Жанр: Философия
Труды
... действительно, с общей точки зрения это непостижимо и неотразимо
доказывает, что всякая вера есть обман, и что все это суеверия, что и
доказывает царствующая теперь философии. Глядя с общей точки зрения, и я
неотразимо пришел к признанию того, что все веры - обманы людские, но я не
мог не остановиться на соображении о том, что самая глупость обмана,
очевидность его и вместе с тем то, что все-таки все человечество поддается
ему, что это самое показывает, что в основе этого обмана лежит что-то
необманчивое. Иначе все так глупо, что нельзя обманываться. Даже эта общая
всему человечеству, истинно живущему, поддача себя под обман заставила меня
признать важность того явления, которое служит причиной обмана. И
вследствие этого убеждения я стал разбирать учение христианское, служащее
основой обману всего христианского человечества.
Так выходит с общей точки зрения; но с личной точки зрения, с той,
вследствие которой каждый человек и я, для того чтобы жить, должен иметь
веру в смысл жизни и имеет эту веру,-это явление насилия в деле веры еще
более поразительно своей бессмыслицей.
В самом деле, как, зачем, кому может быть нужно, чтобы другой не только
верил, но и исповедывал бы свою веру так же, как я? Человек живет, стало
быть знает смысл жизни. Он установил свое отношение к Богу, он знает истину
истин, и я знаю истину истин. Выражение их может быть различно (сущность
должна быть одна и та же - мы оба люди). Как, зачем, что может меня
заставить требовать от кого бы то ни было, чтобы он выражал свою истину
непременно так, как я?
Заставить человека изменить свою веру я не могу ни насилием, ни хитростью,
ни обманом (ложные чудеса).
Вера есть его жизнь. Как же я могу отнять у него его веру и дать ему
другую? Это все равно, что вынуть из него сердце и вставить ему другое. Я
могу сделать это только тогда, когда вера и моя, и его -слова, а не то, чем
он живет, - нарост, а не сердце. Этого нельзя сделать и потому, что нельзя
обмануть или заставить верить человека в то, во что он не верит, и нельзя
потому, что тот, кто верит, - т. е. установил свои отношения с Богом и
потому знает, что вера есть отношение человека к Богу, - не может желать
установить отношения другого человека с Богом посредством насилия или
обмана. Это невозможно, но это делается, делалось везде и всегда; т.е.
делаться это не могло, потому что это невозможно, но делалось и делается
что-то такое, что очень похоже на это; делалось и делается то, что люди
навязывают другим подобие веры, и другие принимают это подобие веры, -
подобие веры, т.е. обман веры.
Вера не может себя навязывать и не может быть принимаема ради чего-нибудь:
насилия, обмана или выгоды; а потому это не вера, а обман веры. И этот-то
обман веры есть старое условие жизни человечества.
В чем же состоит этот обман и на чем он основан? Чем вызван для
обманывающих и чем держится для обманутых?
Не буду говорить о браманизме, буддизме, конфуцианстве, магометанстве, в
которых были те же явления, не потому, чтобы невозможно было и здесь найти
то же. Для каждого, читавшего об этих религиях, будет ясно, что то же
совершалось и в тех верах, что и в христианстве; но буду говорить
исключительно о христианстве, как о вере нам известной, нам нужной и
дорогой. В христианстве весь обман построен на фантастическом понятии
церкви, ни на чем не основанном и поражающем с начала изучения христианства
своей неожиданной и бесполезной бессмыслицей.
Из всех безбожных понятий и слов нет понятия и слова более безбожного, чем
понятие церкви. Нет понятия, породившего больше зла, нет понятия более
враждебного учению Христа, как понятие церкви.
В сущности, слово зкклезия значит собрание и больше ничего и так
употреблено в Евангелиях. В языках всех народов слово зкклезия означает дом
молитвы. Дальше этих значений, несмотря на 1500-летнее существование обмана
церкви, слово это не проникло ни в какой язык. По определениям, которые
дают этому слову те жрецы, которым нужен обман церкви, оно выходит не что
иное, как предисловие, говорящее: все, что я теперь буду говорить, все
истина, и если не поверишь, то я тебя сожгу, или прокляну и всячески обижу.
