Жанр: Философия
Поэзия: магия
...елишне отметить в этой связи
безосновательность тех утешений, к которым прибегали художники
под сенью большевизма. Тогда явно или неявно считалось,
что истинного художника системе "не взять", что превратить
"творцов" в узколобых специалистов не удастся,- не инженеры,
дескать. Реальность, однако, в том, что система и здесь
преуспела не меньше, чем с технарями: было произведено не одно
поколение художников, готовых к государственной службе и
без системы беспомощных. Вообще - ХХ век выявил то, что максима
Пушкина "Гений и злодейство - две вещи несовместные"
есть лишь заповедь, а не констатация уже достигнутого: в том
и штука, что это достаточно легко и часто соединялось - нужно
лишь порвать звено, прибегнуть к изолированной, специальной
культивации гениальности.]
РАЗДЕЛЕНИЕ НА ТВОРЦОВ И ПУБЛИКУ.
Такое разделение - сердцевина технократической модели,
и оно же наиболее пагубно для самого искусства. Стремясь заполучить
искусство в свою частную собственность, добиваясь
монополии, профессионалы предполагают увековечить свое положение
"творцов" и все выгоды такого положения: "товар" только
у них, значит, можно и заломить. Достигается же обратное:
эрозия спроса, потеря интереса к товару.
А все просто: для искусства губителен сам режим потребления,
особенность его в том, что устойчивый интерес к искусству
возможен только при личной причастности к нему. Действительное
"потребление" здесь означает не пассивное восприятие,
а занятие искусством. [В культуре, скажем, России XIX
века это выражено отчетливо: интерес "благородного" общества
к слову, звуку и линии - потому что все сами хоть немного
музицировали, баловались в рифму и т.д.]
Профессионалы же стараются навязать "публике" потребительское
поведение, отстранить ее от творчества и забрать
его себе. (К слову уж, такие действия копируют типичную практику
черного мага: подавлять рост других, чтобы увековечить
свое превосходство.) Не говорю, что это непристойно (так же,
как монополия церкви на Бога), но это в себе противоречиво:
тем самым у "публики" создается привычка жить без поэзии,
без искусства, а если уж привыкли обходиться без, то с чего
вдруг захотят купить? - нэ трэба!
Сказать иначе, достигая профессиональности, искусство
рвет звено с жизнью.
3. РАЗРЫВ С РЕАЛЬНОСТЬЮ.
Выражаясь точнее, современное искусство перед реальностью
пасует. Так, в приведенном примере с нежеланностью Цветаевой
и Лермонтова для современного журнала - это ведь испытание
изданий подлинностью (поэзии) - и они его поголовно
не выдерживают. А за этим, в свою очередь, стоит разрыв с
реальностью. В самом деле, коммерческие привязки отсутствуют,-
позволить себе перейти сплошь на рекламу, эротику и боевики
журналы не могут - да их и это вряд ли бы сильно поддержало,-
итак, реальность коммерческого спроса отбрасывается. Реальность
"культурного" читательского спроса тоже можно игнорировать
- спонсоры все равно не читают и не проверят, действи-
- 18 -
тельно ли все лучшее и важное публикует издатель. Остается в
силе одна-единственная реальность - имиджа, и, конечно, наше
искусство изо всех сил напускает на себя вид обижаемого сироты,-
и само собой, для того фабрикуется масса мифов.
Один из таких - бесполезность поэзии (искусства): вообще
и в наше время: дескать, поэзия от природы бесполезна - в
таком качестве и ценна, за это и должна содержаться государством.
Так ли это? Как посмотреть. Во-первых, если говорить
об авторах, то большинство с этого ненужного дела все
же что-то имеет: не место в СП, так спонсора или выгодный
имидж (авангардиста, патриота, борца за демократию и т.п.),
имеет - место в группе и, соответственно, ее прикрытие, имеет,
худо-бедно, репутацию "поэта" в глазах близких,- в общем,
все как-нибудь устраиваются. Во-вторых, если вести речь
о внешних приложениях, то поэзия, как-никак, искусство слова
и даже - магия слова: так ли уж это сейчас не нужно? Оглянемся
- для многих и многих сфер владение словом есть реальная
рабочая потребность.
Это требуется, например, врачу при общении с больным.
Это требуется политику - особенно при его встречах с
"народом" в пору выборов.
