Жанр: Любовные романы
Поцелуй на ночь
...иповник, чтобы поцеловать девчонку, случилась на самом
деле.
— Все шутки шутишь? Сказочки рассказываешь?
— Какие там сказочки! С моей жизнью не сравнится даже целый сборник
братьев Гримм. Взять хоть сегодняшний день: какой сказочник мог
предположить, что в конце его я буду целовать самую красивую женщину в мире?
— Ты так считаешь?
— Я уверен.
— Ох...
— Только не ври, что тебе этого никогда не говорили.
— Говорили. Но им я никогда не верила. А тебе верю. Скажи, чего тебе
сейчас хочется?
— Честно? — Да.
— Ты обидишься.
— Клянусь, нет!
— Хорошо. Есть хочется. Очень. Видимо, нервы.
— Ох, какая же я идиотка! Ведь ты целый день на ногах! Пошли!
— Куда это вы меня тянете, мэм?
— В дом.
— Дженна, слушай, у меня ведь есть жр... еда в холодильнике, и вообще,
это как-то...
Хит замолчал, увидев, как изменилось лицо девушки. В светлых глазах плеснула
боль, щеки вспыхнули болезненным румянцем, она вскочила и отступила от него
на шаг, прижала руки к груди.
— Дженна, ты не сердись...
— Нет, все правильно. Надо выяснить с самого начала, чтобы честно. Ты —
бедный, но честный и гордый. А я — избалованная дамочка, клюнувшая на
мускулатуру. Решила от нечего делать побаловаться с симпатичным парнем.
— Перегибаешь, мисс Фарроуз. К тому же я первый начал.
— Но я согласилась!
— Что ж, значит, ты права.
— Что?!
— Ну вот, опять не так. Ладно, кроме шуток. Дженна, я действительно
чувствую себя не в своей тарелке. Ситуация не самая ординарная...
— Хит! Заткнись. И выслушай меня. Мне никогда в жизни, ни с кем не было
так хорошо, как сейчас с тобой. Вчера ночью мне снились сны под грифом
детям до восемнадцати
. Я не узнаю себя, я не понимаю, что происходит, я
думаю, что я в тебя влюбилась. Разумеется, с точки зрения общепринятых
правил и приличий я говорю и делаю ужасные вещи...
— Дженна...
— Я совсем тебя не знаю. Ты свалился на мою голову, как снег в августе.
Но единственное, что я сейчас чувствую... Понимаешь, если бы я тебя не
поцеловала... и если я сейчас тебе все это не скажу, то упущу что-то очень
важное в жизни. Самое важное. Единственное.
Хит не сводил с Дженны глаз. Просто не мог. Она была прекрасна, словно
принцесса из сказки, нет, гораздо, гораздо красивее! У Хита голова шла
крутом. Этого всего просто не может быть, потому что не может быть никогда.
Дурочка! Если бы она на самом деле БЫЛА скучающей богатой дамочкой, решившей
на досуге поразвлечься с приглянувшимся ей парнем, все было бы намного
проще. Он бы не испытывал таких угрызений совести. Возможно, даже пошел бы с
ней в постель.
Только вот в этом случае он никогда бы не захотел ее поцеловать первым. И уж
конечно не испытывал бы такого тоскливого ужаса, как сейчас.
Ужас заключался в том, что Хит совершенно точно знал: им не быть вместе.
— Дженна... Девочка... Я дубина, солдафон, урод, дебил... Я не хотел
тебя обидеть, я скорее сдохну сам, чем тебя оскорблю хоть в мыслях...
— Хит...
— Ты пойми меня! Ну как я могу! Я — бродяга. Бездомный полудурок с
собаками и без денег. Да я даже в конюшне у тебя остаться не имею права!
— Хит...
— То, что ты сказала... Ты даже сама не понимаешь, как это здорово. Ты
не только красавица, ты еще и умница. Ты — хороший человек. Я уйду.
Переночую сегодня и уйду с утра. Ты не переживай, все будет нормально. Мы
устроимся, не пропадем. И прости меня, ради бога, прости...
— Хит, если ты уйдешь, я умру.
Она вдруг сильно побледнела и стала оседать на дорожку. И тогда он сорвался
со скамейки, на которой до сих пор сидел дурак дураком, и подхватил ее на
руки, а потом уже не было сил разорвать эти судорожные объятия... И Дженна,
холодная красавица Дженна Фарроуз, взахлеб рыдала на груди бродяги и солдата
Хита Бартона, а он прижимал ее к себе, вытирал ее слезы руками, сцеловывал
их, шептал миллион каких-то глупостей, баюкал ее, словно маленькую.
