Жанр: Любовные романы
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ТАЙНЫ 2. Король нищих
...о Ришелье относился подозрительно к познаниям светских
врачей, он полностью доверял этому
капуцину, который до принятия пострига изучал медицину как у арабов, так и у
евреев. Капуцин редко ошибался. Значит,
отец Жозеф не доживет до нового года...
Молча вернувшись к себе в кабинет, Ришелье долго размышлял, откинувшись на
спинку кресла и| закрыв глаза. Он легко
предвидел все, что произойдет на другой день после его смерти, если он
предусмотрительно не подготовит преемника. Так
как он не знал, сколько времени ему осталось жить, Ришелье было необходимо
выбрать человека, обладающего живым и
глубоким умом.
Кардинал уже довольно давно знал, кто лучше других отвечает этому требованию,
однако еще не был готов принять
окончательное решение, ибо интересующий его человек представлял собой полную
противоположность отцу Жозефу: это
был человек светский, обольстительный, церковник поневоле - он так никогда и не
был посвящен в сан священника;
Ришелье наблюдал его, когда тот в качестве папского легата принимал участие в
процессе Казаля, и до сих пор вспоминал
о радости, какую почувствовал, увидев этого столь же улыбчивого, сколь серьезен
был сам кардинал, молодого монсеньера,
беседы с которым доставляли истинное наслаждение. Кроме того, узнав, что этот
молодой человек так любит Францию, что
желает стать ее подданным, кардинал решил; настало время призвать его.
Поэтому Ришелье, даже не вызвав секретаря собственноручно написал Папе,
обратившись к нему с просьбой как можно
скорее прислать монсеньера Джулио Мазарини, которого наконец решил сделать своим
преемником.
Письмо было искренним и откровенным. Ришелье понимал, что в политике бывает
так, когда голая правда имеет больше
значения, чем самые ловкие дипломатические ходы. Папа Урбан VIII, вероятно,,
удовлетворением воспримет мысль о том,
что власть во Франции возьмет в свои руки один из его ставленников. Это явилось
бы значительным преимуществом для
папского престола...
Ришелье же был уверен, что под его неусыпным вниманием Мазарини станет
французом и будет защищать его дело, как
собака кость...
Через час курьер во весь опор гнал коня в Рим. Жребий был брошен.
Спустя несколько недель Серый кардинал скончался с улыбкой на губах. Чтобы
успокоить страхи, омрачавшие агонию
отца Жозефа, Красный кардинал, проявляя все признаки живейшей радости, пришел
ему сообщить, что Брейзах пал. В
действительности Брейзах сдался через несколько дней, но отец Жозеф дю Трамбле
умер счастливым...
В тот же день, когда курьер кардинала направился в Рим, мальчишка принес
анонимную записку, адресованную
начальнику полиции в кордегардию Большого Шатле, где располагалось полицейское
управление. Измененным почерком
таинственный корреспондент сообщал, что "та, кого считают мертвой, не умерла, а
скрывается в месте, известном только
герцогу де Бофору и аббату де Гонди". Забавная задачка для сведущего человека...
Лафма нервно скомкал лист бумаги, потом поспешно расправил его, чтобы
перечитать заново. Сомнений быть не могло:
речь могла идти лишь о ней, дочери Кьяры, совсем юной девушке, которая возбудила
в его душе самые разрушительные
силы страсти, а теперь рождала черную злобу. Лафма хранил мучительное
воспоминание об унизительной выволочке,
которую устроил ему кардинал.
- Мне следовало бы приказать вас повесить за ваши преступления - похищение,
принуждение к браку и изнасилование,
которые довели до смерти невинную девушку. Кроме того, я знаю, что вы автор
злодейских убийств проституток, чьи тела
потом клеймите печатью из красного воска, и что вы тщетно пытались переложить
ваши преступления на не повинного
человека. Из какой же грязи вы сделаны Лафма?
- Из той же грязи, что и любой человек, рожденный женщиной. У меня свои
пороки, согласен, и разве я не преданный
слуга, ваше преосвященство?
