Жанр: Детская
Рассказы и повести
...агом - молчите или обманывайте его,
показывайте ему не те, что надо, дороги. Следите за вражескими проходящими
частями, смотрите: куда они пошли? какое у них оружие?
Родина о вас позаботилась, она вас учила, воспитывала, ласкала и часто
даже баловала. Пришел час доказать и вам, как вы ее бережете и любите. Не
верьте шептунам, трусам и паникерам.
Что бы то ни было - нет и не может быть такой силы, которая сломала бы
мощь нашего великого, свободного народа. Победа обязательно будет за нами.
Пройдут годы. Вы станете взрослыми. И тогда в хороший час, после
радостной мирной работы вы будете с гордостью вспоминать об этих грозных
днях, когда вы не сидели сложа руки, а чем могли помогали своей стране
одержать победу над хищным и подлым врагом.
Арк. Гайдар
"Советская Украина", 1941, 9 августа
ПРИМЕЧАНИЯ
Во время обороны Киева в июле-сентябре 1941 года в осажденном фашистами
городе активно действовала тимуровская Центральная команда. Создать ее
помогла М.Т.Боярская, директор детского кинотеатра "Смена", талантливый
комсомольский работник. Во главе штаба стоял "киевский Тимур" - Норик
Гарцуненко.
5 августа 1941 года Аркадий Гайдар побывал в гостях у тимуровцев Киева.
9 августа 1941 года целая полоса газеты "Советская Украина" была посвящена
славным делам молодых патриотов. На этой полосе напечатано обращение Аркадия
Гайдара, озаглавленное: "Ребята!"
Т.А.Гайдар
Аркадий Гайдар. Берись за оружие, комсомольское племя!
---------------------------------------------------------------------
Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 3
Издательство "Правда", Москва, 1986
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
---------------------------------------------------------------------
Война!
Ты говоришь: я ненавижу врага. Я презираю смерть. Дайте винтовку, и я
пулей и штыком пойду защищать Родину.
Все тебе кажется простым и ясным.
Приклад к плечу, нажал спуск - загремел выстрел.
Лицом к лицу, с глазу на глаз - сверкнул яростно выброшенный вперед
клинок, и с пропоротой грудью враг рухнул.
Все это верно. Но если ты не сумеешь поставить правильно прицел, то
твоя пуля бесцельно, совсем не пугая и даже ободряя врага, пролетит мимо.
Ты бестолково бросишь гранату, она не разорвется.
В гневе, стиснув зубы, ты ринешься на врага в атаку. Прорвешься через
огонь, занесешь штык. Но если ты не привык бегать, твой удар будет слаб и
бессилен.
И тебе правильно говорят: учись, пока не поздно. Когда тебя призовут
под боевые знамена, командиры будут учить тебя, но твой долг знать военное
дело, быть всегда готовым к боям.
Тебе дадут винтовку, автомат, ручной пулемет, разных образцов гранаты.
В умелых руках, при горячем, преданном Родине сердце это сила грозная и
страшная. Без умения, без сноровки твое горячее сердце вспыхнет на поле боя,
как яркая сигнальная ракета, выпущенная без цели и смысла, и тотчас же
погаснет, ничего не показав, истраченная зря...
Комсомолец, школьник, пионер, юный патриот, война еще только
начинается, и знай, что ты еще нужен будешь в бою.
Приходи к нам на помощь не только смелым, но и умелым. Приходи к нам
таким, чтобы ты сразу, вот тут же рядом, быстро отрыл себе надежный окоп,
хлопнул по рыхлой груде земли лопатой, обмял ладонью ямку для патронов,
закрыл от песка лопухом гранату, метнул глазом - поставил прицел. Потом
закурил и сказал: "Здравствуйте все, кто есть слева и справа".
Поняв, что ты начал не с того, чтобы сразу просить помощи, что тебе не
нужно ни военных нянек, ни мамок, тебя полюбят и слева и справа.
