Жанр: Философия
Введение в философию
...И в самом деле: он заметил, что
без единства они могли бы существовать на двух различных уровнях и
каждый сам по себе — и тот, и этот элементы, но лишенные всякой связи
один с другим, освобожденные от того взаимного отвращения и
негативности, которая их раздваивает и противопоставляет как
положительный и отрицательный полюса одной и той же стрелки.
Итак, бином — но с его необходимым и непреложным обоснованием в
абсолютной монаде. Эта монада не в наличии, не существует до всякого ее
проявления или начала деятельности. Не является субстанцией то нечто, к
чему обращаются антиидеалисты, чтобы метать против всех стрелы своей
критики, своего пренебрежения (которое хочет быть смиренным сознанием
бедной человеческой природы, а становится, напротив, высокомерной и
самонадеянной уверенностью в суждении о ближнем). То одно, что, можно
сказать, есть, — не принцип, а продукт этой Мысли, являющейся актом,
производящим определенное бытие отдельно взятых индивидов и всех вещей и
их совокупности, в которой все собирается в своей неразрывной и
неуничтожимой связи со своим принципом.
14. ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНЫЙ СУБЪЕКТИВИЗМ
Итак, не иллюзионизм и не субъективизм, где под субъектом
подразумевается субъект, являющийся одним из двух элементов, на которые
поляризуется мысль; но истинный субъективизм, т.е. утверждение
имманентности субъективности, превосходящей всякий субъект и всякий
объект опыта, — трансцендентальной субъективности как условия и принципа
всякой дуализа-ции мысли в опыте. Истинный субъективизм — это
трансцендентальный субъективизм.
При сопоставлении с данной, более высокой, субъективностью имеют
право на существование как субъективизм, противопоставленный
объективизму, так и последний, противопоставленный первому: и в самом
деле, как один, так и другой абстрактно опираются только на один элемент
синтеза, в котором глубинный субъект вечно дуализируется, и оба они
делят пополам конкретную структуру, в которой, согласно идеалисту,
реализуется мир.
15. ОБЪЕКТИВИЗМ АКТУАЛИСТА
Своему противнику-объективисту, который упрекает его в субъективизме,
актуалист поэтому ответит, что он не субъективист. Сторонник актуализма
— больший объективист, чем его критик, потому что последний
довольствуется абстрактной объективностью (недостаточной и подвешенной в
воздухе, поскольку она оторвана от элемента, к которому по своей природе
непреодолимо влечется и с которым неразрывно связана).
Как бы там ни было, считать, что осудили актуалиста, признав его
стиснутым в замкнутой области субъекта (и, стало быть, отделенным от так
называемой объективной реальности, внешней мысли) — значит говорить
совершенно неточные вещи, которых нет ни на небе, ни на земле,
совершенно неточные в качестве дефиниции актуалистического учения,
лишенные смысла из-за того, что предполагают касательно отношений
фантастического объекта, на который ссылаются, с не менее фантастическим
субъектом (отношений, критика которых осуществлялась столько раз, что
теперь уже имеет почтенную бороду). Тот, кто не имел бы ничего иного
возразить актуалисту, кроме старой побасенки о субъективизме, доказал
бы, что он находится еще в самом начале истории философии.