- Именно по этой причине я вас пока не арестовал.
- И вы никогда не отдадите подобный приказ, не правда ли, монсеньер? Хозяин
сторожевого пса не знает, какой
падалью тот питается, какой он кровожадный, хозяина это мало волнует. Ему надо
лишь одно - чтобы пес был надежный,
преданный и безжалостный сторож. Я и есть такой пес, монсеньер.
- Палач кардинала. Так называют вас люди.
- Вам нужен хотя бы один такой человек, меня не смущает это прозвище. Я
жесток и признаю это, но зачем вашему
преосвященству понадобился бы святой?
- Вы искусно защищаетесь, и я признаю, что действительно нуждаюсь в вас. Но
больше никогда не набрасывайтесь на
прекрасный пол так безрассудно, будь то знатная женщина или простолюдинка. Если
по вашей вине случится изнасилование
или убийство девственницы, я буду безжалостен. Теперь ступайте прочь! Я любил
эту девочку...
Взволнованный Лафма не мог не отметить, что ему запрещалось нападать только
на девушек, а шлюх, судя по всему,
кардинал-герцог не имел в виду. Последние были "мясом" для наслаждений. С ними
могло случиться все, что угодно!
Конечно, он уже не был уверен, что будет находить в нападениях на шлюх прежнее
удовольствие. Юное, такое свежее и
такое нежное тело Сильви снилось ему по ночам в чудовищных кошмарах после того,
как пошли слухи, будто она утопилась
в водах крепостного рва замка Ане. Но, оказывается, она жива; ее прячут, она
хотя и недоступна, но жива! Поиски станут
увлекательной охотой, ибо Сильви не входила в рамки, очерченные кардиналом,
поскольку перестала быть девственницей!
Лафма колебался. Должен ли он отнести записку кардиналу? Этот поступок
доставил бы живое удов творение самолюбию
Лафма, но стал бы неосмотрительным промахом. Теперь он чувствовал, что у него
развязаны руки, чтобы вести собственное
расследование, и если он найдет Сильвн, то она будет безраздельно принадлежать
ему, поскольку кардинал по-прежнему
считает ее мертвой.
Поистине день этот начинался удачно. Лафма решил продолжить его приятнейшим
образом, отправившись лично
провести допрос с пристрастием одного фальшивомонетчика, сожалея, что он уже не
может, как в жестокие и отчаянные
средние века, сварить его в котле с кипятком...
4.
ПРЕДАННАЯ ДРУЖБА
В тот вечер мэтр Теофраст Ренодо ужинал у своего друга шевалье де Рагенэля.
Между господином Ренодо - создателем
"Газетт де Франс" и бывшим конюшим герцогини Вандомской возникла дружба, которую
еще больше упрочило
приключение, которое довелось им испытать; в итоге первый оказался опасно ранен,
второй попал в Бастилию по обвинению
в убийстве. Оба любили провести время в долгих разговорах за столом, отдавая
дань блюдам, что готовила экономка
Персеваля Николь Ардуэн. У нее в жизни, казалось, не было другой цели, как
накормить получше своего хозяина, чья
неизменная худоба могла бы нанести урон профессиональной репутации Николь, если
бы она не знала, что причина ее
кроется в тяжелом горе. Да и сама Николь Ардуэн была в последнее время меньше
расположена к готовке, особенно с тех
пор, как милая мадемуазель де Лиль и Корантен Беллек, верный слуга шевалье,
загадочным образом исчезли, оставив всех в
полном недоумении. А однажды герцог Бофор забрал у них даже Жаннету под тем
предлогом, что ее место в доме Вандомов
и что она необходима герцогине. Николь, конечно, очень хотела бы узнать о
Жаннете, но ни за что на свете она не решилась
бы отправиться в большой дворец, чтобы там о ней расспросить... Все это Николь
втолковывала своему вечному суженому
Дезормо, сержанту полиции. Именно своему жениху она была обязана появлением в
доме Пьеро, мальчишки лет тринадцати,
который помогал Николь и умело прислуживал за столом.
