Жанр: Фантастика
Игры демонов 1. Начало игры
...коиться. А дальше надо добиться того, чтобы
твой ум заключил союз с волей против дурной самости. Тогда она уже не собьёт тебя с пути.
Олкрин молча кивнул. На его лице отражалась смесь смущения и задумчивости.
- Я часто думаю о тебе, учитель. Ты поднялся так высоко в искусствах и постижении
сокровенного, и при этом, ты постоянно терзаешь себя сомнениями и вопросами.
- Таков уж мой путь. В этом тебе не обязательно брать с меня пример. Но, имей в виду,
что чем чаще ты задаёшь себе вопросы, тем меньше возможностей у твоей ложной самости
закабалить твой дух. А, как ты говоришь, терзать себя, нет нужды. Впрочем, мне кажется, тебе
это сейчас и не особенно грозит. А теперь немножко поиграем мечами. Отработаем четыре
обманных приёма и защиту от них.
- Прости за глупый вопрос, учитель, - начал Олкрин, вставая на ноги и вынимая меч, -
но скажи мне, там, куда мы едем, мне понадобится искусство владения мечом?
- Скорее, понадобится то, о чём я только что говорил. А меч может пригодиться в любую
секунду. Ведь мир переполнен злом, как говорит наш новый знакомый. И добром, которое
может не сразу распознать в тебе своего, - иронически закончил Сфагам, занимая свою
обычную обманчиво расслабленную боевую позицию.
- Нападай. И не забывай следить за дыханием.
- Скажи, а Гембра легко брала технику боя?
- Вот. Первый привет от твоей раскормленной самости, - добродушно усмехнулся
учитель, уходя от удара. - Бей ещё... медленно. А теперь смотри. Ход первый - не
отступаешь назад, а немного сближаешься навстречу удару. Ход второй - делаешь вид, будто
ставишь прямой жёсткий блок. Ход третий - движением кисти направляешь меч остриём к его
лицу или шее, а сам в это время начинаешь подавать всю руку назад. Ход четвёртый -
противник, защищаясь, ставит меч вот так, как ты сейчас. А дальше - ход пятый. Меч Сфагама
неуловимо коротким движением выскользнул из связки и осторожно тронул остриём шею
ученика в точке сонной артерии.
- И на этом для твоего противника бой заканчивается. Понимаешь почему?
- Потому, что когда я ставлю такую защиту, моё движение заканчивается и
останавливается, а твоё только начинается.
- Совершенно верно. И бить из этой позиции можно в пять разных точек в зависимости
от того, насколько быстро противник сообразит, что поставил не ту защиту. Успеешь попасть
хоть в одну - твоя победа. А если противник специально не отрабатывал этот приём -
успеешь попасть даже во все пять. Сейчас пройдём по точкам, а потом отработаем правильную
защиту.
Занятие длилось долго. Олкрин взмок и раскраснелся, а учитель, хотя и сохранил, в
отличие от ученика, ровное дыхание, тоже немало потрудился - прядь густых вьющихся волос
прилипла к вспотевшему лбу.
Два меча одновременно скользнули назад в ножны.
- Здорово! Теперь у меня есть кое-что для настоящего боя! - восторженно воскликнул
Олкрин.
- Второй привет от самости, - прокомментировал учитель.
- Ну почему я такой глупый! - с досадой осёкся парень.
- Ты не глупый. Ты просто молодой. У тебя хватит ума договориться с волей. Не мешало
бы, однако, искупаться.
- Может, в деревне?
- Нет, я по дороге ручей заметил. За деревьями слева от дороги. Позади немного.
Холодная проточная вода лучше всего. А потом и в деревню заедем. Посмотрим, как там у них
дела.
- Скажи, а когда ты дрался с этим... как его... Тулунком. Ну, тогда в Амтасе,
помнишь? - спросил Олкрин, садясь в седло.
- Да-да.
- Тогда ты применял эти приёмы?
- Конечно, нет. С какой стати оскорблять мастера такими простыми уловками. Это всё
равно, что подать императору документ с расставленными ударениями.