Обессилев, они затихли и сидели молча, обнявшись, а на небе уже зажглись
звезды, и цикады завели свою песню, и только тогда собаки, до сих пор
проявлявшие удивительную тактичность, позволили себе негромко потявкать.
— Джен...
— Они есть хотят.
— Пойдем, покормим их?
— А потом ты пойдешь со мной в дом, и мы поужинаем?
— Пойду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— И завтра не уйдешь?
— Э-э-э...
— Да, это шантаж. Но у меня нет другого выхода.
— Хорошо. Не уйду.
— Пойдем кормить собак.
Через час Дженна и Хит сидели на открытой веранде дома и молчали,
наслаждаясь тишиной. Ужин из остатков суши, холодной ветчины, сыра и
зачерствевших рогаликов был съеден, теперь они пили сухое красное вино.
Потом Дженна нарушила молчание.
— Трудно побороть все старые привычки. Я все еще бизнес-леди. Хит, мне
кажется, я знаю, как все устроить.
— Хм... Я тоже знаю. Мне надо жениться на старой и богатой, без любви.
Тогда я смогу изменять ей с тобой, не испытывая угрызений совести и
одновременно не завися от тебя в финансовом смысле...
— Дался тебе финансовый смысл!
Он резко подался вперед, черты лица стали медально четкими, выражение —
почти злым.
— Дженна, от этого никуда не деться. Ты — принцесса, я — бродяга. Ты —
хозяйка особняка, я — хозяин только собственной дороги. У тебя есть семья, у
меня — только собаки...
— Это не мой особняк.
— Хорошо, но ведь ты же не станешь утверждать, что ты работаешь
посудомойкой в Макдоналдсе?
— Нет, не стану. Я — главный редактор модного журнала.
— Ну вот...
— Что — ну вот?! А ты — ветеринар. Врач.
— У меня нет диплома врача.
— А у меня нет диплома главного редактора. Просто в то время, когда ты
помогал другим, я помогала только себе самой, вот и вся разница. Да, у меня
большой счет в банке. Зато у тебя есть друзья. Завтра банк лопнет, меня
уволят, и я останусь одна и без гроша. А ты проснешься по-прежнему — с
друзьями. И с сознанием того, что ты умеешь спасать чужие жизни.
— Собачьи...
— А жизнь Спенсера? А жизни солдат, которыми ты командовал? Мы
ровесники, Хит, но твоя жизнь — это толстый и интересный роман, а моя — один
листочек делового резюме. И ты по-прежнему считаешь, что я богата, а ты
беден?
— Все это замечательно, но скажи — только честно, как ты умеешь, —
разве я имею право позвать тебя с собой? Предложить тебе разделить мою
жизнь? Или согласиться разделить твою? Нет, Джен, потому что тогда это буду
уже не я. Не Хит Бартон. Я превращусь в альфонса, в лузера, в черта лысого,
но Хитом Бартоном я больше не буду.
— Хорошо. Предлагаю деловое сотрудничество.
— Наймешь меня в сторожа?
— Считай, что я этого не слышала.
— Прости.
— Простила. Я предлагаю тебе начать частную ветеринарную практику.
— На какие шиши?
— Не слышу.
— Хорошо, меняю формулировку. На твои деньги — нет, тогда на чьи?
— Я не собираюсь заниматься голой благотворительностью. Я решила
вложить часть своих сбережений не в то, что практично и общепринято, а в то,
что для души. В собак.
— Так, интересно. Увидела меня — и сразу поняла, что именно это то, что
нужно?
Дженна откинулась на спинку кресла и смерила Хита Бартона своим фирменным
взглядом. Слабые натуры от такого взгляда падали ниже плинтуса, но этот,
разумеется, и бровью не повел.
— Давай, давай, ври дальше.
— Ужасный характер! Хорошо, будем считать, что я опять ничего не
слышала. Так вот, собак я люблю. И кошек люблю, и попугайчиков, и рыбок.
Собак — больше всего. Я хочу открыть небольшую ветеринарную клинику. На
большую моих сбережений просто не хватит, это довольно дорогое удовольствие.