16. ОБВИНЕНИЯ В НАТУРАЛИЗМЕ
Другой притворяется, что следовал до этого пункта за актуализмом и
что был склонен попустительствовать этой Мысли, которая является
универсальным, бесконечным, творческим актом, творящим себя и иное в
себе; но был склонен к этому при условии, что затем не возникнут из
этого несообразности. Но вот он, по его мнению, наталкивается на
серьезнейшие трудности, в силу которых идеалист, считавший, что постиг
глубинное ядро духовности мира, должен якобы признать, что внезапно впал
в самый безнадежный натурализм. И кто делает различие между натурализмом
и материализмом, а кто и нет; кто-то не колеблется заклеймить актуализм,
обвинив его в самой заразной материалистической чуме. Говорят: когда вы
заключили все — природу и историю, Бога и человека, бытие и ценность — в
акт мысли, вы в действительности в простом и однолинейном развитии акта
уничтожили то различие, благодаря которому дух противопоставляет себя
природе и возвышается над ней, суждение — над событием, сознание — над
фактом, и сама неразличенная мысль становится необходимым,
непосредственным процессом, который таков, каков есть — так, что должное
совпадает с самим сущим, право с фактом, и поэтому все является
истинным, все справедливым (что равнозначно тому, чтобы сказать, что
ничего нет справедливого и ничего истинного). Истина, не отличающаяся от
заблуждения, низводится сама на уровень, недоступный оценке. Свет истины
столь полон и ослепителен, что никто ничего не видит. Это — явный
натурализм, а вовсе не абсолютный спиритуализм, как утверждают
актуа-листы! Стоит ли называть мыслью этот акт, который есть то, что он
есть; который становится тем, что он есть, в становлении своей природы?
Спиритуализм всегда был вдохновляющей верой, которая презирает
завершенные факты, восстает против свершенных вещей, чтобы стремиться к
тому, чего нет, но что должно быть. Здорово пессимистический,
спиритуализм раздраженно и неудовлетворенно отворачивается от
реальности, которая дана или дается, от естественного хода вещей — и со
страстным желанием обращается к высшему миру, который тем больше ценен,
чем больше привлекает, чем большего труда стоит его достичь. Эта
актуалистическая философия, бросающая все в непрестанный акт мысли,
которая, мысля, не может не мыслить, и не может не мыслить лучше, чем
оно может быть, — панглос-совский оптимизм: она — отдача человека на
милость природе. Она подрезает жилы всякой способности к действию, гасит
всякий пыл души, которая для того, чтобы жить, нуждается в измышлении
своей лучшей реальности, стремится к усилиям, в которых осуществляется
ее жизненный ритм на фоне будущего (которое актуализм заставляет
исчезнуть с глаз смертного, осужденного carpere diem*, замыкаясь и
сосредотачиваясь на самом себе).
Сколько раз звучали в моих ушах эти жестокие упреки! И сказать, что
чаяния, из которых они берут начало, — постоянный мотив всей моей
философии, понятие, на котором я настаивал сам, и действительно, могу
признать, фундаментальное устремление моей жизни! Но как было можно
приписать мне столь явное и вопиющее противоречие между тем, что я будто
бы хотел сделать, и тем, что я на самом деле совершил? Все философы —
кто больше, кто меньше — впадают в противоречия; но не в столь же
значительное и грубое противоречие?
17. ОШИБОЧНОСТЬ ОБВИНЕНИЯ: ЗАМЕНА АКТА ФАКТОМ
Так вот: нужно понять, констатировали ли на деле критики мнимый
актуалистический натурализм, о котором они столь легкомысленно говорят,
используя свой верный прием. И я считаю, что должно было бы стать для
всех очевидным следующее: дабы иметь возможность приписать акту ту
натуралистическую ценность или смысл, который был указан, акт нужно
понимать как факт (т.е. как что-то, что мысль находит перед самой собой
— и поэтому отрицает, поднимаясь выше и подчиняя себе свой объект). Но
одно дело — факт, а другое — акт: если рассматривать акт как факт, то
истинный акт уже не тот, который приписывается объекту мысли — а,
скорее, новая мысль, мнимым актом которой оказывается объект.
Поэтому вышеизложенная критика попадала в цель, когда была направлена
против позитивизма, историзма и других подобных воззрений на
человеческую или духовную реальность (которая, в силу этих воззрений,
вся представала перед мыслью как предшествующая ей). И известно, что
предшествующее мысли как таковой не может не представать перед мыслью
необходимо детерминированным в целом и в отдельно взятых частях
(результатом которых оно может показаться, как цепь естественных
феноменов и весь комплекс их же самих, по отношению к которым нет места
оценочному суждению никакого рода).