Олкрин тихонько хихикнул и надолго замолчал, задумавшись.
Деревня встретила их безлюдными улицами - почти всё население собралось на
открытом месте в центре, которое, однако, трудно было назвать площадью. Громкий
возбуждённый голос Станвирма был слышен ещё издали. Внимание собравшихся было
настолько приковано к говорящему, что на подъезжающих всадников никто не обратил
внимания.
- Это он столько времени говорит? - изумился Олкрин.
- Вряд ли. Я думаю, он начал недавно. Дождался, пока люди вернутся с полей.
- ...И тогда Пророк сказал: "Человек оторвался от природы, чтобы подняться к Творцу и
воссоединиться с ним. На этом пути мужчина сделал два шага, а женщина - один. Мужчина
способен подчинить духу свою животную стихию, а женщина заставляет ум и дух служить
природному началу". Это значит, что женщина - препятствие на пути к Богу, а влечение к
женщине - оковы животной стихии.
- Стало быть, для женщин путь к вашему Богу заказан? - раздался чей-то голос из
толпы.
- Не то чтобы совсем закрыт, - ответил Станвирм, - но для женщины превзойти свою
природу и разорвать связи с земным миром - дело почти невозможное. Впрочем, Бог способен
и в женщине пробудить неодолимую духовную жажду и направить на путь совершенства.
- Знакомые разговорчики, - иронически хмыкнул Олкрин, осторожно притормаживая
коня за серыми спинами последнего ряда слушателей.
- С бабы, выходит, ваш бог особо строго не спрашивает? - послышался новый вопрос,
заданный немного насмешливым голосом.
- Можно сказать, что так.
Толпа приглушённо загудела. Здесь и там раздавались короткие смешки.
- А ваш бог дождь сделать может?
- Бог может всё.
- Дождь - это дело важное... но вот ты тут говорил про душу, - выступил вперёд
сухонький старичок в надвинутой на нос шапчонке, - стало быть, если через вас можно душу
под божью защиту отправить, так выходит, что вы навроде колдунов, стало быть?
- Нет. Наша вера далека от колдовства и выше всякого колдовства. Более того, Пророк
порицает колдовство как дело злобное и богопротивное.
- Точно, порчу наводят!
- У меня с весны две коровы сдохли. Неспроста же!
- А отчего, вы думаете, у Тарманка племянник умер? От колдовства, ясное дело!
- Ты почувствовал? - тихо спросил Сфагам ученика.
- Что?
- Дух изменился. Что-то произошло в нижнем слое тонкого мира, и теперь они все под
властью одной идеи.
- Ты говоришь об их настроении?
- Это не просто настроение. Эти люди очень несамостоятельны. Не они выбирают
крестьянский труд, а труд осуществляется через них. Не они приходят к решению, а решение
приходит к ним, когда они собираются все вместе. И приходит это решение не из чьей-то
головы, даже не от того, кто первый открыл рот, а как бы ниоткуда. Из воздуха. А на самом
деле ответ и выбор всегда приходит из тонкого мира, когда они все вместе, не сознавая того,
запрашивают его о своей общей судьбе.
- А своей отдельной судьбы у этих людей нет.
- Почти что нет. Отдельная судьба общинного человека лишь только начинает
просыпаться и целиком подчинена общей судьбе. Что-то вроде невылупившегося птенца...
- А если боги или силы тонкого мира наделят сельского человека возможностью
необычной и самостоятельной судьбы? Как тогда?
- Тогда ему надо для начала перебраться в город. Только там, на перекрёстках выбора,
куются и взращиваются самостоятельные человеческие судьбы.
- Или идти в духовное братство, верно?
- Да. Но это не для всех.
- Э-э-э! А это ещё кто такие? - крестьяне, наконец, заметили монахов.
- Не от вашего ли бога приехали за нашими душами?
- Это наши друзья и попутчики - учёные монахи из духовного братства, - объяснил
Станвирм и толпа отозвалась одобрительным гулом.