В этот вечер сотрапезники начали ужин в полном молчании, потом неторопливо
обсуждали последние новости,
опубликованные в "Газетт де Франс", где много писали о волнениях, поднятых в
Нормандии. Король выслал против
восставших войска во главе с маршалом де Гасьоном...
- Нищета, чьими жертвами стали бедняки, это страшная примета нашего времени.
Кардинал, сам будучи священником...
-...восприимчив к этому, уверяю вас, - перебил Ренодо шевалье де Рагенэля. -
Я знаю тому примеры, но он стоит
слишком высоко, чтобы заботиться о том, что ему представляется второстепенным
эпизодом. Он отдает себя Франции...
- Но Франция - не отвлеченное понятие. Франция - это ее люди. А кардинал
безжалостен и непреклонен.
- Безжалостным его сделали люди. Подумайте о том, что каждую минуту ему
угрожает кинжал убийц... Боюсь, что
кардинал вслед за Гасьоном пошлет в Нормандию господина Лафма...
- Следом за солдатами - палач! Несчастные люди! Этот человек - дьявол...
Наступила тишина; мужчины использовали эту паузу для того, чтобы передать
друг другу фаянсовый, расписанный
голубыми узорами горшочек с табаком, набили трубки, раскурив их от горящей
головешки из камина. Какое-то время
газетчик, не говоря ни слова, попыхивал трубкой, отсутствующим взглядом следя за
кольцами дыма. Потом вдруг спросил:
- Известно ли вам, что в прошлом месяце убиты еще две женщины?
Очнувшись от дремотного оцепенения, в которое он уже начал погружаться,
Рагенэль вздрогнул.
- Каким образом? Как и раньше?
- Именно. Только клеймо изменилось. На этот раз оно представляет собой букву
"сигма"... Но все остальное как прежде:
женщина изнасилована, убита, отмечена клеймом.
- Почему же вы ничего не говорили мне об этом?
- Мне вообще не следовало бы говорить вам об этом. Когда я узнал о первом из
убийств, то попросил аудиенции у
кардинала. Ришелье не только запретил мне давать сообщение об убийстве в
"Газетт", но и упоминать о нем в разговоре с
кем-либо. Я нарушаю ради вас свое слово лишь потому, что вы мой друг, и, помоему,
естественно, если я ставлю об этом в
известность вас, ведь вы уже так дорого заплатили за свое участие в нашей
авантюре...
- Значит, кардинал, - медленно, словно подыскивая слова, сказал Персеваль, -
хотя и знает убийцу, позволяет ему
продолжать чудовищные злодеяния?
- Кардинал нуждается в этом негодяе. Он, вероятно, считает, что для этого
человека убийства необходимая отдушина,
ибо этот убийца сумасшедший. Конечно же, для Ришелье жизнь нескольких шлюх и
гроша ломаного не стоит: с его точки
зрения, эти девки сами выбрали опасную жизнь.
- Не стоит до того дня, пока убийца не примется за порядочных женщин! - с
жаром заметил Рагенэль.
- Порядочная женщина устроена так же, как и шлюха, - внезапно раздался
незнакомый голос. - Женщины одинаково
чувствуют боль, с той лишь разницей, что шлюха, наверное, переносит страдания
легче, чем порядочная женщина, но и тем,
и другим Бог дал душу.
Ренодо удивленно обернулся, а Рагенэль приподнялся со стула, чтобы
рассмотреть пришедшего, который стоял в дверях,
держа в руках по заряженному пистолету. Это был высокий и сильный человек.
Поверх вылинявшего красного мундира был
накинут распахнутый черный плащ; на ногах у него красовались до блеска
начищенные сапоги, на руках - черные кожаные
перчатки; на боку, как у дворянина, висела шпага; на голове была шляпа с черными
перьями. Лицо было скрыто под нелепой
карнавальной маской.
- Я разделяю ваше мнение, - холодно заметил Рагенэль. - Но что вы здесь
делаете, кто вы?
Незнакомец коснулся шляпы стволом одного из пистолетов; этот жест мог сойти
за приветствие.
