Жанр: Фантастика
Право света, право тьмы
...тория получает огласку в среде людей. На колдунью
объявляют охоту, устраивают самосуд и, убивая ее как человека, подпадают уже под уголовное
преступление.
- К чему ты клонишь? Ты запутал меня этим своим софистическим примером.
- Так вот. - Вампир словно не замечал, как тяжело дается архиерею выслушивать эти
речи. - Наше дело - предотвращать появление незаконных пользователей магии. А твое дело
- воспитывать в обычных людях терпимость по отношению ко всем представителям
оккультизма. Чтобы не было войн.
- Это невозможно. Это грех против Бога - согласиться с вами.
- От тебя не требуется согласиться. От тебя требуется терпеть. И научить такому
же терпению и других. Вас постараются не трогать. Мэр очень прогрессивный колдун, поверь,
он много хорошего сделает для города. Он не стяжатель, в хорошем смысле честолюбив, даже
гуманен. Прошел слух, что проблему питания вампиров он собирается решить, создав местную
и высокорентабельную лабораторию искусственной крови и плазмы. Кстати, и для людей она
пригодится... А для реализации охотничьих инстинктов вервольфов будут открыты питомники
крупных хищников. Ведь это великолепно: вервольфы станут охотиться на медведей, рысей,
кабанов, а шкуры потом сдавать. Продажа шкур - солидная прибавка к городскому бюджету.
- Погоди-ка... Но ведь медведи, рыси и кабаны - сородичи оборотням, как же они
будут убивать своих... собратьев?
- А точно так же, как человек - своих!
- Господи, спаси нас и помилуй!
- На Бога надейся, а сам не плошай, дорогой мой! Так вот, мэр хорошенько поднимет
бюджет города за счет его паранормального населения. Может, наконец починят систему
фонтанов в городском парке... И подземный переход на проспекте имени Лобсанга, а то там
уже крысы-мутанты развелись, с жабрами...
- Фонтаны... Переходы! А расплачиваться за эти удобства придется страданием
человеческих душ!
- Да при чем здесь души?! Кого они волнуют?! Люди тысячи лет живут бок о бок с
кошками, но кошек никогда не волновали людские дела. Точно так же, как и людей - кошачьи.
Просто не мешайте нам. А мы постараемся не трогать вас.
- Постараетесь? Вампир опять усмехнулся:
- Те, кто связан с магией, никогда не используют глаголов совершенного вида. Боятся
сглазить... Так что ж, ты согласен?
- А разве у меня есть выбор?
- Ну-ну, не лжесмиренничай, сам же знаешь, что выбор есть всегда. И даже ваш Бог мог
отказаться от Голгофы...
- Не кощунствуй! Я не Бог. И потому в этой ситуации выбора у меня нет. Я принимаю
ваши условия, но обещай мне...
- Полную тайну? Разумеется...
- Не только. Вы действительно не станете трогать людей. Вы не станете причинять им
зла.
- Конечно. Но надеюсь, ты не будешь против, если мы будем причинять им добро? По их
же просьбе?
- Хорошо. Пусть люди выберут - церковь или магия.
- Ох, какой ты зашоренный и ретроградный тип, мой милый братец! Есть ведь и третий
путь: не выбирать ни того ни другого, а жить лишь собственным разумом. Но это не относится
к теме нашего разговора. Будем считать, что положительного результата мы добились и
соглашение на сотрудничество я от тебя получил.
Архиерей помолчал, потом- спросил мрачно:
- Полагаю, вампир, ты не потребуешь от меня кровавых подписей?
- О нет, нет! Ах, ужасно ты все-таки грубый, служитель Божий! Я к тебе обращаюсь по
имени, зову братом, а ты меня так сухо и официально - вампир... А помнишь, какими мы с
тобой друзьями были в детстве? Как строили запруду по весне возле нашего домика и пускали
бумажные кораблики... Как смешно мы топали по раскисшей земле в безразмерных резиновых
сапогах... Запускали змеев из старых газет. Их мочальные хвосты весело и храбро развевались
в ярко-синем небе. А голубей помнишь? Я был лучшим голубятником на улице, за моим
турманком охотились даже, взрослые мужики, все хотели отбить себе в стаю... Помнишь того
турмана, белого, пышного, словно шапка мыльной пены на ладони? Как нежно он ворковал,
когда я кормил его с рук... А в первом классе я влюбился в Нюсю Петрову, соседку по парте,
плакал оттого, что она обзывает меня "дурак конопатый", а ты меня утешал...