Это требуется тренеру, учителю, коммивояжеру, просто
бизнесмену - в общем, везде, где словом реально решается -
или может решиться - дело.
И - практически везде через поэзию, литературу это не
пролегает. Что - опять плохие и неправильные потребители?
Или все же - что-то не так с самим искусством?
Хуже того,- когда "внизу", у "потребителей" возникает
настоящая потребность в искусстве "для души", в искусстве
"обычного назначения", то эти самые "потребители" часто предпочитают
обойтись своими силами.
Речь прежде всего о песенном фольклоре, о "дворовых"
песнях (тех, что составляют репертуар "Нашей гавани"). Дело
даже не в том, что их сочинятет "народ", не соглашаясь на
участь потребителя,- обычно фольклор как раз принимает, подправив,
песню авторскую. Важнее, к а к эти песни сложены:
в языке, образах, теме и т.д.,- в общем, в поэтике налицо
даже не противостояние, а простое пренебрежение "профессиональной"
традицией, так называемой "культурой стиха". А ведь
здесь слово, выступает в назначении, наиболее близком первородному
- оно поется - от души и для души, здесь поэзия ближе
всего к своей истине, и истина эта не желает иметь ничего
общего с "профессиональным искусством". Нужны комментарии?
Далее, об общих жалобах на "нехлебность" искусства,-
хорошо, забудем, что многим с искусства перепадает и на хлеб,
и на масло, и поверим жалобам профессионалов - художники и
и не подозревают, под каким приговором они тем самым расписываются.
Как это возможно, чтобы нечто жизненное и плодоносящее
не давало жить?
Вот, положим некто Смирнов занялся ци-гуном, избавился
от болезней, от вечного уныния, легко дышит, не устает, не
попадается на раздражение - так как - на пользу ему ци-гун?
- еще как. И точно так же со всем остальным. [В этом, кстати,
простая разгадка феномена, который отмечают археологи,
описывая быт кроманьонцев. Эти так называемые "дикари" тратили
на искусство значительно большую долю времени, нежели
современный человек,- тем более, обитай он в их условиях. Но
в том-то и дело, что тогда это не было искусством, это было
даже не только магией - оно было технологией выживания, частью
ее. Речь шла действительно о жизни и смерти: сейчас я,
живой, познаю танец, у-шу, в него вкладываю(-сь), а потом,
когда будет охота, этот танец,- если он хороший, достойный
жизни танец,- выручит меня и выживет со мной вместе. И обратно,-
я, если я достоин танца, выживу сам и спасу его. Между
нами - союз, и подлинность его - в постоянном испытании.]
Так что если искусство не служит жизни, то тем самым оно служит
смерти, и тогда - зачем на него тратиться?
И верно, искусство в его профессиональной модели часто
вещь дохлая, безжизненная, но оно маскируетF себя под нужное
и живое, и в этом причина, что не оно кормит, а напротив -
его приходится содержать (причем, во всех смыслах: не только
финансово, но и энергетически, эмоционально, магически - не
тебе сообщают нечто, а наоборот, тебя вынуждают потратиться).
Уместно сейчас сказать о позиции современного художника
в этих обстоятельствах: преобладает, конечно, самое позорное
двоемыслие и инфантильность. И, конечно же, подобная самопотакающая
оценка, самообольщение,- это тоже разрыв с реальностью.
[Вот картинка из жизни: в одном из интервью по приезде
в Россию где-то в перестройку известный скульптор Эрнст Неизвестный
рассказывал о культурной ситуации в США и между прочим
выдал следующее - дескать, рынок искусства забит непрофессионалами,
которые за неимением лучшего кинулись ловить
рыбку в мутной воде современного пестрого искусства. Выход
знаменитый мастер усмотрел в фигуре критика-посредника: мол,
чтоб толстосум не ошибся в вопросе чего купить из прекрасного,
он должен обратиться к консультанту-искусствоведу, который
и соориентирует - кто войдет в шеренгу бессмертных. Но
ведь это - открытое признание в смерти искусства. Это значит
- искусство перестало быть объектом прямого художественного
восприятия. Раньше, при самом пошлом вкусе, человек мог выбрать
картину, пусть и пошлую,- или заказать песенку в кабаке
- потому, что она ему на самом деле нравилась - казалась
красивой в непосредственном восприятии. Теперь же непросвещенный
дяденька должен сначала ничего не почувствовать, потом
сбегать к критику, узнать, какие чувства в нем - не в
критике, а в нем самом - вызывают достоинства данного шедевра,
потом быстренько вернуться назад и, с милостивого соизволения
искусствоведа, испытать назначенную гамму художественных
ощущений. Это - полный труп.]