- Люди называют меня капитан Кураж, - ответил он. - Я - король всех воров в
королевстве...
- Мое самое большое богатство в книгах, - сказал Рагенэль, широким жестом
обводя стены, сплошь заставленные
полками с книгами. - Что касается моего кошелька...
- Я не посягаю ни на ваш кошелек... ни на кошелек вашего гостя. Мне нужно
имя...
- О чем вы говорите? Чье имя?
- Имя убийцы, о ком вы говорили. Я уверен, что вы узнали имя убийцы в тот
день, когда вас арестовали вместо него.
Последняя его жертва была моей любовницей...
- И вы позволяли ей ловить клиентов в темных улицах на берегу реки? Мне
кажется, имя Кураж вы носите
незаслуженно!
- Она была упрямая женщина. Любой ценой она хотела добраться до улицы ПтиМюск,
к подруге, которая нуждалась в
помощи. И нарвалась на преступника с восковой печаткой. Я поклялся, что
разделаюсь с ним. Но прежде мне надо узнать его
имя!
- Назвать имя преступника означало бы оказать вам самую плохую услугу...
- Это уж моя забота! Наверно, это важная шишка, если, как я только что
слышал, сам кардинал защищает его и
позволяет ему... эти причуды. Но будь он даже родным братом кардинала или
начальником полиции собственной персоной, я
его убью... Убью особенным образом!
- Опомнитесь! - вскричал Теофраст Ренодо. - Вы хоть знаете, чем вам это
грозит?
Капитан Кураж подошел к газетчику, пристально вгляделся в его вытянутое лицо,
которое стало таким же серым, как его
седая борода, и снова рассмеялся.
- Значит, это он? Подобная мысль приходила мне в голову, но я нуждался в
подтверждении. Большое вам спасибо,
сударь! Вы очень помогли мне.
- Но я ничего не сказал! - простонал Теофраст, испуганный тем, что нарушил
данное кардиналу слово.
Видя перепуганную физиономию своего друга, Персеваль решил вмешаться.
- Вы ничего не сказали, верно... Но я не давал никому никаких клятв, и посему
я заявляю: убийца - Лафма!
- Отлично! Вы откровенный человек... Но скажите мне, если и у вас есть счеты
к этому типу, почему же вы даже не
пытаетесь ему отомстить?
- Потому что одна особа, которая мне очень дорога, может пострадать от этого.
Кстати, должен вас предупредить: кто
посягнет на жизнь столь нужного кардиналу слуги, будет казнен.
- Когда-нибудь это все равно случится, но они не смогут меня повесить дважды,
не так ли? - ухмыльнулся разбойник.
- Безусловно, но постарайтесь никого не увлечь с собой на виселицу и не
питайте сомнений насчет того, кто будет
вашим палачом. Вы знаете, что принц был вынужден дать слово кардиналу не трогать
Лафма, пока жив Ришелье?
Внезапное молчание под маской обнаружило невидимое удивление.
- И всего-то? - наконец присвистнул капитан Кураж. - Остается уточнить, о
каком принце речь? Есть такие, кого я
совсем не уважаю...
- Это герцог де Бофор!
- А, тогда дело другое! Этот мне по душе... Ну что ж, господа, благодарю за
сведения и за то, что предупредили меня!
Имею честь откланяться!
Так и не сняв маску, капитан Кураж отвесил изящный поклон, подметая пол
перьями шляпы. Его густые, черные и
курчавые волосы рассыпались по плечам. После чего он исчез так же бесшумно, как
и появился.
- Вы полагаете, что мы должны были назвать ему имя? - с упреком произнес
Ренодо. - Это может быть опасно!
Персеваль улыбнулся, наполнил вином два бокала и подал один из них гостю со
словами:
- Разве вы забыли, что до известного нашего с вами злоключения мы хотели
пойти на один из Дворов Чудес, чтобы
просить помощи у Великого Кесра? Не станем жалеть о том, что Двор Чудес сам
явился к нам.
- Вы думаете, этот человек и есть их главарь?