И знай, что даже где-то на далеком фланге подносчик патронов, связной
или перевязывающий раны санитар кому-то непременно скажет:
- Прислали пополнение. Видел одного. Молодой и, наверное, комсомолец.
- Ну! Прыгает?
- Ничего не прыгает. Сел на место, окопался, молчит и работает.
Двадцать два года тому назад, в эти же августовские дни, я, тогда еще
мальчишка, комсомолец, был с комсомольцами на фронтах Украины в этих же
местах.
Какие были среди нас политики! Какие стратеги! Как свободно и просто
разрешали мы проблемы европейского и мирового масштаба.
Но, увы! Учились мы военному делу тогда мало. Дисциплина хромала.
Стреляли неважно и искренне думали, что обрезать напильником стволы у
винтовки нам не разрешают только из-за косности военспецов главного штаба.
Но нас в армии было тогда еще немного. За молодость бородатые дяди нас
любили. Многое нам прощали и относились к нам покровительственно,
благодушно.
Теперь время совсем не то. Сейчас комсомол - большая сила в Армии.
В грозные для одного большого города дни встали недавно у сложных
орудийных расчетов студенты-математики, комсомольцы.
За баррикадами из мешков песка, возле тяжелых противотанковых пулеметов
стояли запасными номерами наводчики-комсомольцы.
На окраинах города уже шел бой, а они все еще спешно и жадно, как перед
самым важным в жизни экзаменом, заглядывали в стрелковые таблицы.
Вот и ты приходишь с учебы, с работы. Ты знаешь, что тебе ночью еще
нужно дежурить на чердаке, на крыше. И все-таки, наверное, ты берешь боевой
устав. Ты идешь в военный кружок. Ты становишься в строй.
Жжет ли солнце, льет ли дождь, покрыты ли суровой тьмой улицы твоего
родного города, люди слышат твои твердые шаги, слова команды и стук
винтовочного приклада, опущенного на гулкую мостовую.
А ночью за черной маскировочной шторой ты, наверное, сидишь, изучая
тяжелую ручную гранату, огонь которой вместе с огнем твоих глаз и твоего
сердца взорвет и испепелит тех, кого мы все так клятвенно и непримиримо
ненавидим.
Берись за оружие, комсомольское племя!
Москва, 1941 г., август
ПРИМЕЧАНИЯ
Вернувшись на короткое время с фронта в Москву, Аркадий Гайдар выступил
по радио. Выступление было напечатано в сборнике "Советским детям" (Москва,
Детгиз, 1941).
Т.А.Гайдар
Аркадий Гайдар. В добрый путь!
---------------------------------------------------------------------
Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 3
Издательство "Правда", Москва, 1986
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
---------------------------------------------------------------------
РЕБЯТА!
Беспрестанно гудят паровозы. Уходят длинные эшелоны. Это ваши отцы,
братья, родные, знакомые идут на фронт - туда, где отважная Красная Армия
ведет с врагами бой, равного которому еще никогда на свете не было.
По ночам, отражая нападения вражьих самолетов на наши города и села,
ослепительно вспыхивают огни прожекторов, грозно грохочут орудия наших
зенитчиков.
Утром вы слышите слова военной команды, мерный топот. Это мимо окон
вашей школы проходят батальоны народного ополчения.
Но так же, как всегда, ни днем, ни часом позже первого сентября вы
начинаете свою школьную учебу.
В добрый путь!
Этот суровый, грозный год покажет, кто из вас действительно трудолюбив,
стоек и мужествен.
В этом году вы должны будете не только хорошо учиться, не только
крепить дисциплину - эту основу победы в тылу и на фронте, - вы должны
будете много работать, помогая старшим дома, во дворе, на заводе, в поле -
повсюду и всем чем можете.
Грош цена тому пылкому стратегу, который, стоя и тыкая пальцем в карту,
азартно и складно предрекает врагу погибель, взмахом руки окружает и
уничтожает его полки и дивизии, а сам боится натереть мозоль на своей
ладони, принести ведро воды, вымыть пол или выкопать из грядок мешок
картошки.