- Помню. Только ты, мой брат-вампир, все это предал. И ярко-синее небо, и белых
голубей, и весенние ручьи. Отчего ты не остался человеком!
- Быть только человеком - скучно. Кстати, ведь и ты не просто человек. Ты - монах.
Инок. А слово "инок" происходит от слова "иной". И разве
|ваши отцы-пустынники не учат, что тот, кто становится монахом, умирает для этого
мира? Значит, ты тоже мертв. Как и я. Просто мы умерли с разной
целью... Ну, ну, не куксись, братец, не хмурь свои седые бровки. Это ты на своих попов
можешь так сердито смотреть, а я тебе уже не подначален. Договорим до конца.
- Что тебе еще от меня нужно? Я ведь согласился!
- Докажи свое согласие делом. Нет, нет, ничего криминального или
противоестественного от тебя не требуется. Есть небольшая проблемка. Среди сторонников
мэра прошел слух, что в ближайшие дни группа наиболее рьяных противников магии хочет
упросить тебя, архиерей, организовать и возглавить городской крестный ход. И чтобы во время
крестного хода по городу несли Ковчежец. Запрети им это. Откажи под любым предлогом,
какой сам придумаешь. Ковчежец не должен покидать стен собора Всех Святых.
- Что, испугались?
- Да, - серьезно ответил вампир. - Мы не скрываем, что боимся содержимого этого
Ковчежца. Если Ковчежец окажется вне церковных стен, он начнет убивать нас. Не только
вампиров, но и ведьм, и оборотней, и самых бесталанных астрологов! А у нас у всех есть семьи,
есть близкие... Они начнут мстить... Зачем устраивать в городе безумное побоище?
- Я понял. Мэр запрещает крестный ход.
- Мэр просит, чтобы крестный ход запретил ты. Мэр даже готов поспособствовать тебе в
этом, устроив в ближайшие дни отвратительную погоду, и ретивые сторонники сего
мероприятия сами предпочтут не высовывать носа на улицу. Поверь, так будет лучше. И для
вас, и для нас.
- Что еще прикажет мне мэр?
- Более ничего. Пока ничего. Мэр вовсе не намерен приказывать. Он просто надеется на
твое благоразумие и здравомыслие. Вот и все. Прощай, братец. Не молись за меня...
- Хотя бы этого ты не можешь мне запретить!
- Не могу. А знаешь что, - помедлил на мгновение вампир. - Небо теперь совсем не
синее. Оно грязно-серое и истасканное, как асфальт. Для меня.
- И мой брат вампир ушел вместе со своими клевретами, оставив меня наедине с
горькими мыслями о собственном бессилии.
Так закончил свою грустную повесть владыка Кирилл.
Отец Емельян смотрел на него горестно и жалостливо. Потом сказал:
- Да, я помню, как запретили тогда крестный ход. Дескать, в городе много ремонтных
работ, может иметь место травматизм. И дожди вдруг полили как из ведра... С очень крупным
градом. Значит, вот в чем на самом деле была причина...
- Да, - тяжело вздохнул архиерей. - Я не пустил свою паству молиться. Смирился с
тем, что нами командуют и помыкают оккультисты и язычники...
- Владыко, - тихо сказал Емельян, - вы не виноваты. Это обстоятельства жизни.
Вспомните, такое уже было в истории Русской Церкви. И не так давно... У тех, кто закрывал
храмы, жег иконы и расстреливал священников как врагов народа, тоже была своя вера. И даже
своя магия.
- Желтый черт ничуть не лучше синего черта, - хмыкнул архиерей. - Так они же и
говорили...
