Жанр: Философия
Об усовершенствовании разума (сочинения)
...ы принадлежат нам существенно, как
любовь, желание и все, что свойственно любви.
Но дело обстоит совершенно иначе с теми. которые
дурны и должны избегаться нами, так как мы без них не
только можем существовать, но именно тогда только,
когда освободились от них, становимся такими, какими
должны быть.
Чтобы во все это внести еще больше ясности, надо заметить,
что основание всего хорошего и дурного есть любовь.
направленная на определенный объект. Ибо, если мы не любим
объект, который (заметь хорошо) один заслуживает
79
любви, именно Бога, как мы уже выше сказали, но [любим]
вещи, преходящие по их собственному характеру и природе,
то отсюда вытекают с необходимостью (так как этот объект
подвержен стольким случайностям и даже уничтожению)
ненависть, печаль и т. д.. смотря по изменению любимого
объекта: ненависть, когда кто-нибудь лишит его любимого
предмета; печаль, когда он теряет его; честь, когда он опирается
на самолюбие; благосклонность и благодарность.
когда он любит своего ближнего не ради Бога.
Напротив, когда человек любит Бога, который всегда
остается неизменным, то ему невозможно погрузиться в эту
пучину страстей. Поэтому мы устанавливаем твердое и непоколебимое
правило, что Бог есть первая и единственная
причина всего нашего блага и освободитель от всякого зла.
Далее следует заметить, что одна только любовь и т. д.
не ограничена: именно, чем более она растет, тем лучше
она становится, так как она направлена на бесконечный
объект; она может тогда возрастать постоянно, что может
иметь место только в этом случае. Это, может быть.
доставит нам позже основание для доказательства бессмертия
души и способа ее существования.
ОБ ИСТИННОМ И ЛОЖНОМ
Рассмотрим теперь истинное и .южное, представляющие
собой четвертое и последнее действие истинной веры.
С этой целью установим сначала определение истины и
лжи. Истина есть утверждение (или отрицание) о вещи.
совпадающее с самой вещью; а ложь - утверждение (или
отрицание) о вещи, не совпадающее с самой вещью. Если
это так, то могло бы казаться, что нет никакой разницы
между ложной и истинной идеей; или так как это утверждение
или отрицание суть простые модусы мышления и не
имеют иного различия, кроме того, что один модус совпадает
с вещью, а другой - нет, то могло бы казаться, что
они различаются между собой не реально, но лишь разумом.
Если бы это было так, то можно было бы по праву
спросить: какое преимущество имеет один модус со своей
истиной и какой вред приносит другой своей ложью? и как
может кто-либо знать, что его понятие или идея более
согласуется с вещью, чем другая? и, наконец, отчего происходит,
что один заблуждается, а другой нет'.'
На это надо ответить, что наиболее ясные вещи так
обнаруживают как самих себя, так и ложь, что было бы
большой глупостью спрашивать, как можно узнать их. Ибо
когда сказано, что они наиболее ясны, то ведь не может
быть иной ясности, посредством которой они могли бы
быть объяснены: откуда следует, что истина обнаруживает
как самое себя, так и ложь. Ибо истина ясна через свою
истину, т. е. через самое себя, подобно тому как ложь ясна
через нее же: ложь же никогда не проявляется и не доказывается
через самое себя. Поэтому тот, кто обладает
истиной, не может сомневаться в том, что имеет се. но тот,
кто опуган ложью или заблуждением, может воображать.
что обладает истиной, подобно тому как видящий сон может
думать, что бодрствует; но кто бодрствует, никогда не
может думать, что видит сон.
Сказанным здесь, как мы уже говорили, в некоторой
мере выясняется также то, что Бог есть сама истина, или
истина есть сам Бог.
Но причина, почему один более сознает свою истину,
чем другой, состоит в том, что идея утверждения (или
отрицания) в первом случае вполне согласуется с природой
вещи и потому обладает большей сущностью. Чтобы лучше
понять это, надо заметить, что понимание (хотя это слово
звучит иначе) есть простое или чистое страдание, т. е. наша
душа изменяется так, что приобретает другие модусы
мышления, которых раньше не имела. Если теперь ктолибо
приобретает такие формы или модусы мышления.
потому что весь объект действовал в нем, то ясно, что он
получит совсем иное чувство формы или свойства объекта.