- Он сам назвался королем воров Франции. По-моему, это весьма значительный
титул... А теперь пойдемте посмотрим,
как там Николь и Пьеро. Я предполагаю, что мы найдем их связанными.
Николь и Пьеро действительно были связаны, ибо капитан Кураж приходил не
один; но пленники в один голос заявили,
что с ними обходились не грубо и что загадочный незнакомец держал себя довольно
учтиво.
- Он сам проверил, не слишком ли туго завязаны веревки, - возбужденно
говорила Николь, - и даже потрепал меня по
щеке, назвав красоткой!
- Надеюсь, вы не станете нас уверять, что он дворянин? - с иронией спросил
Ренодо.
- Я знавала не столь учтивых дворян! А о слугах закона вообще говорить
нечего! - возразила Николь, которая, увы, не
могла похвалиться доброжелателями своего друга, полицейского сержанта Дезормо...
Персеваль велел Пьеро принести дров, чтобы поддержать огонь в камине. Он не
решился высказать вслух свои
предположения. Был ли незнакомец дворянином? Почему бы и нет? Голос и манеры
странного гостя позволяли это
предположить, и в конце концов, одному Богу ведомо, кому может быть выгодно
погрузиться в клоаку Двора Чудес!
Спустя три дня, в четверг, - в этот день выходила "Газетт де Франс", -
парижане узнали, что начальник полиции
города, подвергшийся нападению поздно вечером, когда возвращался домой, спасся
лишь благодаря вмешательству ночного
дозора. Легкая рана, полученная при нападении, не помешала начальнику полиции
отправиться с поручением в Нормандию к
маршалу де Гасьону.
- Дурак! Ничего у него не вышло, - проворчал Персеваль, чуть было не скомкав
драгоценную газету, которую его друг
Теофраст доставил лично.
- Он слишком быстро решил действовать. Подобное покушение надо было тщательно
подготовить. А теперь...
- Теперь Лафма станет остерегаться! Только бы господин де Бофор не пострадал
от этой неудачи!
- Не думаю. Насколько мне известно, кардинал получил от капитана Куража
высокопарное письмо, настоящий вызов
Лафма; в нем он уверяет, что у него не будет ни сна, ни покоя, пока начальник
полиции смеет дышать воздухом Господа
Бога!
- Как вы это узнали?
- Мне сказал об этом его преосвященство. Кардинал строго-настрого запретил
мне сообщать что-либо об этом в "Газетт
де Франс". Он опасается, что капитан завоюет симпатии простых людей и войдет в
легенду.
- Отлично, это уже обнадеживает! Значит, его светлости Франсуа де Бофору
бояться нечего...
- В отличие от вас я не столь уверен в том, что под маской скрывается именно
он. Но могу согласиться с вами, что
подобное сумасбродство очень на него похоже... О, открыто на него не нападут, но
однажды кардинал может устроить ему
свою ловушку. Ришелье решительно не выносит семью Вандомов, а герцога особенно.
Герцог ведь так обаятелен! А кому это
может понравиться? Только дамам...
- Признаюсь, меня очень занимает вопрос, стал ли де Бофор любовником госпожи
де Монбазон? Ведь ее имя уже
довольно давно связывают с герцогом.
- В подобных делах всегда трудно утверждать что-либо наверняка, но, возможно,
это правда. Мадемуазель де БурбонКонде,
чьей руки просил герцог, вышла замуж за герцога де Лонгвиля, который был
любовником госпожи де Монбазон.
Такая перестановка вполне была бы в его вкусе. Естественно, повсюду все во
всеуслышание говорят, будто герцог без ума от
госпожи де Монбазон, но я думаю, не сам ли он поддерживает эти слухи, чтобы
вызвать ревность нашей королевы...
Оставшись один, Рагенэль долго размышлял над последними словами друга. Он
думал о том, что новая страсть всегда
вытесняет старую, что, с одной стороны, хорошо, если Франсуа забудет о своей
опасной любви к королеве, но, с другой
стороны, вспоминая малышку Сильви, радовался, что она сейчас там, на затерянном
в океане острове. Узнать о связи герцога
с госпожой де Монбазон было бы для нее мучительно...
