. Я подумал
было, что выиграл. И вот результат - тот вариант доклада, который вы прочитали.
Гамильтон утверждал, что на второй срок вам уже не хватит жизни, что вы выдвинете
на свое место либо вице-президента, либо губернатора Нью-Йорка. Ни одна из этих
кандидатур их не устраивала.
- Опять Сцилла и Харибда, а, Билл?
- Они слишком многое себе позволяют!
- Всегда позволяли. Да не трогайте вы их лучше!
- Понятно.
Тривейн с интересом наблюдал разыгрываемую между двумя старейшинами
партию.
- А мне непонятно, господин президент: как вы можете говорить такое? Этих
людей следовало бы...
- Мы еще к этому вернемся, мистер Тривейн, - остановил его президент. - У
меня к вам последний вопрос: когда вы узнали, что вас используют? Причем
используют мастерски, как я теперь понимаю.
- Меня натолкнул на эту мысль Пол Боннер.
- Кто?
- Майор Пол Боннер.
- А, тот, из Пентагона, - понимающе протянул президент. - Тот самый, что
убил человека в вашем поместье в Коннектикуте?
- Да, сэр. И спас мне жизнь. Обвинение в убийстве с него снято, теперь
предстоит трибунал: хотят с позором выставить его вон...
- Вы считаете это несправедливым?
- Да. Я не всегда согласен с майором, но...
- Я займусь этим делом, - быстро проговорил президент, делая пометку в
блокноте. - Так что сказал вам ваш Боннер?
Эндрю немного помолчал, чтобы собраться с мыслями: он должен говорить четко
и быть абсолютно точным. Должен - ради Боннера.
- Бригадный генерал Лестер Купер утверждал, что я кандидат от Пентагона.
Генерал был взволнован и подавлен одновременно. Ирония ситуации для Боннера
заключается в том, - Тривейн секунду помедлил, - что трибунал может быть
отменен только решением президента...
- О Господи, - устало выдохнул Хилл.
- И что же дальше?
- Я не видел смысла в происходящем. Свою встречу с Грином и Гамильтоном я
расценивал как успех, как их капитуляцию. Я был уверен в двух положениях: вопервых,
я не их кандидат и, во-вторых, - они приняли мои условия и собираются
отойти от дел... Но то, что сказал мне Боннер, противоречило всему, во что я верил.
- Итак, вы встретились с Купером, - сказал президент.
- Да. И выяснил, что не просто являюсь кандидатом от Пентагона, а значит, и от
"Дженис индастриз", но изначально был им! Все военные ресурсы - армейская
военная разведка, тайные промышленные группировки, даже международные службы,
занимающиеся выборами, - все были подключены, чтобы обеспечить мне победу на
выборах. Система управления, профсоюзы, все блоки... "Дженис" позаботилась обо
всем. И Нью-Йорк не возражал. Все они энергично взялись протаскивать меня. Если
бы это произошло - упаси Бог! - мне пришел бы конец. Чтобы стать независимым,
чтобы разоблачить их полностью, пришлось бы разоблачать самого себя.
- То есть либо опорочить вас лично, либо, упаси Бог, разрушить веру людей в их
правительство, - закончил его мысль президент.
- Они шли на серьезный риск, - проговорил Хилл. - Не похоже на них.
- А что они еще могли сделать, Билл? Подкупить его не удалось. Убедить тоже.
Если бы наш молодой друг не пришел к ним, они сами пришли бы к нему. И сошлись
бы на том же самом решении. Все это напоминает экономический хаос. Я бы
подписался под этим, а вы?
- Вы говорите так, словно все о них знаете.
- В значительной степени, да. Не все, конечно. Думаю, что вы натолкнулись на
факты, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Что ж, надо собрать
инструктивное совещание. Конечно, секретное.
- Секретное? Но это невозможно! Необходимо выступить публично!
- Еще день назад вы думали иначе.
- Но ситуация изменилась.
- Я прочел доклад и нашел его полностью отвечающим нашим требованиям.
- Это не так, сэр. Вчера ночью я пять часов провел вместе с человеком по
фамилии Годдард.
- Опять "Дженис"... Президент филиала в Сан-Франциско, - нехотя объяснил
Уильям Хилл, отвечая на вопросительный взгляд президента.