- Да, но даже тогда Церковь сумела выжить. Запрещали колокольный звон, потому что
это мешало советским служащим мирно спать в воскресное утро. Запрещали крестить детей,
потому что советский человек не имел права верить в какого-то Неведомого Бога... Да чего нам
только не запрещали! А за те двенадцать лет, что в нашем городе правит магия, нас в общем-то
не трогают... Они действительно сами по себе, а мы - сами по себе. Ну крестный ход
запретили. Ну верующих мало. Так ведь вера - это дело сугубо личное.
- Оправдываешь меня?
- А разве надо осуждать? Ценой вашего соглашения, владыко, вы предотвратили,
возможно, очень серьезное кровопролитие... Только я не пойму...
- Чего?
- Какое отношение ко всему, вами сказанному, имеет наш предстоящий поединок с
колдуном Танаделем?
- Самое прямое. Мы не должны идти на открытый конфликт с магией. Не должны
устраивать показательных выступлений. А знаешь почему? Потому, что в глубине души (или
того, что им заменяет бессмертную душу) они все знают: мы сильнее. Уж если они от одного
упоминания о Ковчежце трясутся так, словно это атомная бомба...
- Для них, пожалуй, это и есть атомная бомба. Владыко, но я не понимаю почему...
- Емельян, помнишь, к нам в собор назначили служить иеромонаха Даниила? Юн был,
горяч, только что из семинарии, и видно, что искренне на пастырское поприще вступил, а не из
тщеславия или выгоды... Он, когда вник в ситуацию, за голову схватился, завозмущался: как
это, магия в городе торжествует и безнаказанно действует? И что же удумал, оголец: стал по
воскресеньям после службы проводить в каком-то клубе на окраине города диспуты о вере и
магии. Сначала на его диспуты только верующие ходили. А потом как-то заявилась ведьма
одна, Виктория Белоглинская, не слыхал про такую?
- Кто ж про нее не слыхал...
- У них с Данилой такие споры шли, в клубе дым столбом стоял! Прямо дуэль! И
народ-то стал к Данилиным аргументам склоняться, думать: а так ли хороша магия и так ли
плоха вера? А потом ты помнишь, что с Данилой стало...
- Помню, но правды не знаю.
- Мэр со мной имел личную беседу, в которой прямо заявил, что любые споры и дебаты
между теми, кто придерживается оккультизма, и теми, кто ему противится, вредны для общего
морального настроения города. И это надо прекратить, иначе они с Данилой разберутся
по-своему. Что ж, я теперь подневольный. Данилу к себе вызвал и говорю: "Уезжай, отче.
Слишком ты светел для нашего темного края. Даю тебе награду и перевожу своей архиерейской
волей в Спасо-Преображенский скит". Там теперь Данила и служит, а меня с тех пор каждый
нищий у соборных ворот презрением окатывает, потому что очень Данилу все любили. Да что
нищие! Ко мне ведь та ведьма Белоглинская приходила самолично!
- Как это?
- Устроила архиерею скандальозу. Как вы смели, говорит, выслать этого человека из
города, он один тут душой честный, с ним и поспорить приятно! Вы здесь, мол, все продажные
и шкурники- что маги, что архиереи! И как начала заговоры шептать - в зимнем небе гром
загрохотал и радуга повисла!
- А вы?
- Послал ее к мэру. Вежливо. Мэру, говорю, нашему свои способности показывайте, он
до фокусов охочий... А уж куда ее послал мэр, то мне не ведомо. Только вот уж года три,
почитай, как об этой Виктории нет ни слуху ни духу... Так вот к чему я тебе это рассказываю,
отче Емельяне. Не должно быть твоего поединка. Запрещено это мэром. Ибо если случится
что-либо подобное между нами и теми, быть в нашем городе всеобщему побоищу. Это как
снежный ком - будет нарастать и нарастать. И кто знает, может ведь и за пределы города
выйти.
- Неужели это так серьезно?
- Именно. Кажется - глупость, мелочь. Но верь мне, они только и ждут удобного
повода, чтобы устроить нам всем... поединок. Мы же им бельмо на глазу.
- Ну, они для нас тоже не радость несказанная.