Теперь и Олкрин почувствовал, как в воздухе разлился неизъяснимый флюид,
позволивший Станвирму завладеть не только вниманием крестьян, но уже и чем-то большим.
Новый бог был близок к тому, чтобы поселиться в их мире.
Сфагам развернул коня.
- Поедем, поищем харчевню. Надеюсь, там остался кто-нибудь, кто даст нам по тарелке
горячего супа.
- Да, неплохо бы. Хорошо б ещё и винограда...
Крестьяне провожали всадников заинтересованными, с оттенком почтительности,
взглядами.
- Интересно, а они знают, что такое уроборос? - спросил Олкрин, перехватив взгляд
одного из крестьян, брошенный на мастерскую пряжку Сфагама.
- Знать, наверное, не знают. Но пребывают в нём постоянно. Поэтому и не знают. А вон
и харчевня.
Глава 28
Пир в доме Эрствира был в полном разгаре. Звуки музыки, беспорядочный шум голосов и
звон посуды сливались в единый опьяняющий гул. Сбившиеся с ног слуги продолжали
разносить всё новые и новые блюда. Ламисса была права, советуя беречь силы. За жареной
телятиной со свежими овощами следовали куриные ножки, запечённые в кляре из хрустящего
слоёного теста, замаринованный в винном соусе кролик, искусно приготовленные раки и
омары, которых, как поведал хозяин, живыми привезли с южного побережья, индейка с
яблоками, пироги с мясом, печенью и грибами, жареные дрозды, пышущая жаром, только что
снятая с вертела и нашпигованная яйцами баранина и многое другое. К каждому блюду
подавались взрезанные лимоны. Их сок придавал кушанью особую остроту и пикантность. Уже
из чистого любопытства приподняв веточку зелени на одном из больших серебряных блюд,
Гембра увидела оскаленную рыбью пасть с неистово выпученным глазом. Это был целиком
запечённый тунец с нежнейшим белым мясом.
Жители Бранала не признавали никаких вин, кроме фруктовых, и даже пива. Зато в
виноградных толк знали. Вина из двадцати двух сортов винограда с букетами на любой вкус
неиссякаемым потоком лились из кувшинов и сосудов, вновь и вновь наполняя не успевающие
опустеть кубки. А когда к густому сладко-терпкому красному вину было подано любимое
блюдо жителей Бранала - тушёная оленина со свежим перцем и острым чесночным соусом,
гостям уже оставалось только с изнеможением вздыхать.
Беспорядочный шум пира время от времени прерывался, когда произносился очередной
тост, или кто-то из гостей, неизменно поощряемый хозяином, брался рассказывать историю, так
или иначе связанную с испорченностью мира. Их было рассказано немало. На фоне скучных,
плоских и лапидарных рассказов о неверных жёнах и мужьях, о мужской грубости и женском
непостоянстве, растущей нечестности торговцев и порче всех на свете вещей необычайно ярко
прозвучала история, рассказанная одним из самых почётных гостей - чиновником седьмого
ранга, совершающим инспекционную поездку по поручению самого губернатора провинции.
Этот чиновник показал себя в застольной компании человеком весьма скромным и
непритязательным, а главное, начисто лишённым присущего большинству его коллег чванства.
Тихим, но сразу приковывающим всеобщее внимание голосом он поведал историю о двух
товарищах, избравших в молодые годы путь государственной службы.