О каком-либо отрезвлении нет и речи: царят претензии к
неблагодарному государству и обществу, ожидание щедрого спонсора
- западного или "новорусского", а в целом - опять-таки
представление, что им - "высокохудожественным профессионалам"
- "должны". Сопли очевидны, не так очевидно другое - вместе
с тем это ведь и позиция чиновников на содержании - которые
его вдруг лишились. Но и это не худшее, хуже - двоемыслие:
претензия при всем том на роль не чиновников, а свободных
творцов, служителей муз и т.п.
(Сразу хочу уточнить: само обращение за помощью, поиск
спонсоров ничего ошибочного не несет. Как-никак, подаянием
жили и Будда, и Христос,- не думаю, чтобы кто-то всерьез
предполагал превзойти их в нравственности. Но это тогда, когда
просьба о помощи честна, когда ее причина - нужда: вот у
вас есть, а у меня нет, если поделитесь, то буду благодарен.
Если же в основе просьбы представление, что кого-либо долж-
ны кормить за то, что он - "Будда" - за его небесно-нравственно-творческое
превосходство, то это уже шизофрения и шантаж.
Получается, что моральное совершенство - это работа за
деньги, которую - с прекращением оплаты - можно и не выполнять,-
и тогда... вам такое сделают! - рэкит от морали.)
И если уж сами художники приписывают себе небесную приобщенность,
а своему делу - статус священнослужения, то есть
смысл сравнить это с практикой иных традиций, эзотерических.
Так, йога или у-шу, вопреки морю бовиков, не находятся в расхожем
доступе, но передаются - и могут быть восприняты - достаточно
избирательно и закрыто (как, впрочем, и все подлинное).
Совершенно непредставимо, например, чтобы мастер у-шу
пошел куда-нибудь на перекресток демонстрировать уходы и выпады,
технику, клянча таким способом милостыню: просто просить
подаяние - это еще представимо, но уж не "за мастерство".
Немыслимое для йоги, однако, является стандартной практикой
современного искусства, и это поведение проститутки,-
виноват - навязчивой проститутки, - которую уже перестали
"снимать".
4. ПРОФЕССИОНАЛЬНОЕ ИСКУССТВО: ОБИЛЬНАЯ ЖАТВА.
Итак, технократическая, "профессиональная", внешняя модель
искусства есть дитя деланья и вполне под стать технократической
цивилизации и культуре. Схожи и последствия:
- разграбление ресурсов, эксплуатация на износ - языка,
тем, тропов и т.д. (экологический кризис);
- падение интереса к литературе, особенно "серьезной",
у массового читателя (эрозия спроса);
- обесцененность слова и в частности - слова художественного
(инфляция);
- профессиональный кретинизм (богемно-чиновного образца);
- многое другое, столь же плачевное.
[Очень поучителен здесь опыт авангарда, история европейского
"нового искусства" примерно с середины XIX века. Тогда
все ринулись к новому, не замечая, что ценностью, товаром,
стало уже не само произведение искусства, а его новизна,
"оригинальность". Уже и этот признак был отцеплен от целого
(сладость - от яблока) и стал производиться серийно и самоцельно.
Товаром стал прием как таковой - или манера, или
троп - в общем, элемент формы, поддающийся техническому повторению.
Вещь же, стихотворение, стала простым предлогом
для того, чтобы похвастать подобным "открытием" или "изобретением".
Соревнование в этом оказалось для искусства губительным:
новизна уясняется после прочтения десятка стихотворений и
уже перестает быть новизной, а поскольку самостоятельной ценностью
стихи не обладают, то и они устаревают тут же на месте.
Подобная гонка вооружений изначально катастрофична, - и
действительно, история свидетельствует последовательное саморазложение
искусства на этом пути: сначала вместо целого -
впечатление, затем - экспрессия, затем - примитив, а затем и
абстракционизм - вплоть до того, что в реку выливается ведро
краски и объявляется картиной. То же в музыке - от Скрябина
до "тишизма", то же в поэзии - от Бодлера до "ничевоков"
20-х годов (теперь их повторяют по...уисты). Все свелось к
пустоте, однако не стало от этого Енеделаньем; нет, просто деланье
искусства свелось к деланью новизны, а еще позже - к
деланью важного вида: вообще без искусства.]