чем другой, который не имел столько причин [для познания]
и таким образом побуждался иным, более легким
действием к утверждению или отрицанию, так как узнал
этот объект путем меньшего числа или менее важных
восприятий его. Отсюда видно совершенство того, кто
обладает истиной, в противоположность тому, кто не обладает
ею. Так как один изменяется легко, а другой нелегко.
то отсюда следует, что один имеет больше постоянства
и сущности, чем другой. Подобно этому, так как
модусы мышления, совпадающие с вещью, имеют больше
причин, то они имеют в себе и больше постоянства
и сущности. А так как они вполне согласуются с вещью.
то невозможно, чтобы они получали когда-либо иное воздействие
от вещи или могли испытать какие-либо изменения,
так как мы уже выше видели, что сущность вещи
неизменна. Все это не имеет места во лжи. Сказанное
здесь представляет собой достаточный ответ на предыдущий
вопрос.
О ВОЛЕ
Зная, в чем состоит добро и зло, истина и ложь и в чем
заключается счастье совершенного человека, можно уже
перейти к исследованию себя самих и рассмотреть, достигаем
ли мы такого счастья добровольно или принудительно.
Для этого надо исследовать, в чем состоит воля у тех,
кто допускает ее, и чем она отличается от желания. Желание,
сказали мы, есть наклонность души к чему-либо, что
она считает благом, так что отсюда следует, что прежде,
чем наши желания направятся на нечто внешнее, в нас
является решение, что это нечто хорошее; утверждение
это, или, говоря общее, мощь утверждать и отрицать,
называется волей*.
Таким образом, дело сводится к тому, является ли у нас
это утверждение добровольно или принудительно, т. е.
утверждаем ли мы что-либо о вещи или отрицаем без
принуждения со стороны какой-либо внешней причины.
Но мы уже доказали, что вещь, которая не объясняется
сама собой и чье существование не принадлежит к ее
сущности, необходимо должна иметь внешнюю причину
и что причина, которая должна нечто произвести, должна
* Таким образом, воля в смысле утверждения или решения отличается
от истинной веры тем, что она распространяется также на то, что в
действительности нехорошо, именно потому, что убеждение не таково,
чтобы ясно обнаружить, что иначе не может быть, как это имеет место и
должно быть в истинной вере. ибо из нее возникает только хорошее
желание.
Но она отличается также от мнения тем, что она иногда может быть
безошибочной и надежной, что не имеет места во мнении, которое
состоит в том. что она предполагает и считает вероятным.
Поэтому ее можно было бы назвать верой, ввиду того что она может
также идти надежно, и мнением, ввиду того что она подвержена заблуждению.
произвести это необходимо. Отсюда затем должно следовать,
что желать* в особенности то или другое, утверждать
или отрицать то или другое особенное о вещи - это,
говорю я, также должно зависеть от внешней причины
согласно данному нами определению причины, которое
заключается в том, что она не может быть свободна.
Возможно, что это не удовлетворит многих, которые
больше привыкли занимать свой рассудок entia ration'.s
(мысленными сущностями), чем отдельными вещами, существующими
в действительности в природе, и потому
рассматривают ens rationis (мысленную сущность) не как
таковую, но как ens reale (реальное существо). Ибо так как
человек имеет то одну, то другую волю. то он делает из нее
в своей душе всеобщий модус, который он называет волей,
точно так, как он образует идею человека из [представлений]
того и другого человека. А так как он недостаточно
различает действительные существа от мысленных сущностей,
то получается, что он рассматривает мысленные
* Достоверно, что особенная воля должна иметь внешнюю причину.
которая вызывает ее: ибо, так как существование нс принадлежит к ее
сущности, она необходимо должна возникать благодаря существованию
чего-либо другого.
Если скажут, что идея причины, проилюляшей особенную волю.
не есть идея, а сама воля в человеке, а рассудок есть причина, без которой
воля ничего не может, так что воля и рассудок считаются неограниченными
не как мысленные сущности, а как реальные сущесчва. то. по моему
мнению, при внимательном рассмотрении они все же представляют
собой общие понятия, и я нс могу приписать им ничего реального. Но
даже в этом случае надо признать, что веление есть модификация воли,
а идея - модификация рассудка: следовательно, рассудок и пплн суть
различные и реально разнородные субстанции. Ибо видоизменяется
субстанция, а нс самый модус. Если же скажут, что душа управляет этими
двумя субстанциями, тогда окажется третья субстанция. Но это делает все
эти веши столь запутанными, что невозможно иметь о них ясное и
отчетливое понятие. Ибо если идея находится нс в воле, а в рассудке, то
по правилу, что модус одной субстанции не может переходить в другую.