Одного из них, по сдаче экзаменов на чин, оставили в столице при императорской
канцелярии, другого же направили на скромную должность в далёкую провинцию. Дальнейшее
повествование представляло из себя изложение писем товарищей друг другу, приводимых
дословно с точной передачей всех тонкостей языка и слога. Ничего не прибавляя от себя,
рассказчик как бы предоставил слово самим героям, с величайшим искусством передавая все
скрытые нюансы и оттенки смысла. Из диалога в письмах явствовало, что мало-помалу тот из
друзей, что остался служить в столице, стал употреблять всю силу своего ума и недюжинные
способности на лукавые интриги и тайную борьбу с соперниками по карьере. Путь к
осуществлению смелых и благородных намерений по благоустройству жизни и исполнению
долга всё более виделся ему в череде мелких побед над противниками, каждая из которых
расширяла его возможности и могущество. Сознавая, что делает подлости, он неизменно
оправдывал это высокими целями, бесконечно откладывая начало "новой жизни". Его друг,
напротив, изначально горько сокрушавшийся, что не сможет в провинциальной глуши в
должной мере проявить свои таланты и рвение, со временем понял глубокую осмысленность
своего положения. Он стал находить радость в ежедневном осуществлении пусть
незначительных в масштабе страны, но всё же конкретных и полезных дел. Сердце его не
зачерствело к человеческим страданиям, ответные симпатии людей создали вокруг него
невидимую защиту от несчастий, и жизнь сама давала ему всё, что было ему внутренне
необходимо.
А столичный вельможа тем временем превратился в того, кого ещё в старые времена
называли удачливыми ловцами пустоты. Он возносился всё выше и выше по служебной
лестнице, расплачиваясь здоровьем и наживая бесчисленных врагов, всё более уподобляясь
одинокому матёрому хищнику в незнакомом враждебном лесу. Сделавшись рабом своего
себялюбия, он, словно глупый и капризный ребёнок, рвущийся всякий раз к новой игрушке,
которой ещё не обладает, растратил свой изощрённый ум и жизненные силы на неразумные и
бесполезные дела. Друг никогда не упрекал его. Лишь однажды он вскользь напомнил о тех
временах, когда они в нелёгкие годы учёбы, ещё не познав всей сложности мира, мечтали о его
правильном переустройстве на основе законов всеобщей справедливости. Ответа на это письмо
не последовало. А через несколько месяцев в дом скромного провинциального чиновника
доставили из Канора письмо, в котором жена его друга сообщала, что её муж, находясь на
вершине служебной карьеры, покончил с собой, впав в меланхолию и потеряв вкус к жизни. Из
слога и стиля письма было ясно, сколь холодны и отдалены были отношения вельможи со своей
семьёй. С тех пор чиновник из далёкой провинции больше никому никогда не писал писем.
Ещё некоторое время после того, как рассказчик умолк, гости сидели в тихой
задумчивости. Молчание нарушил, как всегда хозяин. Своим громким сценическим голосом он
вынес итоговое суждение, которое состояло в том, что жизнь усложнилась настолько, что пока
превзойдёшь науку, то успеешь сто раз забыть, зачем она была нужна.
Появление в зале девушек-танцовщиц вмиг оживило гостей. Знаменитый "Танец синих
лент" никогда никого не оставлял равнодушным. Девушки танцевали полностью обнажёнными,
с такой быстротой и искусством размахивая синими лентами, что они, эти ленты, играли роль
диковинной мечущейся одежды. Движения танца становилась всё быстрее и разнообразнее,
ускоряясь вместе со звонкими ритмами бубнов и пронзительными звуками флейт. Ленты
неистово метались, выписывая в воздухе самые невероятные фигуры, оплетая в воздухе
стройные фигурки танцовщиц. Этот танец был известен по всей стране, и в каждой местности
считали, что именно у них его исполняют лучше всех. Чем меньше была ширина лент, тем
большее мастерство требовалось от танцовщиц.
Зал возбуждённо гудел. Не отрываясь от зрелища, Гембра краем глаза заметила, как к
хозяину, возвышающемуся на своих носилках, подошёл один из гостей. По одежде в нём
нетрудно было узнать офицера императорского гарнизона. Он о чём-то коротко переговорил с
хозяином, вежливо поклонился и быстрым шагом направился к выходу. Сквозь неистовые
звуки музыки Гембра смогла различить лишь обрывок последней фразы - "...на южном
направлении...".
- Капитан гарнизона, - заметила Ламисса, когда офицер прошагал мимо их стола, -
Видела серебряный медальон на груди с коршуном и тюльпаном? Это значит, у него не меньше
тысячи солдат под началом.
