Жанр: Политика
Обманутая, но торжествующая Клио
...й цели. "Было одиннадцать трупов, --
подчеркивает Мейер. — Это были, и в этом нет никакого сомнения, царь со
своей семьей и своими последними верными людьми"[283].
Столь же однозначно Мейер рассказывает и об уничтожении трупов. По его
словам, их сбросили в шахту, забросали дровами, облили бензином и подожгли.
При этом "образовался огромный огненный язык". В течение ночи пылал в
урочище "Четыре брата" костер, затем процедуру повторили еще раз, а после
пепел и угли залили серной кислотой и сравняли шахту с землей. "Это было
действительно настоящее адское дело, даже последние следы Романовых должны
были быть навсегда уничтоженными", — заключал свой рассказ
Мейер[284].
Имея возможность читать книгу Соколова, другие опубликованные материалы
и исследования об убийстве царской семьи, автор воспоминаний не мог знать
целый комплекс свидетельств, ставших известными лишь совсем недавно. Но
именно они доказывают фальсифицированный характер "показаний" Мейера.
Сохранившиеся дневники царя и царицы подтверждают факт замены охраны
Ипатьевского дома 4 июля. Однако в них нет ни слова об обыске, в результате
которого в ванной комнате якобы были обнаружены винтовки. Допустить, чтобы
такой факт остался не зафиксированным в дневниках царя и царицы, просто
невозможно: напомним, что оба они рискнули записать даже возникшую незадолго
до этого переписку с неким офицером, начавшим готовить их побег. Эта
провокация, придуманная в ЧК, кстати, осталась неизвестной Мейеру,
посвященному, по его словам, во многие детали готовившегося убийства.
Ставшие известными воспоминания Юровского, Никулина, Кабанова,
А.А.Стрекотина, П.З.Ермакова, расходясь в деталях, хотя подчас и очень
важных, тем не менее согласно противоречат Мейеру в ряде приведенных им
фактов.
Во-первых, в них не упоминается никакой Мебиус, зато большая роль в
подготовке расстрела отводится члену президиума и товарищу председателя
Уральского совета Г.И.Сафарову, фамилия которого на страницах воспоминаний
Мейера вообще отсутствует. Во-вторых, согласно показаниям тех же лиц, в
расстреле принимали участие шесть латышей из ЧК (фамилии их отсутствуют), а
также П.С. и М.А.Медведевы, Кабанов, Ермаков, Юровский и Никулин — всего
двенадцать, а не одиннадцать, как пишет Мейер, убийц. Даже если признать,
что под "латышами" скрывались бойцы интернациональной бригады Хорват, Фишер,
Эдельштейн, Факете, Надь, Гринфельд, Вергази, в списке Мейера отсутствуют
один из Медведевых, Кабанов, Ермаков, зато включен Ваганов. В-третьих,
показания участников расстрела согласно свидетельствуют о том, что они
столкнулись с ошеломившим их фактом: пули, поразив большинство узников,
странным образом отскакивали от дочерей царя. Их какое-то время спасали
зашитые в платье бриллианты, и убийцам пришлось прибегнуть к штыкам, чтобы
окончательно расправиться с жертвами. Причина этой странной живучести станет
убийцам известна позже, во время уничтожения трупов, но важно подчеркнуть,
что убийство все же не было столь четким и продуманным, как пишет об этом
Мейер. В-четвертых, Мейеру осталось неизвестным повторное уничтожение и
захоронение трупов, подробно описанное Юровским[285].
Таким образом, фальсифицированный характер "воспоминаний" Мейера
становится очевидным. Однако к ним приложены фотокопии документов, которые
как бы подтверждали достоверность его показаний. Все они представляют собой
документы официального происхождения, имея соответствующие реквизиты.
Попытаемся проанализировать эти реквизиты.
Документ No 1 изготовлен на бланке "Рабоче-крестьянского правительства
Российской Федеративной республики Советов" с подзаголовком "Уральский
областной Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Президиум".
Документ снабжен двумя печатями. На первой на внешнем ободе читается лишь
часть слова "Сов", а внутри — "Советов рабочих, крестьянских и солдатских
депутатов", т.е., надо полагать, что первая печать является печатью
Уральского областного совета. Вторая печать в центре имеет аббревиатуру
"У.С." и на внешнем ободе надпись "Военно-революционный (комитет).