в воле не может возникнуть любви, ток кик противоречива желать
чего-либо, о чем способность желания не имеет идеи.
Если скажут, что благодаря связи воли с рассудком она усматривает
то же, что познает рассудок, и поэтому так же любит, то можно возразить:
так как усматривание - то же понятие, а именно неясная идея. то оно
также модус познания. Но из предыдущего следует, что этого нс может
быть в воле, если бы даже существовала такая связь души и тела.
Допустим, что душа связана с телом, по обычному учению философов,
однако тело никогда не чувствует, а душа не имеет протяжения. Ибо тогда
химера, в которой мы объединим две субстанции, сможет быть единой,
что ложно.
сущности как вещи, действительно существующие в природе,
и, таким образом, считает себя причиной некоторых
вещей, как это нередко случается при обсуждении предмета
нашего исследования. Ибо если спросить кого-либо,
почему человек хочет то или другое, то отвечают: потому
что он имеет волю. Но так как воля, как сказано, только
идея желания того или иного и потому лишь модус мышления
(мысленная сущность), а не реальное существо, то
ею ничего не может быть создано, пат ex nihilo nihi! Fit
(ибо ничто не происходит из ничего). Поэтому, так как мы
доказали, что воля не есть вещь в природе, но лишь
фикция, то я думаю, что нечего и спрашивать, свободна
ли она или нет.
Я говорю здесь не о всеобщей воле, которая, как мы
доказали, есть модус мышления, но об особенной воле
желать то или другое, каковое воление некоторые превратили
в утверждение или отрицание. Каждому, кто обратит
внимание на сказанное нами, это будет ясно. Ибо
мы сказали, что понимание есть простое страдание, т. е.
восприятие сущности и существования вещей в душе, так
что мы сами никогда не утверждаем и не отрицаем ничего
о вещи. но сама вещь утверждает или отрицает в нас нечто
о себе.
Может быть, некоторые не согласятся с этим, так как
им кажется, что они могли бы утверждать или отрицать
Если скажут, что душа управляет как рассудком, так и полей, то это
непонятно, так как при этом, по-видимому, отрицают, что поля свободна,
что противоречит их утверждению. Так как я не намерен приводить все,
что я имею против учения о созданной конечной субстанции, то в
заключение я покажу еще вкратце, что свобода воли вовсе нс согласуется
с непрерывным творением; а именно: в Боге требуется одно и то же
действие как для того, чтобы поддержать существование чего-либо, так
и для того, чтобы творить его, в противном случае вещь не могла бы
существовать ни мгновения. Если это так. то вещи ничего нельзя приписать.
но надо сказать, что Бог сотворил ее так. как она есть; ибо. так как
она не имеет силы сохранить себя, пока существует, то она еще менее
способна произвести нечто сама по себе. Если бы кто-либо сказал, что
душа производит воление сама по себе, то я его спрошу, какою силой"
Не той. которая существовала, так как ее уже нет; и не той. которую она
имеет теперь, так как душа не имеет силы, которой она могла бы
существовать или продолжаться хоть одно мгновение, ибо она непрерывно
творится. Таким образом, нет веши, которая имела бы какую-либо
силу сохранить себя или произвести нечто, и нс остается ничего иного,
как заключить, что один Бог - действующая причина всех вещей, есть и
должен быть ею, и все ведения зависят от него.
о вещи нечто иное. чем им известно. Но это происходит
оттого, что они не имеют представления о понятии, которое
душа имеет о вещи без слов или вне их. Мы,
конечно, можем, если существуют причины, побуждающие
нас к этому, сообщать другими словами или иными
средствами о веши нечто иное, чем мы знаем о ней. Но
мы никогда не достигнем ни словами, ни иными средствами
того, чтобы чувствовать вещи иначе, чем мы их
чувствуем. Это невозможно и ясно всем тем, кто. не
пользуясь словами или другими способами, обращает внимание
на свой разум.