- Ты и в военных знаках разбираешься? Надо же... - с некоторым удивлением ответила
Гембра.
- У моего мужа был такой же, - тихо пояснила Ламисса.
- А, ну да, - с виноватым видом кивнула подруга.
- И гарнизон не местный - четыре бляшки на рукаве, значит, прислан из императорских
войск в столице провинции.
- Интересно, зачем? - попыталась задуматься Гембра, насколько это позволяло выпитое
вино.
Тем временем танцовщицы убежали и блистательный Эрствир вновь обратился к
собравшимся, своим несущимся с высоты носилок актёрским голосом укатывая остатки
беспорядочных возбуждённых разговоров.
- Поистине, боги благословили сегодняшний день, послав под крышу моего дома сразу
стольких выдающихся людей. Всем нам известны сочинения неподражаемого Ринкиарта,
любимца столичной сцены, поэтичнейшего из мыслителей и мыслительнейшего из поэтов! Нет
такого места под небесами, куда не дотянулась бы его длиннорукая строка и не проползла бы
змеёй его пытливая мысль! Не живи его родственник здесь, у нас в Бранале, так никогда бы мы
его и не увидели. Но сегодня он здесь! Слово великому уязвителю человеческого кривомыслия
и мракодушия!
Жестом провинциального трагика хозяин простёр в сторону свою короткую пухлую руку,
и из-за соседнего с Гемброй и Ламиссой стола поднялся неприметный лысоватый человек лет
пятидесяти с конопатым носом и маленькими чёрными блестящими глазками.
- Это и есть знаменитый сочинитель? - изумлённо спросила Гембра, - А я думала -
дурак дураком. Так глупо всё время хохотал с теми купцами... И шутки у него... Слышала?
- Я это давно заметила...
- Тоже, да?
- Да нет, я не про него. Так ведь часто бывает - человек в чём-то очень особенный,
даже необыкновенный, а за пределами своего мастерского дела - полный дурак. Будто два
разных человека. А сам он этого даже не замечает...
Великий сочинитель, тем временем, вежливо раскланивался направо и налево, утомлённо
улыбаясь.
- Не может быть, чтобы ты, Ринкиарт, ничего не поведал нам об испорченности мира,
глубоко зарытые струны которого ты многообразно изведал и изобильно изобразил в своих
безжизненных, то есть бессмертных, сочинениях.
- Испорченность мира столь многообразна, почтеннейший Эрствир, что я, право, не знаю
на чем и остановиться. Укажи мне на любую вещь, и она станет для меня темой рассуждения.
- Прекрасно! Вот ответ истинного мудреца! Итак... - рука хозяина на некоторое время
застыла воздетой вверх. Затем он, закрыв глаза ладонью другой руки, наугад вытянул
указующий перст, отнял руку от лица и вытаращил перед собой круглые водянистые глаза.
- Что, тарелка? А, нет, светильник. Итак, светильник! - Мгновенно преобразившийся
Ринкиарт подхватил массивный бронзовый светильник и вышел с ним на середину зала.
- Итак, светильник, - отчуждённо-отчётливо повторил он, будто пробуя слово на зуб.
Что мы видим? - рука поэта, держащая вещь, поднялась над головой. - Мы видим не просто
светильник, а отлитое в бронзе изображение бога. Древнего бога Лавинтара, покровителя
путников, моряков и виноградарей, гонителя злых духов, голода и болезней, бога,
поддерживающего людей в тоске и одиночестве, бога с независимым и буйным характером,
любимца стихий и искателя наслаждений. Кто из вас помнит времена, когда Лавинтару
приносили жертвы? Кто из вас в тяжкую минуту на глухой ночной дороге или на ложе
жестокой болезни всерьёз обращался к нему за помощью? Вглядитесь внимательней! Что мы
видим? Мелкий бронзовый божок подаёт тебе рожок. А ещё один божок нам готовит пирожок.