И вот какое важное противоречие нужно обязательно разобрать.
Ведь искусство вообще-то совсем не пыталось "оторваться"
от жизни. Наоборот - скажем, русская, литература изначально
- и вплоть до конца перестройки - была настроена на
"пользу" (Пушкин - исключение),- на участие в "общественных
вопросах", на служение Отечеству и т.п. А если брать беллетристику
(в отличие от "серьезной" литературы), то и она на
свой лад старалась потрафить: позабавить, дать пожить высокими
страстями, приключениями и т.д.
Казалось бы - лицом ко времени и к читателю, но вот что
интересно: чем больше литература усердствовала в служении,
тем меньше... становилась нужна. А чем более отчаянные усилия
предпринимала, чтобы быть в ногу с веком и обратить на
себя внимание (авангард), тем больше... деградировала. Как
так? Разгадка, однако, не столь трудна. Дело в утрате звена.
Не то опасно, что литература (искусство) брала на себя внешние
задачи - это, скорее, естественно, чем хорошо или плохо.
Горе то, что она на это купилась: приравняла к Езвену внешний
социальный заказ. А рынок, даже цивилизованный, или правительство,
даже церковно-религиозное, - это не то же, что
Дух - разница маленько есть. И отсюда - потеря Духа, потеря
себя, потеря действительности,- тем горшие потери, что искусство
сочетает их с непомерными претензиями как раз на духовность
и нравственное учительство. А ведь - какое там.
И когда теперь стенают о бедственном положении культуры,
то подразумевают обычно финансовое прозябание. Меж тем, путь
рублевых инъекций был бы наихудщим решением: это увековечило
бы агонию, позволило бы уйти - до полного краха уже - от вопросов,
поставленных жизнью - и только. А ведь искусство потому
и не кормит себя, что умудрилось докатиться до полной
ненужности и нежизненности. Этому ли помогать?
[И кстати спросить: а за чей счет? Государства? Но оно
берет деньги не из воздуха, а у Вани - не у министров же.
Спрашивается, почему "потребитель" должен содержать Литинститут
или платить "ельцинскую" стипендию "профессионалам",
если ему как читателю все это совершенно не нужно,- не просто
не интересно, а на самом деле не нужно: ни писатели, ни
публицисты не могут ему сказать чего-либо действительно важного.]
И наконец, внешняя постороняя помощь "гибнущему искусству"
крайне нежелательна потому, что это решение на путях
деланья, в пределах социального мифа, воистину - мифическое
решение. Требуется же выйти к реальности, а то есть испытать
иные, действующие пути. Настало время рассмотреть их.
III. ИНЫЕ РЕШЕНИЯ (МАГИЯ)
Совершенно естественно, что путям деланья альтернативны
пути неделанья. И если при внешней пестроте в деланьи поражает
одинаковость, шаблон (как это, например, в сериалах Уолта
Диснея - поразительная изобретательность - и со всем тем одно
и то же из раза в раз), то неделанье, внешне никакое (пустое),
внутри очень и очень разнообразно. Множественна и сама
эзотерика - разновидности йоги, восточные школы боя, суфизм,
христианская аскетика и т.д. Однако, как оговаривал в
начале моего этюда, я из традиции неделанья привлекаю нагваль-магию
- магию в ее мексиканском варианте.
Одна из причин - сопоставления с ней наиболее ярки и
познавательны. Так, социал есть внешняя проекция внутренних
структур человека - не только психических, но и просто телесных,-
и в частности, капитал есть не что иное как внешний социальный
аналог личной силы,- той чудесной энергии, которая
находится в распоряжении мага. А раз так, то для уяснения
различий путей внутренного и внешнего полезно будет сопоставить
в первую очередь деньги (капитал) и личную силу,- можно
сказать, что разница этих двух и есть разница между социальным
и эзотерическим, деланьем и неделаньем.
1. ЛИЧНАЯ СИЛА И ДЕНЬГИ.