Но актуализм не является ни историзмом, ни позитивизмом именно
потому, что он не допускает объекта мысли, который бы не был продуктом
самой мысли; не допускает ничего, предшествующего мысли, и обращает
внимание невнимательных и рассеянных на то, что, когда судят о мысли,
отрицая ее, мысль в акте не та, о которой судят, а та, которая судит. Он
обращает внимание, что всякая мысль (духовный акт вообще, понятие,
чувство, фантазия — как ее ни назови) не познается, и о ней нельзя
говорить извне (как делает тот, кто различает
мысль и мысль
; и, более
того, мысль избранных и нечестивых, одних справа, а других слева —
забывая даже о Господе, по отношению к которому, разумеется, все же
говорят о правом и о левом). Он обращает внимание на то, что
инстинктивная интуиция, которую дух имеет о духе, не нуждаясь в
идеалистических философиях, всегда внушала непреложную необходимость
входить внутрь духовных ситуаций, которые хотят понять, т.е. хотят
познать такими, каковы они есть — ту самую необходимость, которая
заставляет нас открывать глаза, чтобы видеть цвета, и навострять уши,
чтобы слышать звуки, ибо нельзя ни видеть звуки, ни слышать цвета. Было
ли когда-нибудь возможно понять речь человека, не вникая в его душу, не
становясь, насколько это можно, на его точку зрения — и, таким образом,
не видя вещи его глазами? И почему то, что, как известно, должно делать
время от времени, не чувствуют, однако, должными делать всегда —
абсолютно по той же самой причине, которая время от времени нам
навязывается (чтобы понять мысль, в любом случае являющуюся все же
имманентной деятельностью, которой хотят идти навстречу)? Дело в том,
что те самые открытые, очевидные и всем доступные вещи (которые мы
видим, даже не глядя на них), стоит их теоретически обосновать и
представить в законе, в который они входят, начинают ускользать во все
стороны или не казаться больше таковыми — и их больше не видят или не
признают. Но когда актуализм говорит, что мысль не то, что появляется
извне, а то, что обнаруживается изнутри, он в действительности говорит
что-то новое и спорное лишь для этих рассеянных, которым нельзя дать
иного совета, нежели совет встряхнуться и стать внимательными. Это —
долг каждого порядочного человека!
18. КАК ОТЛИЧИТЬ АКТ ОТ ФАКТА
Лишь если смотреть на него изнутри, акт есть акт — в своей
наличности, в своем актуальном свершении; когда реально он пульсирует
как бесконечная и абсолютная мысль и не является трансцендированным (и
поэтому — ограниченным), акт отличается от всех фактов и от материальной
или нематериальной природы, и от всех сформировавшихся вещей, поэтому
тяжеловесных, противящихся свободе, подвижности, легкой и свежей живости
того духовного избытка сил, который всем известен благодаря
непосредственному имманентному опыту и который всем удается с таким
трудом отчетливо познать и определить. И принадлежат ему как акту,
который есть то, что лишь непосредственно познается конкретным и
определенным образом, все те черты, которые присущи жизни духа и
противопоставляют ее природному ходу событий. Таким образом, semel
emissum volat irrevocabile verbum*: безвозвратное — свершившийся факт, а
не факт в его свершении, не акт; т.е. свобода имеет свое царство в
настоящем, а не в прошлом. А настоящее есть акт, который актуализм
энергично возвысил над фактом.
Свобода! Вместе со свободой существует все богатство жизни духа; без
свободы нет ничего. Однако актуализм утверждает, что он не только
спасает свободу; но что для ее спасения нет иного пути мышления, кроме
как его путь — потому, что, едва предается забвению понятие мысли как
акта, мысль начинает быть обусловленной необходимостью и поэтому
лишенной своей свободы, т.е. она уничтожается как мысль.