Разве бог служит людям? РАЗВЕ БОГ ДОЛЖЕН СЛУЖИТЬ ЛЮДЯМ? Когда-то вещи делались
богами. Самими богами! Человеческие руки были лишь слепым инструментом божественного
мастера. Люди не могли даже объяснить, каким образом из-под их рук выходят эти
совершеннейшей формы сосуды, жертвенные треножники и даже наконечники для копий. Они
могли только трепетать и удивляться, как в этих вещах отражается форма всего мироздания. На
эти вещи можно было молиться, ибо божественно совершенная вещь сама есть бог. Даже
простой камень, положенный в стену нёс отпечаток божественной формы! Кто сегодня
повторит совершенство каменной кладки времён древних династий? Но потом вещь перестала
быть богом. Она стала чем-то вроде героя. Даже самые важные вещи, такие как щит или корона
уже не были сколком божественного космоса, хотя и сохраняли ещё память о своём
божественном происхождении. Вещь-герой уже не бог, но она рассказывает нам истории о
божественном, напоминает о нём и указывает на него, борясь с беспорядком и обыденностью.
Золотой картуш над новыми Северными воротами в Каноре весь испещрён сценами. Разве бог
являет себя в столь многословном и отстранённом повествовании? Нет! Это совершенная
вещь-герой возвращает нас к священным легендам. Вещь-герой живёт между миром богов и
миром людей, связывая их единой нитью. Но нить эта вот-вот порвётся, если уже не порвалась,
ибо вещь-герой уже почти умерла. И вот что пришло ей на смену!
Рука со светильником вновь поднялась вверх.
- Бог, подающий рожок, чтобы освещать наши обыденные земные утехи! Кто из вас
задумывался, нравится ли это богу? Вещи утратили божественный смысл и стали просто
вещами - рабами человека и такими же смертными, как и он сам.
А еда? Раньше люди, съедая то или иное блюдо, впитывали истинные свойства продукта.
Зайчатина приносила плодовитость. Каждая рыба по-особенному воздействовал на характер
съевшего её человека. А яйцо? Кто сегодня вспомнил о первичной форме вселенной? А хлеб?
Кто вспомнил о божественной силе плуга, взрыхляющего землю и открывающего её пассивную
природу активному началу неба? Кто сегодня пережил слияние стихии животворящего
возрождения зерна-семени в соитии со стихиями огня и воды? Никто! Всё это осталось в
прошлом. Боги ушли, и вещь вместо божественных образов являет нам маску, личину, обман!
Слова стали масками вещей. Кто сказал, что слова соответствуют вещам? Вздор! Слова
живут своей собственной лукавой жизнью. Слова вступают в соитие и рождают всё новое и
новое потомство масок, за которыми давно и прочно скрылись божественные души вещей. Что
делает птица, изображённая на этой стене? - следуя указующему жесту Ринкиарта, все
устремили взгляд на стену, где среди прочих изображений можно было различить птицу,
клюющую персик.
- Эта птица хочет проникнуть за оболочку и прорваться к душе, но что она найдёт?
Твёрдую косточку, которую художник нам недвусмысленно показывает. Что же остаётся нам
делать? Играть в слова и лицедействовать вместе с изолгавшимися словами-масками? Именно
это мы все и делаем, нарочно или нет. Я думаю, честнее делать это явно, - закончил
сочинитель.
- Или идти к двуединщикам! - добавил хозяин, громко рассмеявшись. - Да-а! -
продолжал он, - хотя здесь и коренится корневое корневище, но это не помешает распознать
сущность, скрываемую под маской слова "десерт".
В это время слуги вереницей понесли через зал блюда с фруктами, сладостями и
прохладительными напитками. Дыни, персики, арбузы, абрикосы, груши, виноград, яблоки,
апельсины, сливы, ананасы, инжир, орехи и другие дары щедрой земли Бранала разыграли на
столах новый концерт красок и запахов.
Неожиданно рядом с Ламиссой появился худощавый молодой человек с неестественно
белым цветом лица и с такими же белыми короткими волосами.