- Он приехал из Сан-Франциско с четырьмя портфелями, доверху набитыми
материалами по "Дженис" - за годы ее деятельности. Добрая половина из них
никогда не публиковалась.
- Уверен, что вы расскажете об этом на брифинге. Как добавление к докладу.
- Нет. Не могу! Не могу принять это.
- Придется согласиться! - Президент внезапно повысил голос. - Придется,
поскольку решение принято здесь, в этом кабинете.
- Но вы не можете на нем настаивать. Вы не можете управлять мной!
- Вы так считаете? Вы представили - официально - доклад на рассмотрение.
Подписали его. Так уж получилось, что в нашем распоряжении оказались все четыре
копии, нераспечатанные. Дать повод говорить, что доклад не завершен, что его
следует отозвать, поскольку в результате политических амбиций главы подкомитета в
него вторглись и вносились изменения, - значит вызвать далеко не самую
доброжелательную реакцию. Дать вам возможность отозвать доклад - значило бы
также поставить под подозрение мою администрацию. Наши противники потребуют
от нас замены, а это невозможно. Мы ежедневно имеем дело с массой внутренних и
внешних сложностей, и я не могу допустить, чтобы вы скомпрометировали нашу
деятельность только потому, что рухнули ваши политические амбиции. В любом
случае мы должны оставаться вне подозрений.
- Именно так они и сказали бы... - тихо проговорил Тривейн, не в силах скрыть
изумления.
- Что ж, признаюсь, что не испытываю угрызений совести, даже если приходится
заимствовать чужую тактику, коль скоро она направлена на добро.
- А если я все же заявлю, что доклад не завершен?
- Даже оставив в стороне личные страдания, которым вы подвергнете себя и свою
семью, - спокойно сказал Уильям Хилл, уставясь на Тривейна, - кто вам поверит?
Вы уже подвергли сомнению наше доверие к вам, послав вчера утром сюда ваш
доклад. Хотите подставить себя еще раз? А может, будет и третий - если группа
политиков выдвинет вас на пост губернатора? И четвертый - есть ведь и другие
организации, другие назначения. Где же остановится наш уступчивый председатель?
И вообще, сколько существует вариантов доклада?
- Меня мало волнуют мнения других. Я с самого начала говорил, что мне нечего
терять и нечего выигрывать.
- Кроме вашей репутации стоящего, эффективного руководителя, - напомнил
президент. - А без этого вы не сможете жить, мистер Тривейн. Да и никто не сможет
с вашими способностями. Лишить вас этого - значит изолировать вас от общества
равных. Вам перестанут доверять. Не думаю, что вам придется по душе подобное
существование. Все мы в чем-то нуждаемся, чего-то хотим. Едва ли кто из нас так уж
самодостаточен.
Встретившись глазами с президентом, Эндрю понял всю глубинную правду его
слов.
- Значит, вы так и поступите? Дадите докладу ход?
- Именно!
- Но почему?
- Потому что я должен заниматься делами в порядке их поступления. А если
проще, то мне необходима "Дженис индастриз".
- О нет! Нет. Этого не может быть. Ведь вы же знаете, что представляет собой эта
компания.
- Я знаю, что она выполняет свои функции, и знаю, что ее можно
контролировать. А больше мне ничего и не нужно знать.
- Сегодня - да. Но завтра? А через несколько лет? Все уже будет разрушено!
- Не думаю!
- Вы не должны допустить этого!
Внезапно президент с силой хлопнул ладонями по ручкам кресла и встал.
- Допустить можно что угодно. И всегда есть риск, во всем. Каждый раз, входя в
эту комнату, я рискую, а выходя - подвергаюсь опасностям. Послушайте меня,
Тривейн. Я глубоко верю в способности нашей страны служить лучшему, что есть в
людях, служить всему человечеству. Практически я допускаю, что в этом служении
добру могут быть и отступления, и махинации... Вас это удивляет? А зря. Вы,
несомненно, знаете, что далеко не все мечи можно перековать на орала, что Каин
убьет Авеля, а угнетенные сдохнут, дожидаясь невероятных благ и райских удобств в
какой-то второй жизни. Им нужны реальные достижения уже сейчас... И независимо
от того, нравится вам это или мне, "Дженис индастриз" делает в этом направлении
немало нужного. Я глубоко убежден, что "Дженис" вовсе не угроза. Ее можно
обуздать. И использовать, мистер Тривейн, использовать.