- И тем не менее. Знаешь, как они рассуждают? Мэр мне как-то статистику приводил. В
России, оказывается, православных служителей и православных же верующих в четыре раза
больше, чем всех вместе взятых представителей оккультного направления. Начиная от
мертвяков и кончая продавцами ароматических палочек в теософских магазинах!
- Не может быть! - потрясенно воскликнул протоиерей Емельян. - А что же наши
современные богословы говорят со скорбью, что в России за последние годы самой массовой
религией стало язычество? И разве это не так на самом деле? Посмотрите хотя бы на прилавки
книжных магазинов! Что там выставлено! Учебники по гаданию, энциклопедии колдовства и
ясновидения, пособия по астрологии, шаманизму и "эзотерическим верованиям предков"! А
псевдомистические трактаты вроде Кастанеды! А "Черная библия" Лавея! А неоязыческие
учения Хаббарда!
- Однако, отче, ты осведомлен... Видно, часто по книжным магазинам ходишь.
- Не вижу в том ничего для сана своего предосудительного. Надо знать, чем, какой
духовной пищей кормятся наши соплеменники... Но сейчас не о том. Ни в одном магазине
книжном вы не найдете "Лествицу" преподобного Иоанна, книги Иоанна Златоуста, Феофана
Затворника, Иоанна Кронштадтского...
- Знаешь, отче, я думаю, это правильно, - сказал архиерей.
- Как это?
- Если кому-то и нужен Иоанн Кронштадтский, то есть кто созрел до понимания, что ему
нужно прочесть труды этого святого, тот зайдет и в церковную лавку, ног не оттопчет. А метать
бисер перед свиньями... Не могу представить, чтоб Тихон Задонский соседствовал на одном
прилавке с каким-нибудь оккультистом. Неправильно это.
- Владыко, вот вы сказали, что сочувствующих православию в России больше, чем
оккультистов. Хм. Да, в храмы ходят. Но наблюдаю я, что гораздо быстрее, чем число наших
прихожан, растет когорта неоязычников, оккультистов и сектантов.
- Сектанты - это вообще отдельный разговор.
- Да, конечно. Но я вот что хочу сказать по поводу сравнений. Вроде все согласны с тем,
что православие - духовная сокровищница России, даже наш мэр с этим согласен, недаром
разрешил на воротах нашего кремля икону Богоматери Одигитрии повесить, хоть и выходят эти
ворота прямо на окна его кабинета... Но почему же в реальности так мало тех, кто хочет себе
духовных богатств именно из этой сокровищницы? Подойдите к любому прохожему на улице,
спросите: что вы узнали за последние годы о православии? Знаете, куда вас этот прохожий
пошлет?
- Ну, меня-то не пошлет, я как-никак архиерей...
- А вот в этом я сомневаюсь.
- Да как ты смеешь? Старый греховодник... Смотри, оттаскаю за бороду-то, поучу
посохом по спине... Ладно, прости, отче, говори дальше свою мысль, не отвлекайся.
- Да я, собственно, вот что хотел сказать. Вера ведь чем проверяется? Вот хочется тебе
сотворить гадость, зло какое, и все условия для творения этой гадости есть, а не сделаешь ты
этого не потому, что боишься суда людского, а потому, что тебе перед Богом стыдно. Но мало
кого этот стыд перед Богом остановит. Мало кто, оказавшись в ситуации выбора, в ситуации,
когда зло и месть едят душу, а надо сохранить в себе нечто человеческое, обратится за советом
к Евангелию либо Корану, спросит иерея или муллу. Нет. Человек пойдет к ясновидящим, к
гадателям, к колдунам. Так что мы давно живем в стране победившего оккультизма, владыко. И
это так, даже если нас в четыре раза больше. Архиерей на эти слова подчиненного мрачно
опустил голову. Помолчал. А потом тряхнул гривой седых волос, сверкнул властными очами,
стукнул посохом:
- Нет, Емельян! Не все так мрачно, как ты рисуешь! Все равно оккультисты в
меньшинстве. Иначе бы они не были такими трусливыми!
- Разве они трусливы?!