Шевалье де Рагенэль знал Бель-Иль - когда-то он приезжал туда вместе с
герцогиней Вандомской и ее детьми. Он знал
великолепие его пейзажей, и гавань Спасения с ее старым аббатством о чем-то ему
напоминала. Короткая записка от
Тансевиля, который проезжал через Париж, направляясь к своему господину,
известила Рагенэля, что конюший устроил на
острове Сильви, Жаннету и Корантена и считал, что все складывается к лучшему. Он
надеялся, что Сильви, надежно
защищенная и удаленная от придворных опасностей и интриг, в которые она невольно
была вовлечена, обретет, быть может,
прежнюю радость жизни. Надеяться на это и молиться за нее - вот все, что
оставалось Персевалю, который изливал
Господу свою скорбь от разлуки с Сильви, не имея возможности получить от нее
весточку...
А весточка, которую мог бы получить шевалье де Рагенэль, доставила бы ему
большую радость: Сильви чувствовала себя
хорошо. И после несчастного случая, когда она едва не погибла вместе с аббатом
де Гонди, девушка начала обретать вкус к
жизни. Как сказал Сильви ее товарищ по несчастью, будет лучше, если она
откажется от попыток убить себя, ибо Господь
Бог, несомненно, не желает, чтобы она оставила бренную землю. Значит, надо
смириться и продолжать жить.
Если бы она действительно бросилась вниз с обрыва, то неминуемо погибла бы. И
только поросший кустарником
спасительный каменистый выступ не дал им рухнуть в море. Рыбак, чье внимание
привлекли крики аббата, поспешил за
подмогой, и скоро они были спасены. Первыми прибежали Жаннета и Корантен...
Сильви ничего не помнила, потому что,
падая, она ударилась головой о камень и потеряла сознание. Очнулась Сильви в
своей постели, страдая от болей, которые, к
счастью, скоро прошли, избавив ее молодое тело от последних следов
изнасилования. Жаннета, опустившись на колени,
благодарила небо, а сама Сильви впервые за долгое время плакала от радости и
особенно от облегчения.
Хранителями этой печальной тайны являлись только Жаннета и Корантен.
- Когда мы несли вас домой, я вдруг увидела, что у вас кровотечение, но
устроила так, чтобы никто, кроме меня, этого
не заметил, ведь я, слава Богу, поняла, что происходит, - объяснила Жаннета. -
Ив доме с вами оставалась я одна. Но
гораздо веселее было нести господина аббата к господину герцогу, от которого
рыбаки надеялись получить вознаграждение:
аббат кричал как оглашенный из-за колючек, которыми было утыкано все его тело.
Вы тоже были исколоты, но намного
меньше! О, мадемуазель Сильви, Господь сжалился над вами! Несправедливо, чтобы
вы, чистая и невинная, расплатились
такой страшной ценой за преступление другого. Теперь вы сможете обо всем
забыть...
Однако нестерпимый стыд оставался в ее сердце. Тело ее очистилось, но
радужные мечты Сильви потускнели. Любовь к
Франсуа теперь окрашивало отчаяние: Сильви даже допускала, что однажды она
сможет завоевать его сердце, но разве она
осмелится предложить Франсуа "остатки" от какого-то Лафма?
Конечно, священник Лефло, посланный к госпоже де Гонди, чтобы сообщить ей об
интересе, какой господин Венсан
проявляет к мадемуазель де Вален, навестил Сильви и предложил решение - отдать
Богу себя и свою душу. Он пустился в
пространные рассуждения, которые сводились к тому, что единственно Бог достоин
величайшей любви и что единственно
его невестам ведомо безмятежное счастье. Сильви никак не удавалось представить,
что ее запрут в монастыре: ведь там
почти не придется наслаждаться красотами природы, а главное - вольным ветром
свободы...
- Я живу в одном из старинных домов, - сказала она отцу Лефло, - и вокруг
меня нет ничего, кроме неба, моря и
песчаных пустошей. Здесь наши молитвы не встречают преград, и души наши в покое.