- При каждом новом повороте, - мягко добавил Хилл, заметив, каким ударом
оказались для Тривейна слова президента, - человек пускается на поиски новых
решений. Помните, я говорил уже вам об этом? Так вот, решение - и есть эти самые
поиски. То же самое и в случае с "Дженис индастриз". Президент абсолютно прав.
- Нет, не прав, - спокойно, но с глубокой болью сказал Эндрю, не спуская глаз с
человека за письменным столом. - Это не решение. Это падение. Сдача позиций.
- Напротив. Вполне работоспособная теория. И очень подходит к нашей системе.
- Значит, плохая система.
- Возможно, - согласился президент, потянувшись за какими-то бумагами. - К
сожалению, у меня нет времени для подобных дискуссий.
- А вам не кажется, что вы должны?
- Нет. - Человек за письменным столом на секунду оторвался от бумаг. - Мне
нужно руководить страной.
- Господи...
- Читайте мораль где-нибудь в другом месте, мистер Тривейн. Время, время -
вот что дорого. Ваш доклад принят.
Затем, как бы вспомнив о чем-то, президент отложил бумаги и протянул над
столом правую руку.
Тривейн не шелохнулся, не двинулся с места.
Он не принял руки президента.
Глава 52
Войдя в зал суда, Пол Боннер огляделся в поисках Тривейна. Это оказалось
непросто: зал был набит до отказа, в гуле голосов трудно было что-либо разобрать.
Репортеры требовали заявлений, со всех сторон, ослепляя собравшихся, щелкали
фотокамеры. Эндрю был здесь на утреннем слушании, и Пол нашел странным, что он
не остался - хотя бы ненадолго, - чтобы выслушать решение суда.
И оно состоялось.
Через час и пять минут все было кончено. Оправдан.
Боннер не волновался. По ходу процесса он все более убеждался в том, что его
собственный армейский адвокат справился бы с работой и без элегантного, острого на
слова адвоката Тривейна. Но вместе они тоже кое-что значили! Достойные,
уважаемые люди, они упоминали де Спаданте и его помощников с нескрываемым
отвращением. Успех их совместной деятельности выразился в том, что многие члены
жюри присяжных одобрительно кивали, когда защитники предложили им сделать
выбор между солдатом, несколько лет рисковавшим жизнью в джунглях, защищая
национальные интересы, и братьями-разбойниками, готовыми ради денег эти самые
интересы растоптать.
И все же, где Тривейн?
Боннер пробивался сквозь толпу к выходу. В ответ на приветственные крики и
дружеские похлопывания старался изобразить на лице благодарственную улыбку.
Заявление для прессы он обещал сделать позже, повторяя готовые клише о своей
безграничной вере в юридическую систему страны.
Эти пустые, ничего не значащие фразы вызвали у него глубокое отвращение: он-то
знал, что творится на самом деле. Меньше чем через месяц ему придется испытать на
себе, что значит ярость военных. Этой схватки ему не выиграть. Ее исход предрешен.
Выйдя из здания суда, он оглянулся на военных, сопровождавших его, и поискал
глазами коричневый седан, который должен был увезти его обратно, в камеру. Однако
машины не было. Вместо этого к Боннеру подошел незнакомый сержант в новенькой
форме и сияющих ботинках.
- Пожалуйста, следуйте за мной, майор.
Автомобиль, ожидавший их на тротуаре, оказался бежево-перламутровым
лимузином, над которым развевались на декабрьском ветерке два флага: по одному с
каждой стороны кабины. Боннер легко распознал четыре золотых звезды на красном
поле полотнища.
Сержант распахнул заднюю дверцу, приглашая майора сесть в машину, но тут на
них со всех сторон набросились газетчики, засыпая Боннера вопросами и ослепляя его
вспышками фотокамер. Полу не пришлось ничего объяснять: они сами мгновенно
узнали генерала, сидевшего в глубине лимузина. Это был председатель
Объединенного комитета начальников штабов Соединенных Штатов.
Генерал не шелохнулся и не ответил на приветствие Боннера, когда тот сел с ним
рядом. Он смотрел прямо перед собой, на стекло, разделяющее водителя и очень
важных пассажиров.