- Трусливы! Ибо им приходится бояться и Бога, о существовании которого они тоже
осведомлены, и своих демонов, которые в любой момент могут распоясаться и перестать им,
колдунам и гадателям, служить. Были б они не трусливы, давно бы смели нас с лица земли,
устраивали бы одни магические войны! Поэтому из-за своей трусости любое действие по
ущемлению своих эфемерных прав могут расценивать как гонения. Представь, какой крик
подымется: попы вышли на тропу войны и гонят на костры всех инакомыслящих! Ты вспомни,
какие были вопли, когда Рерихов от Церкви отлучили.
- Так их не зря отлучили.
- Ага, только ты объясни это среднестатистическому обывателю, который всего-то и
знает, что Рерихи что-то говорили о культуре и были в Индии. А то, что их учение оккультно и
пронизано идеями антихристианскими и даже люциферическими, - это обывателю
неинтересно. Богословие да философия - не булка с маком, за раз не прожуешь, тут думать
надо, изучать, сопоставлять, делать выводы. А интересно это обывателю? Обывателю
интересно попов поругать: пьяницы, тупицы, мол, блудники, стяжатели, у Креста Христова
разделяют ризы Его и об одежде Его мечут жребий. Да, еще мы, конечно по обывательскому
мнению, жуткие противники культуры, науки и прогресса.
- Однако если бы оккультисты объявили открытую войну Церкви, это никого бы не
смутило. С Церковью воевать модно. Попов осуждать модно. И кидаться словечками вроде
того, что христианство полно отсталых и негуманных догм, тоже модно. Всегда легче осудить и
отвергнуть, чем попытаться понять. Понять хотя бы, а в чем же состоит та или иная догма и
почему она так важна для христианства. Не говоря уже о том, чтоб защитить. Вот хоть этот
чернокнижник. Пришел в храм Божий как ни в чем не бывало, проповедь прервал, со мной
говорил нагло, вызов кинул, и никто из прихожан даже не осмелился его взять под локоток и из
храма вывести! Если уж верующие так трусят, что говорить тогда о неверующих. Хотя... нет,
это, наверно, не от трусости. От внезапности. Потому что явился этот колдун словно тот самый
гром середь зимы, все и оцепенели...
- Ладно, не будем разговора затягивать. Надеюсь, ты меня понял. Откажись от дуэли,
отче. Отец Емельян вздохнул и склонил голову:
- Владыко, я ведь не камер-юнкер, если и откажусь от дуэли, чести своей тем не уроню.
Сделаю по слову вашему. Тем паче что послушание важнее чести. Честь - понятие, светскими
людьми придуманное. А после всего, что вы мне рассказали... Вам куда тяжелее крест нести
приходится. Только что же сам-то мэр?
- А что он?
- Почему он меня не вызовет и самолично поединок не запретит? Сомневаюсь, что он до
сих пор не в курсе. К тому же, сдается мне, что Танадель - колдун приезжий. И как приезжему
ему надо ознакомиться с городскими правилами. И ему также мэр должен запретить этот
поединок.
- Думаю, Торчков выжидает, - произнес Кирилл. - Хочет знать, какой я шаг
предприму. Подставлю своего священника под удар или нет. Так на, выкуси, служитель
преисподней! Не будет этого! Не дам я протоиерея Тишина на растерзание какому-то
Танаделю.
- Я понял вас, - кивнул отец Емельян. - Поединок не проводить. Послезавтра я явлюсь
на Желтый мыс и скажу Танаделю, что отказываюсь с ним сражаться. Но если...
- Что?
- Если этот колдун меня вынудит? Если поставит такие условия, при которых я должен
буду...
- Станем молиться, - сурово прервал владыка Кирилл, - чтобы таких условий не
было. - Помолчал. Вздохнул тяжело: - Ну вот и поговорили. Держись, отче. Сейчас я
мертвяка сего возставлю и на тебя при нем гневаться буду. Терпи.
Емельян склонил голову.
- Всякия кончины видех конец, широка заповедь Твоя зело, - размеренно проговорил
архиерей стихи из псалма сто восемнадцатого, читаемого особливо на помин души. - Паче
враг моих умудрил мя еси заповедию Твоею, яко в век моя есть... Стопы моя направи по
словеси Твоему, и да не обладает мною всякое беззаконие...