Понятие это есть софизм, нужный для некоторых диалектических целей, и
остается достоянием тех, которым оно нужно. В народе, не только в народе, а
в обществе и в среде образованных людей, несмотря на то, что этому учат в
катехизисах, понятия этого нет совсем.
Определение это (как ни совестно серьезно разбирать его, надо это сделать,
потому что столько людей так серьезно выдают его за что-то важное)
-определение это совершенно ложно. Когда говорят, что церковь есть собрание
истинно верующих, то, собственно, ничего не говорят (не говоря уж о
фантастических мертвых), потому что если я скажу, что капелла есть собрание
всех истинных музыкантов, то я ничего не сказал, если не сказал, что я
называю истинными музыкантами. По богословию же оказывается, что истинно
верующие - те, которые следуют учению церкви, т.е. находятся в церкви. Не
говоря уже о том, что истинных таких вер сотни, определение ничего не
говорит и, казалось бы, даже бесполезно, как определение капеллы собранием
истинных музыкантов; но тотчас же за этим виднеется конец ушка. Церковь
истинна и едина, и в ней пастыри и паства; и пастыри, Богом установленные,
учат этому истинному и единому учению, т.е. "Ей-Богу, все, что мы будем
говорить, все истинная правда". Больше ничего нет. Обман весь в этом, в
слове и понятии церкви. И смысл этого обмана только тот, что есть люди,
которые без памяти хочется учить других своей вере.
Для чего же им так хочется учить своей вере других людей? Если бы у них
была истинная вера, они бы знали, что вера есть смысл жизни, отношение с
Богом, устанавливаемое каждым человеком, и что потому нельзя учить вере, а
только обману веры. Но они хотят учить. Для чего? Самый простой ответ был
бы тот, что попу нужны лепешки и яйца, архиерею - дворец, кулебяка и
шелковая ряса. Но этот ответ недостаточен.
Таков, без сомнения, внутренний, психологический повод к обману, повод,
поддерживающий обман. Но как, разбирая, каким образом мог один человек
(палач) решиться убивать другого человека, против которого он не имеет
никакой злобы, было бы недостаточно сказать, что палач убивает потому, что
ему дают водки, калачи и красную рубаху, точно так же недостаточно сказать,
что киевский митрополит с монахами набивает соломой мешки, называя их
мощами угодников, только для того, чтобы иметь 30 тысяч дохода. И то, и
другое действие слишком ужасно и противно человеческой природе для того,
чтобы такое простое, грубое объяснение могло быть достаточно. Как палач,
так и митрополит, объясняя свой поступок, приведут целый ряд доказательств,
которых главная основа будет историческое предание. "Человека надо казнить.
Казнили с тех пор, как свет стоит. Не я, так другой. Я сделаю это, надеюсь,
с Божьей помощью, лучше, чем другой". Так же скажет митрополит: "Внешнее
богопочитание нужно. С тех пор, как свет стоит, почитали мощи угодников.
Пещерные мощи почитают, ходят сюда. Не я, так другой будет хозяйничать над
ними. Я, с Божьей помощью, надеюсь богоугоднее употребить эти деньги,
вырученные кощунственным обманом".
Чтобы понять обман веры, надо пойти к его началу и источнику. Мы говорим о
том, что знаем о христианстве. Обратясь к началу христианского учения, в
Евангелиях мы находим учение, прямо исключающее внешнее богопочитание,
осуждающее его и в особенности ясно, положительно отрицающее всякое
учительство. Но от времени Христа, приближаясь к нашему времени, мы находим
отклонение учения от этих основ, положенных Христом. Отклонение это
начинается со времен апостолов, особенно охотника до учительства Павла; и
чем дальше распространяется христианство, тем больше и больше оно
отклоняется и усваивает себе приемы того самого внешнего богопочитания и
учительства, отрицание которого так положительно выражено Христом. Но в
первые времена христианства понятие церкви употребляется только как
представление о всех тех разделяющих то верование, которое я считаю
истинным, - понятие совершенно верное, если оно не включает в себя
выражение верований словами, но всей жизнью, так как верование не может
быть выражено словами.
Употреблялось еще понятие истинной церкви, как довод против разногласящих,
но до царя Константина и Никейского собора церковь есть только понятие, со
времени же царя Константина и Никейского собора церковь становится делом, и
делом обмана. Начинается тот обман митрополитов с мощами, попов с
евхаристиею, Иверских, синодов и т.п., которые так поражают и ужасают нас и
не находят достаточного объяснения, по своему безобразию, в одной выгоде
этих лиц. Обман этот старый, и он начался не из одних выгод частных лиц.