Позор тому "герою", который мечтает, вскочив на коня, ринуться в гущу
боя и изрубить шашкой десяток-другой танков, а сам боком-боком, трусливо
норовит отлынить, свалить на плечи товарищей всю черную и непарадную работу.
В славе у нас всюду те честные, скромные ребята-труженики,
пионеры-тимуровцы, которые по примеру своих отцов и старших братьев упорно
учатся, работают, терпеливо постигают сложное военное дело, помогают семьям
бойцов и заботятся о наших героях-раненых.
Это много? Да! Это немало, но для победы нужны немалые усилия.
Страна о вас всегда заботилась, она вас воспитывала, учила, ласкала и
частенько даже баловала.
Пришло время и вам - не словами, а делом - показать, как вы ее цените,
бережете и любите.
Москва, "Пионерская правда", 1941, 30 августа
ПРИМЕЧАНИЯ
Обращение Аркадия Гайдара к советским школьникам накануне нового
учебного года было записано на пленку в августе 1941 года, во время его
короткого приезда с фронта в Москву. 30 августа оно прозвучало по радио и в
тот же день было напечатано в газете "Пионерская правда".
Пленку удалось разыскать, запись восстановлена. Она сохранила нам голос
Аркадия Гайдара.
Т.А.Гайдар
Аркадий Гайдар.
Дальние страны
---------------------------------------------------------------------
Книга: А.Гайдар. Собрание сочинений в трех томах. Том 1
Издательство "Правда", Москва, 1986
OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 13 декабря 2001
---------------------------------------------------------------------
1
Зимою очень скучно. Разъезд маленький. Кругом лес. Заметет зимою,
завалит снегом - и высунуться некуда.
Одно только развлечение - с горы кататься. Но опять, не весь же день с
горы кататься? Ну прокатился раз, ну прокатился другой, ну двадцать раз
прокатился, а потом все-таки надоест, да и устанешь. Кабы они, санки, и на
гору сами вкатывались. А то с горы катятся, а на гору - никак.
Ребят на разъезде мало: у сторожа на переезде - Васька, у машиниста -
Петька, у телеграфиста - Сережка. Остальные ребята - вовсе мелкота: одному
три года, другому четыре. Какие же это товарищи?
Петька да Васька дружили. А Сережка вредный был. Драться любил.
Позовет он Петьку:
- Иди сюда, Петька. Я тебе американский фокус покажу.
А Петька не идет. Опасается:
- Ты в прошлый раз тоже говорил - фокус. А сам по шее два раза стукнул.
- Ну, так то простой фокус, а это американский, без стуканья. Иди
скорей, смотри, как оно у меня прыгает.
Видит Петька, действительно что-то в руке у Сережки прыгает. Как не
подойти!
А Сережка - мастер. Накрутит на палочку нитку, резинку. Вот у него и
скачет на ладони какая-то штуковина - не то свинья, не то рыба.
- Хороший фокус?
- Хороший.
- Сейчас еще лучше покажу. Повернись спиной.
Только повернется Петька, а Сережка его сзади как дернет коленом, так
Петька сразу головой в сугроб.
Вот тебе и американский.
Попадало и Ваське тоже. Однако когда Васька и Петька играли вдвоем, то
Сережка их не трогал. Ого! Тронь только. Вдвоем-то они и сами храбрые.
Заболело однажды у Васьки горло, и не позволили ему на улицу выходить.
Мать к соседке ушла, отец - на переезд, встречать скорый поезд. Тихо
дома.
Сидит Васька и думает: что бы это такое интересное сделать? Или фокус
какой-нибудь? Или тоже какую-нибудь штуковину? Походил, походил из угла в
угол - нет ничего интересного.
Подставил стул к шкапу. Открыл дверцу. Заглянул на верхнюю полку, где
стояла завязанная банка с медом, и потыкал ее пальцем. Конечно, хорошо бы
развязать банку да зачерпнуть меду столовой ложкой...