Р(?).В(?).К(?).", т.е. речь идет о печати Уральского военно-революционного
комитета. Документ имеет три подписи-автографа и их расшифровки. Первая
подпись "председателя" (далее не читается, но, очевидно, Уральского совета)
Белобородова. Вторая подпись — "Воен..." (далее не читается, очевидно,
"Военный комиссар") Голочекин" (так! — В.К.). Третья подпись --
"начальника] Ревштаба" Мебиуса. Уже приведенные реквизиты вызывают сомнения
в их подлинности. Подпись-автограф и его расшифровка — "Голочекин" --
искажают написание подлинной фамилии военного комиссара Голощекина. Но самое
замечательное — это заголовок документа, в котором фигурирует не
Исполнительный комитет Уральского областного совета, а Уральский областной
исполнительный комитет Коммунистической партии — никогда не существовавшая
организация Урала. Таким образом, анализ совокупности реквизитов документа
No 1 говорит о том, что он является фальсификацией.
Документ No 2 написан на бланке "Революционного комитета при
Екатеринбургском совете рабочих и солдатских депутатов" с подзаголовком:
"Революционный штаб Уральского района. Чрезвычайная комиссия". Он не имеет
печатей, но подписан (без подписи-автографа) "начальником Чрезвычайной]
Ком[иссии]" Юровским, а также снабжен входящим номером "314-5" и резолюцией
"По делу Романовых" с нечитаемой подписью. Документ также является
фальшивкой, поскольку он не мог быть подписан Юровским как "начальником" ЧК:
тот являлся всего-навсего председателем следственной комиссии при
Революционном трибунале.
Документ No 3 написан на бланке, аналогичном бланку документа No 1. Как
и документ No 1, он имеет две печати. В центре первой печати ничего не
читается, на внешнем ободе этой печати просматривается слово "[С]о[в]ет". В
центре второй печати также надпись не читается, но на ее внешнем ободе
просматривается надпись: "Военно-[рев]олю[ционн]ый [комитет]. ВРК". Документ
также подписан тремя подписями-автографами: "Предоблсовета" Белобородовым,
"Голочекиным" с нечитаемой полностью должностью ("[...]Урал. Окр.") и
подписью Мебиуса как начальника революционного штаба ("Рев[...]
штаба[...]"). Название документа позволяет говорить о том, что на нем
присутствуют реквизиты областного исполнительного комитета, чрезвычайной
комиссии и революционного штаба. По соображениям, изложенным нами в
отношении документа No 1, мы и документ No 3 обязаны признать подлогом: у
него неверное написание фамилии Голощекина.
О документе No 4 сказать что-либо трудно. Хотя, в принципе, он не имеет
отношения к достоверности "показаний" Мейера.
Документ No 5 содержит печать, на внешнем ободе которой отчетливо
читается "Военно-революционный ко[мите]т", а в центре просматривается
аббревиатура "У.О.". На нем зафиксирована подпись "Председатель [...]
Белобородое", однако автограф самого Бе-лобородова отсутствует. Документ, в
отличие от предшествующих, напечатанных на пишущей машинке с изрядно
разбитым шрифтом, представляет собой типографски набранный экземпляр с
редакционной правкой и подписью Мебиуса.
Документ No 6 написан на бланке "Исполнительного комитета рабочих,
крестьянских и солдатских депутатов Урала" и имеет печать. В центре ее
читается: "Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов", а на внешнем
ободе просматривается только слово "Комитет". Документ содержит
подпись-автограф "Председатель Исполкома Белобородов". В этом документе
подозрение вызывает бланк, в котором Исполком Уральского областного совета
странным образом превращен в Исполком депутатов Урала. Во всяком случае,
бросается в глаза расхождение: в документе No 1, созданном 14 июля 1918 г.,
фигурирует Уральский совет, а в документе No 6, подписанном 18 июля того же
года, этот совет назван советом депутатов Урала.