У меня нет никакого желания быть
монашкой, даже если этого хочет господин де Поль...
Лефло уехал, не сумев добиться большего. Зато герцогиня де Рец изредка стала
удостаивать своим присутствием дом у
моря. Вмешательство господина Венсана оказалось полезным хотя бы в том, что
отныне знатная дама ни за что на свете не
попыталась бы вредить той, кого считала любовницей герцога де Бофора. Вместо
этого она, казалось, поставила себе целью
склонить Сильви к монашеской жизни: герцогиня верила, что это лучший способ
избегнуть всех горестей мира сего.
Сначала Сильви покорно выслушивала герцогиню, но скоро проповеди Екатерины ей
надоели до смерти. Поэтому Сильви
заключила соглашение с юным Гвендалом, мальчишкой с мельницы в Танги Дрю, чьи
крылья медленно вращались на
другом берегу гавани Спасения. Как только Гвендал замечал герцогский экипаж, он
со всех ног мчался сообщить об этом,
что позволяло Сильви искать убежище на пустоши или в маленькой пещере в скалах.
И Жаннете приходилось со всей
возможной почтительностью объяснять герцогине, что ее юная госпожа обожает
уединяться на природе, чтобы предаваться
мыслям о Господе, а может быть, и внимать его зову.
Самое невероятное состояло в том, что Жаннета почти не лгала. Природа острова
завораживала Сильви. Особенно ее
влекло море. Она могла подолгу, не отрываясь, наблюдать за игрой волн, то слабых
и тихих, то гулких, пенистых и
горделивых. Если эти волны не были бы помехой рыбакам, а среди них у Сильви уже
появились друзья, она отдавала бы
предпочтение штормовой погоде, ибо именно в ней воплощалось всесилие океана. Она
знала, что когда-то Франсуа, как и
теперь она, тоже любил смотреть на море, и счастье ступать по следам своего
друга утешало Сильви, делая ее почти
счастливой.
Она никогда не спускалась в деревню и, если было возможно, избегала визитов в
резиденцию семейства де Гонди.
Длинная узкая бухта, служившая продолжением порта, для Сильви оставалась
границей, пересекать которую у нее не было
желания. Свои христианские обязанности Сильви прилежно исполняла в маленькой
церкви Розриер ближайшей от ее дома
деревушки; приходский священник подружился с Корантеном, они вместе выходили в
море на рыбную ловлю. Постепенно
местные жители привыкли к этой неизменно одетой в черное девушке, которая, как
они говорили, носит траур, хотя не
уточняли по кому именно. Кроме того, Сильви обожала детей, к числу которых еще
недавно и сама принадлежала, и вся
окрестная ребятня сразу это почувствовала. Но офицеры из крепости, которые
пытались добиться права быть принятыми в ее
доме, были столь же учтиво, сколь и твердо отвергнуты. Все жившие в доме у моря
знали хрупкость женской репутации.
Дни шли за днями, миновала одна зима, за ней Другая. Ничто не нарушало
неторопливого течения времени на, казалось
бы. Богом забытом острове.
- Скоро Сильви исполнится восемнадцать лет, и она прехорошенькая, - как-то
сказала Жаннета Корантену, который
просто пропадал от тоски и однообразия жизни. - Сколько еще она пробудет здесь,
вдали от людей и света? Если бы до нас
доходили хоть какие-нибудь новости, а то кажется, будто весь мир о нас забыл...
- На континенте ее считают умершей, да и нас, наверное, тоже. А покойникам
писем не пишут.
- Но и в замке, и в городке люди понятия не имеют, что происходит в Париже. А
ведь господин герцог, по-моему, любит
принимать гостей.
- Конечно, но приемы обходятся дорого, да и к тому же я слышал разговоры,
будто его состояние необратимо тает.
Герцогиня же под этим предлогом тратит меньше.
- Даже аббат, которому Сильви обязана своим спасением, не вернулся! Он был
такой забавный.
- У него, вероятно, другие, не менее важные дела!
И Корантен, как истинный бретонец, все
...Закладка в соц.сетях