Может быть, некоторые возразят на это: если не мы. а
только сама вещь утверждает или отрицает в нас о себе, то
может утверждаться или отрицаться лишь то. что согласуется
с вещью, и поэтому не может быть лжи. Ибо мы
объяснили ложь как утверждение (или отрицание) чеголибо
о вещи, что не согласуется с нею, т. е. что вещь
утверждает или отрицает не сама по себе. Но я думаю, что
если мы обратим внимание на то, что мы только что
сказали об истине и лжи, то найдем уже достаточный ответ
на это возражение. Ибо вы сказали, что объект есть
причина того, что утверждается или отрицается о нем,
истинно ли это или ложно: именно, ложь состоит в том,
что если мы воспринимаем нечто об объекте, то мы часто
воображаем (несмотря на то, что мы мало заметили в нем).
что весь объект утверждает или отрицает это о себе в целом:
это большею частью происходит у слабых душ, которые
благодаря легкому действию объекта образуют в себе
поверхностный модус или поверхностную идею. не имея
сверх того никакого утверждения или отрицания.
Наконец, нам могут еще возразить, что есть много
вещей, которые мы хотим или не хотим, как, например,
утверждать нечто о вещи или не утверждать, говорить или
нс говорить истины и г. д. Но это происходит оттого, что
желание недостаточно отличается от воли. Ибо воля у тех,
кто принимает ее, есть лишь произведение разума, при
помощи которого мы утверждаем или отрицаем нечто о
вещи, не обращая внимания на то, хороша ли вещь или
дурна.
Но желание есть форма души, при которой она стремится
обладать чем-либо или действовать на вещь, принимая
во внимание то хорошее или дурное, что наблюдается
в вещи; так что желание остается еще после утверждения
или отрицания нашего о вещах, именно после того, как
мы нашли или решили, что вещь хороша. Последнее, по
их утверждению, и есть воля, тогда как желание - это
склонность, получаемая нами потом для ее достижения,
так что, по их собственному утверждению, воля может
быть без желания, но желание не может быть без воли,
которая должна ему предшествовать.
Все действия, о которых мы выше говорили (так как
они совершаются разумом под видом добра или устраняются
разумом под видом зла), могут быть подведены под
склонность, называемую желанием; только в совершенно
не собственном смысле слова они могут быть названы
волей.
О РАЗЛИЧИИ МЕЖДУ ВОЛЕЙ И ЖЕЛАНИЕМ
Теперь ясно, что мы не имеем воли для утверждения
или отрицания. И потому рассмотрим правильное и истинное
различие между волей и желанием или в чем состоит
воля, называемая по-латыни "voluntas".
По определению Аристотеля, желание есть род. обнимающий
два вида. Ибо он говорит, что воля есть влечение
или склонность, которую мы имеем ввиду блага. Поэтому
мне кажется, что он разумеет под влечением (или желанием
- clipiditas) все склонности к хорошему или дурному;
если склонность направлена только на добро, или человек.
имеющий такую склонность, имеет ее ввиду блага, то он
называет ее "voluntas", или "доброй волей"; когда же она
дурна, т. е. когда мы в другом видим склонность к чемулибо
дурному, то он называет это "voluptas", или "дурной
волей". Поэтому склонность души состоит не в утверждении
или отрицании, но только в стремлении достигнуть
чего-либо ввиду блага или избежать чего-либо в виду зла.
Теперь остается исследовать, свободно ли это желание
или нет. Кроме сказанного уже нами, что желание зависит
от понятия о вещах, а познание (идея) должно иметь
внешнюю причину, и кроме сказанного нами о воле остается
еще показать, что желание несвободно. Правда, многие
люди знают, что познание, которое человек имеет о раз86
личных вещах, есть средство, с помощью которого его
влечение или склонность переходит от одной вещи к
другой: однако, несмотря на это, они не замечают, что.
собственно говоря, является причиной того, что их влечение
переходит с одной вещи на другую.
Чтобы показать, что эта склонность у нас не добровольна,
и чтобы сделать очевидным, что значит увлекаться или
переходить от одного к другому, представим себе ребенка,
который впервые видит известную вещь. Например, я
держу перед ним колокольчик, вызывающий в его ушах
приятный звон, который влечет его к колокольчику. Теперь
посмотрите, может ли он отказаться от этого удовольствия
или влечения? Если вы скажете да, то я спрошу: как.