И на дорогих модных ветврачей мне тоже средств не хватит — в Нью-Йорке они
дерут такие гонорары, что закачаешься. Выход?
— Это ты меня спрашиваешь?
— Тебя, потому что ты профессионал.
— Без диплома.
— Оставь в покое диплом!
— Хорошо. Существуют молодые выпускники ветеринарных академий. Старые
врачи, которых уже не берут в большие клиники. Энтузиасты своего дела, в
конце концов. Зеленые. Фанаты собак и кошек. Содержатели приютов для
животных.
— Отлично! Пока достаточно. Ты наверняка владеешь информацией о таких
людях. Сталкивался с ними за время своих скитаний. Я вовсе не собираюсь
предлагать тебе деньги, я предлагаю тебе ДЕЛО. Мой капитал — твои мозги. По-
моему, это совершенно нормально.
— Хм... И для затравки ты возьмешь под крыло моих псов?
— Для затравки у тебя будет масса работы. Надо найти участок земли,
чтобы рядом имелось приличное здание, надо прикинуть, с чего начать.
Возможно, переманить к себе какой-нибудь магазинчик, торгующий кормом и
медикаментами, или фирму... Одним словом, у тебя есть немного времени —
прикидывай. По ценам сориентируемся вместе. И тогда будет ясно, возможно ли
это в принципе.
— Дженна...
— Хит, прошу, не надо отвечать сейчас. Мы оба в дурацкой ситуации. Нам
обоим неловко. У нас обоих связаны руки. Можно зажмуриться и представить,
что ничего и не было, но лично я вряд ли смогу это сделать. Я сердита, Хит.
Я взбудоражена, растеряна и сбита с толку. Я впервые в жизни испытываю
подобные ощущения. Я боюсь потерять тебя — и боюсь обидеть.
Хит Бартон с ожесточением потер щеку, бросил на раскрасневшуюся девушку
косой взгляд и вдруг выпалил:
— Ты замужем?
Она ответила ему недоуменным взглядом и пожала плечами.
— Нет, конечно.
Следующей мыслью Дженны Фарроуз было: ох ты, Господи, Итан!
— Ты сказала, что этот дом тебе не принадлежит. Почему ты в нем живешь?
— Это долгая история.
— У тебя отпуск, у меня он вообще всегда.
— Ну хорошо. Этот дом принадлежит мне только наполовину. Вторая
половина — Итану Тонбриджу.
— Кто это?
— Мой...
— Жених? Бойфренд? Сожитель? Опекун?
— А чего это ты злишься?
— А угадай!
— Итан Тонбридж — в высшей степени приличный молодой человек из моего
круга и хорошей семьи. Три дня назад... какое там, вчера утром я думала, что
хочу выйти за него замуж.
— И расхотела.
— Не веришь?
— Почему? Сейчас верю. Дело в другом. Настанет белый день, цикады
заткнутся, ты проснешься в своей спальне и поймешь, что совершенно не хочешь
ничего в своей жизни менять.
— Неправда!
— Возможно. А возможно и нет. Дженна, я ведь не из одной только
ревности спрашиваю...
— Ревности?
— Да, ревности. Потому что и я испытываю странные и непривычные
ощущения. Я тоже растерян и взбудоражен. СЕЙЧАС мне кажется, что я убью
всякого, кто посмеет подойти к тебе...
— Ох...
— Не
ох
, а так и есть. Но на самом деле у каждого из нас есть своя
жизнь. Даже не БЫЛА — а ЕСТЬ. И мы оба от нее пока не свободны.
Дженна помолчала. Потом заговорила тихо, неуверенно, словно забыв, что Хит
сидит напротив и слушает ее.
— Понимаешь, никогда в жизни я не говорила никому о... любви. У меня
были мужчины. Не слишком много для свободной женщины, но были. Для
большинства я всегда была только любовницей, никем иным. У меня были...
отношения, понимаешь?
— Понимаю. Для здоровья.
— В принципе — да. Потом появился Итан.
— И ты влюбилась?
— Нет. Он просто не возражал против брака. Не хотел, не предлагал, не
добивался, не настаивал — просто не возражал.
— А ты — хотела?
— Не знаю. Нет, наверное. Перед тем, как появился Итан, у меня был
роман с одним человеком... плохим человеком. Жестоким и глупым. С твоей
точки зрения это было нечто вроде проституции. Спать с ним означало... Самое
смешное, что это ничего не означало, только я этого не знала.