Нет такого человека изверга, который бы решился это делать, если бы он был
первый и если бы не было других причин. Причинны, приведшие к этому, были
недобрые. "По плодам узнаете их". Начало было зло - ненависть, человеческая
гордость, вражда против Ария и других; и другое, еще большее зло -
соединение христиан с властью. Власть - Константин царь, по языческим
понятиям стоящий на высоте величия человеческого (их причитали к богам),
принимает христианство, подает пример всему народу, обращает народ и подает
руку помощи против еретиков и уставляет посредством вселенского собора
единую правую христианскую веру.
Христианская кафолическая вера установлена навсегда. Так естественно было
поддаться на этот обман, и до сих пор еще так верят в спасительность этого
события. А это было то событие, где большинство христиан отреклось от своей
веры; это были те росстани, где огромное большинство пошло с христианским
именем по языческой дороге и идет до сих пор. Карл Великий, Владимир
продолжают то же. И обман церкви идет до сих пор, обман, состоящий в том,
что принятие властью христианства нужно для тех, которые понимали букву, а
не дух христианства, потому что принятие христианства без отречения от
власти есть насмешка над христианством и извращение его.
Освящение власти государственной есть кощунство, есть погибель
христианства. Проживя 1500 лет под этим кощунственным союзом мнимого
христианства с государством, надо сделать большое усилие, чтобы забыть все
сложные софизмы, которыми 1500 лет, везде в угоду власти, изуродовав все
учение Христа, чтобы оно могло ужиться с государством, пытались объяснить
святость, законность государства и возможность его быть христианским. В
сущности же слова "христианское государство" есть то же, что слова: теплый,
горячий лед. Или нет государства, или нет христианства.
Для того, чтобы ясно понять это, надо забыть все те фантазии, в которых мы
старательно воспитываемся, и прямо спрашивать о значении тех наук
исторических и юридических, которым все учат. Основ эти науки не имеют
никаких. Все эти науки не что иное, как апология насилия.
Пропустив истории персов, мидян и т.д., возьмем историю того государства,
которое первое составило союз с христианством.
Было разбойничье гнездо в Риме; оно разрослось грабительством, насилием,
убийством; оно завладело народами. Разбойники и потомки их, с атаманами,
которых называли то Кесарем, то Августом, во главе, - грабили и мучили
народы для удовлетворения своих похотей. Один из наследников этих
разбойничьих атаманов, Константин, начитавшись книг и пресытившись похотной
жизнью, предпочел некоторые догматы христианства прежним верованиям.
Принесению людских жертв он предпочел обедню, почитанию Аполлона, Венеры и
Зевса он предпочел единого Бога с сыном Христом и велел ввести эту веру
между теми, которых он держал под своей властью.
"Цари властвуют над народами, между вами да не будет так. Не убей, не
прелюбодействуй, не имей богатств, не суди, не присуждай. Терпи зло". Всего
этого никто не сказал ему. "А ты хочешь называться христианином и
продолжать быть атаманом разбойников, бить, жечь воевать, блудить, казнить,
роскошествовать? Можно".
И они устроили ему христианство. И устроили очень покойно, даже так, что и
нельзя было ожидать. Они предвидели, что, прочтя Евангелие, он может
хватиться, что там требуется все это, т.е. жизнь христианская, кроме
построения храмов и хождения в них. Они предвидели это и внимательно
устроили ему такое христианство, что он мог, не стесняясь, жить по-старому,
по-язычески. С одной стороны - Христос, сын Бога, затем только и приходил,
чтобы его и всех искупить. Оттого, что Христос умер, Константин может жить,
как хочет. А этого мало - можно покаяться и проглотить кусочек хлебца с
вином, это будет спасенье, и все простится. Мало того, - они еще его власть
разбойничью освятили и сказали, что она от Бога, и помазали его маслом.
Зато и он им устроил, как они хотели - собрание попов, и велел сказать,
какое должно быть отношение каждого человека к Богу, и каждому человеку
велел так повторять.