Наличие документов с реквизитами, удостоверяющими их официальное
происхождение и подлинность, не должно у нас порождать сомнений относительно
их фальсифицированного характера. В той или иной степени, но для
фальсификации большей части этих документов удобным подспорьем оказалась все
та же книга Соколова. Образцом для изготовления бланков документов No 1 и 3
явилась фотокопия расписки, выданной комиссару Яковлеву Белобородовым, о
передаче последнему Николая II, Александры Федоровны и Марии
Николаевны[286]. Она выполнена на аналогичном бланке, которому
старательно следовал фальсификатор документов No 1 и 3. Он даже от руки, как
и в подлинном бланке расписки, вставил слово "Президиум", не обратив
внимания на то, что данный реквизит противоречит содержанию обоих
документов, в которых речь идет о расширенных заседаниях Уральского совета.
Аналогий бланку документа No 2 в книге Соколова не обнаружено. Зато сам тип
документа No 2 навеян подлинным документом, помещенным в книге Соколова, --
денежной ведомостью охраны Ипатьевского дома, озаглавленной "Список команды
особого назначения"[287]. Книга Соколова дала фальсификатору
возможность подделать по крайней мере подпись Белобородова, а также печать
Уральского областного совета, отчетливые фотокопии которых были в ней
помещены. Источники фальсификации реквизитов других документов,
воспроизведенных Мейером, не установлены.
Итак, фальсифицированный характер "воспоминаний" Мейера и приложенных к
ним документов не вызывает сомнений. Их основная концептуальная
направленность — доказать несомненную смерть всех одиннадцати узников
Ипатьевского дома и полное уничтожение всех трупов — дает нам возможность
порассуждать о мотивах фальсификации.
"Воспоминания" должны были покончить со слухами о спасшихся членах
царской семьи. Но дело не только в слухах. Уже спустя полтора года после
расстрела появляется якобы чудесно спасшаяся царевна Анастасия, многие годы
будоражившая общественность своей судьбой и даже в конце концов похороненная
в склепе одной из ветвей Романовых — принцев Лейхтенбергских. Вряд ли это
устраивало, скорее даже раздражало, тех представителей рода Романовых,
которые считали себя и которых признавали законными наследниками российского
трона. Не случайно поэтому некоторые из них активно пропагандировали
"воспоминания" Мейера. Достаточно, например, указать, что великая княгиня
Вера Константиновна написала предисловие к вышедшим в 1974 г. в Джорданвилле
"Письмам царской семьи из заточения". Здесь в качестве самостоятельной главы
был помещен рассказ об убийстве, основанный на воспоминаниях Мейера и лишь
немного скорректированный по другим источникам[288].
Возможно, что этот главный мотив фальсификации время соединило еще с
одним. Среди участников расстрела, по "показаниям" Мейера, фигурировал
будущий лидер венгерских коммунистов Имре Надь. Его судьба в 1956 г., т.е. в
момент первой публикации "воспоминаний", завершилась столь же
зловеще-символически, как и судьбы многих действительных организаторов и
участников убийства царской семьи: он сам был расстрелян в ходе известных
венгерских событий. Разрабатывая свою версию об интернационалистах,
принимавших участие в расстреле царской семьи, автор знал о том, что в 1918
г. Надь был на Урале. Его воображение позволило ему соединить убийство
царской семьи и пребывание на Урале Надя, чтобы в расстреле Надя
современники увидели расплату за кровь царской семьи. Не случайно
"воспоминания" Мейера заканчиваются рассказом о бесславных судьбах
Голощекина, Белобородова, Юровского и выдуманного им Маклаванского.
Придумывая "воспоминания Мейера" и изготовляя подложные документы,
фальсификатор сильно рисковал, особенно когда вводил в общественный оборот
новые исторически значимые лица типа Мебиуса, Маклаванского, да и себя тоже.
Но этот риск был точно рассчитан на то, что подлинные документы, а значит, и
действительная картина убийства царской семьи будут навечно скрыты в
советских архивах, а то и вовсе утрачены. Во втором случае он мог быть
абсолютно спокоен за судьбу своего изделия[289]. В первом же
случае автор подлога видел союзником советское руководство, которое, конечно
же, не было заинтересовано в раскрытии подлинной картины убийства.