— Понятно. Ты спала со своим начальником.
— Да.
— И он тебя бросил?
— Да.
— И никаких выгод тебе это не принесло?
— Да.
— Зато принесло боль и опустошение?
— Да.
— Рассказывай.
— Больше нечего рассказывать. У меня была депрессия, потом я пахала как
ненормальная, чтобы забыть всю эту грязь, а потом встретила Итана. А он
хороший парень. Легкомысленный, но не злой, щедрый, немножко бестолковый.
Очень красивый. Светский.
— То есть подходящий во всех отношениях мужик?
— Да. Ты злишься?
— Честно говоря, я слишком потрясен, чтобы злиться.
— Почему? Я ужасная, да?
— Дженни, а ты отдаешь себе отчет, что в целом мире найдется едва ли с
десяток молодых женщин, способных честно рассказать о своем прошлом?
— Почему?
— Потому что прошлое почти у всех было разное. Довольно часто —
неудачное. Стыдное. Подлое. Преступное. Глупое. Нет людей, которые хоть раз
в жизни не совершили ошибки. Особенно — женщины.
— Почему это?!
— Потому что женщин легче обидеть. Они более склонны верить
проходимцам, например. Одно ласковое слово — и они уже нафантазируют целую
счастливую историю, а потом еще и верить свято в нее будут, как же: иначе
придется признать свое поражение!
— Ты хорошо знаешь женщин?
— Совсем не знаю. Это общие места. Я никогда ни с одной женщиной не жил
достаточно долго, чтобы узнать ее.
— Не хотел?
— Не получалось. Любить надо полностью и без остатка. Отдавать больше,
чем брать. Идти на жертвы и не сожалеть об этом. Все мои девушки прежде
всего требовали от меня жертвы: бросить зверинец и заняться нормальной
работой.
— А ты?
— А я, получается, всегда гораздо больше любил собак. Во всяком случае,
я никогда бы не смог их бросить ради женщины.
— И правильно.
— Выходит, жить мне одному?
— Нет, просто...
— Что?
— Я бы никогда от тебя такого не потребовала...
Хит смотрел в зеленые глаза Дженны, и его душа разрывалась на части. В этих
прекрасных глазах горели тоска, надежда, желание, робость, недоверие,
ожидание, нежность, а еще...
Любовь?
Он встал, обогнул стол, вытащил Дженну из кресла и привлек к себе. Она
прижалась к его груди, затихла. Хит зарылся носом в душистые волосы и сказал
глухо и твердо:
— Вот что. Нельзя за один вечер исповедаться сразу во всем. Раз ты меня
пока не выгоняешь, мы будем учиться. Учиться доверять и любить. Рассказывать
и слушать. Понимать и прощать.
— Хит... Ты пойдешь сегодня со мной?
— Нет, светлая. Не сегодня. Потому что этим легко обмануться.
Перепутать звезды с их отражением в луже. Позволить плоти диктовать условия.
Я тебя хочу, очень хочу. Ты, я знаю, тоже. Но сегодня мы пожелаем друг другу
спокойной ночи и расстанемся.
— Тогда... когда?
— Когда придет время. Когда раздадутся старые долги. Когда совершенно
точно невозможно станет жить друг без друга. Иначе... знаешь, Джен, мне
очень не хотелось бы стать твоим прекрасным, но скоротечным романом. Очень!
7
Подушка — на пол, смятая простыня — змеей на груди, свила кольца и душит.
Жара осязаема, ее можно резать ножом, пластать вдоль и поперек, а липкие
невидимые края будут опять сходиться, как вода в болоте.
Тело — предатель, тело — горящий костер, которому нужен хворост. Лава в
кратере вулкана, которой нет места внутри и надо наружу.
Криком — наружу, всхлипом, стоном, болью, слезами.
Одиночество убивает. Привычная комната теряет очертания, становится
безразмерной, огромной, пугающей. Кровать — чужая.
Волосы спутались, как пакля, мечется тело по простыням, жгут простыни,
опаляют кожу.
Звон в ушах, кровь под самой кожей, румянец выжигает щеки, виски, глаза...
Нет ничего страшнее для женщины — самой попросить о близости и получить
вежливый отказ. И метаться потом до утра, сгорая от стыда и холодного ужаса:
что я наделала! Как низко я пала...
За что? Почему? Неужели и правда — нет? И все придумала себе, все
нафантазировала...