Сходство:
Обе силы:
- дают много возможностей, могущество и - с оговорками -
исполняют желания;
- копятся, хранятся, тратятся; обе - хотя и по-разному -
поддаются посылке, передаче на расстоянии;
- способны превращаться в предметы, во что-то другое -
конвертируются; в частности, до некоторой степени могут превращаться
одна в другую;
- обладают свойством притягивать к себе и к их владельцу;
- загадочны, непознанны, мистичны; окружены ореолом почтительных
чувств и слухов;
- растут при большой величине сами;
- являются трудным испытанием для их обладателя; имеют
свою логику и пытаются подчинить ей; очень опасны и требуют
осторожного, знающего обращения,- в правильном случае, подлежат
познанию и освоению;
- во всех перечисленных выше свойствах - когда больше, когда
меньше - схожи с такой вещью как дар художника, талант
(отмечаю особо, поскольку мой этюд, как-никак, об искусстве).
Р_а_зл_и_ч_и_я:
л_и_ч_н_а_я с_и_л_а к_а_п_и_т_а_л (деньги)
н_е д_е_л_а_е_т_с_я: д_е_л_а_е_т_с_я:
обладает подлинностью, вторичен, может сущеспервична,
не стеснена со- твовать только в условиях
циальным признанием; социального признания, ог-
раничен социалом (правом);
не может быть поддела- привязан к внешним знана:
ее величину выявляет кам (банкноты, монеты) и
прямое испытание,- реаль- поэтому может быть подденость,
а не внешние знаки; лан на уровне обозначений;
соединяет личное и бе- противоположным образымянное:
зом соединяет личное и
безымянное:
лична: не наследуется, безличен: может досприобретение
ее требует таться кому угодно, вне
личной охоты, роста лич- зависимости от личных каности;
может быть переда- честв, дарований, усилий
на только тому, кто сам и т.п.;
занят "стяжанием Духа";
требует путей безмол- не допускает или затрувия,
тайны имени, ухода дняет анонимность, обязыиз
поля зрения общества; вает к публичности (посделает
социум прозрачным кольку частная собствендля
мага; ность, поименно таких-то);
сопряжена со знанием, безразличен к знанию и
устремлением к Духу, иск- Духу, а часто и враждебен
лючает обладание ей без ему;
продвинутости;
открывает ее обладате- скорее запирает в рутилю
чудесную, магическую не бизнеса или рутине удореальность
- в мире и в вольствий;
нем самом;
сама по себе является требует охранять его и
защитой, вооружением вои- постоянно "подставляет"
на; своего владельца;
сопровождается радос- не сопровождается татью
подлинного; кой радостью;
не может быть отнята может быть отнят декредекретом
правительства. том правительства.
Таким образом, сопоставление не в пользу денег,- главным
образом потому, что деньги есть лишь социальный аналог,
моделирующий личную силу. Модель эта достаточно грубая и неполная
- не говоря уже о ее вторичной, знаковой природе. А
раз так, то и открывается шизофреническая возможность - и соблазн
- "работать" на внешние признаки, искать богатства, -
опять-таки, не сопровождая это личностным движением, самораскрытием.
Меж тем, без последнего нет и полноты жизни, нет радости
- "само"-то остается в стороне - и покупная, сделанная
радость - лакомства, развлечения - этого, конечно, не возмещает.
Создается типичная инфляционная спираль: чем больше
человек тратится на деланье, на внешние приманки, тем меньше
ему же перепадает, тем он обделенней в радости - и тем настойчивей
гонится за радостью внешний - тем самым, что его
же и крадет. Человек несчастлив потому, что для счастья ему
не хватает себя самого, не хватает - Духа,- от которого он
отрезан деланьем. Но готовая легенда, конечно, объясняет причину
несчастий отсутствием не Духа, а - денег [3].
Искусство тоже есть внешний публичный (общего пользования)
аналог неких внутренних явлений, - а точнее, вторичная
ная магическая реальность. Это легче показать, обратившись к
поэзии.
2. ПОЭЗИЯ - МАГИЯ: ПЕРЕКЛИЧКА.