Однако он вздохнул и слез, потому что уже заранее знал, что такой фокус
матери не понравится. Сел он к окну и стал поджидать, когда промчится скорый
поезд.
Жаль только, что никогда не успеешь рассмотреть, что там, внутри
скорого, делается.
Заревет, разбрасывая искры. Прогрохочет так, что вздрогнут стены и
задребезжит посуда на полках. Сверкнет яркими огнями. Как тени, промелькнут
в окнах чьи-то лица, цветы на белых столиках большого вагона-ресторана.
Блеснут золотом тяжелые желтые ручки, разноцветные стекла. Пронесется белый
колпак повара. Вот тебе и нет уже ничего. Только чуть виден сигнальный
фонарь позади последнего вагона.
И никогда, ни разу не останавливался скорый на их маленьком разъезде.
Всегда торопится, мчится в какую-то очень далекую страну - Сибирь.
И в Сибирь мчится и из Сибири мчится. Очень, очень неспокойная жизнь у
этого скорого поезда.
Сидит Васька у окна и вдруг видит, что идет по дороге Петька, как-то
по-необыкновенному важно, а под мышкой какой-то сверток тащит. Ну, настоящий
техник или дорожный мастер с портфелем.
Очень удивился Васька. Хотел в форточку закричать: "Куда это ты,
Петька, идешь? И что там у тебя в бумаге завернуто?"
Но только он открыл форточку, как пришла мать и заругалась, зачем он с
больным горлом ни морозный воздух лезет.
Тут с ревом и грохотом промчался скорый. Потом сели обедать, и забыл
Васька про странное Петькино хождение.
Однако на другой день видит он, что опять, как вчера, идет Петька по
дороге и несет что-то завернутое в газету. А лицо такое важное, ну прямо как
дежурный на большой станции.
Забарабанил Васька кулаком по раме, да мать прикрикнула.
Так и прошел Петька мимо, своей дорогой.
Любопытно стало Ваське: что это с Петькой сделалось? То, бывало, он
целыми днями или собак гоняет, или над маленькими командует, или от Сережки
улепетывает, а тут идет важный, и лицо что-то уж очень гордое.
Вот Васька откашлялся потихоньку и говорит спокойным голосом:
- А у меня, мама, горло перестало болеть.
- Ну и хорошо, что перестало.
- Совсем перестало. Ну даже нисколько не болит. Скоро и мне гулять
можно будет.
- Скоро можно, а сегодня сиди, - ответила мать, - ты ведь еще утром
похрипывал.
- Так то утром, а сейчас уже вечер, - возразил Васька, придумывая, как
бы попасть на улицу.
Он походил молча, выпил воды и тихонько запел песню. Он запел ту,
которую слыхал летом от приезжих комсомольцев, о том, как под частыми
разрывами гремучих гранат очень геройски сражался отряд коммунаров.
Собственно, петь ему не хотелось, и пел он с тайной мыслью, что мать,
услышав его пение, поверит в то, что горло у него уже не болит, и отпустит
на улицу. Но так как занятая на кухне мать не обращала на него внимания, то
он запел погромче о том, как коммунары попали в плен к злобному генералу и
какие он готовил им мучения.
Когда и это не помогло, он во весь голос запел о том, как коммунары, не
испугавшись обещанных мучений, начали копать глубокую могилу.
Пел он не то чтобы очень хорошо, но зато очень громко, и так как мать
молчала, то Васька решил, что ей понравилось пение и, вероятно, она сейчас
же отпустит его на улицу.
Но едва только он подошел к самому торжественному моменту, когда
окончившие свою работу коммунары дружно принялись обличать проклятого
генерала, как мать перестала громыхать посудой и просунула в дверь
рассерженное и удивленное лицо.
- И что ты, идол, разорался? - закричала она. - Я слушаю, слушаю...
Думаю, или он с ума спятил? Орет, как Марьин козел, когда заблудится.
Обидно стало Ваське, и он замолчал. И не то обидно, что мать сравнила
его с Марьиным козлом, а то, что понапрасну он только старался и на улицу
его все равно сегодня не пустят.