Как он сказал — из одного слова целую счастливую историю? А на самом деле?
И тогда что же? Вернуться в ту жизнь, в прошлую, привычную, нестрашную и
вообще — никакую?
Как это вообще могло произойти с ней, с такой рассудительной, такой
организованной, хладнокровной, знающей цену себе и другим?
Этот парень... Он же маленький! Он едва достает ей до плеча. Все будут
смеяться, когда увидят их вместе. Если увидят...
Чепуха, чушь! Никто и никогда их вместе не увидит, потому что не будет
никакого
потом
. Нелепая история, нелепо начавшаяся и нелепо закончившаяся.
Дженна застонала, прижав к груди подушку. Вспомнилось собственное
исступление и то, как плавилось ее тело в кольце надежных, могучих рук...
Итан! Итан Тонбридж. Она будет думать о нем, она не позволит никаким Хитам
Бартонам завладеть ее рассудком.
А рассудок здесь и вовсе ни при чем, деточка, ехидно сообщил невесть откуда
взявшийся внутренний голос. Тобой двигали исключительно инстинкты, им и
скажи спасибо. И с твоим Итаном Тонбриджем, между прочим, ты никогда и
ничего подобного не испытывала. Да, все было исключительно мило, полезно для
здоровья, высокотехнично — и скучно до скрежета зубовного. Теперь-то ты это
понимаешь?
Она понимала. Впервые в жизни она все понимала про себя, про собственное
тело, про свои желания и мечты. Впервые в жизни решение было простым и
ясным, но от этого ничуть не легче достижимым. Потому что Дженна Фарроуз
лежала в своей спальне одна, а Хит Бартон, невысокий широкоплечий ветеринар-
бродяга мирно спал в своей конюшне... или где он там спит?
Ночь катилась к закату, а Дженна все металась по постели, то проваливаясь в
смутное забытье, то просыпаясь от стыда, смущения и горя. Отверженная
женщина — с чем сравнить ее страдания?
Кажется, она все-таки заснула, это уже совсем под утро, когда небо стало
серым и каким-то зябким. А потом ей приснилось, что она плывет в лодке,
которую кто-то сильно раскачивает. Во сне Дженна вскрикнула — и проснулась.
Хит Бартон стоял перед ней в полумраке и улыбался, негодяй. Дженна поспешно
натянула простыню до самого носа и сердито уставилась на бесцеремонного
интервента. Хита это нисколько не смутило.
— Вставай скорее. Я решил, что ты не захочешь такое пропустить.
— Хит Бартон, ты знаешь, который сейчас...
— Сейчас половина пятого утра. Между прочим, на поле за твоим домом
шикарный рассвет. Если не заснешь, можем сходить посмотреть. Но в данный
момент я зову тебя совсем в другое место.
— Я не понимаю...
— Одевайся, красавица. Я жду на улице. Он подошел к окну и просто
вылетел в него, как Питер Пэн-переросток. Нет, у Итана с физическим
развитием тоже было все в порядке, но он вряд ли смог бы так небрежно и
грациозно перемахнуть через подоконник, не коснувшись его рукой. Дженна
торопливо вскочила, подбежала к окну и высунулась. В то же мгновение лицо
Хита возникло прямо перед ней, и он быстро поцеловал ее прямо в губы, а
потом окончательно спрыгнул на землю — с узенького карниза, на котором
поместиться мог разве только воробей, и тот боком.
Дженна ойкнула, отпрянула, завернулась в занавеску и убежала одеваться.
Хит не мог на нее налюбоваться. Вчерашняя Снежная Королева, холодноватая
красотка с белоснежными волосами и зелеными очами, сейчас Дженна Фарроуз
выглядела лет на десять моложе. Ни дать ни взять, заспанная девчонка,
удравшая из дома, чтобы поглазеть на рассвет. Пушистые волосы клубились
вокруг немного сонного и румяного личика, в зеленых глазах еще плескались
остатки сна. Что ей, интересно, снилось?
Сам он не спал ни минуты, но это его мало беспокоило. В армии их этому
специально обучали — не спать целыми сутками, довольствуясь десятиминутными
передышками, когда полностью расслабляется все тело.
Нет, он не спал. Хит был молодой и здоровый мужчина, а молодому и здоровому
мужчине трудно добровольно принять решение, которое принял Хит вчера
вечером.