Сержант, пробившись сквозь толпу репортеров, сел за руль. Автомобиль тронулся
с места: сначала медленно, разгоняя гудками запрудившую дорогу толпу.
- Этот небольшой спектакль был заказан заранее, майор, - отрывисто
проговорил генерал, по-прежнему не глядя на Боннера. - Надеюсь, он вам
понравился.
- Судя по тону, вам он совсем не нравится, сэр. Генерал - старший по чину -
бросил беглый взгляд на майора и снова отвернулся. Потом потянулся к карману на
дверце автомобиля и достал оттуда конверт.
- Второй приказ, который я получил, - передать вам лично этот конверт. Этот
приказ точно так же мне неприятен, как первый. Все - отвратительно!
Он передал конверт майору, тот смущенно поблагодарил. По штампу в левом
верхнем углу Боннер понял, что послание поступило из министерства армии, а не из
Объединенного комитета начальников штабов. Надорвав конверт, Боннер извлек
страничку с текстом - копию письма из Белого дома министру армии, подписанную
президентом Соединенных Штатов.
Фразы были лаконичны и четки и не оставили никакой возможности ошибиться;
писавший был в ярости.
Президент давал указание министру армии немедленно положить конец всем
безосновательным обвинениям в адрес майора Пола Боннера. Предписывалось
присвоить Боннеру чин полковника и в течение месяца перевести в военную
академию для соответствующей переподготовки. По завершении переподготовки в
академии - через шесть месяцев - полковник Боннер должен быть прикомандирован
к Объединенному комитету начальников штабов в качестве офицера связи.
Боннер медленно вложил письмо в конверт и молча выпрямился на сиденье рядом
с генералом. Устало закрыв глаза, он подумал об иронии всего происходящего.
И все же он оказался прав. Вот что самое главное.
Теперь он вернется к своей работе.
Что, собственно говоря, знают эти бобры?
Тем не менее он чувствовал странное, совершенно непонятное беспокойство.
Может быть, из-за внезапного повышения? Прыжок сразу через две ступеньки.
Невероятно, но события странным образом совпали с тем, что сказали ему тогда, на
скользком склоне в Коннектикуте. Они совпали со словами, результатом которых
стала разодранная в клочья кожа и смерть.
Но лучше всего не думать об этом. В конце концов, он профессионал.
А наступало время профессионалов.
Йан Гамильтон ласково потрепал по мокрой шерсти своего ретривьера. Огромный
пес только что проделал путь по покрытой снегом тропинке и обратно, чтобы
принести брошенную хозяином палку, и теперь преданно смотрел ему в глаза, ожидая
похвалы.
"Прекрасное воскресное утро", - подумал Гамильтон. Еще десять дней назад он
не был уверен, что сможет продолжить свои любимые воскресные прогулки, а уж тем
более на берегу озера Мичиган.
Теперь все изменилось. Страх ушел, вернулась привычная бодрость, а вместе с ней
и чувство уверенности в завершении начатого. Какая ирония судьбы! Единственный
человек, которого он боялся, единственный, кто действительно мог всех их
уничтожить, сам ушел с поля боя.
Или не сам?
Не важно, главное, что стратегия, которую предложил он, Гамильтон, сработала.
Арон Грин чуть не упал со страху в обморок, Армбрастёр в панике заговорил об уходе
в отставку, Купер... Ах, этот бедный, загнанный в угол, лишенный воображения Купер
удрал в свои вермонтские горы, взмокший от ужаса.
И только он, Йан Гамильтон, продолжал держаться.
Честно говоря - прагматически говоря - он чувствовал свою безопасность,
причем гораздо глубже, чем другие. Потому что знал: единственное, что надо делать,
- ждать, пока Тривейн представит "сокращенную" версию своего доклада. Как
только это случится, кто примет, кто может принять решение, позволяющее ему
представить доклад в первоначальном виде? Да никто! Его одежда к этому времени
будет уже гореть сверху и снизу с двух сторон. Тривейн окажется в ловушке - из-за
компромисса, на который пошел, и нужды правительства в равновесии.
По крайней мере, так считает Уильям Хилл.