Покуда звучал псалом, усохший скелет у ног владыки Кирилла обрел вполне живописную
телесность и опять превратился в мрачноватого, но все ж симпатичного келейника.
Симпатичный живой мертвец с некоторым подозрением глянул на архиерея. Тот кивнул ему
ласково:
- Спасибо, Роман, хорошо ты мне руки размял, кровь разогнал, совсем другое дело. А ты,
отче, - грозным голосом рыкнул архиерей на Емельяна, - смотри у меня! Еще раз на тебя
пожалуются и обвинят в неблагочестии - отправлю за штат! А то и вовсе лишу сана! Будешь
расстригой на вокзале сортиры мыть! Прочь ступай с глаз моих!
- Простите, владыко, - низко поклонился отец Емельян.
- Бог простит! Иди, служи верно! И помни о том, что я тебе сказал! Роман, проводи его!
...Архиерей с тоской поглядел вслед уходящим, а потом прошептал:
- Что будет, о Господи! Сердцем чую, не отделаемся мы легко от этого Танаделя!
А келейник Роман, выпроводив отца Емельяна, выудил из складок своего подрясничка
маленький, похожий на серебряную рыбку сотовый телефон, набрал номер и проговорил в
трубку неживым, противным голоском:
- Это вы, господин? Они поговорили. Главный убедил его отказаться от поединка.
Спрятал трубку и коварно блеснул своими свинцовыми глазами неотпетого мертвеца.
От архиерея отец Емельян выходил в смятенных чувствах. Доселе совершал он служение
свое, не касаясь суровых материй городской политики. Ан вышло иначе - политика сама
явилась на порог к мирному иерею и сурово стребовала с него занять подобающую убеждениям
позицию.
"Искушений не надо бояться, - думал иерей. - Нельзя без них жизнь прожить. Надо
только просить Бога о том, чтоб дал силу выстоять в этом искушении... И как я все же глуп и
горд, старый я гриб! Не захотел лица перед прихожанами потерять, принял вызов колдуна,
будто воинственный рыцарь! А теперь выходит один стыд - объявить о своем отказе. Что ж,
пусть стыд, пусть чернокнижник позлорадствует. Мой стыд - это не стыд всей Церкви..."
С такими думами отец Емельян взошел на порог собственного жилища, где в нетерпении
и тревоге ожидала его жена и неугомонная чета Горюшкиных.
- Что ж было, отче? - немедля задал вопрос дьякон.
- Погоди, Арсюша, - мягко укорила дьякона Любовь Николаевна. - Дай ты ему хоть
дух перевести да позавтракать. Хотя какой уж завтрак, обедать пора... Милаша, я щец сварила
постных, каша гречневая с грибками, будешь?
- Да, надо бы, - рассеянно ответствовал отец Емельян, и по тону его понятно было, как
далек сейчас он и от щей и от каши.
Любовь Николаевна и Ольга засуетились, накрыли на стол, притом отец дьякон из
солидарности согласился отведать щей. Протоиерей помолился, благословил трапезу и
принялся хлебать щи в совершеннейшем молчании. Похлебал минут пять, отложил ложку,
глянул смешливо на своих присных:
- Это что же? Так и будете сидеть с похоронным видом, каждую ложку мне в рот
глазами провожать? Будто перед казнью меня кормите!
- Да что ты, отец, и как язык у тебя поворачивается такое говорить! - всплеснула
руками Любовь Николаевна.
- А ну-ка, дьякон, налегай на кашу! - приказал отец Емельян. - И ты, Олюшка, не
церемонься, чай, не к чужим пришла! Любаша, ты тоже не сиди истуканшей каменной, а то
мне, на вас глядя, и щи не в щи!
- Да мы вроде сыты... - несмело сказала Ольга.
- Пока со мной не потрапезничаете - слова не вымолвлю, - твердо заявил батюшка.
- Ну разве что на таких условиях... - засмеялся дьякон и примирился с участью есть
гречневую кашу.
- А вот еще грузди соленые, - потчевал отец Емельян. - Вкусны неимоверно, хоть и
сопливы... Что, Олюшка, хихикаешь? Ну слава Богу, хоть лица у вас посветлели. Видать, с
каши. Хорошая каша у моей попадьи уварилась...