Но время, как всегда, все расставило по своим местам. Уже в годы
перестройки, когда интерес к подлинной истории Отечества стал мощным
политическим фактором, начала постепенно приоткрываться действительная
картина убийства. Тогда же впервые появились и публичные высказывания
относительно подлинности "воспоминаний Мейера" и приложенных к ним
документов[290 ](впрочем, даже еще в 1990 г. "воспоминания
Мейера" были опубликованы Товариществом "Возрождение" Всероссийского фонда
культуры без каких-либо комментариев и предисловия — как рассказ
очевидца[291]). Ныне, после того как стали известны и доступны
многие материалы, связанные с судьбой царской семьи в 1918 г., когда
специальная правительственная комиссия завершила свою работу вместе с
окончанием официального следствия по делу об убийстве, мы вновь можем
констатировать: фальсификатор "воспоминаний Мейера", как и многие другие его
собратья по перу, ошибся в том, что не ожидал разоблачения. Оно свершилось,
как только стало возможным изучить сохранившиеся документы и сравнить их
друг с другом.
Проникнутый, возможно, благородной идеей разоблачить миф о спасшихся от
расстрела членах царской семьи, автор подлога создал новый миф. В главном --
в том, что все одиннадцать узников Ипатьевского дома были убиты, --
фальсификатор оказался прав. Но от этого его подлог не стал достовернее.
"Воспоминания Мейера" напоминают нам подлоги В.С.Кавкасидзева, который,
стремясь восстановить истинную картину смерти сына Петра Великого --
царевича Алексея, прибег к фальсификации переписки Румянцева с одним из
близких ему людей[292]. Создавая "воспоминания Мейера", автор
фальшивки также по-своему стремился как бы реконструировать события,
установить историческую истину. Но если Кавкасидзев исходил исключительно из
такого благородного побуждения, то автор "воспоминаний Мейера" все же
преследовал и более прозаические цели, имевшие общественное звучание.
Глава 10. "Бесценное собрание рукописей и книг" в последнем "Акте" драматической судьбы Раменских
Наверное, каждый из тех, кто пережил первые послемартов-ские месяцы
1985 г., время волнующего ожидания, неопределенных надежд, смутных ощущений
перемен, теперь, спустя годы, по-разному видит в том времени себя. Помнится,
как в то время небольшой кружок историков, занимавшихся историей России XIX
в., да и близким кругом проблем, поразила публикация в журнале "Новый мир"
одного дотоле неизвестного исторического документа — "Акта о педагогической
и общественной деятельности семьи учителей Раменских из села Мологино
Калининской области"[293].
Вне всякого сомнения, это была сенсационная публикация, поскольку она
вводила в общественный оборот ранее неизвестные исторические источники
XVII--XX вв., а также ценные сведения о еще большем круге исторических
материалов, не дошедших до наших дней. Автор публикации — М.Маковеев — в
предисловии рассказал об обстоятельствах создания и истории бытования
поразительного документа.
Известная учительская династия Раменских, основателем профессии которой
стал еще в XVIII в. Алексий Данилович Раменский, немало сделала для
просвещения россиян, снискав уважение и признание современников. В Тверском
крае в их мологинской усадьбе бывали выдающиеся люди разных эпох --
известный мемуарист и ученый А.Т.Болотов, революционер и публицист
А.Н.Радищев, историк Н.М.Карамзин, писатель И.И.Лажечников, художники
О.А.Кипренский, А.Г.Венецианов, И.И.Левитан, представители различных
политических и общественных движений, начиная от М.А.Бакунина,
С.М.Кравчинского, С.Л.Перовской, А.И.Желябова и кончая М.В.Фрунзе, Д.И. и
М.И.Ульяновыми. "Глубочайший драматизм судьбы учителей Раменских, — писал
Маковеев, — состоял в том, что их служение святому делу народного
просвещения почти непрерывно сопровождалось преследованиями со стороны
официальных властей. Раменские сидели в острогах, были в ссылках, многие из
них лишались званий, состояний, должностей. За ними следили штатные и
добровольные доносчики, в их мологинскую усадьбу засылались провокаторы...
Трудно представить себе другой, внешне самый обыкновенный, сельский дом,
который на протяжении полутора веков хранил бы под своей крышей столько
государственной важности тайн, секретных писем, исторических документов. Его
архив и библиотека насчитывали до десяти тысяч единиц конфиденциальной
переписки с известными людьми и сотни древних (рукописных и старопечатных)
книг... Публикуемый ниже "Акт", рассказывающий о жизни шестнадцати поколений
необыкновенной династии, подтверждает все это"[294].