Насупившись, он забрался на теплую печку. Положил под голову овчинный
полушубок и под ровное мурлыканье рыжего кота Ивана Ивановича задумался над
своей печальной судьбой.
Скучно! Школы нет. Пионеров нет. Скорый поезд не останавливается. Зима
не проходит. Скучно! Хоть бы лето скорей наступило! Летом - рыба, малина,
грибы, орехи.
И Васька вспомнил о том, как однажды летом, всем на удивление, он
поймал на удочку здоровенного окуня.
Дело было к ночи, и он положил окуня в сени, чтобы утром подарить его
матери. А за ночь в сени прокрался негодный Иван Иванович и сожрал окуня,
оставив только голову да хвост.
Вспомнив об этом, Васька с досадой ткнул Ивана Ивановича кулаком я
сказал сердито:
- В другой раз за такие дела голову сверну!
Рыжий кот испуганно подпрыгнул, сердито мяукнул и лениво спрыгнул с
печки. А Васька полежал, полежал, да и уснул.
На другой день горло прошло, и Ваську отпустили на улицу.
За ночь наступила оттепель. С крыш свесились толстые острые сосульки.
Подул влажный, мягкий ветер. Весна была недалеко.
Хотел Васька бежать разыскивать Петьку, а Петька и сам навстречу идет.
- И куда ты, Петька, ходишь? - спросил Васька. - И почему ты, Петька,
ко мне ни разу не зашел? Когда у тебя заболел живот, то я к тебе зашел, а
когда у меня горло, то ты не зашел.
- Я заходил, - ответил Петька. - Я подошел к дому, да вспомнил, что мы
с тобой недавно ваше ведро в колодце утопили. Ну, думаю, сейчас Васькина
мать меня ругать начнет. Постоял я, постоял, да и раздумал заходить.
- Эх, ты! Да она уже давно отругалась и позабыла, а ведро батька из
колодца еще позавчера достал. Ты вперед обязательно заходи... Что это за
штуковина у тебя в газету завернута?
- Это не штуковина. Это книги. Одна книга для чтения, другая книга -
арифметика. Я уже третий день с ними хожу к Ивану Михайловичу. Читать-то я
умею, а писать нет и арифметику нет. Вот он меня и учит. Хочешь, я тебе
сейчас задам арифметику? Ну вот, ловили мы с тобой рыбу. Я поймал десять
рыб, а ты три рыбы. Сколько мы вместе поймали?
- Что же это я как мало поймал? - обиделся Васька. - Ты десять, а я
три. А помнишь, какого окуня я в прошлое лето выудил? Тебе такого и не
выудить.
- Так ведь это же арифметика, Васька.
- Ну и что ж, что арифметика? Все равно мало. Я три, а он десять. У
меня на удилище поплавок настоящий, а у тебя пробка, да и удилище-то у тебя
кривое...
- Кривое? Вот так сказал! Отчего же это оно кривое? Просто скривилось
немного, так я его уже давно выпрямил. Ну ладно, я поймал десять рыб, а ты
семь.
- Почему же это я семь?
- Как почему? Ну, не клюет больше, вот и все.
- У меня не клюет, а у тебя почему-то клюет? Очень какая-то дурацкая
арифметика.
- Экий ты, право! - вздохнул Петька. - Ну, пускай я десять рыб поймал и
ты десять. Сколько всего будет?
- А много, пожалуй, будет, - ответил, подумав, Васька.
- "Много"! Разве так считают? Двадцать будет, вот сколько. Я теперь
каждый день к Ивану Михайловичу ходить буду, он меня и арифметике научит и
писать научит. А то что! Школы нет, так неученым дураком сидеть, что ли...
Обиделся Васька:
- Когда ты, Петька, за грушами лазил да упал и руку свихнул, то я тебе
домой из лесу свежих орехов принес, да две железные гайки, да живого ежа. А
когда у меня горло заболело, то ты без меня живо к Ивану Михайловичу
пристроился. Ты, значит, будешь ученый, а я просто так? А еще товарищ...