И все стали довольны, и вот 1500 лет эта самая вера живет на свете, и
другие разбойничьи атаманы ввели ее, и все они помазаны, и все, все от
Бога. Если какой злодей пограбит всех, побьет много народа, его они помажут
- он от Бога. У нас мужеубийца, блудница была от Бога, у французов -
Наполеон. А попы, зато - не только уж от Бога, но почти сами боги, потому
что в них сидит дух святой. И в папе, и в нашем синоде с его
командирами-чиновниками.
И как какой помазанник, т.е. атаман разбойников, захочет побить чужой и
свой народ, - сейчас ему сделают святой воды, покропят, крест возьмут (тот
крест, на котором умер нищий Христос за то, что он отрицал этих самых
разбойников) и благословят побить, повесить, голову отрубить.
И все бы хорошо, да не умели и тут согласиться и стали помазанники друг
друга называть разбойниками (то, что они и есть), и стали попы друг друга
называть обманщиками (то, что они и есть); а народ стал прислушиваться и
перестал верить и в помазанников, и в хранителей св. духа, а выучился у них
же называть их, как следует и как они сами себя называют, т.е. разбойниками
и обманщиками.
Но о разбойниках только пришлось к слову, потому что они развратили
обманщиков. Речь же об обманщиках, мнимых христианах. Такими они сделались
от соединения с разбойниками. И не могло быть иначе. Они сошли с дороги с
той первой минуты, как освятили первого царя и уверили его, что он своим
насилием может помочь вере, - вере о смирении, самоотвержении и терпении
обид. Вся история настоящей церкви, не фантастической, т.е. история
иерархии под властью царей есть ряд тщетных попыток этой несчастной
иерархии сохранить истину учения, проповедуя ее ложью и на деле отступая от
нее. Значение иерархии основано только на учении, которому она хочет учить.
Учение говорит о смирении, самоотречении, любви, нищете; но учение
проповедуется насилием и злом.
Для того, чтобы иерархии было чему учить, чтобы были ученики, нужно не
отрекаться от учения, но для того, чтобы очистить себя и свою незаконную
связь с властью, нужно всякими соображениями скрыть сущность учения. А для
этого нужно перенести центр тяжести учения не на сущность учения, а на
внешнюю сторону его. И это самое делает иерархия.
Так вот: источник того обмана веры, который проповедуется церковью,
источник его есть соединение иерархии, под именем церкви, с властью -
насилием. Источник же того, что люди хотят научить других людей вере, в
том, что истинная вера обличает их самих и им нужно вместо истинной веры
подставить свою вымышленную, которая бы их оправдывала.
Истинная вера везде может быть, только не там, где она явно насилующая, -
не в государственной вере. Истинная вера может быть во всех так называемых
расколах, ересях, но наверное не может быть только там, где она соединилась
с государством. Странно сказать, но название "православная, католическая,
протестантская" вера, как эти слова установились в обыкновенной речи,
значат не что иное, как вера, соединенная с властью, т.е. государственная
вера и потому ложная.
Понятие церкви, т.е. единомыслия многих, большинства, и вместе с тем
близость к источнику учения в первые два века христианства, был только один
из плохих внешних доводов. Павел говорил: "Я знаю от самого Христа". Другой
говорил: "Я знаю от Луки". И все говорили: мы думаем верно, и
доказательство того, что мы верно думаем, то, что нас большое собрание,
зкклезия, церковь. Но только с собора в Никее, устроенного царем, начался -
для части исповедующих одно и то же учение - прямой и осязательный обман.
"Изволися нам и св. духу", - стали говорить тогда. Понятие церкви стало уже
не только плохой аргумент, а стало для некоторых власть. Оно соединилось с
властью и стало действовать, как власть. И все то, что соединилось с
властью и подпало ей, перестало быт верой, а стало обманом.
Чему учит христианство, понимая его как учение какой бы то ни было церкви
или всех церквей?
Как хотите разбирайте, смешивая или подразделяя, но тотчас же все учение
христианское распадется на два резкие отдела: учение о догматах, начиная с
божественности сына, духа, отношения этих лиц, до евхаристии с вином или
без вина, пресного или кислого хлеба, - в на нравственное учение смирения,
нестяжательности, чистота телесной, семейной, неосуждения и освобождения от
неволи уз, миролюбия. Как ни старались учители церкви смешать эти две
стороны учения, они никогда не смешивались, и как масло от воды, всегда
были врозь - каплями большими и малнми.