Маковеев сообщает далее об истории возникновения и последующей судьбе
публикуемого документа. В начале 30-х годов XX в. преподаватели ряда
ржевских школ и педагогического техникума в письме в "Правду" сообщили о
"житейских трудностях" своего восьмидесятилетнего коллеги Н.П.Раменского.
Письмо оказалось у М.И.Ульяновой, работавшей в Комиссии советского контроля.
По ее просьбе тогдашний нарком просвещения РСФСР А.С.Бубнов принял по нему
ряд мер. В частности, Н.П.Раменскому была установлена персональная пенсия, а
для изучения семейного архива и библиотеки Раменских была организована
специальная комиссия, которой поручалось представить в Наркомат просвещения
официальный документ, а также записать воспоминания живых Раменских и тех,
кто их знал.
В соответствии с распоряжением Бубнова Калининский областной отдел
народного образования создал комиссию во главе с директором Ржевского
краеведческого музея Н.Р.Войковым, в которую вошли также преподаватели
ржевских школ и педагогического техникума и зять Н.П.Раменского
Н.Я.Смольков, бывший революционер-подпольщик. Три года работала эта комиссия
по описанию документов и книг собрания Раменских, пока наконец 1 сентября
1938 г. ее члены подписали публикуемый "Акт".
По данным Маковеева, "по не зависящим от комиссии причинам" "Акт" не
был отправлен в Москву, и все экземпляры остались в Ржевском краеведческом
музее, куда по распоряжению А.А.Раменского, внука умершего в 1937 г.
Н.П.Раменского, были переданы архив и библиотека Раменских. Во время Великой
Отечественной войны все это погибло. Правда, сообщает Маковеев, в руинах
разрушенного гитлеровцами села Мологино были найдены программа и устав
РСДРП, принятые вторым съездом партии, с автографами В.И.Ленина. В 60-е годы
там же обнаружена брошюра Ленина "Борьба за хлеб", 1918 г. издания, с его
дарственной надписью одному из Раменских. Наконец, под развалинами
взорванной немцами мологинской церкви вскоре была найдена книга В.Скотта
"Ивангое" ("Айвенго") с дарственной надписью А.С.Пушкина А.А.Раменскому, а
также с незаконченной строфой одного из вариантов пушкинской "Русалки",
пушкинским рисунком виселицы с пятью повешенными декабристами и одной из
строф сожженной им девятой главы "Евгения Онегина".
Чудом сохранился и публикуемый экземпляр "Акта". Он был предназначен
для семьи Раменских, хранился у жены умершего Смолькова, которая отвезла его
в Вологду к своей сестре. Незадолго до начала Великой Отечественной войны та
переехала в Павловский Посад, где спрятала документ на чердаке своего нового
дома и забыла о нем. Только в 1968 г. во время ремонта дома он был найден.
"Акт", напечатанный на машинке через один интервал на 73 страницах, был
завернут в тонкий картон и газету "Известия" от 16 июля 1935 г.
"Акт" начинается в обычной делопроизводительной манере с перечисления
членов комиссии, обследовавших архив и библиотеку Раменских: председателя
Н.Р.Бойкова, членов — Л.В.Михайловой, А.Ф.Дружиловского,
И.А.Воскресенского, Н.А.Золотовского, И.Г.Гаврилова, Н.Я.Смолькова, --
людей, хорошо известных в Тверском крае. В нем констатируется, что семья
учителей Раменских является хранителем "громадного семейного архива,
охватывающего более 4 веков истории семьи и общественной жизни России".