Почувствовал Петька, что Васька правду говорит и про орехи и про ежа.
Покраснел он, отвернулся и замолчал. Так помолчали они, постояли. И хотели
уже разойтись, поссорившись. Да только вечер был уж очень хороший, теплый.
И весна была близко, и на улице маленькие ребятки дружно плясали возле
рыхлой снежной бабы...
- Давай ребятишкам из санок поезд сделаем, - неожиданно предложил
Петька. - Я буду паровозом, ты - машинистом, а они - пассажирами. А завтра
пойдем вместе к Ивану Михайловичу и попросим. Он добрый, он и тебя тоже
научит. Хорошо, Васька?
- Еще бы плохо!
Так и не поссорились ребята, а еще крепче подружились. Весь вечер
играли и катались с маленькими. А утром отправились вместе к доброму
человеку, к Ивану Михайловичу.
Васька с Петькой шли на урок. Вредный Сережка выскочил из-за калитки и
заорал:
- Эй, Васька! А ну-ка, сосчитай. Сначала я тебя три раза по шее стукну,
а потом еще пять, сколько это всего будет?
- Пойдем, Петька, поколотим его, - предложил обидевшийся Васька. - Ты
один раз стукнешь да я один раз. Вдвоем мы справимся. Стукнем по разу да и
пойдем.
- А потом он нас поодиночке поймает да вздует, - ответил более
осторожный Петька.
- А мы не будем поодиночке, мы будем всегда вместе. Ты вместе, и я
вместе. Давай, Петька, стукнем по разу да и пойдем.
- Не надо, - отказался Петька. - А то во время драки книжки изорвать
можно. Лето будет, тогда мы ему зададим. И чтоб не дразнился и чтоб из нашей
ныретки рыбы не вытаскивал.
- Все равно будет вытаскивать, - вздохнул Васька.
- Не будет. Мы в такое место ныретку закинем, что он никак не найдет.
- Найдет, - уныло возразил Васька. - Он хитрый, да и "кошка" у него
хитрая, острая.
- Что ж, что хитрый. Мы и сами теперь хитрые. Тебе уже восемь лет и мне
восемь, значит, вдвоем нам сколько?
- Шестнадцать, - сосчитал Васька.
- Ну вот, нам шестнадцать, а ему девять. Значит, мы хитрее.
- Почему же шестнадцать хитрей, чем девять? - удивился Васька.
- Обязательно хитрей. Чем человек старей, тем он хитрей. Возьми-ка ты
Павлика Припрыгина. Ему четыре года, - какая же у него хитрость? У него что
хочешь выпросить или стянуть можно. А возьми-ка ты хуторского Данилу
Егоровича. Ему пятьдесят лет, и хитрей его не найдешь. На него налогу двести
пудов наложили, а он поставил мужикам водки, они ему спьяна-то какую-то
бумагу и подписали. Пошел он с этой бумагой в район, ему полтораста пудов и
скостили.
- А люди не так говорят, - перебил Васька. - Люди говорят, что он
хитрый не оттого, что старый, а оттого, что кулак. Как по-твоему, Петька,
что это такое - кулак? Почему один человек - как человек, а другой человек -
как кулак?
- Богатый, вот и кулак. Ты вот бедный, так ты и не кулак. А Данила
Егорович - кулак.
- Почему же это я бедный? - удивился Васька. - У нас батька сто
двенадцать рублей получает. У нас поросенок есть, да коза, да четыре курицы.
Какие же мы бедные? У нас отец рабочий человек, а не какой-нибудь вроде
пропащего Епифана, который Христа ради побирается.