Различие этих двух сторон учения ясно для каждого, и каждый может
проследить плоды той и другой стороны учения в жизни народов, и по этим
плодам может заключить о том, какая сторона более важна и, если можно
сказать, более истинна, то какая более истинна? Посмотришь на историю
христианства с этой стороны - и ужас нападет на тебя. Без исключения с
самого начала и до самого конца, до нас, куда ни посмотришь, на какой ни
взглянешь догмат, хоть с самого начала - догмат божественности Христа - и
до сложения перстов, до причастия с вином или без вина, - плоды всех этих
умственных трудов на разъяснение догматов: злоба, ненависть, казни,
изгнания, побоища жен и детей, костры, пытки. Посмотришь на другую сторону
- нравственного учения, от удаления в пустыню для общения с Богом до обычая
подавать калачи в острог, и плоды этого - все наши понятия добра, все то
радостное, утешительное, служащее нам светочем в истории.
Заблуждаться тем, перед глазами которых не выразились ясно еще плоды того и
другого, можно было, и нельзя было не заблуждаться. Можно было заблуждаться
и тем, которые искренно вовлечены были в эти споры о догматах, не заметив
того, что они этими догматами служат дьяволу, а не Богу, не заметив того,
что Христос прямо говорил, что он пришел разрушить все догматы; можно было
заблуждаться и тем, которые, унаследовав предания важности этих догматов,
получили такое превратное воспитание умственное, что не могут видеть своей
ошибки; можно и тем темным людям, для которых догматы эти не представляют
ничего, кроме слов или фантастических представлений, но нам, для которых
открыт первый смысл Евангелия, отрицающего всякие догматы, нам, имеющим
перед глазами плоды в истории этих догматов, нам нельзя уж ошибаться.
История для нас - поверка истинности учения, поверка даже механическая.
Догмат непорочного зачатия богородицы - нужен он или нет? Что от него
произошло? Злоба, ругательства, насмешки. А польза была? Никакой. Учение о
том, что не надо казнить блудницу, нужно или нет? Что от него произошло?
Тысячи и тысячи раз люди были смягчены этим напоминанием.
Другое: в догматах каких бы то ни было все согласны? - Нет. - В том, чтобы
просящему дать? - Все.
И вот первое - догматы, в чем никто не согласен, что никому не нужно, что
губит людей, это-то иерархия выдавала и выдает за веру; а второе, то, в чем
все согласны, что всем нужно и что спасает людей, этого, хотя и не смела
отрицать иерархия, но не смела и выставлять, как учение. ибо это учение
отрицало ее самое.
Л.Н.Толстой -
Л.Н.ТОЛСТОЙ
ДВЕ ВОЙНЫ
В христианском мире идут в настоящее время две войны. Правда, одна уже
кончилась, другая еще не кончилась, но шли они обе в одно и то же время и
противоположность между ними была поразительна. Одна, теперь уже
кончившаяся, была старая, тщеславная, глупая и жестокая, несвоевременная,
отсталая, языческая война, - испанско-американская, которая убийством одних
людей решала вопрос о том, как и кем должны управляться другие люди. Другая
война, продолжающаяся еще теперь и имеющая кончиться только тоща, когда
кончатся все войны, - это новая, самоотверженная, основанная на одной любви
и разуме, святая война, - война против войны, которую уже давно (как это
выразил В. Гюго на одном из конгрессов) объявила лучшая, передовая часть
христианского человечества другой, грубой и дикой части этого же
человечества и которую с особенной силой и успехом ведет в последнее время
горсть людей - христиан, кавказских духоборов, против могущественного
русского правительства.
Я на днях получил письмо из Колорадо от какого-то господина Джесси
Глодвина, который просит меня прислать ему: "...несколько слов или мыслей,
выражающих мои чувства по отношению благородного дела американской нации и
героизма ее солдат и моряков". Господин этот, вместе с огромным
большинством американского народа, вполне уверен, что дело американцев,
состоящее в том, что они побили несколько тысяч почти безоружных (в
сравнении с вооружением американцев испанцы били почти безоружны) людей,
есть несомненно благородное дело, noble work, и что те люди, которые, побив
большое количество своих ближних, большею частью остались живы и здоровы и
устроили себе выгодное положение, - герои.