Большой Билли. Интересно, догадывается ли он, какую огромную роль -
разумеется, не зная об этом, - сыграл он в развитии "Дженис индастриз"? Если бы
догадался, без сомнения, лишил бы себя жизни. И все же это так: огромная
ответственность за происходящее лежит на после Хилле. За все годы работы в
Вашингтоне Гамильтон пристально приглядывался к нему. Оба они были советниками
президента, правда, Хилл был старше, и Гамильтон не раз вчитывался в его слова,
изъятые из протокола. Он помнил совет Билли президенту Эйзенхауэру по поводу
кризиса "У-2" в Париже - в результате была отменена встреча в верхах. Гамильтон
сочувствовал старику, когда Макнамара сумел убедить Кеннеди, что суждения Хилла
касательно Берлина ошибочны, - результатом стала Берлинская стена. Он
содрогнулся; когда эти маньяки из Пентагона убеждали сбитого с толку, податливого
Никсона в том, что "проникновение" в Камбоджу совершенно необходимо -
несмотря на громкие и настойчивые возражения Уильяма Хилла. Кентский
университет, Джексон, совершенно разрушенный Объединенный комитет
начальников штабов.
Йан Гамильтон чувствовал, что Хилл - тот человек, каким он мог бы стать сам.
Может быть, станет - через несколько лет.
Надоевший всем.
Альтернатива же - власть и влияние "Дженис индастриз".
Чем он и занялся. Для всеобщего блага.
Ретривьер старался отделить веточку от упавшего сука: веточка оказалась
довольно прочной. Гамильтон нагнулся, чтобы помочь собаке. Веточка не
поддавалась. Пришлось постараться. Выпрямившись, он с удовольствием заметил, что,
несмотря на все усилия, даже не запыхался.
Большой Билли. Большой Билли, который улетел в Чикаго - эмиссаром
президента Соединенных Штатов. Они встретились как частные лица в отеле
"Палмер-Хаус", потому что им было что обсудить. Были проблемы, которые
беспокоили, задевали обоих. Президент искал встречи с Гамильтоном в Вашингтоне.
Так что возможно примирение...
Ретривьер нашел другую палочку. Эта новая отличалась от прежних: на ней
сохранились острые выступы в тех местах, где кора была содрана. Пес впился зубами в
дерево и заскулил. Нагнувшись, хозяин увидел, что из пасти собаки тоненькой
струйкой сбегает на мокрую шерсть кровь.
Сэм Викарсон уселся на картонную коробку, в которую упаковывали вещи, и
оглядел пустую уже комнату. Точнее, почти пустую: осталась кушетка - еще с тех
времен, когда подкомитет въехал в это помещение. Переезд близился к концу. Исчезли
столы, стулья, шкафы для хранения документов, как всегда исчезают подобные вещи,
когда в них больше нет надобности.
Коробки были доверены Викарсону лично Тривейном. Председатель просил его
проследить за их погрузкой в грузовик - тот самый, что должен доставить ценный
груз к Тривейну, в Коннектикут.
Зачем, Господи Боже мой, они ему нужны?
Кому они вообще нужны?
Разве что шантажистам. И то едва ли. Досье по "Дженис индастриз" уже не
представляло никакого интереса.
Те, другие, давно уже были перевезены из подвалов дома на Таунинг-Спринг,
запечатаны в деревянные ящики с замками и оставлены под охраной. Насколько он
понял, те досье отправились прямиком в подземелья Белого дома.
Выкрадены...
Они выкрадены Тривейном. Всеми ими...
Тривейн старался убедить их, что он ничего такого не делал, что он принял
решение - как это он выразил-ся9 - "для всеобщего блага". Он забыл, что когда-то
объяснял уже это решение другими словами: "синдром двадцатого столетия".
Да, выкрадены... Еще месяц назад Викарсон ни за что бы не поверил, что подобное
возможно. Просто мысли такой не допускал!
Да, черт побери, теперь молодому человеку приходится подыскивать себе другое
занятие.
А ведь у него был выбор. О Господи, а был ли? Тривейн позаботился о том, чтобы
Викарсон получил предложения от ряда ведущих корпораций Нью-Йорка, включая и
ту, где работал Уолтер Мэдисон. А потом возник еще Арон Грин: чтобы показать,
насколько хорошее впечатление произвел на него Викарсон при встрече в "Уолдорфе",
Грин предложил ему со следующей недели возглавить одно из подразделений его
рекламного агентства.