Целовать ее, обнимать, вдыхать аромат ее волос, пить сладость ее губ,
чувствовать, как разгорается ответным жаром ее тело в твоих объятиях... Хит
знал: захоти он вчера этого — и Дженна провела бы эту ночь с ним в одной
постели.
Хотел ли он этого? О да, больше жизни. Почему тогда? Да потому, что впервые
за много лет Хиту Бартону не хотелось, чтобы переспавшая с ним женщина как
можно скорее забыла бы о нем.
Он знал многих женщин. В армии это одновременно и проще, и сложнее. Сложнее
— потому что женщин вокруг мало, а те, что есть, обладают слегка
специфической красотой и еще более специфическим характером. Проще — потому
что солдат принято жалеть, особенно в половом смысле. К тому же, именно
находясь на военной службе, можно без зазрения совести ну, почти без
зазрения совести! — пользоваться услугами жриц любви, иначе говоря —
посещать бордели с почти официального разрешения начальства.
Такими они и были, его первые женщины. Барменша Шейла в единственном баре
военного городка. Медсестричка Сьюзан. Секретарша из штаба... Вивиан,
кажется?
Крикливо и ярко накрашенные, бестолково разодетые в нейлоновые кофточки с
люрексом и колготки в сеточку, полные и худые, высокие и маленькие — всех
армейских женщин роднило одно: тоска в глазах. Тоска и ожидание — вдруг
этот, очередной, окажется единственным, любящим, неповторимым... И можно
будет уехать из опостылевшего гарнизона, повидать мир, завести семью и
детей.
Через их постели проходили десятки молодых солдат, и всем им Сьюзан, Вивиан,
Шейлы и Клары дарили свою неумелую, потрепанную любовь. Что интересно, мало
кто их за это презирал. Хит не был исключением. Он научился быть благодарным
— за то, что в тяжелую минуту эти стареющие, увядающие женщины дарили миг
забвения, иллюзию блаженства, а если не получалось — просто обнимали теплыми
своими руками и баюкали у себя на груди, как могла бы сделать это родная
мама...
Потом, уже за годы скитаний на гражданке, Хит пережил еще парочку романов.
Никакого серьезного следа они в его душе не оставили, потому что сам он не
слишком к этому стремился. Главное место в его сердце занимали собаки, а на
подружек уже не хватало... К тому же рано или поздно все подружки начинали
ревновать к лохматой толпе любимцев Хита, а потом и вовсе ставили вопрос
ребром: или я, или собаки. Нет, он не сердился на них за это, понятно же,
каждой девушке хочется, чтоб парень у нее был как все, а не больной на
голову. И Хит уходил.
Вчера он сам, по доброй воле и зрелому решению отказался от прекраснейшей
женщины в мире, потому что не хотел затевать короткую интрижку на пару
ночей. Возможно, даже скорее всего, у них ничего не выйдет, уж слишком они
разные, но попытаться надо.
Попытаться стать чем-то большим, нежели просто два тела, распаленные
инстинктом. Или не пробовать вовсе.
Дженна сердито отбросила лохматые волосы назад и воинственно уставилась на
Хита Бартона.
— Н-ну? Учти, если ты меня разбудил по какой-нибудь идиотской
причине...
— Пойдем. Осторожно, там тропинка неровная.
— Почему бы это? Раньше тут все тропинки были ровные...
— Там Джеронимо немножечко поохотился.
— На кого?
— На крыс.
— Ой!
— Не факт, что они там были, но ведь он же терьер. Терьер просто обязан
охотиться на крыс.
— И там теперь... ой!
— Ямки и канавки. Я выровняю завтра... то есть, уже сегодня. Малыш,
тихо, это мы.
Огромный пес приветственно вильнул хвостом, подняв медвежью голову и
пристально посмотрев на гостей. Дженна нагнулась и погладила пса, а Малыш в
ответ облизал ей руку.
В конюшне светился желтенький теплый свет керосиновой лампы, и в его
призрачных лучах были видны собаки, с комфортом разместившиеся в охапках
соломы и сена буквально по всей конюшне. Хит взял Дженну за руку, и от этого
уверенного прикосновения ей стало щекотно и горячо в животе, а губы против
воли растянулись в совершенно детскую счастливую улыбку.
Хит завел ее в самый дальний угол сарая, где за несколькими вязанками соломы
было устроено уютное и душистое логово, а
...Закладка в соц.сетях