Далее вполне квалифицированно, можно сказать, по профессиональным
архивно-библиотечным правилам, дается классификация архива Раменских: 1)
различные архивные документы, начиная с XV в., "в несколько сот листов"; 2)
библиотека до 5 тысяч томов, "состоящая из рукописных книг XV, XVI, XVII
веков, старопечатных книг XVII--XVIII веков и книг и журналов XVIII и XIX
веков", многие из которых с авторскими автографами и записями об их
владельцах; 3) воспоминания представителей рода Раменских — Пафнутия из
Старицы, Максима из Москвы, Симона и Герасима из Новгорода и Твери, Михаила
и Якова — московских книгописцев, а также Георгия — о Болгарии и Украине,
Степана — о Запорожской Сечи, Данилы — о Москве XVIII в., Алексея — о
Радищеве, его сыновей Алексея и Александра — о Пушкине, Гоголе,
Лажечникове, художниках первой половины XIX в., Федора, Пахома и Пафнутия --
об общественной жизни России середины XIX в., других представителей рода,
живших в Петербурге, Новгороде, Воронеже, Одессе, в Болгарии, Украине и
т.д., в том числе Анны Александровны Раменской-Вознесенской, "участницы
Парижской коммуны, — о Марксе, Бакунине, Лаврове, Софье Перовской,
Желябове, Кибальчиче, Ленине"; 4) письма к Раменским в количестве до 10
тысяч, в том числе от Болотова, Радищева, Петрова, Попугаева, Карамзина,
Козодавлева, Муравьевых, Вульфов, Степняка-Кравчинского, Паниных,
Тимирязева, Лажечникова, Писемского, Бакунина, Пушкиных, Потемкина и т.д.;
5) рукописная книга-дневник, которую вели Раменские (старейшие в роду) с
1755 г. по 30-е годы XX столетия, куда, как сказано в "Акте", "Раменские
записывали не только семейные события, но и политические новости в стране,
об урожае, погоде, стихийных событиях".
Состав и содержание этих пяти книжно-документальных комплексов
раскрывается в дальнейшем тексте "Акта", разбитом на несколько разделов,
часто повторяющих одни и те же факты. В первом разделе ("С древних лет...")
рассказывается о происхождении рода Раменских, восходящем к XIV в. Второй
раздел ("Раменские на Украине") повествует об украинской ветви рода. Третий
раздел ("Учителя Раменские в XVII и XVIII веках") сообщает о педагогической
деятельности представителей рода в указанный период. Названия последующих
разделов говорят сами за себя: "Дружба с Радищевым", "О рукописях Радищева",
"О Н.И.Новикове", "Сотрудничество с Н.М.Карамзиным", "Русские художники у
Раменских", "Раменские и движение декабристов", "А.С.Пушкин и Раменские",
"Учителя Раменские в XIX в.". Два последние раздела "Акта" — "Наследники" и
"Поколения XX века" — рассказывают о представителях рода и их деятельности
во второй половине XIX--30-х годах XX в. Сам "Акт" представляет собой как бы
"слоеный пирог". Его наибольшую часть составляет повествование о роде
Раменских, подготовленное членами комиссии на основании архива Раменских.
Другая часть, органично включенная в это повествование, представляет собой
либо цитаты из документов архива Раменских, либо их полные публикации.
В преамбуле "Акта" члены комиссии, давая общее заключение о составе и
содержании книжно-документальных сокровищ Раменских, писали: "Обозрение всех
хранящихся в Мологине исторических документов, книг, воспоминаний, переписка
с сотнями людей и в России, и за границей дают основание полагать, что эта
многовековая семья, посвятившая себя культурному развитию России,
просвещению и распространению грамотности, в последние два века превратила
село Мологино в архивный центр семьи, куда стекались указанные материалы и
откуда шли прямые связи со всеми Раменскими, жившими в различных регионах
России, для которых собирание воспоминаний о родне за последние два века
стало семейной традицией"[295].
Основу первого "слоя" "Акта" составил родовой дневник Раменских, широко
цитируемый и пересказываемый авторами документа. Среди наиболее
замечательных записей этой хроники, приведенных в "Акте", можно указать
следующие: о неожиданном приезде в декабре 1785 г. в Мологино к Алексею
Раменскому Радищева из Петербурга и дарении им книги "История", о посещении
Пушкиным Мологина в августе 1833 г., о краже одним из колоритнейших
представителей рода — Пафнутием — у графа Панина манифеста об освобождении
крестьян и прочтении его моло-гинским крестьянам до официального
обнародования, об участии представителей рода в Крымской войне, а Анны
Раменской — в защите Парижской коммуны и др.
Следующий по значимости пласт источников, цитируемых и пересказываемых
в "Акте", — воспоминания представителей рода. Авторы "Акта" указывают
прежде всего воспоминания трех представителей династии, которые "п
...Закладка в соц.сетях