После трапезы решили выйти в садик - имелся таковой на заднем дворе протоиерейского
домика. Садик тоже был мал, но уютен. Среди, старых яблонь и приземистых вишен-шубинок
стоял круглый деревянный столик с облупившимся лаком, два плетеных кресла и тройка
стульев с гнутыми венскими спинками - все немодное, постаревшее, но тем не менее до сих
пор прочное и уютное. Попадья принесла скатерку, Ольга - поднос с чашками и большим
чайником, в котором плескался прохладный зеленый чай с жасмином- любимый батюшкин
"десерт". Дьякон Арсений волок арбуз, купленный хозяйкой дома специально для гостей, а
гости у протоиерея бывали часто.
- Батюшка, благословите арбуз, - сказала духовному отцу Ольга. Тот перекрестил
зеленополосную ягоду, а дьякон, вооружившись ножом, принялся разделывать арбуз на куски.
Вокруг стола разлилась сладкая, прохладная свежесть.
- Хо-рош, - одобрительно сказал отец Емельян арбузу. - Рассахарный. Под такой
арбуз и разговор будет слаще.
Но заговорил отец Емельян не раньше, чем общими усилиями была съедена половина
арбуза.
- Полно тебе, Милаша, не томи! - сказала супругу Любовь Николаевна. - О чем вы с
архиереем договаривались? Гневен он был?
- Печален, - ответил отец Емельян и сам затуманился-запечалился. - Попали мы,
братие-сестрие, в политику. Всех подробностей обсказывать не стану - на то нет владычнего
дозволения. Скажу только одно: должно мне отказаться от поединка с колдуном Танаделем.
- И вы... - напрягся дьякон.
- Откажусь, - сказал отец Емельян.
- Правильно! - обрадовалась Ольга.
- Неправильно! - разгорячился дьякон. - Это же позор! Нас на каждом углу склонять
будут, насмехаться-издеваться: поп испугался колдуна! Статью напишут в газету о трусости и
малодушии священства! Ведь по вашему поступку, отче, и весь клир осудят!
- Пусть судят, ведь и Иоанна Златоуста судили, - ответил отец Емельян. - И отца
Павла Флоренского... А в душе я чист. Потому что знаю причину, по которой мне на этот отказ
идти приходится.
- Знаете, а нам не скажете? - жалобно попросила Ольга.
- Любопытна ты, дьяконица, - прицыкнул на супругу дьякон. - Сказано же, тут
политика.
- Дело даже не в политике, а в том, что тут чужие тайны, - вздохнул отец Емельян. - И
не думаю, чтоб так уж они были всему свету интересны. Главное то, что от поединка я
откажусь. Пускай Танадель ищет себе других соперников.
- Все ли ты взвесил? - тихо спросила мужа Любовь Николаевна.
- Тут не я, тут меня взвешивают, - ответил протоиерей. - И, кажется, находят очень
легким.
- Господи, - сказала вдруг Ольга страшным голосом и указала на небо. - Что это?!
Все посмотрели вверх. С запада стремительно наползала на небо ужасная туча странного
желто-бурого цвета. Туча изредка слюдяно взблескивала под лучами солнца, которое вот-вот
собиралась закрыть. И слышался в воздухе гул, неприятный, угрожающий.
- Это похоже на облако пестицидов, - пробормотала Любовь Николаевна, чье детство
прошло в совхозе, любившем экспериментировать с химией в помощь сельскому хозяйству. -
Но где самолет, который его распыляет?
- Распылять пестициды над городом?! - вскрикнула Ольга. - Смотрите, это же
Привокзальный район! А рядом - парк, детские сады, там сейчас дети гуляют! Куда смотрит
мэр?!
Туча приближалась, ширилась, расползалась по небу.
- Это не пестициды, - сказал отец Емельян, щурясь. - Это...
Гул стал громче и превратился в стрекот, как от миллионов крыльев...
- Саранча. В дом, скорее! Через минуту она будет здесь!
Все ринулись в дом, принялис
...Закладка в соц.сетях