19. AUXILIA IMAGINATIONS* АЛЯ ПОНИМАНИЯ СВОБОДЫ
В auxilium imaginations индивида, потерпевшего фиаско в том, чтобы
отличить мгновенье акта, являющееся вневременным, от мгновенья времени,
которое является точкой среди ряда точек и которое есть мгновенье факта
(без чего, несомненно, окажется затруднительным понять, каким образом
можно было бы говорить о свободе в мгновенности мысли), я позволю себе
заметить, что мгновенье для актуализма — это мысль, которая
реконструирует
Божественную комедию
, от строки
Земную жизнь пройдя до
половины
до строки
Любовь, что движет солнце и светила
, на протяжении
всех ста песней; подобно тому, как мгновенным является всякий духовный
акт, который, даже развертываясь во времени — т.е. будучи рассмотренным
извне в течение многих дней, или месяцев, или даже лет — имеет свое
единство, так что различные части, которые в нем можно все же (всегда с
внешней и необходимой точки зрения) выделить и отделить, упрочивают
каждая собственное значение; или, по крайней мере, ту интонацию, которая
находит отзвук во всем жизненном круге сложного произведения и
заставляет признать в каждом слове, в каждой ноте одну и ту же душу.
Этим сложным произведением, когда затем углубляется поиск, не является
ни
Божественная комедия
, ни лютеровская реформа, ни наполеоновская
империя; но, в конечном счете, история, т.е. универсальная реальность в
ее духовной актуальности. И, ощущая могучее дыхание произведения,
которое есть один-единственный акт, сверхчувственный лишь в то мгновенье
без времени, которое присуще всякому ритму духовной жизни, невозможно не
разглядеть, как дух получает способ действовать свободно, выбирая всегда
между тем, что имеет ценность, и тем, что ее не имеет, между собой и
своей противоположностью, обретая таким образом — медленно, постепенно,
с трудом — самого себя. Но тот, кто по рассмотрении столь полного
единства как единства акта, творящего
Божественную комедию
(или
другое, более объемное создание духа), вернулся бы к рассмотрению
фундаментального и имманентного единства, к которому сводится и должно
сводиться всякое другое единство (единство акта, благодаря которому Я
полагает себя в своей абсолютной простоте), не должен упустить
следующего: даже в мгновенности этого акта существует прогресс,
существует духовная жизнь в форме, которая сущностна для этой жизни,
т.е. в форме противопоставления себя другому, отрицающему себя, чтобы
самоутвердиться. Существует процесс, в котором мыслящее мыслит
(реализует само себя), лишь если противопоставляет себя самому себе —
само себя как мысль (которая есть опосредование — и поэтому Я, дух)
самому себе как бытию, непосредственности, природному существу,
противоположности Я или духа, внутри самого духа. Говорение — это уже
ТРУД усилие того, кто говорит; тот, кто, если бы он не совершал это
усилие и оставался немым, абсолютно немым, как камень, не отличался бы
от природы — был бы сам природой, той природой, которую он уничтожает в
себе посредством акта, принадлежащего, естественно, той самой природе
акта, с помощью которой он побеждает и подчиняет своей норме жизни все
страсти и устанавливает таким образом всю наиболее неоспоримую и светлую
власть свободы, которую от человека как такового можно было бы
требовать.
Свобода, помимо единства, требует различия. Но единство духовного
акта содержит в себе различие, осуществляется через различие; актуализм
никогда не говорил об абстрактном, простом и неразличенном единстве.
Различия, которые он отрицал, — эмпирические различия, претендовавшие на
философскую значимость; различия, которые являются
взаимотрансцендентными — и поэтому оставляют всегда что-то внешнее
духовному акту (хотя и постулируется в основе всех различий произвольно
обобщенное единство, которое начинает быть чем-то вроде их общего
абстрактного знаменателя). Напротив, различие внутри единства — это
жизнь и реальность самого единства.
20. ПОЗИТИВИЗМ, ИСТОРИЗМ, ОПЫТ
Коль скоро подвергнуто отрицанию и показано лишенным основания
обвинение в натурализме, то вместе с ним рушатся сходные обвинения в
позитивизме, историзме и им подобные — все вдохновленные одной и той же
ошибочной позицией, из-за которой пытаются определить духовный акт
извне. И поэтому смешивают чистый опыт, о котором говорит актуалист, с
опытом позитивистов, которые, в сущности, рассматривали его как факт (и,
в силу этого, должны были оказаться вовлеченными в то, чтобы объяснять
его так, как объясняют все факты, — механистически); тогда как опыт
актуалиста — это его (опыта) акт. По-кантовски можно сказать, ставя с
ног на голову позицию самого Канта (в понятии опыта придерживавшегося
того же самого эмпиризма, из которого позже вышел позитивизм), что опыт
актуалиста — форма познания (чистая трансцендентальная деятельность), а
опыт позитивиста, напротив, материя.