Испано-американская война, не говоря о тех ужасах, которые совершали
испанцы на Кубе и которые послужили предлогом войны, сама
испанско-американская война похожа вот на что:
Выживший из сил и ума старик, воспитанный в преданиях ложной чести,
вызывает для разрешения возникшего между ним и молодым человеком
недоразумения на кулачный бой этого молодого, находящегося в полном
обладании своих сил человека; и молодой человек по своему прошедшему, по
тому, что он не раз сам высказывал, долженствующий стоять неизмеримо выше
такого решения вопроса, принимает вызов с зажатым кастетом в кулаке,
набрасывается на выжившего из ума и сил старика, выбивает ему зубы, ломает
ребра и потом с восторгом рассказывает свои подвиги огромной публике таких
же молодых людей, которая радуется и хвалит героя, изувечившего старика.
Такова одна война, занимавшая все умы христианского мира. Про другую войну
никто не говорит; про нее почти никто и не знает. Другая война - это вот
какая.
Все государства, обманывая людей, говорят: вы все, управляемые мною,
находитесь в опасности быть завоеванными другими народами, я блюду ваше
благополучие и безопасность и потому требую, чтобы вы отдавали мне ежегодно
миллионы рублей, плоды ваших трудов, которые я буду употреблять на ружья,
пушки, порох, корабли для вашей защиты; кроме того, требую, чтобы и сами вы
шли в устроенные мною организации, где из вас будут делать неразумные
частицы одной огромной машины - армии, управляемой мною. Находясь в этой
армии, вы перестанете быть людьми и иметь свою волю, а будете делать все,
что я хочу. Хочу же я прежде всего властвовать; средство же для
властвования, употребляемое мною, есть убийство, и потому я буду обучать
вас убийству.
И несмотря на очевидную нелепость утверждения того, что люди находятся в
опасности от нападения правительств других государств, которые утверждают,
что они, несмотря на все желание мира, находятся в той же опасности,
несмотря на унизительность того рабства, которому люди подвергаются,
поступая в армию, несмотря на жестокость того дела, к которому они
призываются, люди поддаются обману, отдают свои деньги на свое же
порабощение и сами порабощают друг друга.
И вот являются люди, которые говорят:
То, что вы говорите об угрожающей нам опасности и о вашей заботе
предохранить нас от нее, есть обман. Государства все уверяют, что хотят
мира, и вместе с тем все вооружаются друг против друга. Кроме того, по тому
закону, который вы признаете, все люди - братья и нет никакой разницы
принадлежать тому или иному государству, а потому и нападения на вас других
государств, которыми вы нас пугаете, для нас не страшны и не имеют никакого
значения. Главное же то, что по тому закону, который нам дан Богом и
который признаете и вы, требующие от нас участия в убийстве, явно запрещено
не только убийство, но и всякое насилие, и потому мы не можем и не будем
участвовать в ваших приготовлениях к убийствам, не будем давать на это
денег и не пойдем в вами устроенные сборища, где извращают разум и совесть
людей, превращая их в орудия насилия, покорные всякому злому человеку,
взявшему в руки это орудие.
В этом состоит другая война, давно уже ведомая лучшими людьми мира с
представителями грубой силы и в последнее время разгоревшаяся с особенной
силой между духоборами и русским государством. Русское государство
выставило против духоборов все те орудия, которыми оно может бороться.
Орудия эти: полицейские меры арестов, непозволения выезда из места
жительства, запрещение общения друг с другом, перехватывание писем,
шпионство, запрещение печатания в газетах сведений о всем, касающемся
духоборов, клевета на них, печатаемая в журналах, подкупы, сечения, тюрьмы,
ссылки, разорение семей. Духоборы же с своей стороны выставили свое
единственное религиозное орудие: кроткую разумность и терпеливую твердость,
и говорят: не должно повиноваться людям больше, чем Богу, и что бы вы с
нами ни делали, мы не можем и не будем повиноваться вам.
Восхваляют испанских и американских героев той дикой войны, которые, желая
отличиться перед людьми, получить награду и славу, убили очень много людей
или сами умерли в процессе убийства своих ближних. Но никто не говорит и не
знает даже пр
...Закладка в соц.сетях