Но самое лучшее предложение он получил здесь, в Вашингтоне, от человека по
имени Смит, главы администрации Белого дома.
Что ж, неплохое начало.
Действительно, что может быть лучше Белого дома?
Джеймс Годдард сидел на узкой жесткой кровати в тускло освещенной комнате.
Он различал слабые звуки каких-то музыкальных инструментов - примитивный
приемник, как, видно. Приемнику подыгрывала гитара. Музыкант явно был накачан
наркотиками, уж Годдард-то в этом хорошо понимал.
Годдард не был пьяницей, но сегодня напился. В стельку. В одном из паршивых
баров, открывающихся в самую рань, чтобы паршивые, с остекленевшими глазами
пьяницы могли опохмелиться, прежде чем отправиться на свою паршивую работу.
Если, конечно, она у них есть.
Он пристроился за одной из дальних стоек вместе со своими четырьмя
бесценными портфелями и стал заказывать рюмку за рюмкой.
"Он ведь куда лучше всех этих завсегдатаев бара, пусть каждый знает! И
поскольку он лучше, то и этот паршивый бармен ведет себя с ним по-особому:
внимательно и с уважением. Хотя как иначе должен вести себя бармен, черт побери?
Вокруг слонялись какие-то паршивые типы, но с ним они держались почтительно.
Годдард заказал выпивку и для них тоже. Правда, сделал это отчасти вынужденно:
бармен сказал, что нечем разменять стодолларовую бумажку.
Он намекнул бармену, что не прочь провести время с женщиной. А лучше с
молодой девушкой. И хорошо бы с пышной грудью и стройными ножками. Да,
конечно, с девушкой: зачем ему смотреть на обвисшую женскую грудь и слушать
гнусавый, вечно на что-то жалующийся голос. Девушка же обычно щебечет о чем-то
легко, беззаботно - если, конечно, вообще открывает рот.
И паршивый бармен в каком-то паршивом переднике тут же нашел для него
несколько таких красоток. Он привел всех их к Годдарду - пусть сам выбирает.
Годдард выбрал самую смелую: ту, что, расстегнув блузку, продемонстрировала ему
свою восхитительную грудь. Просто выставила себя напоказ, да еще при этом хихикая.
Когда же девушка заговорила, то голос ее оказался мягким и мелодичным.
Ей очень были нужны деньги, и поскорее. Годдард не стал выяснять почему. Она
сказала, что, как только получит их, тут же успокоится и подарит ему наслаждение,
которое он будет помнить всю жизнь.
Если он даст ей денег, она отведет его в прекрасный дом на окраине Вашингтона,
где он сможет остаться столько, сколько захочет, и где никто его не побеспокоит. Там
есть и другие девушки - столь же обворожительные и с такой же пышной грудью...
Да много чего еще.
Она села с ним рядом и провела рукой между его ног, а потом рука ее поползла
выше, выше... Его жена никогда, никогда не дарила ему ничего подобного. И этот
мягкий голос... Ничего общего с вечно раздраженным, полным ненависти ворчанием
жены, с которым он мирится вот уже двадцать пять лет... И никаких жалоб, только
тихая мольба...
Он согласился и показал ей деньги. Не дал, показал только, в конце концов,
недаром же он важная шишка в системе "Дженис"!
Но прежде чем уйти с пышногрудой девушкой, ему нужно было кое-что купить.
Паршивый бармен, услышав просьбу, слегка заколебался, но как только Годдард
показал ему вторую стодолларовую бумажку, нерешительность его исчезла.
Старый, викторианского стиля дом оказался именно таким, как обещала девушка.
Его провели в номер. Он сам нес портфели, не позволяя никому до них дотронуться.
Девушка действительно успокоилась и действительно пришла к Годдарду. Когда
же все кончилось, когда он взорвался в блаженстве, напрочь забытом за прошедшую
четверть века, она тихо удалилась: пусть он отдохнет.
Теперь Годдард уже отдохнул. Сидя на кровати, еще хранящей следы блаженства,
он смотрел на стол, где один на другом громоздились портфели. Голый, в одн
...Закладка в соц.сетях