по какой причине? Конечно, не потому, что он знает нечто
лучшее, так как ведь это все, что знает дитя. Также не
потому, что оно дурно для ребенка, так как он не знает
ничего другого, и это приятное ощущение есть наилучшее
из того. что ему попадалось. Но. может быть, он будет
иметь свободу отказаться от этого удовольствия, откуда
следовало бы, что это удовольствие могло бы в нас возникнуть
без нашей свободы, но что мы обладаем свободой
отказаться от него. Но эта свобода не может выдержать
испытаний, ибо что могло бы уничтожить это удовольствие?
Оно само? Конечно, нет, ибо ничто по своей собственной
природе не ищет своей гибели. Итак. что же
собственно могло бы отвлечь его от этого удовольствия?
Поистине ничто, кроме того, что он порядком и ходом
природы увлекается к чему-либо более приятному для
него, чем первое. А потому, так же как мы сказали в
объяснении о воле, что воля в человеке есть не что иное.
как та или другая воля, в человеке также нет ничего иного.
кроме того или другого влечения, вызванного тем или
иным понятием. Притом это влечение не представляет
собой чего-либо существующего в природе, но лишь отвлечено
от того или другого стремления. Но [общее]
влечение, которое не существует в действительности, не
может также вызвать ничего реального. Если мы поэтому
говорим, что влечение свободно, то это то же самое, как
если бы мы сказали, что то или иное влечение есть
причина самого себя, т. е. что оно прежде, чем было,
сделало то, что оно стало, что является нелепостью и не
может иметь место.
О ПОЛЬЗЕ ПРЕДЫДУЩЕГО
Мы видим, таким образом, что человек как часть целой
природы, от которой он зависит и которою он также управляется,
сам по себе ничего не может делать для своего
спасения и счастья. Но посмотрим, какую пользу имеют для
нас эти наши учения, тем более потому, что мы не сомневаемся
в том, что некоторым они покажутся отталкивающими.
Сначала отсюда следует, что мы действительно слуги,
даже рабы Бога, и что наше высшее совершенство состоит в
том, чтобы необходимо быть ими. Ибо если бы мы были
предоставлены сами себе и не так зависимы от Бога, то мы
могли бы совершить мало или ничего не совершить и потому
имели бы причину огорчаться. -Это противоречит тому, что
мы видим теперь, именно, что мы зависим от всесовершеннейшего
существа в такой степени, что мы также составляем
часть целого, т. е. часть его, и, так сказать, способствуем
исполнению стольких искусно расположенных и совершенных
произведений, которые зависят от него.
Во-вторых, это познание производит также то. что мы
после совершения великого дела не становимся самонадеянными,
каковая самонадеянность составляет причину
нашего мнения, будто мы теперь нечто великое и не
нуждаемся более ни в чем, вследствие чего мы остаемся
на месте, что противоречит нашему совершенству, состоящему
в нашем стремлении все вперед и вперед; но мы,
напротив, все, что мы делаем, приписываем Богу как
первой и единственной причине всего, что мы совершаем
и исполняем.
В-третьих, это познание, кроме истинной любви к
ближним, которую оно внушает нам, вызывает в нас еще
то, что мы никогда уже не ненавидим ближних и нс
гневаемся на них, но склонны помогать им и приводить
их в лучшее состояние. Все это действия людей, обладающие
большим совершенством или сущностью.
В-четвертых, это познание служит также для содействия
общему благу, так как благодаря ему судья никогда не
станет на сторону одного против другого, и, принужденный
наказать одного, чтобы наградить другого, он это
сделает с намерением помочь и исправить одного так же.
как и другого.
В-пятых, это познание избавляет нас от печали, отчаяния,
зависти, страха и прочих дурных страстей, которые,
как мы покажем далее, представляют собой настоящий ад.
В-шестых, наконец, это познание приводит нас к тому,
что мы не должны бояться Бога, как другие боятся дьявола.
который, по их мнению, может причинить им зло. Ибо
как можем мы бояться Бога, который есть само высшее
благо и благодаря которому все веши, имеющие какуюлибо
сущность, представляют собой то, что они есть, так
же как мы, живущие в нем.