- Прошу извинить меня за беспокойство, - начал он, - меня зовут Тимафт. Я
давнишний друг Эрствира и, кроме того, я прихожусь ему дальним родственником. У нас тут
своя постоянная компания ценителей высоких дарований. Мы все были восхищены твоим
пением и хотели бы с тобой побеседовать. Не согласишься ли ты уделить нам немного
внимания?
Ламисса была немного растеряна. Этот Тимафт был чем-то странен, но почтительная
манера обращения почти всегда перевешивала у Ламиссы любые сомнения.
- Я ненадолго, - как бы не заметив недоверчивого взгляда Гембры, она встала из-за
стола, изобилие еды на котором становилось уже гнетущим, и в сопровождении нового
знакомого направилась к выходу.
Они прошли несколько коридоров и вышли на внутренний двор. Ночная прохлада обдала
разгорячённую пиром голову, заставив с жадностью вдыхать свежий воздух. Пиршественный
зал, судя по приглушённым звукам, остался в другом конце дома.
- Нам дальше, - мягко сказал Тимафт, спускаясь с лестницы портика и шагая на скупо
освещённую лужайку.
- А далеко ещё?
- Нет. Мы там обычно собираемся... - он указал на тускло белеющий за кустами
олеандра вход в маленький, давно требующий ремонта павильон.
Внутри павильона ничего рассмотреть не удалось - он не был освещён. Миновав два
тёмных коридорчика, они стали спускаться по лестнице вниз.
- Осторожнее, здесь крутые ступеньки, - предупредил Тимафт.
Снизу на лестницу проникал свет, который по мере движения становился всё ярче.
Наконец, они вышли в освещённый масляными факелами коридор, стены которого были
выложены грубым нетёсаным камнем. Тимафт уверенно шёл впереди, и Ламисса едва за ним
поспевала. Коридор казался очень длинным. Но и он, наконец, кончился. Пройдя ещё несколько
небольших помещений, они оказались в ярко освещённой комнате, где за низким резным
столом действительно сидела целая компания. Она приветствовала Ламиссу восторженными
возгласами, и та смущённо присела рядом, с любопытством рассматривая присутствующих.
Первое, что бросилось ей в глаза, было то, что среди них был человек, как две капли воды
похожий на Тимафта. Несомненно, это был его брат-близнец. Взгляд Ламиссы скользил по
старинным амулетам и украшениям, которые неизменно присутствовали в одежде каждого из
членов собрания.
- Мы рады, что ты с нами, - провозгласил Тимафт, с несколько странной улыбкой. -
Сегодня нам было сказано, что есть два пути ухода от гибнущего мира - или кривляться, учась
жить, постепенно умирая, или идти в новую веру.
- Ты уже выбрала путь? - сонным голосом спросила одна из женщин с длинными
чёрными волосами вся увешанная ожерельями и браслетами.
- Нет, я об этом не думала, - ответила Ламисса.
- Есть ещё один путь, - продолжал Тимафт, - НАШ ПУТЬ.
- Ваш путь? В чём же он?
- Скоро ты всё узнаешь, - продолжая двусмысленно улыбаться, ответил Тимафт.
Перед Ламиссой появилась чашка с горячим дымящимся напитком.
- Попробуй.
- А что это?
- Это то, с чего начинается наш путь.
Не придав словам Тимафта особого значения, Ламисса, под одобрительные возгласы
компании, отпила несколько глотков обжигающе горькой жидкости.
- Давай, давай, ещё! - Зашумели голоса.
Ламисса с усилием отпила ещё немного и поставила полупустую чашку на стол. В голове
зашумело, сознание стало терять контроль над чувствами.
- Что это? - спросила Ламисса, изо всех сил стараясь сконцентрировать волю.
- Это лучший из земных напитков, - зазвучал тяжёлым эхом, будто откуда-то сверху,
голос Тимафта, - это отвар из гриба "нурт". Брага поэзии... разговор с богами и духами...
неземное вдохновение...
Слова доходили до сознания Ламиссы глухими обрывками, теряясь и угасая в вязком
мерцающем пространстве. А затем наступила полная темнота.
...Закладка в соц.сетях