21. ИСТОРИЯ ИСТОРИЗМА И ИСТОРИЯ АКТУАЛИЗМА
Таким образом, историзм, не видящий ничего иного, кроме фактов, в
правовой области противостоит естественному праву, сводя всякое право к
историческому образованию, которое не соотносится с целями — и, в силу
этого, не реализует ценности, но следует за обстоятельствами и
условиями, определяющими его развитие; этот историзм, который
оправдывает все потому, что все, хорошее оно или плохое, имеет свою
историческую причину, и если оно произошло, то не могло не произойти;
этот историзм — прямая антитеза актуализму, который в понятии акта
указывает на решительную критику самого понятия факта, основы
исторической интуиции. Безусловно, история, рассматриваемая извне, в
своих деталях и в целом, вся одноцветная — ни хорошая, потому что она ни
хорошая, ни плохая, а такая, как есть. По отношению к ней — так же, как
и по отношению к природе, — правила мудреца всегда будут спинозовскими:
поп ridere, поп lugere, neque detestari sed intelligere*. Но история для
того, кто в ней хочет понять хоть малость, безусловно, не та, которую
можно понять извне. И поэтому сегодня мы убеждены, что история,
невещественная история, которая действительно пишется и в которой
находятся, — не история прошлого, но современная история, т.е. история
как раз того настоящего, которое осуществляется посредством
историографии [1]. Переделывайте историю, и внутри вы найдете
беспрерывный импульс духа, различителя добра и зла и творца первого как
перечеркивания второго [2].
1 См. выше гл. VI. С. 274-276. 2 См. работу
Историзм и историзм
,
перепечатанную здесь в Приложении.
22. ОБВИНЕНИЕ В МИСТИЦИЗМЕ
Вместе с обвинением в натурализме нога в ногу идет другое обвинение,
на первый взгляд противоположное, — обвинение в мистицизме. Они имеют
один и тот же исток — подозрение в не-различенной и неразличимой
непосредственности акта. Подозрение, на которое достаточно указать,
чтобы ответить также и на это обвинение, на то, что это обвинение
содержит в себе негативного. Ибо я не борюсь с мистицизмом из-за его
требования единства; и если кто-то, по причине моего поиска и
непрерывного утверждения единства, захочет определить меня мистиком, я
приму это определение и буду дорожить им — напоминая, какую великую силу
человеческий дух имел во все времена и под любым небом, будучи извлечен
из мистицизма как абсолютная достоверность, влитая в человеческую душу,
чтобы обладать в себе самой силой сил, жизнью всякой жизни, началом всех
чудес, благодаря которым обогащается и возвышается постепенно жизнь. Но
если под мистицизмом хотят понимать чистый мистицизм, который в единстве
топит всякое различие, то понятие акта находится в явном противоречии с
этим характером всякой простой и наивной мистической интуиции; и не
существует возможности смешения двух позиций — разве что захотят как раз
осуществить это смешение. Если в пику мистицизму (строгого и
недифференцированного единства) то, что хотят спасти, — пестрое и
неистощимое богатство исторических детерминаций, — да увидит тот, кто
следовал за мной до сих пор, можно ли для такой цели сделать больше, чем
актуальный идеализм, который единство актуалистически понимаемого
реального осуществляет в истории.
Дело в том, что критики хотят уже не множественности, но хаотичного и
смутного множества при отсутствии рефлексии — множества, освобожденного
от единства, разнузданного и отданного в руки произвольного и случайного
понимания фрагментарного познания; тогда как актуалист пусть и хочет
единства — но, в отличие от мистика, он хочет его как единства
множественности и поэтому хочет множественности с большей серьезностью,
чем те, кто обвиняют его в замыкании в скорлупе единства. Такова истина,
как может видеть каждый, кто в состоянии непредвзято и внимательно
исследовать основные моменты этого спора.