Это познание приводит нас также к тому, что мы все
приписываем Богу и любим его одного, так как он превосходнейший
и всесовершеннейший, и целиком предаемся
ему. Ибо в этом собственно состоит истинное богослужение
и наше вечное спасение и блаженство. Ибо единственное
совершенство и последняя цель раба и орудия состоят в том,
чтобы надлежащим образом исполнять возложенную на них
службу. Если, например, плотник при какой-нибудь работе
находит большую помощь в своем топоре, то этот топор
достиг своей цели и своего совершенства. Если же он
подумал бы: этот топор хорошо послужил мне, поэтому я
оставлю его в покое и не буду им пользоваться, то именно
тогда этот топор был бы чужд своей цели и не был бы уже
топором. Так и человек, пока он составляет часть природы,
должен следовать ее законам. Это и есть богослужение. Пока
он делает это, он счастлив. Если же Бог (так сказать) захотел
бы, чтобы человек более не служил ему, то это было бы то
же самое, что лишить его счастья и уничтожить, так как все,
что он есть, состоит в том, что он служит Богу.
О НАШЕМ СЧАСТЬЕ
Рассмотрев пользу истинной веры. постараемся исполнить
наше обещание: именно исследуем, можем ли мы
посредством приобретенного познания (о том, что хорошо
и что дурно, что такое истина и ложь и какова вообще
польза всего этого) достигнуть нашего счастья, т. е. любви
к Богу (которая, как мы заметили, составляет наше высшее
счастье), а также, каким образом мы можем избавиться от
страстей, которые мы признаем дурными?
Начиная с последнего, именно с избавления от страстен*,
я скажу, что при предположении, что страсти не имеют
других причин, кроме допущенных нами, мы никогда не
сможем впасть в них, если только правильно будем пользоваться
своим рассудком, что мы легко можем сделать (так
как мы теперь имеем масштаб для истины и лжи)**.
Теперь мы должны показать, что страсти не имеют других
причин. Для этого, мне кажется, необходимо исследовать
себя в целом, как наше тело, так и дух, и сначала доказать,
что в природе есть тело, форма и действия которого аффицируют
нас, благодаря чему мы воспринимаем его. Мы это
делаем потому, что, наблюдая действия тела и то, что они
вызывают, мы найдем также первую и важнейшую причину
всех этих аффектов и вместе с тем то, чем все эти аффекты
могут быть уничтожены. Отсюда мы сможем также видеть,
можно ли это сделать посредством разума. Затем мы будем
дальше говорить о нашей любви к Богу.
Доказательство того, что есть тело в природе, не может
составлять трудностей для нас после того, как мы знаем, что
Бог существует и каков он. Мы определили его как существо
с бесконечными атрибутами, из которых каждый бесконечен
и совершенен. Так как протяжение есть атрибут, который, как
мы показали, бесконечен в своем роде, то оно неизбежно
должно быть также атрибутом бесконечного существа. А так
как мы уже доказали, что это бесконечное существо существует,
то отсюда вытекает, что этот атрибут также существует.
Так как мы сверх того доказали, что кроме бесконечной
природы нет и не может быть никакого существа, то,
очевидно, что это действие тела. благодаря которому мы
* [Все страсти, противоречащие здравому разуму, происходят (как мы
показали) из мнения. Все, что в них хорошо или дурно, указывается нам
истинной верой. Но ни здравый разум и истинная вера имеете, ни каждая
из этих способностей в отдельности нс обладают силой избавить нас от
них. Только третий способ, именно истинное познание, освобождает нас
от них. Без него невозможно избавиться от них. как будет показано
впоследствии, в главе XXII. Не является ли это именно тем, о чем другие
так много говорят и пишут под другим названием? Ибо кто не видит, как
удобно мы можем разуметь под мнением грех, под верой - закон,
указывающий на грех, а под истинным знанием - благодать, освобождающую
нас от греха.]
** [Надо разуметь: если мы имеем основательное познание о добре и
зле, истине и лжи, то тогда невозможно быть подверженным тому. из чего
возникают страсти: ибо когда мы знаем и наслаждаемся лучшим, то
худшее не имеет власти над нами.]
замечаем его, может происходить только от самого протяжения,
а не (как некоторые утверждают) от чего-либо
иного, обладающего протяжением эминентным образом,
ибо, как мы уже доказали в главе 1, ничего такого нет.
Поэтому надо заметить, что все действия, которые, как
мы видим, необходимо зависят от протяжения
...Закладка в соц.сетях