- Ну, пусть ты не бедный. Так у тебя отец сам работает, и у меня сам, и
у всех сам. А у Данилы Егоровича на огороде летом четыре девки работали, да
еще какой-то племянник приезжал, да еще какой-то будто бы свояк, да пьяный
Ермолай сад сторожить нанимался. Помнишь, как тебя Ермолай крапивой отжучил,
когда мы за яблоками лазили? Ух, ты и орал тогда! А я сижу в кустах и думаю:
вот здорово Васька орет - не иначе как Ермолай его крапивой жучит.
- Ты-то хорош, - нахмурился Васька. - Сам убежал, а меня оставил.
- Неужели дожидаться? - хладнокровно ответил Петька. - Я, брат, через
забор, как тигр, перескочил. Он, Ермолай, успел меня всего только два раза
хворостиной по спине протянуть. А ты копался, как индюк, вот тебе и попало.
...Давно когда-то Иван Михайлович был машинистом. До революции он был
машинистом на простом паровозе. А когда пришла революция и началась
гражданская война, то с простого паровоза перешел Иван Михайлович на
бронированный.
Петька и Васька много разных паровозов видели. Знали они и паровоз
системы "С" - высокий, легкий, быстрый, тот, что носится со скорым поездом в
далекую страну - Сибирь. Видали они и огромные трехцилиндровые паровозы "М"
- те, что могли тянуть тяжелые, длинные составы на крутые подъемы, и
неуклюжие маневровые "О", у которых и весь путь-то только от входного
семафора до выходного. Всякие паровозы видали ребята. Но вот такого
паровоза, какой был на фотографии у Ивана Михайловича, они не видали еще
никогда. И паровоза такого не видали и вагонов не видали тоже.
Трубы нет. Колес не видно. Тяжелые стальные окна у паровоза закрыты
наглухо. Вместо окон узкие продольные щели, из которых торчат пулеметы.
Крыши нет. Вместо крыши низкие круглые башни, из тех башен выдвинулись
тяжелые жерла артиллерийских орудий.
И ничего у бронепоезда не блестит: нет ни начищенных желтых ручек, ни
яркой окраски, ни светлых стекол. Весь бронепоезд, тяжелый, широкий, как
будто бы прижавшийся к рельсам, выкрашен в серо-зеленый цвет.
И никого не видно. Ни машиниста, ни кондуктора с фонарями, ни главного
со свистком.
Где-то там, внутри, за щитом, за стальной обшивкой, возле массивных
рычагов, возле пулеметов, возле орудий, насторожившись, притаились
красноармейцы, но все это закрыто, все спрятано, все молчит.
Молчит до поры до времени. Но вот прокрадется без гудков, без свистков
бронепоезд ночью туда, где близок враг, или вырвется на поле, туда, где идет
тяжелый бой красных с белыми. Ах, как резанут тогда из темных щелей
гибельные пулеметы! Ух, как грохнут тогда из поворачивающихся башен залпы
могучих проснувшихся орудий!
И вот однажды в бою ударил в упор очень тяжелый снаряд по
бронированному поезду. Прорвал снаряд обшивку и осколками оторвал руку
военному машинисту Ивану Михайловичу.
С той поры Иван Михайлович уже не машинист. Получает он пенсию и живет
в городе у старшего сына - токаря в паровозных мастерских. А на разъезд он
приезжает в гости к своей сестре. Есть такие люди, которые поговаривают, что
Ивану Михайловичу не только оторвало руку, но и зашибло снарядом голову, и
что от этого он немного... ну, как бы сказать, не то что больной, а так,
странный какой-то.
Однако ни Петька, ни Васька таким зловредным людям нисколько не верили,
потому что Иван Михайлович был очень хороший человек. Одно только: курил
Иван Михайлович уж очень много да чуть-чуть вздрагивали у него густые брови,
когда рассказывал он что-нибудь интересное про прежние года, про тяжелые
войны, про то, как их белые начали да как их красные окончили.
А весна прорвалась как-то сразу. Что ни ночь - то теплый дождик, что ни
день - то яркое солнце. Снег таял быстро, как куски масла на сковороде.
Хлынули ручьи, взломало на Тихой речке лед, распушилась верба,
прилетел
...Закладка в соц.сетях