23. ОБВИНЕНИЕ В АТЕИЗМЕ
Обвинение, которое кажется находящимся в противоречии с обвинением в
мнимом актуалис-тическом мистицизме, — это сегодня, быть может, самое
настойчивое и порождающее наиболее неистовое возмущение против нашего
идеализма обвинение в атеизме (открытое или скрытое). Скрытые обвинения
философ мог бы и не учитывать, если бы они не сходились с открытыми,
поскольку они указывают на меньшую ясность идей или на меньшую
искренность характера.
Сегодня есть многие, кто, если присмотреться, будто бы пытается
сблизиться с актуализ-мом как с единственной верой, действительно
способной освободить ум от аргументов и обольщений расхожего
материализма, столь благоприятствующего духу научного исследования и той
природной лености, которая лежит в основе всех умов, направленных на
особенное и на злободневное практической жизни. И, уже готовые отдаться
в руки этому искушению, которое отвечает глубоким моральным потребностям
нашего времени (полностью ориентированного на реальность, сообразную с
устремлениями духа), они пугаются, останавливаются и идут на попятную,
убежденные, что этот идеализм — со своей теорией абсолютной
имманентности, со своим совершенным отождествлением истины с фактом, с
растворением всякой субстанциональности в становлении акта и с
отрицанием всякой формы бытия, которая не является результатом всегда in
fieri* этого акта — оказывается подлинным атеизмом и безжалостной войной
против всякой религиозной концепции жизни. Какой-то остряк повторял у
меня за спиной по поводу религиозного образования, требуемого мною в
школах, что я очень почитаю религию, но... верю ли я в нее? Этот остряк
по-своему выразил на языке, свойственном рационализму XVIII века,
достаточно распространенное мнение, которое я должен признать пагубным
не для меня (и еще меньше — для идеализма), но для того, кто нуждается в
идеализме, чтобы открыть себе глаза, однако упорствует, держа их плотно
закрытыми.
24. ТРАНСЦЕНДЕНТНОСТЬ И ДУАЛИЗМ
Кто говорит
религия
, говорит
трансцендентность и дуализм
. А кто
говорит
актуальный идеализм
, напротив, говорит
имманентность и
единство
. Это совершенно ясно и точно. По крайней мере, так кажется; и
этой видимостью довольствуются те, кто не идет дальше, чтобы искать,
существуют ли между этой трансцендентностью и этим единством отношения,
которые могли бы сделать вопрос гораздо менее ясным, чем это однажды
показалось.
25. ДУАЛИЗМ И ЕДИНСТВО
Начнем с единства или с дуализма. Взаимоисключают ли друг друга эти
термины, как это утверждают? Между тем христианство, со своей догмой о
Человеко-Боге, говорит, что не исключено и что вполне можно мыслить,
чтобы человек и Бог были парой — и одновременно чем-то единым. Тайна?
Ничуть! Тайна должна была существовать до тех пор, пока все то, что
мыслят, было подведено под категорию бытия или субстанции — и тайной как
раз и был дух, отчего это единство двоих уже интуитивно схватывалось как
то, что должно быть постигнуто с помощью ума. И все силы идеализма
всегда были направлены на это понятие духа, которое должно было
освободиться от категории субстанции, а затем и от еще более абстрактной
категории бытия. Сегодня актуализм — это, уж не знаю, последняя или одна
из последних доктрин, направленных на то, чтобы сделать возможным
понятие духа, благодаря которому не было бы больше тайной,
противоречащей представлению об универсуме, вбитому как-то в голову
человека, тс понятие духа, который есть один и двое. Каков он на самом
деле как акт, т.е. по-лагание себя: Отец и Сын, которые суть один,
единый Дух. Стало быть, эта альтернатива одного и двух — по крайней
мере, для христиан — не годится для того, чтобы загонять актуалистов в
ряды атеистов.
26. ТРАНСЦЕНДЕНТНОСТЬ И ИММАНЕНТНОСТЬ
...Закладка в соц.сетях