Скудость моих познаний не позволяет дать целостную кар-
тину, но вот, по крайней мере, некоторые черты:
- явно или неявно (метафоры, сравнения, внутренняя логика)
поэзия имеет дело с реальностью, весьма близкой магической:
звери и растения разговаривают, "неживые" предметы обзаводятся
душой (духом), одна вещь превращается в другую и т.д. Это
принято относить к пережиткам первобытного мышления и воспринимать
как условность, как прием - и не более. Но тот факт,
что в мире магов подобные "чудеса" совсем не условны, а напротив
- заурядная реальность, заставляет взглянуть на дело
иначе. Поэзия просто успела забыть, какой мир она описывает,-
сочла его за собственный вымысел, но - и это важно - она все
же не смогла отказаться от обращения к нему. А причина этому
та, что
- метод поэзии и магии один: нагваль-магия сталкивает две
реальности - мир магов и социал, общепринятую версию мира,-
взаимоуравновесившись, одна версия (миф) выключает другую,
и магу открывается реальность сама по себе, вне готовых имен
и мнений. Это и означает в и д е т ь - и важно, что мир
магов в данной традиции отнюдь не считается истинной и высшей
реальностью. Нет,- миф там и миф здесь, и путь з н а ющ
е г о - свобода от обоих. Но ведь и поэзия поступает очень
похоже! Все ее сравнения, метафоры, вся чудесность действуют
не сами по себе, но именно в соотнесении с обычной, "настоящей"
реальностью, и достигаемое художественное впечатление
- катарсис - здесь как бы аналог остановки мира. В этом и
причина, почему, уже забыв о корнях, поэзия все же не смогла
обойтись без мира магов - сам ее метод включает магическую
реальность;
- конечно же, сходство поэзии и магии уже в самом обращении
к слову и ритму - и в характере обращения. Ритм призван
передать некоторую внутреннюю вибрацию - прямо, минуя интрал
(то есть - это сообщение с бытием в его ритмах, в естественных
кодах тела). Что до слова, то магия учит останавливать
внутренний монолог, смещаться на уровень безмолвного знания.
Однако "чертовски важны" и слова, а то есть умение при необходимости
огласить что-то найденное, дать ему точку опоры -
имя, образ (иначе - место и время) - в плане социала: создать
звено меж этим и тем. Вполне схожую задачу решает и поэзия
- по собственному опыту знаю, что нечто загаданное внутри
и ясное, казалось бы, уже без слов, без стихотворения,
по написании иногда очень сильно меняется и нечто себе приобретает
(если стихотворение удалось);
- в том, как поэзия обращается к слову (и со словом), а
через него - к понятию, к вещам, есть общее с магией при ее
обращении к вещам мира. Поток художественной энергии создает
как бы силовой узор, которому следуют вещи, сообразуясь одна
с другой - и обратно, веянье Духа, вдохновение, получает при
этом конкретность, вещественность, заземление в реальности.
Дух реализуется, реальность - вовлекается в игру Духа. Дела
известные,- но ведь и маг, уже в "живой" реальности, поступает
так же: в определенной ситуации расставляет вещи мира
("слова") сообразно силовому узору Духа, создает им - звено.
Это то же стихотворение, только сложенное в потоке жизни,
иными средствами и, конечно, с вовлечением несопоставимых величин
энергии;
- непредсказуемость есть свойство обеих; по своему опыту -
как бы ясно не представлялось стихотворение до написания, в
итоге оно всегда содержит нечто новое и неожиданное сравни-
тельно с замыслом, и особенно неожиданны - лучшие стихи. Магия
это поясняет: в правильном случае так и должно быть, это
значит - Духу стало интересно войти и прибавить нечто "от себя",
проявиться;
- близки свойства художественного и магического времени
(данное сходство очень важно). В частности, оба нелинейны и
склонны пользоваться четвертым, временным измерением как
обычной пространственной координатой. Такое впечатление, что
маг или художник строит событие в еще более сложном и многомерном
мире и только проецирует, размещает его в обычном
пространстве-времени;
- и поэзию, и магию можно определить как фантазию, покрытую
силой (впрочем, это же можно сказать и наоборот: силу,
покрытую фантазией), но разница та, что "волшебная история",
созданная магией, это, по выражению Толкина, первичное ("эльфийское")
искусство, а литература, поэзия - вторичное.
Последнее существенно - сходство магии и поэзии (не касаясь
других искусств) многогранно, но сохраняется принципиальная
разница: поэзия все же лишь моделирует в искусственном,
словесном пространстве те вещи, которые магия практикует
в "живой реальности". В иных случаях поэзия может быть
тождественна магии - и иногда бывает, а в ш
...Закладка в соц.сетях
